– Куда, фашист! – в радостном предвкушении опешил от кошачьей наглости Рухлядьев. – Ну, я тебя побрею!
Расставив в стороны руки, он пошел на кошку, как махновец на гуся. Кошка заметалась – бросилась в один угол двора, где валялось несколько пустых картонных коробок от крупногабаритных грузов, но, не найдя там надежного укрытия, сиганула в другой, а оттуда – к большим железным дверям в стене краснокирпичного здания. Однако то, что выглядело как щель между неплотно прикрытыми створками, на деле было всего лишь оттопырившимся краем резинового утеплителя – спасение оказалось мнимым.
Рухлядьев, раскинув руки, приближался – неотвратимо, как судьба. Кошка, почувствовав западню, выгнула спину, вздыбила серую шерсть на хребте, подняла нервную лапу, оскалила клыки и зашипела.
Мимо базы от Обводного к Загородному прогуливались три незнакомые барышни лет двенадцати-тринадцати. Заметив на покрышках Геру с Леней, они как-то нарочито повысили голоса и весело защебетали между собой, а одна засмеялась и все никак не могла остановиться, так что в конце концов начала постанывать.
– Пойдем знакомиться. – Леня вскочил на ноги. – Видал, какие забавные?
Гера смутился. Леня схватил его за руку и потащил за собой, но Гера уперся.
– Чего ты? – удивился Леня. – Уйдут же.
– Подожди. – Гера высвободил руку. – Что так сразу… Я так не могу. Мне настроиться надо.
– Чего тут настраиваться? Вон они какие… отъявленные.
– Нет, – упрямо сказал Гера. – Хочешь – один иди.
– Балда ты, Глобус. Тюфяк лежачий…
Леня был раздосадован – идти знакомиться с тремя барышнями в одиночку ему не хотелось. Вдвоем легче – как-то увереннее выходит, чувствуешь плечо товарища, да и можно подтрунить над ним, над товарищем, для поддержания разговора, а одному все же боязно.
– Эй, девчонки! – крикнул он вослед щебечущей стайке. – Приходите сюда завтра – будем бантики в косички заплетать!
Те мигом, будто ждали оклика, подали голос:
– Ага, щас! Нагладим только бантиков! – и скрылись с хохотом за шиномонтажом.
– Придут ведь, – убежденно сказал Леня.
Гера завидовал той легкости, с которой Леня мог заводить на улице знакомства с барышнями. Этим умением он удивил его еще в прошлом году, как удивил (нет – поразил) рассказами об изобретенном им развлечении: Леня составил расписание, выяснив путем долгих наблюдений, когда приходят на вокзал самые переполненные пригородные электрички; если в эти часы он оказывался свободен, он затирался в толпу, скапливающуюся у входа в метро, находил подходящую тушку и, пользуясь давкой, прилипал к ней всем телом – пускал даже в дело руки, осторожно лапая стесненную со всех сторон добычу. Называлось эта забава – "прижиматься". Весной, в царстве обтягивающих брючек и коротких юбок, Леня, сверяясь со своим расписанием, бегал к вокзалу по нескольку раз на дню и методично набирался жизненного опыта. Однажды (Свинтиляй любил хвастать случавшимися с ним историями) какая-то тетка лет двадцати, вызвавшая в нем анатомический интерес, подняла крик и засветила Лене сумочкой в ухо, но тягу к знаниям у Лени это не отбило. Он звал с собой "прижиматься" и Геру, и тот даже сходил с ним пару раз посмотреть, как это делается, однако перенять опыт товарища так и не решился.
К двенадцати годам Гера был уже дважды влюблен – в третьем классе и в пятом. Конечно, Гера понимал, что это были детские влюбленности, но сила чувства в них была настоящая, так что если невзначай мысли о предмете страсти принимали в его голове земной характер, Геру корежила мышечная судорога от трагического несоответствия духовной и материальной грезы. И Ленина практика с "прижиманием" была оттуда, из земной мечты – сладкой, но до физического содрогания стыдной… И вместе с тем плотский характер помыслов о высокогрудой русичке кружил Гере голову и делал ладони горячими без всякого судорожного отвращения. Впрочем, странности своих психических реакций Гера не анализировал.
– Привет, орлы. – На площадке появился Вова. – Сидим?
– Сидим. – Леня мигом преисполнился высокомерия. – Тебя ждем.
Вова, прозванный товарищами Пупок, а за что – никто уже не помнил, учился в параллельном классе с Герой и Леней и жил с Герой в одном дворе. Он был глуповат, недостаточно образован и навязчив в дружбе, отчего дружба его ценилась низко, а сам он вызывал у ровесников легкое сочувствие, сразу низводившее его в дворовой иерархии ступенью ниже тех, к кому он со своей дружбой привязывался. Играть с ним было скучно, круг его интересов удручал узостью, а фантазия имела четкие границы и не могла служить поводырем в общих затеях. Дарить ему свое внимание? Ну, разве если никого достойнее не случилось рядом…
Лето Вова провел у бабушки в Таганроге, где местные молодые люди научили его баловаться со спичками. Теперь он намерен был поделиться опытом с товарищами и снискать у них заслуженное уважение.
Вова достал из кармана горсть болтов и гаек, не крупных, но и не мелких, – такими примерно крепят мебель. Их он отыскал дома в отцовском ящике с инструментами, тщательно проверив, чтобы болты и гайки были одного калибра. На глазах товарищей он слегка навернул гайку на болт, так чтобы в гайке оставалась ямка, дном которой служил торец болта, вынул из другого кармана коробок со спичками и принялся соскребать серу с головок в недра гайки. Закончив операцию, Вова ввинтил в гайку с открытой стороны второй болт, так что сера оказалась плотно между первым и вторым зажата. Адская машина была снаряжена.
Работало устройство следующим образом. Взяв за любой конец, его следовало с силой запустить в стену, и тогда раздавался грохот наподобие выстрела. Главное, чтобы удар о стену пришелся не плашмя, а на головку болта – неважно, какого из двух, – тогда болт действовал на серу как боек на капсюль и производил желанный грохот. Что Вова, к восторгу товарищей, и продемонстрировал, метнув устройство в кирпичную кладку трансформаторной будки. Бабахнуло что надо.
– Если серы переложить, – важничая новым знанием, предупредил Вова, – болты может так разорвать, что ого-го.
Спичек у Вовы было явно недостаточно – всего один коробок, – и молодые люди, предвкушая дымы и грохот сражения, дружно побежали в магазин на Малодетскосельский. (По пути Гера в ритме бега твердил про себя старую считалку: разве можно верить пустым словам балерин? Некогда с ее помощью гвардейские офицеры заучивали порядок улиц в Семенцах: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая. Этой считалке Геру научил отец.)
Вернувшись, поделили болты с гайками и снарядили боезапас. Вот только полигоном решили избрать не стену трансформаторной будки (неразорвавшиеся болты отскакивали в окружавшие строение по периметру заросли беспризорного былья, что затрудняло их поиски и повторное использование), а глухой кирпичный забор, служивший естественной границей площадки-автодрома между шиномонтажом и задами протяжного красного здания. Это было куда удобнее.
Кошку Рухлядьев поймал – та была совсем молода, и вахтер воспользовался ее неопытностью. И то она здорово его покогтила. Рухлядьев так давно не видел здесь кошек, что забыл, куда подевал валенок с обрезанным носком, в который обычно запихивал пойманных нарушителей, чтобы брить их, не опасаясь острых когтей. Впрочем, никакого инструмента для бритья у Рухлядьева при себе тоже не было – ножницы, за ненадобностью преданные забвению, остались в демисезонной куртке. Что делать дальше, он не знал. А тут еще рядом, за забором, раздалась канонада, точно кто-то шалил с петардами. Непорядок. Держа кошку за лапы и локтем прижимая ей голову, так что той было уже не рыпнуться, вахтер направился к кирпичному забору, за которым происходил подозрительный шум.
В это время с другой стороны двора, за воротами, послышался нетерпеливый автомобильный гудок. Кого-то принесла нелегкая – служба требовала вернуться на пост. Ухватив взвизгнувшую кошку за хвост, вахтер запустил ее в пространство – прочь, через забор. После чего отправился к сторожевой каморке.
В специально сделанную в рифленом железе прорезь – чтобы видеть из окна подъезжающий к воротам транспорт – Рухлядьев разглядел "Газель" и неприятное, жизнерадостное лицо водителя Ромы за лобовым стеклом. Нажав кнопку на стене, вахтер привел в действие электрический механизм, и ворота заскользили вбок, освобождая машине путь. Грузовая "Газель" въехала во двор, повернула и сдала назад – к железным дверям в красной стене здания.
Рома заглушил мотор и выскочил из кабины.
– На елку лазил? – спросил он Рухлядьева, оценив кровоточащие царапины на его руках.
Никакой елки в пределах вверенной вахтеру территории не было, равно как и других древесных насаждений, иначе кошку Рухлядьев нипочем бы не добыл.
– Смешно, аж вся спина вспотела. – Вахтер нажал соседнюю кнопку, и ворота с механическим лязгом закрылись. – А ты чего в трусах ко мне приехал? Так набузырился вчера, что утром не нашел штаны? Уроки-то учил в детсаде? У тебя, паршивец, все должно быть прекрасно: и костюмчик, и мыслишки, и душонка.
Водитель был в синих шортах и яркой гавайской рубахе с коротким рукавом. Ядовитые слова Рухлядьева, уже притерпевшись к его скверной натуре, он обычно пропускал мимо ушей, но тут вахтер застал его врасплох, и водитель ввязался в склоку.
– От смеха, говоришь, загривок мокрый? – скривился Рома. – Ну-ну, давай. Я тоже посмеюсь – последним только.
– Само собой, – с легкостью согласился вахтер. – Последним смеется тот, кто сразу не врубился.
– Отворяй двери, аспид, – сдался не слишком находчивый Рома.
– У-у, выхлоп-то какой… – Рухлядьев помахал у носа ладонью. – Все мухи сдохли. Как ты за руль-то сел такой? Сейчас пойду Сергей Сергеичу звонить. С маршрута… С маршрута тебя, зайчика, снимать надо – ты же товар не довезешь. – Вахтер направился к каморке.
Разумеется, Рома был в полном порядке – Рухлядьев фиглярил.
– Двери открывай, придурок.
– Что, взбзднул? – ввернул вахтер редкостное слово с шестью согласными подряд. – Сам открывай. Ишь, все ему подай, все сделай… Может, тебе и пятки почесать свиной щетинкой? – И сунул в руки шоферу ручку-ключ, какими запирают туалеты в поездах проводники.
Рома распахнул кузов "Газели", после чего подошел к массивным дверям в красной стене, вставил в скважину ручку-ключ, отвел в сторону тяжелую створку с резиновым уплотнителем по краю и скрылся в черноте открывшегося проема.
Тем временем Рухлядьев достал припрятанную в каморке дохлую крысу (попалась ночью в мышеловку) и, в отсутствие водителя прокравшись к кабине "Газели", сунул трупик под пассажирское сиденье.
С воплем перелетев через забор, кошка циркачом извернулась в воздухе и шлепнулась на лапы. Тут же над головой ее раздался грохот от ударившего в стену болта. Ошалев от впечатлений, с прижатыми ушами, кошка метнулась в укрытие под эстакаду, однако, мигом осознав ненадежность железобетонной конструкции – не было больше в мире ничего надежного, – бросилась наутек дальше.
– Ты видал? – присвистнув, сказал Леня. – Кот-летяга.
– Здорово ты его… – мелко засмеялся Вова. – Над самым ухом – бабах!
Гера – это его разорвавшийся болт окончательно ошеломил кошку, хотя был брошен, как и прежние, без зверских намерений, а чисто из боевого азарта, пока зверь был еще в полете, – не удостоил глупого Вову ответом. Как будто впервые увидев, Гера оглядел стену забора, служившую им отменным полигоном.
– А там что? – наконец поинтересовался он.
Прожив по соседству с забором жизнь, молодые люди знать не знали, что скрывает эта двухметровая преграда. Снаряженные болты в карманах как-то сразу потеряли значение перед важностью открытия: приключение ждет их под носом, манящая загадка рядом, вот она, тайна, – загляни и узришь.
Демонстрируя задатки лидера, Леня подошел к забору, прошелся вдоль туда-сюда, задрал голову, подпрыгнул. Тщетно. Гера перехватил инициативу:
– А ну давай сюда. – Он ухватил с одного края верхнюю в стопке покрышку и призывно посмотрел на товарищей.
Вова подскочил первым и взялся за покрышку с другого края.
Вскоре возле стены выросла черная тумба из лысой резины. Леня было вознамерился взобраться на нее, но Гера как автор идеи резко дернул его за руку и сам полез на возвышение. Высоты тумбы как раз хватило, чтобы, встав на цыпочки, заглянуть за забор.
– Ну? – в нетерпении скакал на месте Вова. – Что там?
– Какой-то лоб машину грузит, – опустив лицо вниз, к товарищам, таинственно сообщил Гера. – Ящики плоские… Со стружкой, что ли.
– А коты? – громким шепотом поинтересовался Вова. – Коты летают?
Гера снова вытянулся на цыпочках.
– Котов нет, – спустя время известил он. – А в ящиках – грибы. Или кальмары сушеные… – Он пригляделся. – Нет, грибы. Вроде лисичек. Только крупнее и по цвету – точно свежая стружка. Трамтарарам… – Гера интригующе замолчал.
– Что? – не утерпел Леня. – Что там?
– За дверью, откуда дядька ящики тягает, кажется, карлики какие-то. Не разглядеть толком – темно. Мелькает… лилипутское что-то. Плохо видно.
– Дай посмотрю, – схватил Геру за шорты Леня. – У меня глаз – рентген.
– Я тебе дерну! – Перед лицом Свинтиляя проплыл пухлый кулак.
Потянув немного время для демонстрации авторитета, Гера нехотя слез с возвышения. На его место тут же взобрался Леня – чтобы заглянуть за забор, ему даже не пришлось вставать на цыпочки.
– Точно, грибы, – вскоре подтвердил он. – А за дверью не карлики, а… – Леня напряг глаз-рентген. – Или впрямь пигмеи… Все, запер дверь, уезжает.
Стало слышно, как за забором ожил двигатель "Газели". Леня спрыгнул с резиновой тумбы, и на нее, торопясь и помогая себе руками, полез Вова.
– Карлыши́ в беде? – озадаченный открытием, предположил Гера. – Как думаешь?
Леня не думал ни секунды.
– А то!
– Спасать надо, – твердо решил Гера.
Он уже точно знал все, что касалось этого дела. Недаром в им же придуманной в прошлом году и ставшей популярной во дворе игре "бывальщина" ему едва ли не всякий раз беспрекословно предоставлялось право водить первому – остальные предпочитали подхватывать начатые выдумки и совершенствовать подробности.
Голова у Геры была устроена таким образом, что самое невероятное в его воображении делалось возможным и всего из нескольких деталей сама собой складывалась история, разъясняющая тайны, показавшие ему всего лишь жалкий коготок. Вот и теперь он в два счета разгадал загадку.
Когда-то карлыши, маленький веселый народ, вольно жили в пещерном городе у подземной реки. Для каждого там было дело: одни вместе с выдрами ловили рыбу, другие плели корзины и лепили кирпичи из скользкой глины, третьи – пещерные земледельцы – выращивали винные арбузы, земляные баклажаны, сладкие грибы для компота и карликовые деревья бабашки, у которых вместо плодов на ветках созревали булочки с кунжутом. Нитки для ткани им плели пауки-веретенщики, на отмелях паслись стада молочных устриц, а железная руда лежала прямо под ногами. Улицы и дома их города освещал солнечный плющ – его белые колокольчики сияли, как лампочки, а если сорвать колокольчик и поставить в воду, то он не гас три дня, так что, ложась спать, карлыши накрывали живую лампочку пустым горшком. Этот плющ использовал свет вместо запаха, чтобы земляные пчелы легче находили его цветы во тьме. Собранный пчелами мед тоже сиял в сотах, словно неон, что очень помогало в поиске пчелиных гнезд карлышам-медогонам и летучим медведям, отрастившим в подземелье перепончатые крылья и измельчавшим до размеров кошки. С людьми веселые карлыши водиться не хотели, потому что знали: те стыдятся быть добрыми, ведь добрый человек – никудышный деляга и скверный пройдоха, а это пятно на репутации, и чтобы никто не заподозрил их в позорной слабости, люди специально обижают маленьких.
Но однажды вход в город карлышей нашла бригада строителей метро, рывшая отверстие к центру земли. Они были людьми небогатыми, поэтому взяли предложенные карлышами рубины и заделали дыру, доложив начальству, что наткнулись на плывун. При неудачной попытке продать рубины подпольным часовщикам строителей арестовали, и они рассказали следователю – оборотню в погонах – про подземный город. В обмен на обещанную свободу арестанты прорыли новый ход в пещеру карлышей из подвала, который нехороший следователь снимал в аренду под свои злодейские цели. Потом, на следственном эксперименте, оборотень застрелил строителей при попытке к бегству в тоннели секретного метро. Так следователь получил в единоличное владение тайну пещерной страны карлышей.
Оценив возможности своего положения, он уволился из полиции и стал тянуть из маленького народа жилы – пообещал пустить им в подземелье скучный газ, если они не согласятся платить ему оброк: горшок изумрудов, корзину рубинов, бочку меда и двадцать ящиков сладких грибов, компот из которых делал барышень неотразимыми, молодых людей отважными, а старикам возвращал блеск глаз и быстроту мысли. Карлыши знали цену шутке и пользу смеха, поэтому очень испугались, узнав про скучный газ, и макать конфеты в мед перестали. Вопрос ребром – свобода или смерть – они перед собой не ставили, поскольку не имели опыта неволи и горечи ее не знали, а раз так, то между скукой и данью они выбрали дань. Но сохранить веселый нрав такой ценой, конечно, им не удалось. Тем более что оборотень стал требовать себе в домашний зоопарк подземных зверей – серебряных выдр, летучих медведей, мерцающих сов, – а кроме того, велел каждую неделю трех самых прекрасных дев-карлышек поставлять ему в сексуальное рабство. Какое тут веселье?
– Так даже, – сказал удивленный Леня.
– Да. – Гера был в своих словах уверен. – Но карлыши готовят бунт.
– Жаль, девиц в темноте не разглядели. – Леня вздохнул. – Ну, этих, которых в рабство…
– На свету им быть нельзя, – пояснил Гера. – Они же под землей живут – ослепнут.
Думая о покойниках, люди невольно присваивают им какую-то таинственную форму жизни. Иначе думать тут о чем? Рухлядьев же, напротив, глядя на живых, был полностью уверен, что имеет дело с неугомонной формой смерти. Вот и сегодня утром приходила тетка… Помстилось ей, что снизу, из полуподвала, сыростью и плесенью несет. Негодовала: по какому праву болото развели? Или у вас тут баня с развратом? Но стоило вахтеру цыкнуть зубом: молчи, мол, сука, я чечен – в носке кинжал, а за щекой граната, – она и озябла. И снова умерла, так что не видно и не слышно.
Закрыв за Роминой "Газелью" синие ворота, Рухлядьев поморгал над кроссвордом в доставшейся от сменщика газете (крыса в мышеловке – от него же) и отгадал два слова: "василиск" и "самосад". Вслед за тем подумал немного о Сергее Сергеевиче и запертых в подвале косоглазых лилипутах – прислушался к своему сердцу, этому ладному комплексу гладких мышц, и ничего не услышал. Потом собрался было сварить в пластиковом чайнике воды для чая, но краем глаза увидел, как за окном из-под ворот во двор мелькнула тень. "Опять!" – нехорошо подумал Рухлядьев про кошку. И ошибся.