Литературная деятельность Притчетта-новеллиста продолжается уже более полувека (его первый сборник рассказов - "Испанская девственница" - вышел в 1930 году, последний на сегодняшний день, не считая сборников избранного, - "На краю утеса" - в 1980 году), и, естественно, его творчество претерпело за это время заметные изменения. Как отмечает сам прозаик, он "обрел свой голос" в 30-е годы, когда обнаружил у себя "склонность к воспроизведению комедии нравов во всей ее ироничности". Лучшие из ранних рассказов по преимуществу представляют собой зарисовки с натуры: точно увиденные сцены - в кафе, пабе, на улице; наблюдательно подмеченные характерные отношения. Но при всей несомненной наблюдательности автора им еще не хватало "объемности", не было того фундамента, контекста, который придал бы им подлинную жизненную убедительность.
Это умение увидеть в малом - большое, в эпизоде - целое, в детали - характер пришло к писателю с течением времени, отточившего его талант. Наблюдательность превратилась в проницательность и зоркость мастера.
Из наиболее удачных ранних рассказов, вошедших в книгу, следует отметить "Святого" и "Голос", в которых уже сложилась манера писателя и его мироощущение, наметился круг персонажей. Стилистику обоих рассказов определяет ирония, скрытая или явная насмешка. В них ненавязчиво высмеивается религиозный догматизм (главные персонажи - священники), словно шоры заслонивший от тех, кто отдает ему душу, богатство красок мира, многообразие проявлений добра и зла, вкус реальной жизни. Однако прямолинейность и одномерность ни в коем случае не характерны для поэтики Притчетта. Губерт Тимберлейк ("Святой"), хоть и упорно отрицает - в основном "на публику" - существование зла в мире (точно так же, впрочем, он слеп к его красоте), в глубине души, как выясняется, убежден в обратном.
Интонация рассказа "Голос" - добродушная, насмешливая ирония над преподобным Льюисом: сколь ни упорствует он в своем желании видеть в пьянице Моргане "исчадие ада", живое человеческое сострадание и чувство товарищества (а может быть, и юмора) берут верх в его душе, когда он вынужден разделить с Морганом его затруднительную ситуацию. Несколькими штрихами очерчен нелегкий быт военного Лондона с его бомбежками и разрушениями, постоянным напряжением и тревогой.
Склонность писателя к поэтике рассказа-анекдота отразилась во многих новеллах, представленных в сборнике. Например, "Двуспальная кровать" - рассказ-анекдот на бытовую тему, наблюдательно увиденная и остроумно воспроизведенная сценка из жизни; "Дон Жуан" - нарочито сниженная вариация известного литературного сюжета, превращающегося под пером Притчетта опять-таки в историю почти бытовую.
В эту же категорию попадает и рассказ "Свадебное путешествие". Соперничество главного персонажа, продавца провинциального обувного магазина, со своим сослуживцем Гарри за благосклонность прелестной Виктории, работающей вместе с ними, чрезвычайно комично. Как и месть Гарри, порекомендовавшего молодоженам отель скандальной известности.
Быть может, в самой ситуации есть натяжка, преувеличение, свойственные анекдоту, но как жизненны взаимоотношения персонажей, как точны характеры (к примеру, провинциальный снобизм того же Гарри, местного сердцееда и бесшабашного гуляки, выдающего себя за потомка Уолтера Рэли).
"Ключ к моему сердцу" построен по такому же принципу. Безусловно смешна, а точнее, трагикомична ситуация, в которую попадает Боб Фрезер, сын владельца пекарни. Обстоятельства велят ему получить со всех должников (после смерти отца дело пошатнулось), все проявляют понимание - все, кроме безалаберной и вздорной миссис Брекет, самой богатой особы в округе, отличающейся непомерной жадностью. Смешны многократные попытки героя "подловить" миссис Брекет, смешны ее бурные, на всю округу известные скандалы с мужем, не выдерживающим ее безграничной скаредности и столь же безграничного темперамента. Здесь, конечно, тоже ощутим элемент нарочитого гротескного заострения, однако как точно и наблюдательно выписаны нравы английской провинции, где все еще силен культ "благородного происхождения" (для матери Боба миссис Брекет "настоящая дама" из "прекрасного семейства" - хотя та безбожно обманывает ее), где все знают о соседях больше, чем о себе, где ловкий обаятельный проходимец легко одерживает верх над наивной доверчивостью обывателей.
Нравы английской провинции беззлобно высмеиваются Притчеттом и в рассказе "Единственное лекарство" - о злоключениях начинающего сельского врача, честно, но не слишком удачно пытающегося помочь скучающим богатым бездельникам.
Снобизм, жадная расчетливость, желание пустить пыль в глаза нередко являются мишенью и весьма ядовитой иронии писателя - когда они вытесняют другие качества, становятся доминантой в характере, иссушая в нем все живое. В рассказе "Птички в клетках" достается как обеспеченной Элси, живущей на деньги богатых любовников, так и ее менее удачливой сестре Грейс, жене мелкого лавочника, которого она презирает. Обе сестры с детства отличались расчетливостью, жадной предусмотрительностью: "Расчет заменял им любовь".
Позерство, ханжество, лицемерие (тем более профессиональные - у политиков, газетчиков) особенно резко высмеиваются Притчеттом. "Ханжество ненавистнее мне, чем цинизм", - сердито заметил как-то писатель. Изысканные манеры, респектабельная внешность, умение владеть собой, красноречие на поверку оказываются не более чем импозантной оболочкой, скрывающей пустоту и душевную никчемность. Таков редактор Джулиан Друд ("Дама из Гватемалы"). Он пишет о "страданиях человечества", но не знает людей, их жизни. Для него они лишь "выразители определенных настроений". Страсть, любовь ему не знакомы ("любовь - подрывная деятельность", по его убеждению), как неведом ему юмор, задушевный смех, живое слово. Короче, Друд воплощает все то, что, чувствуется, глубоко антипатично самому писателю, и потому в изображении этого персонажа Притчетт прибегает к пародии в ее "чистом" виде, создавая не конкретный образ (его прототип - один из видных сотрудников журнала "Нью стейтсмен"), но определенный тип. Мисс Мендоса, пылкая поклонница Друда, наивна, восторженна, даже навязчива - но исполнена жизни, он же - при всей его рафинированности - выхолощен, безжизнен, фальшив.
Насколько нетерпим Притчетт ко лжи, фальши, лицемерию, настолько же ценит он в своих героях склонность к фантазированию, живой полет воображения, который помогает им бороться со скукой бедного радостями бытия, становится формой общения нередко одиноких людей, выявляет потенциальные творческие способности человека, волею обстоятельств вынужденного вести жизнь серую, бесцветную.
Человек, наделенный воображением, придумывает свою жизнь, полагает писатель, т. е. проецирует вовне свою глубинную, сокровенную сущность. Фантазируя, он придает своему внешне скромному существованию дополнительный "объем", реализует скрытые возможности личности. В этом смысле очень выразителен рассказ Притчетта, который так и называется "Фантазеры", в некотором роде "программный" у писателя.
Именно безудержная игра фантазии, склонность к придумыванию "другой" жизни сблизила официанта из ресторана и почтенную, видимо, тяжело больную старую даму. Они придумывают себе романтическое прошлое, на ходу подхватывая реплики друг друга. Порой может показаться, что это воспоминания о реально бывшем. Но случайное замечание одного из них - "убедительно" - вносит поправку в восприятие читателя. Это не просто диалог официанта и старой дамы - это "сшибка" творческих индивидуальностей, в результате чего фантазия одного "воспламеняет" воображение другого. Чувствуется, что такое общение нужно обоим персонажам, а старой даме оно, быть может, продлевает жизнь.
Эти обойденные жизненными благами фантазеры живее и, с человеческой точки зрения, полноценнее тех, у кого как будто есть в жизни все - успех, благополучие, - но пуста душа и мертво воображение (как, к примеру, у Друда, о котором шла речь выше).
Немало рассказов Притчетта посвящено теме старости, старикам. В сборник вошел один из лучших рассказов на эту тему, вообще одно из самых удачных его произведений - новелла "Загулял". В ней особенно ярко проявилось умение прозаика передать намеком, штрихом, одной фразой чуть ли не историю жизни, судьбы персонажа. В прошлом у старика была, видимо, и обеспеченность, и положение, но не было друзей, была жена, но не было большой любви ("она наводила на него скуку; это их накрепко связало"). Теперь, когда жены больше нет, он запоздало оценил счастье близости родного человека; когда его мир постепенно, но неумолимо отходит в прошлое, радость восприятия обычного, ранее не замечаемого, предельно обострилась. Старик не просто цепляется за ускользающую жизнь, он борется за полноценное существование, за право на собственное достоинство. Рассказ удивительно ярок, психологичен, пронзителен по своей интонации и - как всегда у Притчетта - ироничен.
Тема старости, у которой есть не только право на достоинство и независимость, но и на любовь, удачно решена в рассказе "На краю утеса", одном из поздних у писателя.
Любовь героя, старого мужчины, к молодой женщине - это попытка сильного духом и телом человека доказать себе, что он еще живет настоящей, полноценной жизнью, где есть место и опасности, и риску, и страданию, и ревности.
Любовь Ровены к нему - не жалостливая, снисходительная опека, а награда за нерастраченную силу чувств, обаяние яркой, незаурядной личности, больше того, молодая женщина старается завоевать право войти в его жизнь, в том числе в прошлое.
В рассказах последних лет тема любви - одна из ведущих. Она решена по-разному.
Грубоватая любовь фермера-вдовца Тома Флетчера к учительнице миссис Джексон, которая поначалу воспринимается окружающими как неуклюжий флирт и шокирует их (особенно дочь Тома, девушку тонкую и деликатную), оказывается искренним, подлинным чувством и покоряет эту внешне гордую и неприступную женщину, на самом деле просто не очень счастливую ("Свадьба").
Заурядные интрижки обретают под пером Притчетта неожиданную окраску: писатель добродушно посмеивается над своими героями. Беренис Фостер, преподавательница колледжа, привыкла считать своего любовника исключительным и неотразимым - пока не встретилась с его сварливой толстухой женой, которая в поисках неверного мужа бесцеремонно врывается к ней в дом ("Чужой муж").
Интересен прием высвечивания характера, который находит в этом рассказе писатель. Представление героини о себе, своем возлюбленном, их отношениях меняется в одну секунду - и не потому, что она узнает о неверности любовника, но потому, что его жена оказывается столь непривлекательной, даже отталкивающей. В результате пережитого эмоционального рикошета она и себя начинает видеть жалкой и некрасивой, а своего любовника - просто ничтожеством.
Собранные под одной обложкой лучшие и наиболее характерные рассказы В. С. Притчетта (а именно они представлены в книге) создают выразительную многоцветную мозаику, складывающуюся в цельную картину: особый мир героев писателя. Этот мир дает вполне законченное представление о таланте видного мастера "малого жанра", о его своеобразной манере и специфическом видении человека.
И. Васильева
Птички в клетках
Перевод М.Зинде
Муж собирался уходить на работу, когда принесли почту.
- Открытка от Элси, - сказала миссис Филипс. - "Жду в среду. Новости при встрече. Для тебя кое-что есть. Августа".
Она перевернула открытку. Средиземноморская бухта, похожая на голубую разинутую в крике пасть, по берегу до бурого лесистого мыса тянется белый городок. Высокий отель, там и сям виднеются виллы. А на переднем плане, разрезая бухту надвое, - сосновая ветка. Муж перестал чистить пиджак, взглянул на открытку, снова замахал щеткой. За десять лет, подумала она, он дочистил этот серый костюм только что не до дыр, аж весь лоснится.
Супруги посмотрели друг на друга, не одобряя ни чужой пейзаж, ни имя, которое взяла себе Элси. К "Августе" они так и не привыкли.
- Ну-ну. Ежегодная встреча. Тебе надо ехать, - сказал он и скрипуче засмеялся; обычно он смеялся, когда не было ничего смешного, и зрачки у него сужались до булавочных головок. - А не то все достанется горничной.
- И мальчишку придется взять. В среду он не учится.
- Детский билет на автобусе - вдвое дешевле. И потом, она ведь оплачивает тебе дорогу.
И он опять засмеялся.
- В прошлом году забыла.
Смех оборвался. Он нахмурился, задумался.
- А ты напомни. Проезд-то подорожал. Да и тащиться через весь Лондон! Когда я был маленький, хватало шести пенсов. Сойдешь на Бейкер-стрит, все на четыре пенса поменьше.
Он отложил щетку. Выглядел мистер Филипс моложаво, из коротких рукавов торчали красные руки, и он их сейчас возбужденно потирал, весь сияя при мысли об экономии, а жена благодушествовала сдержанно. На первых порах после свадьбы его скупость ошеломила ее, но теперь она ее одобряла. Скупость связывала их как любовь, сделалась смыслом их жизни. Стоило только подумать, как мыкается родня, и ее охватывала радость, что благодаря этому сквалыге почти забылся страх нищеты, томивший ее в юности. Она, конечно, замечала, какими взглядами окидывают его продавцы и соседи, когда он со слезами на глазах выторговывает какой-нибудь пенс и страдальчески пересчитывает сдачу на ладони. Но она стояла с ним и за него, упрямо, с гордо вздернутой головой, когда он с угодливым смешком канючил у прилавков и билетных касс. Если удавалось сэкономить, он хитровато ей улыбался, тер ладони о ляжки, и после десяти лет брака она стала ощущать в груди то же чувственное волнение, что и он.
- Не путайся под ногами. Завтра мы едем к твоей тете, - сказала она, когда сын пришел из школы, и протянула ему открытку. - На вот, посмотри.
Кухню затеняло фиговое дерево, тянувшее темные языки листьев прямо в окно. Дерево было старое, каждый год на нем появлялись плоды, наливались соком, дразнили надеждой, а потом желтели и падали в траву - лондонского солнца явно не хватало. Пошловатая бабенка из соседнего дома утверждала, что фиговые листики наводят человека на разные мысли, но миссис Филипс даже не понимала, о чем это она. Сейчас она гладила для завтрашней поездки нижнюю юбку, не сводя с утюга больших серых глаз, а мальчишка смотрел, как снует взад-вперед ее рука с родинкой у локтя. Сначала она выгладила черную юбку, затем лифчик и трусики; мальчик нетерпеливо наблюдал.
- Мам, а где тетин дом? - спросил он, взглянув на открытку.
- Тут. - Она разогнулась и ткнула наугад пальцем.
- Можно будет искупаться?
- Я же объясняла тебе. Мы не туда едем. У нас нет денег на путешествия. Тетя Элси живет там летом.
- А где дядя Редж?
Вот откуда жди беды - от этих его вопросов.
- Я уже говорила. Уехал то ли в Китай, то ли в Африку, словом, уехал, и все. И не пинай ботинками стул. Тебе их в школу носить. Другие покупать не на что.
Она резко отставила утюг.
- Завтра о дяде Редже не заикайся. Слышишь? Тетя расстроится.
- А когда мы к ней поедем?
- Завтра. Сколько раз повторять.
- На автобусе?
- На автобусе. Дай-ка мне твои рубашки.
Мальчик подал ей кипу рубах, и она снова взялась за глажку. Весь день она не присаживалась. На ней была черная нижняя юбка, вроде той, что она только что погладила, и, когда ее голые руки поднимали очередную рубашку, он видел под мышками волосы - более темные, чем растрепанные каштановые пряди над вспотевшим лбом. Его всегда поражало, как из неряхи мать превращается в эдакую картинку, особенно если перед выходом из дома надевает нарядную блузку и юбку. Приходилось ждать часами, пока, перебрав в шкафу все платья, она преображалась, становилась совсем иной женщиной.
С этой иной женщиной он и шел на следующий день к автобусной остановке. В руках она несла потертый пустой чемодан и шагала так быстро, что он едва поспевал. На ней было темно-синее платье. Голова повязана серой в белую полоску косынкой, отчего бледное лицо выглядит жестче, старше и угрюмей. Тонкие змейки губ. Лицо с печатью прошлого, которое никогда уже ее не отпустит, куда бы она ни шла. На остановке были люди, она никого не замечала. Мальчик с тревогой посматривал на ее задранный подбородок, но, когда подошел двухэтажный автобус, она очнулась, подсадила его, а чемодан сунула под лестницу.
- Сядь здесь и следи, чтобы никто не взял.
Ежегодная встреча! В этот раз сестра приехала со своего острова рано, уже в июне. При Редже и, кстати, при том другом, кого она ни разу не видела, заявлялась только к Рождеству. А нового зовут Уильямс, он у нее уже три года и собирается купить мыс, что на открытке, да только в июне ему там не живется. Не выносит комаров. Сестра сказала: "Слетаются тучами и сосут из него кровь". Но кто тут настоящий кровосос - дело спорное. Вот бы спросить его самого! Эти дамочки так и норовят высосать побольше, пока их время. Сегодня для них роскошные отели, а завтра что? Перекрестила себя в Августу! Но Грейс Филипс будет звать ее Элси - так оно пристойнее.
Лондон курчавился зеленью. Она разрослась вдоль широких и узких улиц, выпирала из проулков, вздувалась у крутых, ревматически искривленных поворотов. Тротуары тоже сужались и расширялись; в узких местах была толкотня. Разноцветные машины сбивались кучами, теснились, делали рывок, перестраивались, суматошно взвизгивали на поворотах и снова сумрачно ползли, как похоронные процессии. Шторы на окнах кое-где задернуты, и около дверей - нетронутые бутылки с молоком: здесь отсыпались после ночной смены; у станций метро ветер шевелил обрывки газет и окурки; женщины возили по церковным дворам детские коляски. А у реки вздымалась в небо парочка новых высоких зданий - тюремные вышки, сторожившие мирок этого района. Автобус переехал реку и повернул на север, к Гайд-парку и богатым кварталам.
- А здесь служит папа, - сказала она мальчику, когда они проезжали мимо большого магазина. - Вон его окно, на втором этаже, - показала она.
На улицах стало малолюднее, краска на домах была посвежее, прохожие лучше одеты. Около церкви, перед которой стояла золоченая статуя святого Георгия со змием, они вышли из автобуса и направились к новому дому; подъезд охранял человек в синей форме.
Мальчик заметил, что с матерью внезапно произошла перемена. Она застыла, испуганно стрельнув серыми глазами направо и налево. Обычно такая смелая, она как-то угодливо съежилась перед этим белым зданием с длинными балконами, похожими на прогулочные палубы. А когда швейцар с высокомерным мясистым носом распахнул двери в огромный вестибюль, втянула голову в плечи. В лифте она попыталась незаметно спрятать чемодан за спину сына, ей было стыдно. Ее била нервная дрожь - вдруг примут за воровку.
- В лифте полагается снять головной убор, если рядом дама, - сказала она сыну, чтобы убедить швейцара в своей добропорядочности. Мальчик обеими руками поспешно стянул с головы шапчонку.