* * *
Я думаю, в первую минуту присутствующие были слишком потрясены и поэтому не приняли соответствующих мер. Это кажется невероятным, но я даю вам честное слово, что, пока Тяпа пел первый куплет, в зале царила мёртвая тишина. Но потом зрители опомнились.
Разъярённый торговец овощами - человек страшный. До сих пор мне не доводилось видеть народных волнений, и, должен признаться, вид разгневанного пролетариата вселил в меня ужас. Я имею в виду, теперь я осознал весь кошмар Великой французской революции. Не было такого места в зале, откуда не доносился бы рёв, который можно разве что услышать (по крайней мере так утверждают знатоки) во время боксерского поединка на ринге в Ист-энде, когда судья дисквалифицирует любимца публики, а потом уносит ноги, пока цел. А затем аудитория перешла от слов к делу.
Не знаю, почему, но я был убежден, что прежде всего в Тяпу полетит гнилая картофелина. Такое уж у меня возникло предчувствие. Однако, строго придерживаясь фактов, я должен сказать, что сначала в него запустили бананом, и я сразу понял, что выбор сделан тем, кто соображал куда лучше меня. С детства привыкшие реагировать непринуждённо, если чьё-либо выступление обмануло их надежды, эти ребята инстинктивно знали, как выразить свои чувства наилучшим образом, и в тот момент, когда я увидел, как банан разлетелся брызгами по белой рубашке Тяпы, я понял, что эффект от него неизмеримо живописнее, чем от картофелины.
Впрочем, у картофельной школы мысли тоже были последователи. По крайней мере, в самый разгар страстей я заметил двух деятелей довольно интеллигентного вида, которые швырялись исключительно гнилым картофелем.
Реакция Тяпы была удивительной. Глаза у него вылезли из орбит, а волосы, казалось, встали дыбом, но он продолжал открывать и закрывать рот, и по движению его губ было понятно, что он автоматически продолжает петь "Солнечного мальчика". Затем он вышел из транса и опрометью бросился за кулисы, на доли секунды опередив помидор, попавший в закрытую дверь на уровне его головы.
Через некоторое время шум и крики утихли. Я повернулся к Дживзу.
- Тягостное зрелище, Дживз, - сказал я. - Но так было надо.
- Да, сэр.
- Хирургическое вмешательство, что?
- Совершенно верно, сэр.
- Ну, после того как он с треском провалился на её глазах, можно считать, роман Глоссоп - Беллинджер за кончился.
- Да, сэр.
В этот момент старина Говядина вышел на сцену.
- Леди и джентльмены, - сказал он.
Я думал, он сейчас упрекнёт свою паству за слишком сильное проявление чувств. Я ошибся. Видимо, пастырь понимал, что его подопечных нельзя ругать за проявление здравомыслия, и поэтому не возражал против небольшого оживления в зале.
- Леди и джентльмены, - сказал старина Говядина, - следующим номером нашей программы должна была быть песня в исполнении мисс Коры Беллинджер, известного колоратурного сопрано, но мисс Беллинджер только что позвонила по телефону и сообщила мне, что у неё сломалась машина. Однако она взяла кэб и скоро к нам приедет. Тем временем наш друг, мистер Енох Симпсон, прочтет нам поэму "Преступник Дан Макгроу".
Я покачнулся и уцепился за Дживза, чтобы не упасть.
- Дживз! Ты слышал?
- Да, сэр.
- Её здесь не было!
- Нет, сэр.
- Она его не видела!
- Нет, сэр.
- Твой дурацкий план с треском провалился!
- Да, сэр.
- Пойдем отсюда, Дживз, - сказал я, и зрители, стоявшие рядом, вне всяких сомнений сильно удивились, не понимая, почему моё благородное чело вдруг стало бледным и хмурым. - Я пережил нервное потрясение, которое выпадало на долю разве что первых мучеников. Я потерял несколько фунтов в весе и десять лет жизни. Я прошёл сквозь пытки. Воспоминания о них заставят меня кричать во сне и просыпаться в холодном поту. И всё впустую. Пойдем.
- Если вы не возражаете, сэр, я останусь. Мне бы хотелось досмотреть концерт.
- Как знаешь, Дживз, - мрачно произнёс я. - Лично у меня не осталось никаких желаний, поэтому я зайду в "Козёл и виноград", пропущу ещё один стаканчик цианистого калия и отправлюсь домой.
* * *
Около половины десятого я сидел в своей доброй, старой гостиной, потихоньку потягивая последний за день бокал восстанавливающей силы жидкости, когда раздался звонок в дверь и передо мной предстал Тяпа. Он выглядел как человек, переживший встречу со своим Создателем. Под глазом у Тяпы был синяк.
- Привет, Берти, - рассеянно сказал он и подошёл к каминной полке с таким видом, словно не знал, что ему покрутить в руках или сломать. - Я только что выступал на концерте Говядины Бингхэма, - сообщил он после минутного молчания. - Пел "Солнечного мальчика".
- Да? - спросил я. - Ну и как?
- Полный порядок. Зрители пришли в полный восторг.
- Ты их сразил?
- Наповал. Плакали навзрыд.
Заметьте, это говорил человек, получивший прекрасное воспитание, которому мама, укачивая его на коленях, наверняка долгие годы твердила, что врать грешно.
- Я полагаю, мисс Беллинджер довольна?
- О да. Счастлива.
- Значит, теперь у тебя всё в порядке?
- О, вполне. - Тяпа потупил глаза. - С другой стороны, Берти…
- Да?
- Видишь ли, я долго думал и пришёл к выводу, что мисс Беллинджер всё-таки мне не пара.
- Не пара?
- Не пара.
- Почему не пара?
- Ну, трудно сказать. Такие вещи понимаешь внезапно. Я уважаю мисс Беллинджер, Берти. Я восхищаюсь ею. Но… э-э-э… меня не оставляет мысль о том, как добрая, милая девушка… э-э-э… например, твоя кузина Анжела, Берти… повела бы себя… э-э-э… короче говоря, я хочу обратиться к тебе с просьбой. Позвони, пожалуйста, Анжеле и выясни, как она отнесётся к тому, что я приглашу её сегодня в "Беркли" поужинать и немного потанцевать.
- Звони. Вот телефон.
- Нет, я всё-таки предпочёл бы, чтобы её спросил ты, Берти. Так получилось, что… в общем, если ты, так сказать, протопчешь мне тропинку… видишь ли, а вдруг она… я имею в виду, ты ведь знаешь, какие бывают недоразумения… и… одним словом, Берти, старина, я попросил бы тебя немного мне помочь и всё-таки протоптать тропинку, если не возражаешь.
Я снял трубку и позвонил тёте Делии.
- Можешь прийти. Она тебя ждёт, - сказал я.
- Передай ей, - преданно прошептал Тяпа, - что я лечу к ней со скоростью ветра.
Через несколько минут после того, как он умотал, послышался щелчок ключа в замочной скважине, и я услышал в коридоре лёгкие шаги.
- Дживз! - позвал я.
- Сэр? - сказал Дживз, появляясь рядом со мной.
- Дживз, произошло нечто невероятное, У меня только что был мистер Глоссоп, Он говорит, у него с мисс Беллинджер всё кончено.
- Да, сэр.
- По-моему, тебя это не удивляет.
- Нет, сэр. Должен признаться, я предвидел подобный исход.
- А? Почему?
- Мне показалось, они разойдутся, когда я увидел, как мисс Беллинджер ударила мистера Глоссопа в глаз.
- Ударила?
- Да, сэр.
- В глаз?
- В правый глаз, сэр.
Я сжал голову руками.
- Но с какой стати она его ударила?
- Я думаю, мисс Беллинджер разнервничалась после приёма, который оказала ей публика.
- Великий боже! Ты хочешь сказать, она тоже с треском провалилась?
- Да, сэр.
- Но почему? Ведь у неё шикарный голос.
- Да, сэр. По всей видимости, публике не понравился её репертуар.
- Дживз! - Меня словно обухом по голове ударили. - Ты имеешь в виду, мисс Беллинджер тоже исполнила "Солнечного мальчика"?
- Да, сэр. И - с моей точки зрения, весьма необдуманно - она вынесла на сцену большую куклу, которую аудитория почему-то приняла за атрибут чревовещателя. Зал сильно волновался, сэр.
- Но, Дживз, какое удивительное совпадение!
- Не совсем, сэр. Я позволил себе вольность обратиться к мисс Беллинджер, когда она приехала на концерт, и напомнил ей, где она меня видела. Затем я сказал, что мистер Глоссоп попросил меня передать ей его просьбу: сделать ему одолжение и спеть "Солнечного мальчика". А когда мисс Беллинджер выяснила, что вы и мистер Глоссоп исполнили ту же песню непосредственно перед её выступлением, она, по всей видимости, решила, что стала жертвой неумной шутки мистера Глоссопа. Я вам ещё нужен, сэр?
- Нет, Дживз.
- Спокойной ночи, сэр.
- Спокойной ночи, Дживз, - благоговейно сказал я.
ГЛАВА 5. Эпизод с собакой Макинтошем
Мой сон без сновидений нарушили звуки, напоминающие отдалённые раскаты грома, и, когда туман в моей голове несколько рассеялся, я понял, откуда они доносятся и что из себя представляют. Собака моей тёти Агаты, Макинтош, царапалась в дверь спальной. Вышеупомянутый пёс, абердинский терьер недалекого ума, был оставлен на моё попечение престарелой родственницей, уехавшей лечиться в Aixles-Bains, и мне никак не удавалось убедить упрямое четвероногое, что рано вставать - глупо. Взглянув на часы, я убедился, что ещё не было и десяти утра.
Я нажал на кнопку звонка, и вскоре в спальню вплыл Дживз с подносом, а за Дживзом вбежал пёс, который прыгнул на кровать, лизнул меня в правый глаз и тут же погрузился в глубокий сон, свернувшись клубком. И, прах побери, я никак не пойму, какой смысл вставать ни свет ни заря и царапаться в чью-то дверь, если при первой же возможности ты собираешься снова завалиться спать. Тем не менее каждый день в течение последних пяти недель это свихнувшееся животное строго придерживалось данной тактики, и, по правде говоря, я от него немного устал.
На подносе лежало несколько писем, и, влив в себя примерно полчашки живительной влаги, я почувствовал, что у меня появились силы посмотреть, что мне пишут. Первое письмо было от тёти Агаты.
- Ха! - сказал я.
- Сэр?
- Я сказал "ха", Дживз. И я имел в виду "ха", и ничего другого. Мой возглас выражал облегчение, которое я испытываю. Моя тётя Агата возвращается сегодня домой. Она прибудет в свою городскую резиденцию между шестью и семью вечера и надеется, что там её встретит Макинтош, живой и здоровый.
- Вот как, сэр? Мне будет не хватать малыша.
- Мне тоже, Дживз. Несмотря на его привычку вставать с петухами и мешать мне завтракать, этот пёс - славный малый. Тем не менее, когда я отправлю его в родные пенаты, мне станет легче на душе. Пока он находился под моей опекой, у меня не было ни одной спокойной минуты. Ты ведь знаешь мою тётю Агату. Она окружила пса любовью, которую ей лучше было бы потратить на племянника, и, если бы с ним что-нибудь случилось, пока я был in loco parentis, если бы, находясь в моём ведении, он заболел бы бешенством, оспой или туберкулёзом, вся вина лежала бы на мне.
- Совершенно верно, сэр.
- И, как тебе известно, Дживз, Лондон недостаточно велик, чтобы жить в нём с тётей Агатой, если она сочтёт тебя в чём-то виноватым.
Я вскрыл второе письмо, пробежал его глазами и поднял бровь.
- Ха! - сказал я.
- Сэр?
- Я опять сказал "ха", Дживз, но на этот раз мой возглас выражал лёгкое изумление. Письмо от мисс Уикхэм.
- Вот как, сэр?
Я почувствовал, - если в данном случае можно употребить это слово, - озабоченность в тоне преданного малого, и мне стало ясно, что он спрашивает себя: "Неужели мой молодой господин вновь поскользнётся на том же самом месте?" Видите ли, было время, когда сердце Вустера в некоторой степени находилось в плену у Роберты Уикхэм, а Дживзу она никогда не нравилась. Он считал её легкомысленной, непостоянной и весьма опасной особой. По правде говоря, факты более или менее подтвердили его правоту.
- Мисс Уикхэм хочет, чтобы я угостил её ленчем.
- Вот как, сэр?
- Она пишет, что приедет с двумя друзьями.
- Вот как, сэр?
- Сюда. В час тридцать.
- Вот как, сэр?
Должен признаться, я разозлился.
- Прекрати изображать из себя попугая, Дживз, - сказал я, сурово помахав перед его носом куском хлеба с маслом. - Тебе нет необходимости стоять и твердить "Вот как, сэр?". Я знаю, о чём ты думаешь, и, смею тебя заверить, ты ошибаешься. Мои чувства к мисс Уикхэм мертвы. Моё сердце одето в броню. Но с какой стати я должен отказывать ей в пустяковой просьбе? Вустер может разлюбить, но это не помешает ему быть учтивым.
- Слушаюсь, сэр.
- Можешь посвятить всё утро покупкам. Запасись необходимой провизией. Устроим ленч в духе короля Венчеслава. Помнишь, Дживз? Дай мне рыбу, дай мне дичь…
- Дай мне мяса, дай вина, сэр.
- Как скажешь, так и будет. Тебе лучше знать. Ах да, не забудь пудинг с вареньем.
- Сэр?
- Пудинг с вареньем, и чтоб варенья было как можно больше. Мисс Уикхэм специально упоминает о нём в письме. Загадочно, что?
- Безусловно, сэр.
- А также устрицы, мороженое и шоколадные конфеты с белой, слизкой начинкой внутри. О них даже говорить противно, а?
- Да, сэр.
- Вот-вот. Но она просит, чтобы эти блюда были поданы на стол. Должно быть, сидит на какой-нибудь диете. Как бы то ни было, купи всё, что полагается, ладно?
- Да, сэр.
- Ленч ровно в час тридцать.
- Слушаюсь, сэр.
- Так держать, Дживз.
* * *
В половине первого я вывел Макинтоша на утреннюю прогулку в Гайд-парк и, вернувшись домой в десять минут второго, увидел в гостиной Бобби Уикхэм, которая курила сигарету и болтала с Дживзом, внимавшем ей со сдержанной вежливостью.
Мне кажется, я уже рассказывал вам о Бобби Уикхэм. Она была рыжеволосой девицей, беззастенчиво обманувшей меня в деле Тяпы Глоссопа и грелки, когда я приехал на рождество в загородное имение её матери в Хертфортшире. Её мама - леди Уикхэм, писательница, пользующаяся большим успехом у тех, кто любит глупо-сентиментальные романы. Мощная женщина, внешне напоминающая мою тётю Агату. Бобби совсем на неё не похожа, так как является обладательницей примерно такой же фигуры, как Клара Боу. Когда я вошёл в гостиную, она радостно меня приветствовала, - настолько радостно, что Дживз, отправившийся смешивать коктейли, остановился в дверях и бросил на меня предупреждающий взгляд, - так мудрый, старый отец смотрит на заблудшего сына, потерявшего голову из-за местной роковой женщины. Я кивнул славному малому, как бы отвечая на его невысказанную мысль: "Моё сердце одето в броню!", и он выплыл за дверь, предоставив мне возможность играть роль гостеприимного хозяина.
- Очень мило с твоей стороны, Берти, что ты согласился пригласить нас на ленч, - сказала Бобби.
- Не стоит благодарности, старушка, - ответил я. - Всегда рад тебя видеть.
- Ты купил то, о чём я тебя просила?
- Все перечисленные тобой отбросы находятся на кухне. С каких это пор ты предалась поеданию пудингов с вареньем?
- Это не для меня. С нами за столом будет сидеть маленький мальчик.
- Что?!
- Ради бога, прости, - произнесла она, заметив моё волнение. - Я понимаю твои чувства и не собираюсь делать вид, что к тебе в гости придёт какой-нибудь ангелочек. Честно говоря, по этому ребёнку давно ремень плачет. Капризуля, каких мало. Но мне необходимо, чтобы ты приветствовал его, как почётного гостя, потому что от него всё зависит.
- В каком смысле?
- Сейчас объясню. Ты знаешь маму?
- Чью маму?
- Мою маму.
- Да, конечно. Я думал, ты спрашиваешь о его маме.
- У него нет мамы. Он живет с отцом, одним из крупнейших театральных деятелей в Америке. Я познакомилась с ним на вечеринке.
- С отцом?
- Да, с отцом.
- Не с мальчиком?
- Нет, не с мальчиком.
- Тогда понятно. Продолжай.
- Ну вот, мама - моя мама - написала пьесу по одному из своих романов, и, когда я встретила отца - театрального деятеля, - я, между нами, произвела на него потрясающее впечатление, и поэтому сказала себе: "А почему бы нет?"
- Что "почему бы нет"?
- Почему бы не всучить ему пьесу мамы?
- Твоей мамы?
- Да, именно моей, а не его мамы. У него, как и у ребёнка, нет мамы.
- Странное совпадение. Должно быть, это у них наследственное, что?
- Видишь ли, Берти, так получилось, что я сейчас не слишком высоко котируюсь в нашей семье. Совсем недавно я вдребезги разбила машину, ну, в общем, по разным причинам мама не совсем мной довольна. Вот я и подумала, что у меня появился шанс уладить с ней отношения. Я ворковала со стариком Блуменфилдом…
- Это имя кажется мне знакомым.
- О да, он большой человек в Америке. Приехал в Лондон, чтобы присмотреться и, быть может, купить несколько пьес. Поэтому я ворковала с ним до тех пор, пока мне не удалось упросить его послушать мамину пьесу. Он согласился, и я договорилась, что прочту ему этот шедевр после ленча.
- Ты собираешься читать пьесу твоей мамы здесь? - спросил я, бледнея.
- Да.
- Боже великий!
- Я тебя понимаю. Вообще-то, конечно, пьеса довольно занудная. Но мне кажется, дело выгорит. Всё зависит от того, понравится ли она ребёнку. Понимаешь, старик Блуменфилд, непонятно почему, всегда полагается на его мнение. Я думаю, он считает, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя…
Я громко вскрикнул, и Дживз, вошедший в гостиную с коктейлями, укоризненно на меня посмотрел. Я вспомнил.
- Дживз!
- Сэр?
- Ты помнишь, когда мы были в Нью-Йорке, нам довелось иметь дело с таким круглолицым ребёнком по имени Блуменфилд? Он ещё отвадил Сирила Бассингтон-Бассингтона от театра?
- Очень живо помню, сэр.
- Тогда приготовься выслушать пренеприятнейшее известие. Он придёт к нам на ленч.
- Вот как, сэр?
- Я рад, что ты в состоянии говорить столь небрежным тоном. Я видел этого мерзопакостного мальчишку всего несколько минут, но, не стану скрывать, перспектива снова с ним встретиться заставляет меня дрожать как осиновый лист.
- Вот как, сэр?
- Прекрати твердить "Вот как, сэр?" Ты наблюдал этого сорванца в действии, и тебе прекрасно известно, на что он способен. Ребёнок заявил Сирилу Бассингтон-Бассингтону, парню, которому он не был даже представлен, что у него лицо как у дохлой рыбины. И заметь, с начала их знакомства не прошло и тридцати секунд. Я честно тебя предупреждаю, если он скажет, что у меня лицо как у дохлой рыбины, я сверну ему шею.
- Берти! - вскричала девица Уикхэм, разволновавшись, дальше некуда.
- Сверну ему шею на другую сторону, и глазом не моргну.
- Ты спутаешь мне все карты.
- Ну и пусть! У нас, Вустеров, своя гордость.
- Возможно, молодой джентльмен не обратит внимания, что у вас лицо как у дохлой рыбины, сэр, - предположил Дживз.
- Тогда другое дело.
- Но мы не можем рисковать, - сказала Бобби. - Возможно, это будет первое, на что он обратит внимание.
- В таком случае, мисс, - заметил Дживз, - мистеру Вустеру лучше не присутствовать на ленче.
Я просиял. Толковый малый, как всегда, нашёл единственный выход из создавшегося положения.
- Но мистеру Блуменфилду это покажется странным.
- Объясни ему, что я человек эксцентричный. Скажи, что я подвержен частой смене настроений и не могу находиться в присутствии людей. В общем, наври, что хочешь.
- Он оскорбится.