- Я ему не позволяю.
В пять часов общество, собирающееся в кафе на улице Сан-Бернардо, расходится, и примерно к половине шестого, а то и раньше, каждый кулик уже сидит в своем болоте. Дон Пабло и дон Роке - у себя дома, дон Франсиско и его зять - в своих кабинетах, дон Тесифонте - за книгами, а сеньор Рамон приглядывает, как опускают металлические шторы его булочной, его золотых россыпей.
В кафе за столиком, стоящим чуть в стороне, остаются два человека, оба молча курят; одного из них зовут Вентура Агуадо, он изучает нотариальное дело.
- Дай-ка мне сигарету.
- Возьми, пожалуйста.
Мартин Марко закуривает.
- Зовут ее Пурита, прелесть, а не женщина, ласковая, как ребенок, изящная, как принцесса. Ох, и подлая жизнь!
Пура Бартоломе в это время сидит с богатым аферистом в ресторанчике на улице Кучильерос. Мартин вспоминает ее слова при последнем прощании.
- До свидания, Мартин! Ты же знаешь, по вечерам я в пансионе, можешь всегда позвонить мне. Но сегодня не звони, сегодня у меня встреча с одним другом.
- Что ж, ладно.
- До свидания, поцелуй меня.
- Прямо здесь?
- Ох, дурачок, люди подумают, что мы муж и жена.
Мартин Марко затянулся с истинно величественным видом. Потом глубоко вздохнул.
- В общем… Слушай, Вентура, одолжи мне два дуро, я сегодня не обедал.
- Чудак человек, разве можно так жить?
- Сам понимаю!
- И что же, никакой работы не находится?
- Почти никакой, были две статейки по заказу, двести песет, девять процентов вычетов.
- Ловок, нечего сказать! Ладно, бери, пока у меня у самого есть! Нынче мой папаша раскошелился. Бери пять, два - это все равно что ничего.
- Большое спасибо. Ты позволишь заплатить за тебя твоими деньгами?
Мартин Марко подзывает официанта.
- Сколько за два кофе?
- Три песеты.
- Получите, пожалуйста.
Официант засовывает руку в карман и дает сдачу - двадцать две песеты.
Мартин Марко и Вентура Агуадо - друзья, друзья давние, настоящие, когда-то, до войны, вместе учились на юридическом факультете.
- Пошли?
- Как хочешь. Здесь нам больше нечего делать.
- Эх, по правде сказать, мне и в любом другом месте нечего делать. Ты куда идешь?
- Сам не знаю, пойду прогуляюсь, чтобы убить время.
Мартин Марко улыбнулся.
- Подожди-ка, я проглочу щепотку соды. При расстроенном пищеварении нет лучшего средства.
Хулиан Суарес Соброн, он же Заднюшка, пятидесяти трех лет, место рождения Вехадео, провинция Овиедо, и Хосе Хименес Фигерас, он же Сучок, пятидесяти шести лет, место рождения Пуэрто де Санта Мария, провинция Кадис, сидят в подвале Главного управления общественного порядка, дожидаются, пока их поведут в тюрьму.
- Ай, Пепе, хорошо бы сейчас выпить чашечку кофе!
- Да, и тройную порцию коньячку. Попроси, может, тебе дадут.
Сеньор Суарес нервничает больше, чем Пепе Сучок; этот Хименес Фигерас, сразу видно, более привычен к таким передрягам.
- Слушай, а почему нас здесь держат?
- Почем я знаю? Ты, я надеюсь, не обольстил какую-нибудь добродетельную девицу и не бросил ее с деточкой?
- Ах, Пепе, какое у тебя хладнокровие!
- Просто я знаю, малыш, что тут ничем не поможешь.
- Да, конечно, это верно. Больше всего меня огорчает, что я не мог предупредить мамочку.
- Ты опять?
- Нет-нет, не буду.
Обоих друзей задержали накануне вечером в баре на улице Вентуры де ла Веги. Полицейские, идя за ними следом, вошли в бар, огляделись и - хлоп! - пулей кинулись прямо к ним. Вот собаки, опытные, видно!
- Следуйте за нами!
- Ай! Почему вы меня хватаете? Я честный человек, я никого не трогаю, у меня все документы в порядке.
- Очень хорошо. Все это вы объясните, когда вас спросят. Выкиньте этот цветок.
- Ай! Почему? Мне вовсе незачем следовать за вами, я ничего плохого не делаю.
- Пожалуйста, не скандальте. Взгляните сюда. Сеньор Суарес взглянул. Из кармана у полицейского торчали серебристые браслеты наручников.
Пепе Сучок поднялся.
- Пойдем с этими господами, Хулиан, там все выяснится.
- Пойдем, конечно, но только какие манеры!
В управлении на них не пришлось заполнять карточки, они уже там значились. Записали только дату задержания да два-три слова, которых им не удалось прочесть.
- Почему нас арестовали?
- Вы не знаете?
- Нет, ничего не знаю. Откуда мне знать?
- Погодите, узнаете.
- Скажите, я не могу известить, что меня арестовали?
- Завтра, завтра известите.
- У меня, видите ли, мамочка старушка, она, бедная, будет очень беспокоиться.
- Ваша мать?
- Да, ей уже семьдесят шесть лет.
- Ничего не могу сделать. И сказать вам тоже ничего не могу. Завтра все выяснится.
В камере, куда их привели, огромном квадратном помещении с низким потолком, при скудном свете пятнадцатисвечовой лампочки в проволочной сетке сперва ничего нельзя было разглядеть. Немного погодя, когда глаза стали привыкать, сеньор Суарес и Пепе Сучок начали постепенно узнавать знакомые лица - злосчастных педерастов, карманников, алкоголиков, профессиональных шулеров, всяких людишек, которые привычны к каверзам судьбы и всегда ходят с потупленной головой.
- Ай, Пепе, хорошо бы сейчас выпить чашечку кофе!
Пахло в камере очень противно - прогорклый, резкий запах, от которого свербило в носу.
- О, сегодня ты рано. Где был?
_Как всегда, выпил чашечку кофе с друзьями.
Донья Виси целует мужа в плешь.
- Если б ты знал, как я рада, когда ты приходишь пораньше!
- Скажи пожалуйста! Старый что малый.
Донья Виси улыбается, бедная донья Виси всегда улыбается.
- Знаешь, кто придет сегодня вечером?
- Еще бы, какая-нибудь сплетница.
Донья Виси никогда не обижается.
- Нет, моя приятельница Монсеррат.
- Великое счастье!
- Она очень добрая женщина!
- Она сообщила тебе еще о каком-нибудь чуде этого обманщика из Бильбао?
- Замолчи, что за еретические слова! И почему тебе так нравится говорить гадости - ведь ты думаешь иначе.
- Да уж нравится.
Дон Роке с каждым днем все больше проникается убеждением, что его жена глупа.
- Ты посидишь с нами?
- Нет.
- Ох упрямец!
Раздается звонок у двери, и в квартиру входит приятельница доньи Виси, как раз в ту минуту, когда попугай на третьем этаже изрыгает ругательства.
- Слушай, Роке, это просто невыносимо. Если их попугай не научится вести себя прилично, я донесу в полицию.
- Ну что ты болтаешь! Ты представляешь себе, какая потеха будет в комиссариате, когда ты явишься туда с доносом на попугая?
Прислуга ведет донью Монсеррат в гостиную.
- Я сейчас скажу хозяйке, присаживайтесь.
Донья Виси помчалась приветствовать подругу, а дон Роке, немного поглядев из-за занавесок на улицу, сел у жаровни и вытащил колоду карт.
- Если трефовый валет выйдет раньше, чем пятерка, - хороший знак. Если туз - это ни к чему, я уже не мальчишка.
У дона Роке свои приемы гадания на картах. Трефовый валет вышел третьим.
- Бедняжка Лола, она меня ждет! Сочувствую, малышка!
Лола - сестра Хосефы Лопес, бывшей прислуги семейства Роблес, с которой у дона Роке кое-чего было, но теперь она растолстела, постарела, и ее вытеснила младшая сестра. Лола помогает по хозяйству донье Матильде, той самой пенсионерке, у которой сын мечтает стать великим артистом.
Донья Виси и донья Монсеррат стрекочут взахлеб. Донья Виси счастлива - на последней странице двухнедельного журнала "Херувим-миссионер" напечатано ее имя и имена троих ее дочерей.
- Сейчас увидите собственными глазами, что я не выдумываю, это истинная правда! Роке! Роке!
С другого конца квартиры дон Роке откликается:
- Чего тебе?
- Дай девочке журнал, где про китайцев напечатано!
- Что?
Донья Виси объясняет приятельнице:
- Ах, Боже мой, эти мужчины как будто глухие.
Она кричит мужу еще громче:
- Я говорю, дай девочке… Ты слышишь?
- Слышу!
- Так вот, дай девочке журнал, где напечатано про китайцев!
- Какой журнал?
- Где про китайцев, ну, про тех китайцев, которых крестили!
- Что? Не понимаю. Про каких китайцев?
Донья Виси улыбается донье Монсеррат.
- Муж мой такой добряк, но его ничто не интересует. Сейчас я сама схожу за журналом, одну минуточку. Вы уж извините.
Войдя в комнату, где дон Роке сидит у ночного столика и раскладывает пасьянс, она спрашивает:
- Ну, что это такое? Ты разве не слышал, что я сказала?
Дон Роке не поднимает глаз от карт.
- Довольно глупо с твоей стороны думать, что я встану с места из-за каких-то китайцев!
Донья Виси порылась в корзинке с шитьем, нашла нужный номер "Херувима-миссионера" и, тихонько ворча, вернулась в гостиную, где так холодно, что едва можно усидеть.
Швейная корзинка осталась открытой, и оттуда между мотками штопки и коробкой с пуговицами - коробкой из-под леденцов от кашля, купленных в год эпидемии гриппа, - робко выглядывал уголок другого номера журнала доньи Виси.
Дон Роке откинулся на спинку стула и взял журнал.
- Вот он где.
"Он" - это священник из Бильбао, совершающий чудеса. Дон Роке принялся читать журнал.
"Росарио Кесада (Хаэн), за исцеление ее сестры от затяжного колита, 5 песет.
Рамон Эрмида (Луго), за разные успехи, ниспосланные ему в коммерческих делах, 10 песет.
Мария Луиса дель Валье (Мадрид), за исцеление от небольшой опухоли на глазу, происшедшее без помощи окулиста, 5 песет.
Гуадалупе Гутьеррес (Сьюдад-Реаль), за исцеление ребенка в возрасте одного года семи месяцев от ранения вследствие падения с балкона второго этажа, 25 песет.
Мартина Лопес Ортега (Мадрид), за успешное приручение домашнего животного, 5 песет.
Благочестивая вдова (Бильбао), за отыскание пакета с деньгами, утерянного служащим ее магазина, 25 песет".
Дон Роке озадачен…
- Ну, уж этому я не поверю, это не серьезно.
Донья Виси чувствует себя в какой-то мере обязанной извиниться перед приятельницей.
- Вам не холодно, Монсеррат? В этом доме временами прямо-таки мерзнешь!
- О нет, что вы, Виситасьон, здесь очень приятно. Очень милая у вас квартира, вполне комфортабельная, как говорят англичане.
- Ах, Монсеррат, вы всегда душка!
Донья Виси улыбнулась и начала искать свое имя в списке. Донья Монсеррат, высокая, мужеподобная, костлявая, неуклюжая усатая дама, слегка косноязычная и близорукая, надела пенсне.
Действительно, как уверяла донья Виси, на последней странице "Херувима-миссионера" значилось ее имя и имена трех ее дочек.
"Донья Виситасьон Леклерк де Моисес, на крещение двух китайских младенцев именами Игнасио и Франсиско-Хавьер - 10 песет. Сеньорита Хулита Моисее Леклерк, на крещение китайского младенца именем Вентура - 5 песет. Сеньорита Виситасьон Моисее Леклерк, на крещение китайского младенца именем Мануэль - 5 песет. Сеньорита Эсперанса Моисее Леклерк, на крещение китайского младенца именем Агустин - 5 песет".
- Ну, что вы скажете?
Донья Монсеррат любезно кивает.
- Очень похвально, ну просто очень-очень похвально. А сколько еще предстоит сделать! Страшно становится, как вспомнишь, сколько еще миллионов язычников надо обратить. Эти языческие страны, наверно, кишат людьми, как муравейник муравьями.
- Воображаю! А какие миленькие эти малютки китайчата! Если бы мы жадничали и не хотели кое-чем пожертвовать, все они отправились бы прямехонько в лимб . И несмотря на наши скромные старания, там, в лимбе, вероятно, полным-полно китайцев, не правда ли?
- О да, да.
- Дрожь берет при одной мысли! И над всеми китайцами тяготеет проклятие! Толкутся все они там взаперти, не знают, бедненькие, что делать…
- Это ужасно!
- А младенчики-то, которые еще и ходить не умеют, они тоже, как червяки какие-нибудь, будут вечно копошиться на одном месте?
- Поистине так.
- Возблагодарим же Господа за то, что мы родились испанками. Родись мы в Китае, наши деточки, скорее всего, угодили бы на веки вечные в лимб. Стоит ради этого растить детей! Сколько мук примешь, пока их родишь, да потом еще натерпишься!
Донья Виси с нежностью вздыхает.
- Бедные девочки, они и не подозревают, что им угрожало! Слава Богу, что они родились в Испании, а если бы им привелось родиться в Китае… Ведь такое тоже могло случиться, не правда ли?
Все соседи покойной доньи Маргот собрались в квартире дона Ибрагима. Нет только Леонсио Маэстре, которого по распоряжению судьи арестовали; еще нет жильца из цокольного, секция Г, дона Антонио Хареньо, проводника, работающего в спальных вагонах и находящегося в поездке; нет и жильца с третьего, секция Б, дона Игнасио Гальдакано - он, бедняга, сумасшедший, - да сына покойницы, дона Хулиана Суареса, который неизвестно куда запропастился. Все остальные в полном составе, все очень взволнованы происшедшим и с готовностью явились по приглашению дона Ибрагима, чтобы обменяться мнениями.
В не слишком просторной квартире дона Ибрагима все приглашенные едва умещались - большинству пришлось стоять у стен и в промежутках между мебелью, как это бывает на заупокойных бдениях.
- Дамы и господа, - начал дон Ибрагим, - я разрешил себе созвать вас сюда, так как в нашем доме произошло событие, выходящее за рамки нормального.
- Хвала Господу! - прервала его донья Тереса Корралес, пенсионерка с пятого этажа, секция Б.
- Да услышит Он нас! - торжественно ответил дон Ибрагим.
- Аминь! - вполголоса заключили несколько человек.
- Когда вчера вечером, - продолжал дон Ибрагим де Остоласа, - наш сосед, дон Леонсио Маэстре, которому все мы желаем, чтобы его невиновность вскоре воссияла ярким, ослепительным светом, подобно лучам солнца…
- Мы не должны осложнять деятельность правосудия! - воскликнул дон Антонио Перес Паленсуэла, служащий в правлении профсоюза, жилец со второго, секция Б. - Мы должны воздерживаться от каких бы то ни было преждевременных суждений! Я в этом доме ответственный съемщик, и моей обязанностью является не допускать даже малейшего давления на судебные власти!
- Помолчите, не перебивайте, - сказал дон Камило Перес, мозольный оператор, жилец с первого, секция Д. - Дайте говорить дону Ибрагиму.
- Пожалуйста, продолжайте, дон Ибрагим, я не намерен мешать вашему выступлению, я только требую уважения к нашим почтенным судебным органам и содействия их работе на благо порядка…
- Тс-с… Тс-с… Дайте ему говорить!
Дон Антонио Паленсуэла умолк.
- Как я уже сказал, когда вчера вечером дон Леонсио Маэстре сообщил мне печальную весть о преступлении, жертвой коего стала донья Маргот Соброн де Суарес - царство ей небесное! - я поспешил попросить нашего доброго и близкого друга, доктора Мануэля Хоркеру, здесь присутствующего, дать точное и подробное заключение о состоянии нашей покойной соседки. Доктор Хоркера откликнулся на мою просьбу с готовностью, которая служит веским свидетельством его высокого понятия о профессиональном долге, и мы вместе вошли в жилище пострадавшей.
Тут дон Ибрагим прибегнул к изысканнейшему приему своего ораторского искусства:
- Разрешу себе смелость предложить всем вынести благодарность нашему достославному доктору Хоркере, который вместе со столь же славным доктором доном Рафаэлем Масасаной, что в данную минуту из скромности укрылся за портьерой, является гордостью всех нас, жильцов этого дома.
- Отлично сказано, - заметили в один голос дон Эксуперио Эстремера, священник с пятого, секция В, и дон Лоренсо Согейро, владелец бара "Эль Фонсаградино" в цокольном.
Одобрительные взгляды присутствующих обратились от первого врача ко второму; это напоминало бой быков, когда один матадор, отличившийся и вызываемый публикой на арену, выводит с собой другого, которому не так повезло и не удалось отличиться.
- Итак, дамы и господа, - воскликнул дон Ибрагим, - когда я убедился, что все средства медицинской науки бессильны перед чудовищным преступлением, у меня остались лишь две заботы, в которых я, как истинно верующий, положился на Господа: чтобы никто из нас - тут я прошу милейшего сеньора Переса Паленсуэлу не усмотреть в моих словах и малейшего намека на попытку давления на кого бы то ни было, - чтобы никто из нас, говорю я, не оказался замешан в этом гнусном и позорном злодействе и чтобы донье Маргот были оказаны последние почести, каких все мы в назначенный нам час желали бы для себя и для наших родных и близких.
Дон Фидель Утрера. фельдшер из цокольного, секция А, юноша весьма развязный, едва не выкрикнул "Браво!"; это словечко уже вертелось у него на языке, но, к счастью, он вовремя спохватился.
- А посему я предлагаю, любезные мои соседи, украсившие и почтившие своим присутствием скромные эти стены…
Донья Хуана Энтрена, вдова Сисемона, пенсионерка со второго, секция Б, не сводила с дона Ибрагима глаз. Какое красноречие! Какая изысканность! Какая точность выражений! Говорит как читает! Встретившись взглядами с сеньором Остоласой, донья Хуана посмотрела на Франсиско Лопеса, владельца дамской парикмахерской "Кристи энд Куико" в цокольном, секция В, которому она неоднократно поверяла свои горести и плакалась в жилетку.
Глаза обоих как бы обменялись восхищенными репликами.
- Ну, каково?
- Великолепно!
Дон Ибрагим невозмутимо продолжал:
- …чтобы мы, каждый в отдельности, не забывали помянуть донью Маргот в своих молитвах и все сообща приняли участие в расходах по заупокойной мессе.
- Согласен, - молвил дон Хосе Лесисенья, жилец с третьего, секция Г.
- Вполне согласен, - поддержал его дон Хосе Мария Ольвера, капитан интендантской службы со второго, секция А.
- Надеюсь, все присутствующие того же мнения?
Дон Артуро Рикоте, служащий Испано-Американского банка, жилец с пятого, секция Г, произнес своим надтреснутым голоском:
- О да, все.
- Все, все, - подхватили дон Хулио Малюэнда, отставной моряк торгового флота с третьего, секция В, чья квартира, увешанная картами, гравюрами и уставленная моделями судов, походила на лавку старьевщика, и дон Рафаэль Саэс, молодой десятник на строительстве с четвертого, секция Г.
- Сеньор Остоласа, бесспорно, прав: мы все должны принять участие в оказании последних почестей нашей покойной соседке, - подтвердил дон Карлос Луке, коммерсант со второго, секция Г.
- Я как все, я со всем согласен.
Педро Таусте, хозяин мастерской по ремонту обуви "Клиника для туфель", не желал плыть против течения.