Я побежал по длинной платформе. Еще никогда в жизни я не бегал так быстро. Послышался гудок. Закрутились колеса поезда. Я увидел белое пятнышко на хвосте Дымка. Пятнышко скрылось в последнем вагоне поезда.
– Дымок, подожди меня!
Я успел запрыгнуть в двери вагона до того, как они закрылись. Я лежал на полу, пытаясь отдышаться, а электричка, стуча колесами, несла меня прочь от Ленинградского вокзала.
Влажный нос ткнулся мне в лицо. Поднявшись, я пошел за Дымком в конец вагона. Мы уселись рядышком, мальчик и пес с дымчато-серой шерсткой. Мы сидели и смотрели, как за окном вагона проносится мир.
Глава 19
Теплица
Вот так я связал свою судьбу с собаками.
В тот день Дымок увел меня прочь от Ленинградского вокзала. Мы очутились в другой части города. Все это время я думал, что живу в центре – ведь рядом с Ленинградским вокзалом возвышались огромные здания из стекла, стали, кирпича и бетона.
Электричка остановилась. Голос, не бывший на самом деле голосом, объявил: "Конечная". Дымок встал. Даже не взглянув на меня, он вышел из вагона и потрусил вперед. Я помчался за ним следом, но бежать в носках было непросто.
– Подожди! – крикнул я, поднимаясь по ступеням.
Дымок остановился, позволяя догнать себя, а затем вновь двинулся вперед. Я бежал рядом с ним. Вскоре у меня промокли ноги. От земли тянуло холодом.
Я почти не замечал ничего вокруг. Мы бежали и бежали, петляли по узким улочкам, проносились мимо старых зданий и длинных черных машин. На лакированной поверхности автомобилей играли отблески света, и я видел в них свое отражение. И отражение Дымка. Я помахал рукой. Очередная машина проехала мимо.
Наконец мы добрались до большого деревянного сарая. Запыхавшись, я остановился и уперся ладонями в колени.
– Гав!
Выпрямившись, я оглянулся.
Сарай находился в маленькой рощице. Вокруг возвышались деревья и кусты. Дверь сарая покосилась, одно окно было разбито.
Я пошел за Дымком. Мы обогнули сарай, перелезли через кирпичное заграждение, протиснулись сквозь заросли.
Я охнул. Никогда раньше мне не приходилось видеть домов, построенных из стекла!
Из Стеклянного Дома выбежали два щенка. А за ними – Везунчик, Ушастик и Бабуля.
– Везунчик! – воскликнул я, обнимая моего пятнистого пса. Я зарылся носом в его теплый мех.
Бабуля лизнула мне руку, а Ушастик, лая, поднялся на задние лапы. Я рассмеялся. Я опустился на колени и поднял на руки щенков. Они принялись вылизывать мне щеки, язычки у них были розовыми. Мы катались на снегу, Ушастик лаял, приплясывая на задних лапах, щенки покусывали мою одежду, Везунчик сидел рядом с Бабулей и вилял хвостом.
Наконец я поднялся, стряхивая снег с волос.
– А где третий щенок? И где Мамуся? И Клякса?
А Дымок?
Я последовал за ним в Стеклянный Дом, прошел мимо деревянных столов и рядов пустых цветочных горшков. Под одним из столов в гнезде из мешков лежала Мамуся. Дымок стоял рядом с ней, в его янтарных глазах плескалась тревога. В ее же карих глазах светилась печаль. И непонимание.
Я опустился рядом с ней на корточки. Рядом с животом Мамуси лежал третий щенок. Он не двигался. Мамуся, заскулив, ткнула щенка носом. Я дотронулся до крошечного тельца. Оно было холодным и твердым.
– Ох, Мамуся… – вздохнул я, погладив ее по боку.
Казалось, между ее шерсткой и костями ничего нет.
Дымок тоже заскулил. Он перевел взгляд с меня на щенка и обратно.
– Ты для этого меня сюда привел? – спросил я, качая головой. – Я ничем не могу ему помочь, – сказал я Дымку и Мамусе. – Щенок умер. Я не могу помочь.
– Гав, – сказал Дымок.
– Я всего лишь мальчик, – объяснил я Дымку. – Маленький невзрачный мальчик.
Я поднял щенка и прижал к груди. Он лежал так тихо… Все собаки смотрели, как я завернул маленькое тельце в страницу из моей книги сказок. Теперь его тело покоилось на крыльях нарисованного ангела из сказки "Девочка со спичками".
Псы торжественно последовали за мной, когда я вынес завернутое в бумагу тело из Стеклянного Дома. Я нашел ржавую лопату и вырыл яму. Даже щенки не шумели, когда я опустил тело в яму и присыпал его комьями земли.
– Теперь его забрали ангелы, – сказал я собакам. – Он отправился туда, где всегда тепло. Где всегда много еды. Где все добрые. – Я поднял голову, глядя на первые звезды на небосклоне. – Где его любят.
Мы с собаками сидели на холодной земле у маленькой могилки. Мы смотрели, как на небе проступают звезды, одна за другой, одна за другой.
Затем Мамуся забрала двух оставшихся щенков в Стеклянный Дом. Я последовал за ней. Я лег на пол рядом с Мамусей. С другой стороны легла Бабуля. Мы смотрели, как щенки тычутся носами в живот Мамуси и скулят. Я провел ладонью по ее шерстке. Соски Мамуси были сухими.
– Я всего лишь мальчик, – повторил я. – Маленький невзрачный мальчик. И у меня нет мамы.
Я прижался к Мамусе и щенкам. Бабуля и Ушастик прижались ко мне.
– Но завтра, – пообещал я, – завтра я раздобуду тебе еды, чтобы ты могла покормить своих малышей.
Глава 20
Зима
Место, где мы поселились, находилось неподалеку от шумных улиц, где ездили длинные черные машины. В машинах сидели красивые женщины и роскошно одетые мужчины. Женщины выходили из длинных черных машин, кутаясь в меховые шубки, поправляя меховые шапки, натягивая меховые перчатки. Они шли в дорогие рестораны.
Когда я попытался просить милостыню у этих красивых женщин, швейцар прогнал меня.
– Пошел вон, мерзкий попрошайка, – прорычал он. – Убирайся отсюда, а не то милицию позову!
Сев на бордюр, я посмотрел на длинную черную машину, стоявшую неподалеку. Дымок и Везунчик устроились рядом со мной.
– У этих красивых женщин и их мужчин столько денег, что им даже не приходится самим открывать дверь, вот какие они богачи. Конечно, у них найдется рублик для такого маленького невзрачного мальчика, как я.
Я подобрал ноги, мой живот, казалось, прилип к спине. Я не помнил, когда ел в последний раз.
Обняв Везунчика, я смотрел, как солнечные лучи играют на золотых куполах и крестах, тянувшихся к небу. Вот-вот взлетит над куполами Жар-птица и…
– Гав!
Дымок наблюдал за входом в ресторан. Красивые женщины и роскошно одетые мужчины выходили на улицу, дверь им открывал швейцар в белых перчатках.
Дымок тихонько заскулил. Я подумал о двух щенках и Мамусе. Вскочив, я побежал через площадь. Красные булыжники мостовой больно били меня по ногам.
Я остановился перед мужчиной в длинном сером пальто в тот самый момент, когда он приблизился к своей машине.
– Пожалуйста, прошу вас, – запыхавшись, сказал я. – Я всего лишь маленький невзрачный мальчик. И у меня нет обуви. Может, вы дадите мне рублик?
Швейцар ринулся в нашу сторону, грозно размахивая руками.
– Пошел вон, мерзкий попрошайка! Оставь этих добрых людей в покое!
Я увернулся от белоснежных перчаток швейцара.
– Пожалуйста. – Я перевел взгляд с мужчины в сером пальто на одну из красавиц.
– Не трогай мальчика, – рявкнула она, а затем повернула голову к мужчине в сером пальто: – Бога ради, Ренни, дай этому бедному ребенку денег на сапоги.
– Не надо, госпожа, – возразил швейцар. – Так вы потакаете его попрошайничеству.
– Заткнись, придурок, – отрезала женщина. – Ренни, деньги.
Вздохнув, мужчина по имени Ренни достал кошелек и вытащил оттуда пару купюр.
– Еще, – скомандовала женщина.
Мужчина, качая головой, сунул деньги мне в руку.
– Спасибо, господин, – со всей вежливостью, на которую был способен, сказал я и поклонился красавице. – Спасибо, госпожа.
Они уселись в длинную черную машину и уехали прочь. В моей руке была пригоршня купюр. Мое сердце пело от радости.
И тут швейцар влепил мне пощечину.
– Давай сюда. – Сунув мне под нос руку в белой перчатке, он схватил меня за воротник.
– Это мои деньги! – завопил я, вырываясь. – Отпусти!
Швейцар тряхнул меня сильнее.
И тут раздалось рычание. Везунчик и Дымок встали позади меня. Их верхние губы поднялись, длинные клыки блестели на солнце. Дымок припал к земле, словно приготовившись к прыжку.
– Это еще что за чертовщина? – Глаза швейцара беспокойно забегали.
Дымок зарычал громче и сделал еще один шаг навстречу швейцару.
Тот опустил руки.
Я помчался прочь со всех ног. Подальше от этого злого швейцара и его белых перчаток.
– И не возвращайся! – крикнул он нам вдогонку.
А мы бежали, бежали, бежали.
Наконец мы остановились на противоположной стороне огромной площади.
У меня болели ноги, голова и живот, но мне было все равно. В руке у меня было больше денег, чем я когда-либо видел в жизни.
– Глядите, – сказал я Дымку и Везунчику. – Мы можем есть, как короли! Как короли и королевы! Нам хватит еды на всю зиму! Я смогу купить обувь!
Я подбросил купюры в воздух, и они, кружась, падали на меня, точно снег. А я смеялся. Везунчик, подпрыгнув, куснул меня за рукав. Я погнался за ним, бегая вокруг каменных лавок и памятников. Мы катались в деньгах.
– Я всего лишь маленький невзрачный мальчик, – смеялся я.
Везунчик валялся на спине, суча лапами в воздухе.
Дымок тихонько гавкнул.
Сев, я собрал деньги.
– Ладно-ладно, – сказал я.
Вскоре я обнаружил, что на большой площади, выложенной красным булыжником и окруженной странными строениями с золотыми куполами, нет лотков, с которых торговали бы картошкой, сосисками и бутербродами. Неподалеку от низкой кирпичной стены прямо у входа в метро стояло несколько киосков. Но там можно было купить только хлеб. В других киосках продавались сигареты, журналы и дешевые деревянные куклы. Я купил буханку черного хлеба.
За всем остальным пришлось идти в магазины, а там все было очень дорогим. В витрине одного из магазинов висела колбаса, стояли коробки с картошкой и капустой, продавались вареные яйца. Вот только я не мог приготовить картошку и капусту.
Я посчитал на пальцах: Мамуся, Дымок, Везунчик, Ушастик, Бабуля. И я.
– Сколько стоят шесть сосисок? – спросил я мужчину за прилавком.
– Двадцать пять рублей, – сказал он.
Я пересчитал деньги. У меня упало сердце.
– На шесть сосисок не хватит.
Он взял мои деньги и завернул мне пять сосисок и два вареных яйца в упаковочную бумагу.
Все мои деньги кончились. Я не смогу купить новые ботинки.
Тем вечером, вернувшись в Стеклянный Дом, я накормил собак сосисками, а сам поел яиц с хлебом. Везунчик и Дымок ушли, только завидев Стеклянный Дом. Я отдал две сосиски Мамусе, одну Ушастику и одну Бабуле. Оставшуюся сосиску я отложил для Везунчика и Дымка.
Отломив кусочек черного хлеба, я скормил его собакам.
– Сегодня я думал, что у меня все деньги мира, – вздохнул я.
Бабуля с благодарностью лизнула мою руку. Затем, застонав, она свернулась клубочком.
– Но еда в магазинах такая дорогая. Нам нужно больше еды. А мне нужна обувь.
В стену Стеклянного Дома ударил порыв ветра. В щель между землей и стеной тянуло холодом. Мамуся и Бабуля дрожали.
– Вскоре станет еще холоднее, – сказал я.
Я вспомнил, что мама заклеивала окна в спальне старыми газетами, а потом закрывала щели полотенцами.
– Посмотрим, что мы можем сделать, – сказал я Ушастику.
Но мы нашли только старые размокшие газеты и порванное полотенце. Полотенцем я заткнул щель, но этого было мало.
– Давайте посмотрим, что в сарае.
Я пробрался сквозь густые заросли, перелез через кирпичное заграждение. Ушастик последовал за мной. Темный сарай навис надо мной в слабом предзакатном свете. Казалось, в таком месте может жить тролль. Или злая ведьма.
– Не знаю, стоит ли нам заходить туда, Ушастик. – Я неуверенно облизнул губы.
Но Ушастик уже толкнул лапой скрипучую дверь и, виляя хвостом, забрался внутрь. Через мгновение его голова высунулась наружу.
"Давай, чего ты ждешь?", – словно говорил он мне.
Сарай был набит всякой всячиной: ведрами, лопатами, пустыми брезентовыми мешками, где раньше лежали удобрения. В углу стояла покосившаяся тачка. А в тачке я нашел настоящее сокровище – пару кожаных перчаток! Они были слишком большими для моих маленьких рук, и что-то, похоже, съело кончики пальцев, но все же это были перчатки.
– Эх, вот бы мне найти какую-нибудь обувь, – сказал я Ушастику, глядя, как пес сует нос под деревянный ящик, восторженно махая хвостом.
Над длинным деревянным столом, тянувшимся по всей длине сарая, располагался навесной шкафчик.
– Как ты думаешь, может, в шкафу осталась какая-нибудь еда? – спросил я.
Ушастик яростно делал подкоп под деревянный ящик.
– Если я смогу забраться на стол, то дотянусь до ящика.
Я был слишком маленьким и не мог подтянуться, ухватившись за столешницу. Но шкаф и то, что могло быть внутри, манило меня.
Я взял ведро, перевернул его и поставил возле стола. Забрался на ведро, а оттуда – на стол.
– Смотри, где я! – крикнул я Ушастику, махнув ему рукой.
– Гав! – радостно ответил мне Ушастик.
Поднявшись на цыпочки, я открыл дверцу шкафчика и заглянул внутрь.
– Еды нет, – разочарованно сообщил я.
Но тут я увидел нечто прекрасное. Спички. Спички, жидкость для разжигания костра и длинный острый нож. В запыленном углу лежала пачка сигарет и стояла бутылка водки. Они меня не интересовали. А вот спички, нож и жидкость я сбросил в тележку. Затем я пошарил рукой в шкафу, чтобы понять, не упустил ли я что-нибудь. Как оказалось, в шкафу еще лежали три длинных свечи и покрытая вмятинами металлическая кружка.
Спустившись вниз, я собрал все свои сокровища, включая брезентовые мешки, в тележку.
И вдруг Ушастик громко залаял и дернулся в сторону. Что-то пронеслось мимо меня. Я отпрыгнул за тележку. Ушастик заметался по сараю и наконец схватил убегавшее от него существо, тряхнул его и выплюнул на пол. Я выбрался из‑за тележки. Это была крыса. Крупная крыса валялась на грязном полу. Ушастик посмотрел на меня, его глаза сияли, хвост бил по бокам.
– Какой ты хороший охотник, Ушастик, – улыбнулся я.
Так мы и вернулись в Стеклянный Дом – я с моей тележкой, а Ушастик с окровавленной крысой. Пока я затыкал все щели брезентовыми мешками, Ушастик поделился крысой с Мамусей. У меня мурашки по спине побежали, когда я услышал хруст ломающихся костей и чавканье. Но когда щенки принялись перетягивать крысиный хвост, точно канат, я не смог сдержать смех.
Позже Дымок и Везунчик принесли еще еды. Дымок бросил на пол косточку, а Везунчик – сырую картофелину. Мамуся и щенки принялись обгладывать кость, причем малыши тихонько рычали. Ушастик захрустел картофелиной. Бабуля смотрела на них с надеждой.
– Бабуля. – Я почесал ее за ухом. – Тебе тоже нужно есть.
Я отобрал у Ушастика картофелину – в конце концов, он ведь уже полакомился крысой.
Бабуля осторожно взяла у меня картофелину, но тут же выплюнула, виновато опустив уши и вильнув кончиком хвоста.
Почему она не съела картофелину? Я осторожно, очень осторожно раздвинул ей губы, думая, что сейчас увижу длинные белоснежные клыки, как у Везунчика или Дымка. Собачьи клыки. Волчьи клыки. Но у Бабули не было клыков, а остальные зубы стерлись или обломались.
Я притянул Бабулю к себе и крепко обнял. Она опустила голову мне на плечо.
– Не волнуйся, Бабуля. Я позабочусь о тебе.
Новым ножом я разделил сосиску на крошечные кусочки, отрезал ломоть черного хлеба и смешал все это в пустом цветочном горшке, добавив туда воды, чтобы получилось что-то вроде жидкой каши.
– Моя бабушка Инна тоже готовила для меня мягкую пищу, когда я болел, – сказал я. – Она варила кашу и добавляла туда мед, чтобы мне было сладко. Будь у меня мед, я подсластил бы тебе еду.
Я поставил миску с жижей перед Бабулей, но Ушастик и Везунчик оттолкнули старую собаку в сторону.
– Нет! – сказал я.
Везунчик и Ушастик перевели взгляд с миски на меня и шагнули вперед. Я встал между миской и двумя голодными псами.
– Нет, – глухо прорычал я.
Я сверлил взглядом этих двух псов. Они были моими друзьями. Они могли разорвать меня на части.
– Нет. – Я шагнул вперед.
Ушастик и Везунчик переглянулись – быстро, быстрее, чем пролетает по небосклону падающая звезда. В их глазах читалось удивление.
Наконец они легли на пол и принялись вылизывать себе лапы, словно ничего и не случилось.
Глава 21
Шапка
Дни становились все короче. Холодало. Когда светило солнце, в Стеклянном Доме было тепло, как летом. Щенки играли, кувыркались на полу. Бабуля присматривала за ними, пока Мамуся и Ушастик ходили охотиться на крыс. А ночью в Стеклянном Доме воцарялась зима.
Я просил милостыню, а потом на вырученные деньги покупал, что мог. Наверное, я мог бы получить больше, если бы просил милостыню, держа на руках щенка. Но я знал, что это разбило бы Мамусе сердце. Я не мог забрать ее детеныша.
Везунчик еще раз доказал, что приносит удачу. Везунчик и мои босые ноги. Стало так холодно, что мне пришлось оборачивать ступни брезентом – я отрезал куски от мешков и завязывал их нитками из моего свитера. И все же к концу дня ноги становились мокрыми и холодными.
Когда солнце садилось и над площадью сгущались сумерки, я заходил в хлебный киоск, в мясную лавку и в продуктовый магазин. Иногда у меня хватало денег на то, чтобы купить хлеб и сосиски, а порой даже вареное яйцо. Иногда денег не хватало. В такие дни я, превозмогая стыд, спускался по ступеням на станцию и копался в мусорном ящике в поисках еды.
– Почему-то на этой остановке нет ни детей, ни взрослых нищих, – говорил я Везунчику и Дымку, жуя остатки свиного шашлыка. Сняв обгоревший кусочек мяса с деревянного шампура, я бросил лакомство Дымку. – Наверное, они живут под землей, как Паша и остальные, – сказал я, угощая Везунчика последним кусочком.
Слизнув жир с пальцев, я натянул перчатки, которые нашел в сарае. Я дрожал. Мне все еще очень хотелось есть. И я устал.
Поднявшись на поверхность, мы с Везунчиком улеглись на теплом канализационном люке, греясь в слабых лучах солнца. Дымок потрусил куда-то по своим делам. Мы не знали, куда он ходит.
Я опустил голову на теплый бок Везунчика. Пес вздохнул. Я погладил его по уху.
– Сейчас я раздобуду нам денег, Везунчик. – Я закрыл глаза. – Только отдохну минутку.
Когда я проснулся, моя голова все еще лежала на боку пса. Сгустились сумерки. С неба, кружась, слетали крупные снежинки. А в моей вытянутой руке размокали бумажные купюры и позвякивали монетки.
Мы с Везунчиком побежали за хлебом.
Продавщица куталась в пальто. Как всегда, с губы у нее свисала сигарета. И как всегда, она взяла у меня деньги и молча выдала буханку черного хлеба. Но когда мы с Везунчиком отвернулись, собираясь уходить, она остановила меня.
– Погоди, – бормоча что-то себе под нос, женщина принялась рыться в пакете. – Вот.