– Листья падали с деревьев, только-только похолодало, когда я потерял маму, а он отвел меня в Город и бросил одного.
Я прислонился к плечу Луны. Прошел год с тех пор, как я спал в кровати. Прошел год с тех пор, как я ел с тарелки. Прошел год с тех пор, как я слышал мамин голос.
– Я больше не помню ее голос.
Я знал игривое поскуливание Месяца, знал гортанный рык Везунчика, знал звонкий лай Мамуси, знал голоса всех в моей стае. А мамин голос не помнил. И я не помнил, какого цвета были мамины глаза. Голубые, как небеса, или черные, как у Ушастика?
Встав, я стряхнул с себя грусть и сжал в руке дубинку. Дубинка была гладкой и прохладной, остатки кожи стерлись.
– Прошел год, – сказал я псам, глядя, как они потягиваются, греясь на солнце. – А это значит, что мне уже не пять лет. Мне шесть. – Я махнул дубинкой. – Я больше не маленький мальчик, хватающийся за юбку матери. Я больше не таракан, которому лишь бы забиться в угол потемнее. – Я изо всех сил ударил дубинкой по белому черепу зайца. – Если бы он пришел к нам в квартиру сейчас, я убил бы его.
То утро выдалось холодным и морозным. Я забрался на наше дерево и вытащил из гамака штаны, свитер, носки и ботинки. Надев штаны, я улыбнулся. Они уже не были мне велики. Рукава свитера больше не закрывали мне пальцы. Ботинки сильно жали, поэтому я оставил их и пошел с собаками прогуляться.
Мы шли по тропинке в дальней части леса. Сюда мы забредали нечасто – почему-то тут мне становилось страшно, хотя я и не понимал почему. Наверное, все дело в том, что тут начиналась чащоба, а потому свет не проникал сквозь густые заросли. А может, я боялся тумана, который всегда клубился в этой части леса. Но охотиться в последнее время стало не на кого, а псам нужна была еда. Теперь, когда настали холода, все меньше людей приезжало в парк развлечений, и мне сложно было найти пропитание для всех нас.
Мы шли по сырому темному лесу.
– Зато вчера, когда шел дождь, мы не слышали, как шумит в ветвях ветер, – шепнул я Луне.
И все же мне было страшно.
И тут впереди я услышал какое-то похрюкивание. Мы замерли на месте. Дымок – он, как всегда, шел впереди – поднял голову и принюхался, навострив уши. Из кустов донесся шорох.
Дымок озадаченно оглянулся на меня. Такого запаха он раньше не слышал. У меня по спине побежали мурашки.
Похрюкивание повторилось, на этот раз ближе. В тумане вспыхнули алые глаза. Мелькнуло что-то белое.
Я присел.
– Нужно уходить, – шепнул я Дымку.
И в этот миг Месяц рванулся вперед.
– Нет! – крикнул я.
Месяц залаял, зарычал. Щелкнули зубы. Раздался испуганный визг.
Месяц выбежал из тумана, глаза его расширились от ужаса, хвост был поджат.
А за ним неслась Самая Большая Свинья во Всей России.
– Бежим! – рявкнул я.
Свинья оказалась поразительно проворной.
Изо рта у нее торчали два огромных клыка, изогнутых, точно полумесяцы.
Свинья поддела Месяца клыками и отшвырнула в сторону. Мамуся набросилась на чудовище и впилась зубами ему в глотку, но зверь отбросил в сторону и ее. Он как раз намеревался пронзить собаку клыками, когда Везунчик и Дымок поспешили на помощь. Везунчик схватил свинью за ухо, а Дымок вцепился ей в заднюю ногу.
Это похожее на свинью существо завопило от ярости и боли. Оно стряхнуло Везунчика, словно пес был лишь надоедливой мухой. Оно повернуло голову и ударило Дымка клыками. Дымок взвизгнул от боли и перекатился на бок. Свинья наклонила голову, ее клыки были направлены на живот Дымка. Она ударила передней ногой о землю.
– Нет! – зарычал я.
Чудовище оглянулось на меня. Его красные глазки светились ненавистью. Занеся дубинку, я обрушил свое оружие противнику на плечо.
Бух!
Монстр отпрянул. Дымок вскочил, из раны на его боку текла кровь.
Разъяренное создание набросилось на меня и укусило за ногу. Клыки пробили мне штаны и вонзились в плоть.
Заорав от боли, я упал на спину. Свинья изготовилась к новой атаке.
Но и Луна, и Дымок, и Везунчик кинулись ей наперерез. Кровь, клочья шерсти, рев, визг – этим наполнился мой мир в то мгновение.
Поднявшись, я занес дубинку. Дымок взглянул на меня, сжимая зубы на шее свиньи.
"Давай!" – скомандовал он.
Собаки замерли. Я смотрел врагу в глаза.
Дубинка обрушилась на голову свиньи с такой силой, что ее рукоять раскололась надвое.
Ноги чудовища подогнулись. На миг в красных глазах вновь вспыхнула ненависть, а потом они погасли.
У меня подогнулись колени, и я опустился на влажную, залитую кровью палую листву, ловя воздух ртом.
Псы обнюхали поверженного врага. Везунчик слизнул кровь с его уха. Мамуся тронула лапой бок зверя. Он не шевелился.
Дрожа, я смотрел, как псы разрывают кабана на части.
"Мне всего шесть лет, – подумал я. – И я уже убивал".
У меня сжался желудок, и меня вырвало на траву.
Два дня след от укуса болел и гноился. Нога у меня горела, в ней пульсировала кровь. Меня бросало то в жар, то в холод. Я проваливался в лихорадочный бред, и в моих видениях за мной гонялись огромные черные чудовища с пылающими желтыми глазами. Иногда меня преследовали громадные крылатые волки, иногда – Баба-яга. Иногда за мной гонялся он.
Я вскидывался с криком, и всегда рядом были псы: Луна и Месяц спали у меня под боком, Ушастик и Везунчик лежали у моих ног, Мамуся вылизывала рану Дымка.
Однажды мне приснились мамины руки. Мама убрала мокрый локон, прилипший к моему лбу, и отерла мне лицо влажным полотенцем.
– Мишка, – сказала она. – Мишка, мой храбрый мальчик.
– Мама! – Я открыл глаза.
Я ожидал увидеть ее лицо, которое я уже не помнил. Но это не мама вытирала мне пот. Надо мной склонилась Мамуся, она облизывала мне лоб шершавым языком.
Рядом с ней, заглядывая мне в глаза, стоял Дымок.
"Храбрый мальчик, – сказал он. – Храбрый Мальчик".
Часть 2
Глава 38
Возвращение в Город
Зима в этом году пришла рано. Зима пришла, и люди покинули парк развлечений с колесом обозрения. Ларьки закрылись, урны были пусты, пруд с утками, возле которого мы находили яйца, затянуло льдом. Пролежав три месяца на дереве, мой свитер прохудился, башмаки жали, да и куртки у меня не было.
С каждым днем становилось все холоднее, и каждый день я говорил псам: "Нам пора уходить". И все же мы оставались в нашем доме под деревом.
А потом повалил снег. Снежинки не кружили в небесах, как в прошлом году, не предупредили нас о своем появлении заранее. Однажды все просто завалило снегом. Не было его – и вот он уже тут.
Мы проснулись в темноте. Воздух в норе под деревом был сырым и затхлым. Выбравшись из-под Луны и Ушастика, я на ощупь протиснулся к выходу. Моя рука натолкнулась на толщу снега. Я провел пальцами вдоль преграды. Только грязь, корни и снег. Нас завалило.
Сердце гулко стучало у меня в груди. Я бросился на снеговую стену. Без толку. Ушастик принюхался к снегу.
– Мы в ловушке, – сказал я.
Ушастик заскулил, затем залаял. Мамуся, Луна и Месяц тоже начали лаять. Ответный лай донесся с той стороны стены. Везунчик! Ему вторил другой голос, более хриплый. Дымок.
– Наверное, они вышли наружу еще до того, как нас завалило, – предположил я. – Эй, мы тут в ловушке! Помогите нам!
Лай сменился мерным шкряб-шкряб-шкряб.
Мамуся и ее дети принялись раскапывать снег с нашей стороны. Хлопья летели во все стороны, а затем…
Свет! Свет. И черный нос, ткнувшийся мне в лицо. Мы продолжали рыть, пока не выбрались наружу.
Везунчик прыгал вокруг нас, виляя хвостом и норовя лизнуть меня в подбородок. Затем он погнался за Луной и Месяцем по заснеженной поляне. Дымок и Мамуся принялись облизывать друг друга. Ушастик запрыгнул мне на руки. Он улыбался.
Поляна стала чужой. Я больше не видел ручья, не видел валунов, на которых мне так нравилось сидеть ночью, любуясь звездами. Знакомые следы исчезли. Снег почти полностью завалил ветку с черепом, и только рога торчали наружу. Я заглянул в пустые глазницы черепа. Глазницы смотрели на меня.
Ушастик лизнул меня в руку и заскулил.
Оторвав взгляд от черепа, я наконец-то посмотрел на своего друга.
– Да, я знаю. Пора идти.
Вот так мы с псами оставили свой дом и направились обратно в Город.
Как всегда, люди в Городе куда-то спешили. Они сновали взад-вперед в своих куртках, оскальзываясь на оледенелом тротуаре. Шум Города больно отдавался у меня в ушах. Тут не слышалось пение птиц. Мне не хватало деревьев, не хватало простора. Высокие здания и полуразрушенные домики жались друг к другу. Я кашлял, зажимая нос, чтобы спастись от городской вони: выхлопов машин, запаха немытых волос, свалок, дыма, гниющих отходов.
Мы проходили мимо бомжей и беспризорников, просивших милостыню у дверей магазинов. Все они взирали на нас с изумлением.
Один из мальчишек крикнул:
– Эй! Ты что такое?
– Да я за километр его запах услышал.
Мы не останавливались. Не оглядывались по сторонам. Мои пальцы болезненно сжались на рукояти ножа в моем кармане.
Луна шла рядом со мной, остальные псы тоже далеко не отбегали.
Какая-то огромная худая собака, зарычав, преградила нам путь. Ее ребра выпирали из-под кожи. Она бросала нам вызов.
Дымок и Везунчик остановились передо мной, прищурились, зарычали. Я достал нож, тоже прищурился, оскалился. С моих губ слетело рычание.
Собака удивленно моргнула. Она посмотрела на Везунчика, потом на меня. Я еще раз зарычал. Собака поджала хвост и отступила.
Я погладил Дымка и Везунчика по бокам. Они лизнули меня в руку и завиляли хвостами.
А потом мы продолжили наш путь к станции метро "Сокольники".
Вначале я так увлекся изучением помойки рядом с метро, что не заметил, как удивляются моему появлению люди.
– Тут должно быть больше, – бормотал я. – Эх, вот бы мне подрасти еще чуток.
– А это еще что такое?
Услышав эти слова, я высунул голову из мусорного бака, чтобы посмотреть, чем так потрясены прохожие.
На меня смотрели две женщины. Их глаза расширились от изумления.
– Похоже на ребенка. – Женщина прижала носовой платок к носу и рту.
– Ребенок так пахнуть не может. Человек вообще так пахнуть не может. Похож на черта!
– Я мальчик! – Мой голос звучал хрипло, ведь я давно не разговаривал.
Их глаза расширились еще больше.
Я вытянул руку, прося милостыню.
– Я всего лишь мальчик. – На этот раз голос звучал звонче. – И я хочу есть.
Везунчик с надеждой завилял хвостом, Ушастик попытался встать на задние лапы, но у него ничего не получилось.
Женщины, прижимая к груди сумки, попятились.
Их слова звенели у меня в ушах, пока я искал нам обед. "Ребенок так пахнуть не может. Человек вообще так пахнуть не может. Похож на черта!"
Я понюхал свою одежду и кожу. Я пах собаками, землей и деревьями.
– Мне нравится мой запах, – сказал я Луне и Месяцу.
И все же люди, выходившие из метро, зажимали носы и смотрели на меня с отвращением. Никто не хотел дать мне мелочи, чтобы я купил себе чего-нибудь поесть.
Тем вечером, когда в метро воцарилась тишина, я прокрался в туалет, чтобы попить воды. Увидев чудовище, уставившееся на меня из‑за умывальников, я чуть было не пустился наутек.
Я оскалился. Чудовище оскалилось.
Я угрожающе прищурился. Оно угрожающе прищурилось.
– Что ты такое? – спросил я.
Его губы задвигались.
Охнув, я коснулся своего лица. Оно коснулось своего лица.
Я подошел поближе и кончиками пальцев дотронулся до холодного зеркала.
– Ты – это я, – прошептал я.
Не мамочкин малыш Мишка смотрел на меня. Не мальчик, который спал рядом с мамой и прятался от всех бед в шкафу. Не мышонок, который в ужасе бежал от мальчишек в черных куртках, увешанных цепями.
Мальчик, который смотрел на меня из зеркала, спал в норе у корней дерева, бегал по лесу, свободный, как олень, валялся в грязи, как свиньи, наслаждался сладковатым ароматом падали, носил с собой дубинку, убил огромного кабана и выл на луну вместе со своей семьей.
Это был Мальчик Дымка. Его отважный Мальчик.
Я улыбнулся.
– И все же нам нужно есть, – сказал я своему отражению.
Я снял всю одежду и принялся мыться. Вода стала черной, а моя кожа – розовой. Шрам на ноге, оставшийся после укуса кабана, был багровым.
Одежда сильно обтрепалась, что есть, то есть.
– Нужно найти тетенек из церкви и раздобыть новую одежду, – сказал я мальчику в зеркале.
Одежда, еда, теплое местечко для ночлега. Все это понадобится нам, чтобы пережить еще одну зиму.
– А потом мы все вернемся в лес. – В моей голове зрел план. – У тетенек из церкви нужно взять одежду. Чем больше вокруг будет народу, тем больше будет денег. И еды.
Я оделся, с трудом натянул ботинки и достал из кармана нож. Вытряхнув из волос листья и мелкие ветки, я схватился за грязный локон, падавший мне на глаза, и провел по нему лезвием. Космы падали к моим ногам одна за другой.
– А чтобы нам было тепло, мы вновь будем кататься на электричках, – сказал я, глядя в зеленые глаза в зеркале.
Эти глаза не принадлежали ни демону, ни чудовищу, ни мамочкиному медвежонку Мишке. Это были настороженные глаза Мальчика.
Глава 39
Возвращение Рудика
– О Господи! – воскликнула тетенька из церкви, осматривая меня с ног до головы.
Я не отвел взгляд. Опустив ладонь на плечо Дымку, я уставился тетеньке из церкви прямо в глаза.
– Мне нужна одежда.
Тетенька из церкви нахмурилась. Что-то всплыло из глубин моей памяти.
– Пожалуйста, – добавил я.
Тетенька из церкви покачала головой.
– По-моему, тебе нужна не только одежда. – Она протянула руку, собираясь дотронуться до моих волос.
Я отпрянул. Дымок зарычал.
Тетенька из церкви перевела взгляд с меня на пса и провела кончиком языка по губам.
– Послушай, малыш, я не хочу тебе зла. Но если тебе нужна моя помощь, тебе стоит отозвать свою собаку.
– Отойди, – сказал я Дымку.
Проворчав что-то в ответ, он отошел на пару шагов.
– Тебе бы точно не повредили ванна и стрижка…
Я покачал головой.
– Нет. Только одежда и обувь.
Тетенька из церкви вздохнула.
– Подожди.
Она принялась рыться в больших картонных коробках, набитых одеждой, обувью и одеялами. Другие дети примеряли свои обновки, кто-то пришел сюда только за одеялами. Некоторые шли за тетеньками из церкви в их длинный белый фургон.
Вскоре в этих коробках ничего не останется. Я знал, что тетеньки из церкви оставят коробки тут, чтобы дети могли в них спать, но коробка не казалась мне пристойным домом по сравнению с нашей чудесной норой у корней большого дерева.
– Вот, возьми.
Я сморгнул.
– Посмотри, не подойдет ли это тебе. Вряд ли у меня есть что-то поменьше.
– Я уже не маленький! – нахмурился я.
Маленький мальчик не смог бы убить гигантского кабана одним ударом.
Тень улыбки заиграла на губах тетеньки из церкви.
– Понятно, – сказала она.
Я надел новую-старую одежду и потрепанные ботинки, на голову натянул шапку, скрывавшую неровно подстриженные волосы. Теперь я выглядел так же, как и все беспризорники. Я опять стал невидимым.
Той долгой снежной зимой мы вновь ездили на поездах. Обычно мы садились в последний вагон. На поворотах его заносило, и мы слышали, как постукивают его колеса. Ночью мало кто садился в последний вагон, и потому он оказывался в нашем распоряжении. Но даже если кто-то и ехал с нами, никому не было дела до мальчика и его стаи. А мне не было дела до людей, они были нужны мне лишь для того, чтобы я мог собирать еду в мусорных баках. Люди хотели мне навредить. Люди обманывали и предавали. А псы всегда были рядом.
Луна и Месяц придумали новую игру с поездами. Они ждали на платформе до последнего момента, а потом врывались в вагон, когда дверь уже закрывалась. Если тебе прищемило дверью хвост – ты проиграл. Мамуся наблюдала за их игрищами с нарастающим беспокойством и раздражением. Ушастик с удовольствием поучаствовал бы в веселье, но его хромота не проходила. Везунчик, конечно, не мог не присоединиться к игре. Дымок просто наблюдал за происходящим. Я, затаив дыхание, смотрел, как они веселятся, и хлопал в ладоши всякий раз, когда псы влетали в вагон – в целости и сохранности.
Я прилагал все усилия, чтобы не сталкиваться с другими детьми на улицах. Я видел, как они просят милостыню, дерутся, плачут. Видел, как они засовывают головы в пакеты и глубоко дышат. Видел, как они напиваются. Видел, как они болеют. Они замерзали насмерть в картонных коробках, в подворотнях, на канализационных люках. Приезжала милиция, милиционеры тыкали мертвое тело дубинкой, затем на улице появлялась скорая, и тело забирали. Той зимой многие умерли, и вой сирен – милиции и скорой помощи – слышался часто.
Мы ездили на поездах.
Однажды, дожидаясь последнего поезда, мы увидели банду Ворон. Каблуки их кованых башмаков стучали по мраморному полу. Этот звук был похож на выстрелы. У одного из Ворон была длинная палка в руках, и он планомерно разбивал ею светильники на станции. Другой потребовал у людей на платформе, чтобы те отдали ему свои деньги.
А потом они заметили меня.
Мальчишка с длинной палкой остановился и указал на меня.
– Эй, ты тот самый малой. Ну, тот, что живет с псами.
Пожав плечами, я отвернулся.
Они подошли поближе.
Тот, что был повыше, достал из‑за уха сигарету и сунул ее в рот.
– Ага, точняк, я про тебя слышал. Мальчишка живет с псами.
Он подкурил сигарету и бросил спичку мне под ноги. Ушастик отпрянул в ужасе. Я зарычал, оскалившись.
Вороны зашлись от смеха.
– Он думает, что он собака! – Парень достал нож, от его взгляда веяло холодом. – Посмотрим, умеешь ли ты попрошайничать, как собачонка!
Я гавкнул.
Из тени вышли остальные псы. Они окружили Ворон. Моя стая собралась вокруг мальчишек. Собаки рычали. Мне болезненно захотелось ощутить вес дубинки в моей руке, но дубинка осталась в лесу, под снегом.
– Они убьют вас, если вы подойдете, – заявил я.
– Думаешь, мы испугаемся малого и его собак? – хмыкнул первый.
Но их глаза говорили другое.
– Просто отдай нам деньги, которые ты получил сегодня, и мы оставим тебя и твоих шелудивых тварей в покое, – сказал парень с палкой.
Я сунул руку в карман штанов и сжал пальцы на рукояти ножа.
– Конечно.
А потом…
– Вам что, делать больше нечего, как развлекаться с малышней и собаками? – лениво протянул кто-то за моей спиной.
Я оглянулся.
В свете приближающегося поезда, пуская сигаретный дым из ноздрей и сжимая в руке черный пистолет, стоял Рудик.
Я охнул.
Рудик не смотрел на меня.