- Танцевать? Здесь нельзя танцевать!
- Оставьте ее в покое, - сказал Купер.
- Это запрещено. Танцуют вон там.
- Да заткнитесь вы, ради Христа! - рявкнул Купер. И, повернувшись к женщине, улыбнулся: - Вперед, милая. Танцуйте.
- Ладно, - ответила она, слабо улыбнувшись ему. Лицо ее побледнело, пальцы нервно теребили юбку. - Я станцую - для вас.
Она подняла левую ногу и закружилась. В баре стало тихо, и даже Костелло вглядывался в нее с суровым любопытством. Купер смотрел на ее правую ногу, считая обороты. Она сделала их семь… восемь… девять, не сдвинувшись с места. Да, она танцевала на десятицентовике! На пятнадцатом Купер оторвал взгляд от ноги и, увидев ее лицо, улыбнулся. На лице застыло выражение непреклонности. Снова взглянув вниз, он обнаружил, что нога ее дрожит. По мускулам икры и бедра пробегали быстрые спазмы, нога начала покачиваться. На двадцать пятом обороте он снова поднял взгляд. Лицо женщины искажала страшная боль. Она оскалилась так, что десны ее поблескивали вокруг зубов, точно облитые кровью. Единственным раздававшимся в баре звуком был астматический хрип ее дыхания. Тридцатый оборот… тридцать первый… тридцать второй - и она упала Куперу на руки, восклицая снова и снова:
- Я сделала это! О Боже! Сделала!
Женщина смеялась, лицо ее сияло, она походила на счастливую девочку. Вырвавшись из рук Купера, она стремительной пробежкой описала восторженный круг.
- Я сделала это! О Боже! Сделала!
Купер чувствовал, что ее радость вскипает и в его груди, ощущал теплый прилив любви к ней, печальной, трагической любви. Успокоившись, женщина села с ним рядом, глаза ее все еще сверкали от радости. Долгое время они всматривались друг в дружку, не произнося ни слова, любовь Купера росла и росла, пока он не почувствовал со сладкой истомой, что сейчас заплачет, и вот тогда-то - тогда он и вспомнил о Луизе и о баночке горчицы.
Он быстро взглянул в другой конец бара. Печальная вдова беседовала с похожим на Эда Чандлера мужчиной. Ладонь его лежала не ее руке, пальцы пощипывали кожу у края рукава. Женщина с заинтересованным видом улыбалась ему. В кабинке юноша сидел уже рядом с девушкой, обняв ее за плечи. Плакать она перестала и удовлетворенно улыбалась. Все было впустую. Купер вновь погрустнел, потому что во Франции умирали люди. И потому что сельские просторы Испании покрывала грязь, извлеченная из шахт Астурии, а он был издателем, пригласившим на прием людей, которые ждали сейчас, когда им принесут баночку горчицы. Он медленно встал. Женщина удивленно взглянула на него, а он постарался не встретиться с ней глазами.
- Куда вы? - спросила она.
- Простите. - Купер попытался улыбнуться, не получилось. - Мне нужно идти.
- Почему? Почему вам нужно идти?
- Мы еще увидимся, - быстро сказал он. - Я не могу объяснить, но мы еще увидимся.
- Когда?
- Здесь. Не знаю когда, но увидимся. Будьте здесь, хорошо?
- Хорошо, - сказала она. - Буду. Когда?
- Я не знаю когда, но вы будьте.
Он резко развернулся и пошел, не оглядываясь, назад. Выйдя из бара, он торопливо зашагал к авеню и поспел в магазин за пару минут до закрытия. Купив горчицу, он направился к своему дому, шагая как можно быстрее, потому что отсутствовал уже долгое время, а гости ждали горчицы. На середине пути он взглянул на часы и перешел на бег.
Звуки астмы
Ночь была теплая, влажная. Питер, грузно восседавший в кресле, слишком узком для его дряблой туши, потел. Усталый, немного подавленный, он чувствовал, как теплый пот сочится из пор его тела и холодеет, высыхая под нижним бельем. Он сидел, склонившись над столом и бесцельно доскребывая его поверхность широкими желтоватыми ногтями. Из расположенной за коридором комнаты отдыха молодежной организации доносилось гулкое постукивание пинг-понгового мячика. Алекс говорил что-то, однако мысли Питера блуждали неведомо где, и вслушиваться ему было трудно.
- Не знаю, - сказал Алекс. - Иногда я просто не знаю.
Старый, согбенный, он сидел у стены на высоком деревянном табурете.
- Иногда я понимаю, что ни в чем не уверен.
Отвечать Питеру не хотелось, и потому он просто хмыкнул. За коридором играли в настольный теннис, Алекс говорил, говорил, а Питера мучила мысль, что какое-то время назад все распалось, умерло, а он не заметил это и жил рядом с трупом. То, что задумывалось как полная жизни и сил организация, непонятным образом оказалось хилым и вялым. И все стало иным, грустным и гнетущим.
- …веру, - сказал Алекс.
- Так уж все устроено, - отозвался Питер, не имевший никакого понятия, о чем говорит Алекс. - И всегда было устроено.
Алекс примолк, и некоторое время в комнате слышались только его затрудненное дыхание да перестук мячика. Все изменилось. Ты долгое время живешь совсем рядом с чем-то, уверенный в том, что хорошо знаешь, каково оно, а затем наступает день, когда ты приглядываешься к нему и видишь нечто совсем иное. Он стал старше, и Макс тоже, а многие просто ушли и места их заняли усталые, запутавшиеся старики вроде Алекса, насмешливые педанты вроде Кроуфорда и незадачливые юнцы с красными прыщами и эротическими переживаниями. Травматический идеализм, подумал он и улыбнулся - формулировка ему понравилась.
- Даже философы, и те не уверены, - грустно произнес Алекс. - И те продвигаются на ощупь.
Питер не ответил. Парная, думал он, вслушиваясь в стаккато мячика, парная игра. Его ненадолго посетила сумасбродная мысль: встать и пересечь коридор, чтобы выяснить, действительно ли там играют двое на двое, - сумасбродная, поскольку он понимал, что даже для выполнения столь пустяковой задачи сил ему не хватит. Он повернулся к окну, окинул взглядом, прислушиваясь к дыханию Алекса, хаотичный узор огней, крошечных заплаток на мягкой черной мантии ночи. Вдоль авеню строем шли фонари, дальше различалась площадь с желтовато светящимися окнами, узкие лучи автомобильных фар тянулись вперед подобно длинным белым пальцам и сплющивались, ударяясь о мостовую. Огней было множество, а если добавить к ним звезды, множество это станет неисчислимым.
Дверь открылась, вошел, пожевывая зубочистку, Кроуфорд в свисавшем с его покатых плеч старом твидовом пиджаке. Он кивнул взглянувшему на него без всякого выражения Питеру. Айра Кроуфорд был худощавым смуглолицым мужчиной, способным доказать или опровергнуть все, что угодно, используя для этого набор хранившихся в его голове статистических данных; человеком неизменно насмешливым и презирающим все на свете. Закрыв дверь, он пересек комнату и присел на угол стола. После чего вынул изо рта зубочистку и принялся выковыривать ею грязь из-под ногтей. Промолчав несколько минут, он взглянул на Питера.
- Видел сегодня твоего друга, - сказал он, неспешно сооружая на темном лице юмористическое выражение.
- У меня нет друзей, - ответил Питер, постукивая пальцами по столешнице. - Какого?
- Макса.
Питер выпрямился:
- Макса Хирша?
Айра кивнул:
- Макса Хирша.
- Где?
- В баре на западной стороне, - ответил Айра.
Он повернулся к Алексу и неторопливо, со старательно изображенным безразличием заговорил, обращаясь непосредственно к нему. Питер слушал, ощущая нараставшее раздражение.
- Я был там с юной леди, обладательницей на редкость плоского животика, пытался развеять ее нравственные сомнения с помощью нового метода. Совратить ее посредством диалектики и спиртного. Мы добрались уже до пятой кружки пива, она значительно повеселела, но тут дверь распахнулась, и вошел Макс. - Айра снова повернулся к Питеру. - Макс Хирш.
- Ты слишком много болтаешь, Айра, - сердито отозвался Питер. - Он был в форме?
- Он был в штатском, - ответил Айра.
- Что он там делал? Ты разговаривал с ним?
- Он покупал там пиво, кувшинчик. Я с ним не разговаривал.
- Ты за ним проследил?
- Я знал, что тебе понадобится его адрес, и потому проследил.
Айра повернулся к Алексу:
- Я последовал за ним с неохотой, с большой неохотой. Купил юной леди еще одно пиво, сказал, что скоро вернусь, и последовал. Вот его адрес.
Он извлек из кармана сложенный вдвое почтовый конверт, протянул его Питеру.
- А когда я вернулся, - продолжал он, снова обращаясь к Алексу, - то увидел рядом с ней здоровенного морского пехотинца, подхватившего оставленную мной эстафетную палочку. По тому, где находились к моему возвращению его лапы, я понял, что он достиг больших успехов. Мое пиво и моя диалектика, а награда досталась морпеху. Так уж оно устроено, а, Питер?
Питер поднял на него взгляд.
- Слишком много болтаешь, - повторил он.
- Правда? - радостно спросил Айра.
- Да, - ответил Питер. - Правда. И будь любезен, слезь, к чертям собачьим, с моего стола.
- Стул-то пришлось в ремонт отнести, - сказал Айра. Никакой попытки встать он не предпринял.
- Меня это не волнует, - ответил, гневно повысив голос, Питер. - Хочешь - сиди на полу, хочешь - стой, но со стола убирайся.
Глаза их ненадолго встретились, потом Айра отвел взгляд в сторону. Улыбка, в которую сложились его губы, подергалась, подергалась и угасла. Он неторопливо встал, перешел комнату и присел на подлокотник кресла.
- Слишком много болтаешь, Айра, - медленно и угрожающе повторил Питер. - Чертовски много.
Айра, самоуверенности которого как не бывало, старался не смотреть на него.
- Я всего лишь пошутил, Питер.
- И шутишь слишком много.
Некоторое время он слушал астматическое дыхание Алекса, размышляя о том, что скажет Максу, когда увидит его. Затем встал и, не сказав ни слова, вышел из офиса и направился к комнате отдыха посмотреть, вправду ли там идет парная игра.
* * *
Запахи пиленых досок, пыли, сухого прогретого воздуха щекотали его ноздри и горло, пока он поднимался по первому маршу лестницы, ведшей к квартире Макса. Он придерживался влажной ладонью за перила, кляня Макса, поселившегося на самой верхотуре, - чтобы добраться до нее, нужно было одолеть восемь таких маршей. Уже ко второму этажу все его толстое тело облилось потом, и Питер остановился, шумно хватая ртом сухой воздух. Постоял немного и полез дальше. Достигнув четвертого, он ощутил прилив благодарного облегчения, даром что тяжелый подъем изнурил его, а под подбородком скопилась тепловатая влага.
В доме стояла тишина. Дверь в квартиру была открыта, он заглянул в нее, никого не увидел и вошел внутрь. Приближаясь к кухне, услышал голоса, остановился, вслушался. Один голос был женским. Питер улыбнулся, позабавленный, и отступил к двери.
- Макс? - позвал он.
Голоса смолкли. Скрипнул стул, из кухни вышел Макс, худое лицо его было встревоженным. Увидев Питера, он удивленно замер, помрачнел, на лице его проступило враждебное выражение. Питер почувствовал разочарование.
- Здравствуй, Макс, - иронически произнес он.
Макс продолжал молча смотреть на него. За спиной его появилась женщина, взглянувшая поверх его плеча. Макс взял ее за руку.
- Возвращайся на кухню, - сказал он.
Женщина попыталась возразить, но Макс взмахом ладони остановил ее.
- Уйди, Сара, - мягко попросил он.
Женщина, бросив на Питера любопытный взгляд, исчезла. Макс неторопливо направился к гостиной.
- В чем дело, Питер? - негромко спросил он.
Питер с секунду вглядывался в него.
- Извини, что пришел незваным, Макс. Но я пришел как друг.
Макс немного поколебался, потом ответил:
- Прости. Садись.
Питер устало сел.
- Приятно снова увидеть тебя, Макс.
Макс неуверенно улыбнулся.
- Как твои дела? - спросил Питер.
- Вполне.
- Когда ты перестал писать, я испугался: подумал, что тебя убили. Ты был ранен?
- Нет, - ответил Макс. - Ранен я не был.
- А в боях участвовал?
- Недолго. Да и то лишь в воздушных налетах.
- Это хорошо, - сказал Питер.
Макс смотрел на него с подозрением, и Питера это обижало.
- Ты почти не изменился, Макс, - сказал он. - Кто эта женщина?
- Моя жена.
- Жена? - повторил, стараясь не показать удивления, Питер. - И давно ты женат?
- Семь месяцев.
- Это здорово, Макс. Позови ее. Я хочу познакомиться с ней.
- Не стоит, - ответил Макс. - Что тебе нужно, Питер?
- Не валяй дурака, Макс. Ты знаешь, зачем я пришел. Позови ее, прошу тебя.
- Ее это не касается.
- Но я хочу познакомиться с ней. Позови.
Макс смотрел на него размышляя. Потом медленно отвернулся.
- Сара! - позвал он. Женщина мгновенно вошла в гостиную. - Это Питер Уинклер, Сара.
Она посмотрела на Питера, безучастно кивнула.
- Здравствуйте, - сказал Питер, не потрудившись встать. - Я услышал, что Макс женился, и захотел познакомиться с его женой.
Женщина не ответила. Наступило недолгое молчание.
- Иди ужинай, - велел ей Макс.
Она направилась к двери, но остановилась в ее проеме и, обернувшись, сказала:
- Ты бы тоже.
- Я скоро приду. Вот только с Питером поговорю.
- Остынет же все.
- Да я уже и наелся, - сказал Макс.
- Иди, Макс, закончи ужин, - предложил Питер. - Я подожду.
Макс неуверенно помолчал и вышел вслед за женой из гостиной. Питер услышал, как они шепчутся, и ощутил довольство. Он обмяк на диване, размышляя. Макс выглядит лучше, чем прежде. Вес набрал, помолодел. О женщине сказать пока нечего. Простушка, смахивает на старую деву. Судя по чернильным пятнам на пальцах Макса, он где-то работает. Питер знал, что он должен сделать. Заставить Макса вернуться.
До появления Макса он неторопливо листал журнал, презрительно разглядывая рекламные картинки. Наконец Макс медленно вошел в гостиную. Остановился рядом с креслом, ожидая слов Питера, однако тот молчал. Только достал пачку сигарет, протянул ее Максу. Макс покачал головой. Питер извлек из нее сигарету, а пачку вернул в карман. Стряхнул с кончика сигареты табачные крошки, вздохнул. Раскурил ее, затянулся, выдохнул дым. В конце концов заговорил все-таки Макс.
- Давай перейдем к делу, Питер, - сказал он.
- Хорошо, Макс, - ответил Питер. - Перейдем к делу. Садись.
Макс сел.
- Почему ты перестал писать?
Макс ответил, тщательно подбирая слова:
- После того как я ушел в армию, произошло много чего. У меня появилась возможность оглядеться вокруг, подумать. И времени, чтобы думать, у меня тоже было достаточно. Мои взгляды переменились, Питер: я понял, что ты принадлежишь прошлому.
Он умолк, а Питер поджал губы, притворившись, что обдумывает услышанное. Именно этого он и ожидал.
- Чем занимаешься теперь? - спросил он.
- Работаю, - ответил Макс. - В типографии.
- И в профсоюз, надо думать, вступил, - усмехнулся Питер. Он дождался улыбки Макса и торопливо продолжил: - Знаешь, что ты сделал, Макс? Ты сбежал.
Макс неловко поерзал в кресле.
- Обратился в простого пролетария - вот что ты сделал.
- Я полагал, пролетарии тебе нравятся, - вызывающе произнес Макс.
- Нравятся. Но мне не нравятся трусы.
- Трусы? Ты это о чем?
- Я это о тебе, Макс. Ты сбежал с поля боя. Твои убеждения не могли измениться настолько, чтобы оправдать подобный поступок.
- Вообще говоря, не так уж сильно они и изменились, - сказал Макс. - Просто я устал от борьбы, вот и все. Всю жизнь я только и делал, что боролся, а теперь хочу покоя. Хочу немного передохнуть, получить удовольствие от жизни. Столько удовольствия, сколько смогу.
- Очень мило, - с издевкой произнес Питер. - Ну просто очень. А как по-твоему: много ли удовольствия ты получишь, если все начнут думать, как ты?
- Все так думать не начнут.
- Тоже хороший довод. У тебя в запасе куча доводов, Макс. Долго ты так жить не сможешь, и знаешь это. Ты слишком умен, чтобы довольствоваться такой жизнью. А теперь послушай меня. Все складывается очень плохо, и потому нам нужны опытные люди вроде тебя. В этот понедельник мы проводим собрание. Я рассчитываю на твое присутствие.
- Оставь меня в покое, Питер. Почему ты не можешь оставить меня в покое?
- А это ради твоего же блага, Макс. Тебе лучше вернуться.
- Я не вернусь, - сказал Макс с выражением решимости на худом остром лице.
- Вернешься, - ответил Питер. - Мне не хочется прибегать к угрозам, Макс.
- Вот и не прибегай.
- Здешняя жизнь не для тебя, Макс. Район грязный. В вестибюле дома воняет отбросами. У тебя ничего нет.
- У меня есть все, что необходимо для счастья.
- Для счастья! - негодующе воскликнул Питер. - А с каких это радостей ты должен быть счастливым? Весь мир несчастен, а ему счастье подавай. Я вот никакого счастья не испытываю. Почему же, к дьяволу, должен испытывать ты?
- На самом деле ты счастлив, - ответил Макс. - Как и все вы. Никто же не принуждает вас делать то, что вы делаете. Ваша работа дает вам счастье. Вы получаете от нее удовольствие.
Питер быстро встал.
- Ладно, Макс, - негромко сказал он. - Я хотел обойтись с тобой по-хорошему, но ты мне не позволил. У тебя нелады со зрением. Тебя ослепило женское тело и домашняя еда, и ты стал плохо видеть. Ну так я тебе вот что скажу. Ты придешь на собрание. А если не придешь, лучше сваливай из этого дома куда подальше - туда, где я не смогу тебя достать, иначе я устрою тебе очень неприятную жизнь.
- Почему ты не можешь оставить меня в покое, Питер?
- Потому что не хочу. Так будешь ты на собрании или нет?
Лицо Макса словно осунулось, на миг он показался Питеру постаревшим, усталым, потерпевшим полное поражение.
- Ладно, - медленно произнес он. - Я приду на собрание.
- Вот и хорошо, Макс, - сказал Питер. Его тяжелое лицо расплылось в улыбке. Он сделал что требовалось и был доволен. Все отлично, Макс вернулся, они снова станут друзьями, все пойдет по-другому.
Ни один из них не заметил, как женщина вышла из кухни и остановилась в двери.
- Не ходи туда, Макс, - сказала она.
Мужчины удивленно обернулись на ее голос. Она стояла на пороге гостиной, руки вяло висели, зато лицо все время менялось от обуревавших ее чувств.
- Вернись на кухню, Сара, - сказал Макс.
- Нет, - ответила она тихим ломким голосом. - Я не позволю ему так поступить с тобой.
Лицо ее испугало Питера. Перед ним стояла маленькая, жалкая, беспомощная, готовая заплакать женщина, и тем не менее, взглянув на нее, он вдруг почувствовал страх.
- Вели ей уйти, Макс, - сказал он.
Несколько секунд Макс молча смотрел на жену. Потом повернулся к Питеру.
- Вот тебе и ответ, - негромко сказал он. - Я не вернусь.
- Ладно, - ответил Питер. - Ты знаешь, что я собираюсь сделать.
- Знаю, - согласился Макс. - И помешать тебе я не в силах.
- Нет, не в силах. - Питер направился к двери, но остановился. Женщина преградила ему дорогу.
- Зато я в силах, - сказала она и заплакала.
Питер отступил, глядя, как слезы наворачиваются на ее глаза и скатываются по щекам, как подрагивают ее узкие плечи.