- Охотно, - согласился старик. - Первая фотография относится к началу тридцатых. Скорее всего, это тридцать второй год. Именно в том году мясник Клаус Штольц открыл лавку. Вот вывеска на приземистом здании. Слева от лавки располагался доходный дом фрау Эберхарт. А справа домишко семейства Гольдбергов. В тридцать третьем их уже на этой улице не было, дом выкупила госпожа Эберхарт и устроила гостиницу для моряков. Все остальные дома принадлежали зажиточным бюргерам, информация о которых почти не сохранилась. И объясняется это второй фотографией. Она была сделана в сорок третьем. Сразу после трех страшных ночных бомбежек Гамбурга, во время которых погибли десятки тысяч людей. Эта улица была также превращена в руины. Погибли все, проживающие на ней люди, за исключением дочери госпожи Эберхарт с маленьким сыном, мясника и его подсобного рабочего Олафа Густафсона.
- Там, на доске его имя… - встрепенулась Женни.
- Подождите, - остановил ее Теллхейм. - Итак, живыми остались только четверо. Причем Густафсона нашли не сразу. Во время налета он находился в подвале. Бомба попала гостиницу. Три дома мгновенно обрушились. За полчаса до налета дочь госпожи Эберхарт, не понимая, что она делает, завернула ребенка в одеяло и вышла на улицу. Там уже стоял недоумевающий Клаус. В руках у него был лом и лопата. Вскоре начался налет. Это была первая бомбежка. Все жители улицы погибли. Пожары бушевали вокруг. Но ни Клаус, ни мать с ребенком не получили ни одной царапины. Когда все закончилось, мясник соорудил в развалинах лачугу и принялся раскапывать вход в подвал, где у него оставались запасы еды и кое-какое имущество. Молодая женщина, как и все в этом городе, находилась на грани сумасшествия. Чтобы отвлечься от переживаний, выдержать, в те часы, когда ребенок спал, она помогала Клаусу. На восьмой день они спустились в подвал и обнаружили там спящего Олафа.
- Спящего? - удивилась Женни.
- Именно так, - подтвердил Теллхейм. - Восемь дней он безмятежно спал, пока на утро девятого его не коснулся потрясенный мясник.
- Удивительно, - поразилась Женни. - Восемь дней! Но что было дальше?
- Дальше? - переспросил Теллхейм.
Он задумался, протянул руку в сторону кофе, вытянул пальцы над язычком пара.
- Женни, чем вы занимались в Государственной библиотеке? Чем вы увлекались?
- Я занималась анализом любых архивных материалов. Эти исследования сродни изысканиям горного мастера. Он берет пробы, осматривает местность и говорит будущим исследователям вот это, это и это достойно более пристального исследования, это пока подождет, а вот здесь золотая жила. Необходима промышленная разработка.
- То есть вы эксперт? - уточнил Теллхейм. - Но у вас есть и личные пристрастия?
- Да, - пожала плечами Женни. - Я увлечена девятнадцатым веком. Всем, что связано с литературой и поэзией Германии. Мне всегда казалось, что личности, которые существовали в немецкой литературе девятнадцатого века, заслуживали большей проекции в будущее, чем та, которую они получили в своих последователях.
- Немцы всегда были недовольны собственной проекцией в будущее, - усмехнулся Теллхейм. - Но, признаться, девятнадцатый век представлялся мне веком немецкой философии. Кстати, госпожа Эберхарт была убеждена, что здание, которое она превратила в дешевую гостиницу для моряков, посещал сам Шопенгауэр. Хотя в Гамбурге он все-таки жил в конце восемнадцатого века.
- Архивист может подтвердить это или опровергнуть! - оживилась девушка. - Когда я листаю старинные документы, мне кажется, что начинает звучать чудесная музыка!
- Возможно.
Теллхейм встал, сцепил ладони на животе и задумчиво произнес:
- Но порой старинная музыкальная шкатулка играет странную мелодию.
- О чем вы? - не поняла Женни. - Вы хотите проверить мое знание литературы девятнадцатого века? Я не помню этой фразы.
- Нет, - покачал головой Теллхейм. - Этот дом, как старинная шкатулка. Шкатулка, которую дано открыть не каждому. И каждый, открывший ее, слышит собственную мелодию.
- И какую же мелодию услышали вы?
- Ее невозможно описать, - проговорил Теллхейм, прислушиваясь к чему-то. - Продолжим наш разговор на шестом этаже. Там наиболее интересная часть архива. И музыка старинных страниц там должна звучать особенно чарующе. На втором этаже у лестницы вы найдете дамскую комнату. А потом поднимайтесь ко мне. Не бойтесь заблудиться. Идите по синей ковровой дорожке.
- Здесь нет лифта? - спросила Женни.
- Нет, - Теллхейм с улыбкой посмотрел на часы. - Лифты иногда застревают. И особенно часто это бывает без двадцати минут восемь.
Женни приподняла брови, но, решив не задавать лишних вопросов, встала. Сделав шаг вперед, она увидела в дверном проеме часть лестницы и поднимающегося по ней обрюзгшего старика с топором в руке. Незнакомец взглянул на нее, и сердце девушки обрушилось в низ живота.
- Что с вами? - удивленно спросил Теллхейм, взглянув на ее лицо.
- Там! - в ужасе прошептала Женни. - На лестнице человек с топором! Без глаз!
- Ах, это? - рассмеялся Теллхейм. - Не обращайте внимания! Это наш работник. Он в маске. Знаете ли, сюда нередко приводят экскурсии, так вот это часть шоу. Это не Англия. Немецкие замки и старинные дома бедны призраками, поэтому в этом качестве подрабатывают обыкновенные бюргеры. Наш сантехник изображает мясника Клауса. Да, и не пугайтесь, если увидите мальчика. Это ребенок Терезы. Очаровательный сорванец!
03
"Пьешь мою наготу,
И не можешь напиться?
Отчего не откроешь рот?".
Jenny
Туалетная комната успокоила Женни. Все вокруг сияло чистотой. Цветочные ароматы не были назойливыми. Казалось, что уборщица только что покинула помещение. Девушка привела себя в порядок и вышла на лестницу. Тереза стояла у дверей. Невольно вздрогнув, Женни кивнула ей и, улыбнувшись, хотела пройти мимо. Ее остановил голос женщины.
- Ты не встречала Олафа?
- Что вы сказали? - переспросила девушка.
- Они спрятали его от меня.
Тереза стояла неподвижно, глядя прямо перед собой, и даже губы ее, казалось, не шевелились. Был только голос.
- Если встретишь Олафа, скажи ему, что я жду здесь.
- Хорошо, - растерянно ответила Женни и заторопилась вверх.
Поднявшись по лестнице на один пролет, девушка оглянулась. На том месте, где она только что видела Терезу, никого не было. "Странно, - подумала Женни, - что она хотела этим сказать? Или она сознательно запугивает новых работников? Это часть испытания?" Девушка нахмурилась на мгновение, пытаясь вспомнить, была ли она безупречна при пользовании туалетной комнатой, затем махнула рукой и поспешила вверх. Каждый этаж здания соответствовал не менее чем двум этажам обычного дома, поэтому она запыхалась. К тому же несколько раз ей казалось, что двумя пролетами выше мелькала фигурка ребенка. Поблагодарив про себя Теллхейма за предупреждение, она пошла по синей дорожке. По всей видимости, дом не ограничивался узким фасадом, а продолжался вглубь квартала. Она прошагала по мрачному, слабо освещенному коридору не менее полусотни метров, пока синяя ковровая дорожка не исчезла под тяжелой дверью. Женни с усилием потянула ее на себя и оказалась в библиотеке. Теллхейм уже ждал ее. Он показал на кресло, взмахнул рукой, демонстрируя стеллажи, заставленные книгами, свитками, пачками истрепанной бумаги, коробками и ящиками.
- Святая святых. Конечно, в свое время представители оккупационных властей приложили к этому руки, но многое было обнаружено и в более поздние годы. Это архивы видных горожан, отошедшие к магистрату по завещаниям или выкупленные у нерадивых потомков. Есть редкие документы и даже древние манускрипты. Причем в этом зале собрано все, имеющее отношение к литературе, искусству, философии, архитектуре.
- Вы проводили сортировку?
Женни восхищенно вертела головой, стоя в середине зала.
- Отчасти. Следовали сопроводительным документам магистрата. Возможно, и даже наверняка что-то ценное есть и на других этажах, но здесь концентрация выше.
- И много открытий здесь было сделано? - спросила девушка.
- Ни одного, - спокойно ответил Теллхейм.
- То есть? - не поняла Женни. - У вас не было архивиста?
- Были, - сказал Теллхейм. - Только они не задерживались. Двое женщин обратились за консультацией к психиатру. Одна выбросилась с галереи шестого этажа. Несколько человек покинули нас в первые же дни. Вы не боитесь?
- Чего? - неожиданно для самой себя усмехнулась Женни. - Я не верю в призраков. И мне нужна эта работа. К тому же вы здесь работаете. Тереза. Этот сантехник.
- Мы давно здесь, - задумчиво проговорил Теллхейм, присаживаясь на край дивана. - Извините, но я присяду. Дело не в нас. В конечном итоге здесь все решает сам дом.
- Вы так и не закончили рассказ, - напомнила ему девушка. - Подождите углубляться в мистику.
- Да, конечно, - согласился Теллхейм. - На чем мы остановились?
- Я хотела бы узнать, кто такой Густафсон, - сказала Женни. - Мне непонятно, почему в годы войны в помощниках у мясника был, судя по фамилии, швед. Почему он не попал в вермахт или в концлагерь? И как его имя оказалось на доске. И вообще, откуда взялся дом?
- Его построил Олаф Густафсон, - ответил Теллхейм.
- И вот еще, - вспомнила девушка. - Почему дом называют Мертвым?
- Вы хотите, чтобы я отвечал на все вопросы одновременно? - неожиданно улыбнулся Теллхейм.
- Зачем же? - опустилась в кресло Женни. - Начните с главного.
- Кто может знать, что является главным, - задумался Теллхейм. - Клаус нашел Олафа Густафсона в собственном подвале.
- Подождите, - остановила его девушка. - Я помню. На восьмой день.
- Не перебивайте меня, - мотнул головой Теллхейм. - Это случилось в тридцать втором. Время было тяжелое. Клаус не обрадовался, когда, открыв двери в подвал, обнаружил там спящего белоголового парня. Дело чуть не дошло до тумаков. Но припасы были целы, а работника у него как раз тогда не было. Парень оказался работящим, хотя и идиотом. Он не мог связать и двух слов ни на одном известном в порту Гамбурга языке. Имя он сказал сам, а фамилию ему придумал Клаус. Точнее пошел в порт и спросил фамилию первого попавшегося ему на глаза шведа. Так Олаф стал Густафсоном. И самое удивительное, что до момента бомбежки он не изменился. Оставался белоголовым юным увальнем трудягой. Клаус не мог нарадоваться на него. Только этой идиллии однажды пришел конец. Когда Гамбург был уничтожен, на руках у Клауса оказались помешанный парень, который вдруг начал пытаться что-то говорить, и дочь фрау Эберхарт с ребенком на руках. Та после пережитого тоже в уме повредилась. Клаус смекнул, что к чему, оформил в суматохе усыновление Олафа, затем организовал его свадьбу с девушкой и уже через полгода был фактическим владельцем трех участков на разрушенной улице. Не знаю, как он перебивался. Темные то были времена. Говорили разное, но в нацистских архивах на Клауса ничего не нашлось. Потом война подошла к концу, в город вошли оккупационные войска. Клаус начал понемногу вставать на ноги, собрался восстанавливать дом, но тут произошло чудо.
- Чудо? - переспросила Женни.
- Олаф стал нормальным человеком, - объяснил Теллхейм.
- То есть? - не поняла девушка.
- В один прекрасный день он перестал быть идиотом, - развел руками Теллхейм. - Все эти несчастья, что обрушились на город и на Германию, словно вливали в него силы. Более того, он обрел влияние на Клауса, на жену. Тогда еще у них родилась дочка. Обворожительное создание. Кто знает, может, именно ее рождение сыграло решающую роль? Так или иначе, но уже в сорок седьмом всеми делами заправлял Олаф. А в конце того же года он начал строить Мертвый Дом.
- Лавка мясника давала достаточно средств? - усомнилась Женни.
- Лавка мясника не давала ничего, - усмехнулся Теллхейм. - Но вместе с разумом к Олафу пришла или вернулась удача. У него появились деньги. Много денег. Говорили, что он продает какие-то предметы, изделия из золота. Точно никто не знал, но денег у него было много. Достаточно много, чтобы заткнуть рот тем, кто мог бы расспросить его об этом.
- Зачем он построил такое здание? - спросила девушка.
- Этого никто не знает, - ответил старик. - Но сам Олаф неоднократно повторял, что он строит убежище для кого-то, кому будет служить его семья.
- Кто выполнял проект?
- Никто, - продолжил Теллхейм. - Проект здания до последней черточки был запечатлен у Олафа в голове. Словно он восстанавливал здание по памяти. Когда развалины были расчищены, оказалось, что подвал Клауса и фундаменты соседних домов когда-то были одним целым. Они явно принадлежали какому-то древнему строению. Рабочие пустили слух, что это остатки языческого капища. К сожалению, все возможные проходы в подвалы были замурованы еще при строительстве. Олаф избегал внимания. И просил рабочих не болтать лишнего. Но только шила в мешке не утаишь. Когда здание было выстроено, его тут же прозвали Мертвым Домом.
- Почему? - спросила Женни.
- Вас не удивляет, что здесь тепло? - поинтересовался старик.
- Хорошее отопление? - предположила девушка.
- Кости, - ответил Теллхейм. - Человеческие кости, которые попадались при разборке развалин. На некоторых из них даже были куски плоти. Олаф покупал их за гроши. А затем изготавливал бетонные блоки, добавляя их в смесь. Для уменьшения теплопроводности камня. Здесь были горы останков. Городские власти закрывали на это глаза. Олаф говорил, что силы мертвых не должны раствориться в земле. Кроме этого, он разыскивал и покупал черные кирпичи со знаком, изображающим вертикальную линию с двумя короткими, составляющими треугольник на части ее вертикали.
- Thurisaz. Руна врат, - сказала Женни.
- Да, - кивнул Теллхейм. - Отчего-то таких кирпичей немало попадалось в развалинах. Подростки просто роились по всему городу. Некоторые кормили этим промыслом свои семьи. А еще в раствор добавлялся пепел. Никто не знал, что это был за пепел, но на ощупь он казался жирным, как свиное сало. Так или иначе, но дом рос. Кто-то пытался протестовать, но слишком многим это строительство давало шансы выжить. В пятидесятом году дом был закончен и перешел к магистрату.
- А как же Олаф, его семья, Клаус? - спросила Женни. - Или те, кому они должны были служить?
- Олаф, его семья и Клаус исчезли, - сказал Теллхейм.
- Как исчезли? - удивилась Женни.
- Когда строительство подходило к концу, - продолжил Теллхейм, - Олаф заключил с магистратом договор, что если с ним или его семьей что-то случится, заботы на содержание дома переходят на городскую администрацию с учетом использования средств Олафа. И сколько магистрат истратит на содержание дома, столько же он сможет взять и на собственные нужды. Срок договора был ограничен только наличием средств на специальном счете. Он тогда заплатил очень много. У него даже были какие-то подтверждения по этим деньгам. Не только этот дом, но и кое-кто из магистрата будут еще долгие годы чувствовать себя припеваючи. Первого мая пятидесятого года Олаф торжественно закрепил на стене дома металлическую плиту со знакомым вам текстом, обернулся и громко произнес вот эти строки.
"Чертог она видит
солнца чудесней,
на Гимле стоит он,
сияя золотом:
там будут жить
дружины верные,
вечное счастье
там суждено им"
(Старшая Эдда).
Затем он ухватил за руки очаровательную двухлетнюю дочь, приемного мальчишку, позвал жену и старого мясника и завел их в те самые двери, в которые вошли и вы. Более их никто не видел.
- То есть? - удивилась Женни.
- Более их никто не видел, - повторил Теллхейм. - Дом был перерыт сверху донизу. Их поискали еще некоторое время, а потом, к собственному удовлетворению, магистрат приступил к исполнению обязательств. Сначала здесь хотели разместить городские службы, затем кое-кому показалось, что дом оказывает гнетущее впечатление на чиновников, и сюда перенесли архив.
- Куда же они делись? - потрясенно проговорила девушка. - Олаф и остальные…
- Неизвестно, - тепло улыбнулся Теллхейм. - Некоторые горячие головы предлагали разобрать дом по кирпичику. Они предполагали, что, следуя дикому обычаю наших предков, Олаф замуровал своих родных в стенах дома. Для придания крепости и долговечности его сводам.
- А на самом деле? - прошептала Женни.
- На самом деле? - переспросил Теллхейм. - Не самый лучший вопрос для архивиста. Никогда нельзя выяснить, что было на самом деле. Можно лишь составить компиляцию из чужих мнений.
- Каково же ваше мнение? - спросила девушка.
- У меня его нет, - улыбнулся Теллхейм. - Что, если Олаф оставил себе щелочку и все еще спит в подвале на том месте, где уже дважды его разбудил Клаус?
- И все-таки? - надула губы Женни.
- Ответьте сами на этот вопрос, - вздохнул Теллхейм. - Могу только добавить, что Олаф спешил. За два половиной года строительства он превратился в глубокого старика. Словно природа нагоняла упущенное. В Гамбурге остались люди, которые помнят эту картину до сих пор. Приглашенный чиновник из магистрата торжественно перерезает ленточку, седой как лунь Олаф берет за руки мальчишку и двухлетнюю белокурую девчушку в розовом платье и ведет к дверям. А сзади его жена ведет старика Клауса, который на вид в два раза моложе Олафа. И все.
- Подождите! - девушка наморщила лоб. - Эта женщина, Тереза. Она тоже что-то спрашивала меня об Олафе!
- Она одинока, а значит, больна, как и каждая оставленная в одиночестве женщина, - развел руками Теллхейм и рассмеялся. - Не обращайте на нее внимания. Не забывайте, Олаф исчез пятьдесят лет назад! Пройдет еще лет пятьдесят, и будущие исследователи вообще усомнятся в его существовании и, может быть, будут правы.
- Но зачем это все? - задумалась Женни. - Кости. Пепел. Кирпичи. Зачем? Может быть, он хотел окружить дом ореолом таинственности? Создать впечатление чего-то мистического? Верил в призраков и надеялся разбудить их?
- Может быть именно вам суждено ответить на эти вопросы? - с улыбкой спросил Теллхейм, подходя к двери и поглядывая на часы. - К сожалению, я должен закончить нашу беседу.
- Я поняла.
Женни поднялась, окинула взглядом стеллажи.
- Вы считаете, что собеседование удалось, господин Теллхейм?
Она нашла в себе силы улыбнуться. Тошнота подступала к горлу. Девушка даже закрыла глаза на мгновение.
- А вы сами как считаете?
Теллхейм отошел к камину, затем обернулся и прочитал:
- "Прежде чем в дом
войдешь, все всходы
ты осмотри,
ты огляди, -
ибо как знать,
в этом жилище
недругов нет ли".{ Старшая Эдда }
- Проверяете? - усмехнулась Женни и продолжила:
- "Дающим привет!
Гость появился!
Где место найдет он?
Торопится тот, кто хотел бы скорей
У огня отогреться".{ Старшая Эдда }
- Ну что ж, - улыбнулся Теллхейм. - Думаю, мы не зря провели это время. Ваше знание древних текстов похвально. И все же они не всегда точны. Вам не кажется некоторая чрезмерность вот в этих строчках?
"Пленника видела
Под Хвералундом,
Обликом схожего
С Локи зловещим?"{ Старшая Эдда }