Кладбище больше всего напоминало большую помойку. Среди куч отбросов и гнилья то там, то тут возвышались деревянные кресты. Солдаты остановились правильным прямоугольником у вырытой в гниющей свалке ямы. Все остальные, словно по взмаху чьей-то руки, разделились на две группы – справа и слева от гроба. Гроб опустили на две предусмотрительно вкопанные в грязь табуретки. Рита, задыхаясь от зловония, полными слез глазами наблюдала за происходящим Серенький маленький невзрачный человечек возник у плеча Мака и кричаще зашептал:
- Пора начинать?
Мак недовольно поморщился, приложил палец к губам и кивнул. Человечек понимающе мигнул и исчез. Рита попыталась освободить руку. Мак усмехнулся и разжал пальцы. Она продвинулась чуть в сторону, спрятавшись от Мака за чьей-то спиной.
Маленький человечек забрался на кучу мусора побольше, предварительно неуклюже подстелив под ноги старую газету, прокашлялся и начал:
- Дорогие сограждане! Сегодня самый тяжелый день в нашей жизни. Мы провожаем в последний путь...
Риту затрясло, она вдруг ясно осознала всю реальность происходящего, противно задрожали ноги, и пересохло во рту. Урывками доходили до ее сознания какие-то отдельные фразы похоронной речи: "... лидер молодежного движения... город никогда не забудет... несомненные заслуги в области человеческих душ... "
"Плохо, плохо... " – шептала почти про себя Рита, что-то лихорадочно вспоминая. "Девочка!" – лицо ее прояснилось, она сунула руку в карман и нащупала острый стеклянный обломок Пальцем осторожно провела по краю и, придержав карман другой рукой, изо всех сил вдавила руку в стекло. Физическая боль на несколько мгновений затмила собой все остальное. Карман медленно пропитывался кровью.
- Желающих проститься прошу подходить в порядке очереди, – распорядился человечек и сошел с импровизированного постамента.
Вокруг Риты зашевелились люди и по одному, словно зная заранее, кто за кем, отделялись от остальных, на несколько минут подходили к гробу, а затем вставали в другую сторону. Рита все сильнее сжимала в кармане обломок стекла и не сразу заметила, что осталась одна. Взгляды всех, стоявших по ту сторону, были направлены на нее. Рита подняла глаза и заставила себя искать, зная наверняка, что, кроме страха и пустоты, не увидит ничего. Во взглядах, смотревших на нее, царило покорное ожидание. Рита шагнула к гробу, чувствуя, что и штанина джинсов уже пропиталась кровью, и, споткнувшись, почти врезалась лбом в деревянный бок, обитый красной материей. Инстинктивно уцепившись руками за край гроба, подняла голову.
Гроб был пуст. На том месте, где должна была находиться голова, на белой подушечке лежали черные очки Мака. С порезанной руки стекали внутрь струйки крови, сворачиваясь змейками на белизне наволочки. Рита отпрянула от гроба и обвела толпу безумным взглядом:
- Вы что, спятили?! – заорала она и схватила окровавленной рукой черные очки. – Кого вы хороните?!!
Люди напряженно молчали, глядя на нее. Рите вдруг показалось, что не слышат они ее, не слышат и не видят.
- Господи, да что же это?!! – зашептала она.
Серенький человечек как-то неожиданно появился прямо перед ней и, шепча что-то успокаивающе-бессмысленное, попытался выхватить из ее руки очки.
- Отойди! – закричала Рита и изо всех сил дернула край гроба. Тот удивительно легко перевернулся и упал в грязь на выпавшие букеты цветов. Рита ожесточенно вскочила на него и стала топтать ногами, безумствуя и крича что-то дикое, уже не пытаясь ни до кого докричаться, просто выплескивая часть своей боли:
- Станцуем, люди! Превратим свалку в танцплощадку! Даешь истребление крестов и прочих ритуалов! Музыку, музыку!!! Ну что же вы стоите, уроды?! Вы не умеете танцевать?! Вы боитесь?! А я так долго думала, что вы – люди!!! Ну, не бойтесь, не бойтесь же! Танцуем, я разрешаю!!!
Слезы текли по ее щекам, она смахивала их окровавленной рукой, и скоро все лицо ее окрасилось в грязно-красный цвет. Рита ожесточенно била ногами деревянные доски и размахивала очками. Толпа людей колыхнулась в ее сторону, все так же напряженно глядя перед собой, сделала шаг, другой. Крик Риты оборвался. Она замерла, увидя эту ровную безжизненную стену, идущую на нее, и расхохоталась.
- Уроды, Господи... Волосатые уроды... – шептала она сквозь слезы, шатаясь и отступая назад. Ноги ее потеряли опору, и она рухнула в вырытую яму.
Застывшие солдаты вновь грянули похоронный марш. Люди встали по краям ямы, и кто-то, нагнувшись, первый бросил в нее ком слипшейся грязи. Рита села в могиле под летящими в нее горстями земли и устало сказала:
- Давайте. Давайте быстрее.
И надела черные очки Мака, которые все это время судорожно сжимала в руке.
И сразу что-то изменилось. Движущиеся люди застыли, словно кто-то сказал им "Замри!", похоронный марш оборвался, споткнувшись на очередной ноте, с неба хлынул холодный осенний дождь, и знакомый голос произнес где-то сверху:
- Успел. Давай руку.
Рита подняла голову и увидела Яна.
- Давай руку, – повторил он и, крепко взяв ее за окровавленную кисть, вытащил из могилы. – Пошли. Быстрее
- Зачем? – невнятно спросила Рита.
Ян сорвал с ее лица очки и швырнул их в яму.
- Дурочка. Пошли.
Он крепко держал ее за руку, и Рита послушно зашагала вслед за ним по раскисшей грязи, подставляя грязное лицо холодным струям дождя.
Они выбрались с кладбища и пошли по широкой асфальтовой дороге.
- Подожди, – сказала Рита. – Я не могу больше. Я устала.
Она рухнула на дорогу, прямо в лужу, и теперь смотрела в небо серыми больными глазами:
- Я не могу больше...
- Ты ошибаешься, – просто сказал Ян. – Все только начинается.
- Что?! – страшно засмеялась Рита. – Все уже кончилось, кончилось давно. Вся наша жизнь – обочина! Обочина этой сумасшедшей дороги! Этой серой асфальтовой ленты! И никому до сих пор не удалось выбраться из нее! Никому!!!
- Ты просто не знаешь их. Их не так уж мало. Просто это редко удается в одиночку. Многие ломаются, многих калечат, а кто-то просто никогда и не хотел... – сказал Ян и, нагнувшись, легко поднял ее. – Пойдем. У нас мало времени.
- Что это было? – спросила Рита, немного ожив под струями дождя.
- Фарс. Для избранных, – отозвался Ян и быстро взглянул на нее. – Если бы я опоздал, тебя закопали бы.
- Я знаю. Я очень этого хотела.
- Нет, – сказал Ян. – Это слишком просто.
- Ты ошибаешься, – устало выговорила Рита. – Я давно уже сломалась. И если бы это жалкое подобие человека сегодня закопали, никому не стало бы хуже.
- В этой жизни я не ошибаюсь, – улыбнулся Ян. – Ты ведь все еще веришь, что автобус придет. Этого в тебе не убили.
- Верю, – подумав, выдохнула Рита и заплакала.
Ян шел рядом, шлепая босыми ногами по холодным лужам.
- На сколько у тебя пропуск? – неожиданно спросил он.
- На двадцать четыре часа. Максимальный, – уточнила Рита и подняла глаза. – А что?
Вдруг вздрогнула и задрожала, замотав головой:
- Я не хочу обратно! Не хочу, не хочу!!!
- Тс, тише, – прижал ее к себе Ян. – Успокойся. Я спрячу тебя. Только.. – он замялся и посмотрел на ее руки – Этого здесь нельзя. Иначе найдут.
Глаза Риты потемнели:
- Я не выдержу.
- Выдержишь, – твердо сказал Ян. – Иначе найдут.
По пространству огромной многокомнатной квартиры гулял ветер. Было сыро, пахло мокрой известкой и чем-то еще, гниющим и нежилым. Рита сидела в углу. Ее знобило. Больную кисть, обмотанную белой тряпкой, она держала на коленях, прижимая к груди, словно баюкая уснувшего ребенка. Где-то далеко на кухне звучали голоса и слышалось звяканье ложек о стаканы.
Комнатка была заставлена свернутыми в трубы огромными холстами. За спиной Риты на стене висел холст, где кто-то маслом нарисовал белую безглазую фигуру с четким пятном вместо лица. Раздались быстрые шаги, и в комнату вошел Ян, неся в вытянутой руке стакан с чаем.
- Чай будешь? – улыбнулся он.
Рита кивнула и протянула дрожащую руку.
- Ты совсем замерзла, – коснулся Ян ее холодных пальцев и поставил стакан на пол. – Подожди.
Он вытащил откуда-то из кучи тряпья старый свитер и осторожно, стараясь не задеть больную руку, надел его на Риту. Рита слабо улыбнулась и подняла стакан.
- Тебя уже ищут, – сказал Ян.
Рита вздрогнула:
- Они знают, где я?
- Нет, – уверенно мотнул головой Ян. – Им тебя не найти.
- Откуда ты знаешь?
- Срок твоего пребывания здесь истек. Они ищут тебя там, наверху, среди масок. До нас им пока не добраться. Мы хорошо прячемся.
- А похороны... Что это? – почти шепотом спросила Рита, вновь остро переживая тот ужас.
- Представление. Всего-навсего. Для того чтобы оставили нас в покое. Но если бы я не успел, тебя бы закопали. Это слишком серьезно. Нельзя рисковать всеми живыми... У нас здесь свой мир, и никто чужой никогда сюда не войдет. Никто оттуда. Только живые.
- Живые?
- Верящие. Поэтому ты здесь.
- Мак в очередной раз проверил меня? – больше себе сказала Рита.
- Да, – кивнул Ян. – И убедился в том, что знал. Теперь он ищет тебя.
- Я не хочу, не хочу... – исступленно зашептала Рита и прижалась лбом к щеке Яна. – Ты же поможешь мне! Ты не отпустишь меня! Сколько можно умирать! Я не хочу больше!
Ян погладил ее спутанные волосы и шепнул в них:
- Успокойся. Все будет хорошо. Только выдержи.
Рита снова вздрогнула:
- Я боюсь. Это сильнее меня.
- Нет, – уверенно сказал Ян. – Иначе тебя бы здесь не было.
Он взял из ее руки пустой стакан и поднялся, виновато улыбнувшись:
- Меня там ждут. Может... пойдем вместе?
- Нет, – отчаянно замотала головой Рита. – Не сейчас. Потом. Я посижу.
- Здесь холодно. Я укрою тебя.
Ян достал старое, прожженное в нескольких местах одеяло и укутал Риту, подоткнув его со всех сторон:
- Я на кухне. Будет плохо – позови. Обещаешь?
Рита кивнула и закрыла обведенные синевой глаза. Губы Яна легко коснулись ее лба, и шаги его затихли где-то за пределами комнаты. Рита, дрожа, сжимала колени, чувствуя где-то рядом боль. Такую зловещую и знакомую.
- Я выдержу, – твердила она про себя, сжимая зубы, вспоминая лицо и зеленые глаза Яна. – Я выдержу, иначе найдут.
... Корежило и трясло. Отпускало на мгновенье, белые губы жадно ловили холодный воздух, торопясь и захлебываясь, и все начиналось сначала. Рита выла тихонько, сбивая ногами одеяло, стучась холодным лбом в холщовую стену с нелепой безглазой фигурой, вцеплялась зубами в бинт на руке, вновь насквозь пропитанный кровью. На кухне кто-то мыл стаканы.
... Улыбающееся лицо движется все ближе, ближе, ближе... Глаза в глаза...
- Дик, – простонала Рита. – Куда ты? – Не уходи...
Крестик на прокушенной шее медленно, как маятник, из стороны в сторону... Дальше, ближе... Дальше, бли... Резкая боль и кровь из лопнувших губ на грудь, на шею, на старый свитер Яна...
- Зеркало, зеркало, зеркала... – бессвязный лепет, прерываемый стонами и нечеловеческим воем. – Дорога... кошка на обочине... День убивает... убил всех...
Взлетает вверх рука, прикрывая растрепанные волосы:
- Не бросайте! Не бросайте! Я не хочу! Я – живая!!!
Золотая улыбка Мака:
- Не все так просто, девочка... Ты так ничего и не поняла...
- Не хочу, не хочу больше... Не могу...
Комок в горле, слезы в больных глазах... Запах травы. Щекочет ноздри, заползает в голову. Дрожащие руки тянутся жадно:
- Дик, дай... дай...
Черные очки Мака:
- Ты поняла меня, девочка?
Судорожные движенья головой:
- Да, да, да, да... Дай, Мак...
Тихий смех в ответ. Холодно. Боже, как холодно... Свеча перед зеркалом... Там, в глубине, чье-то лицо... Кто ты? Кто ты? Кто?!! Сэр, не молчи!!! Собаки, терзающие лежащее тело...
- Нет! Нет! Нет!!!
Крик несется, безумный и безудержный. Рита пятится в угол, загораживая окровавленной рукой глаза, нащупывает второй что-то и тянет, тянет изо всех сил... Спрятаться, закрыться, чем угодно... Падает скрученный холст. Поднимается пыль над бесконечной дорогой... Кружит, смеется... Какое яркое солнце! Болят глаза... Рука в черном рукаве – в пальцах черные очки: возьми... Гадливо: "Нет, нет!" Ноги упираются в угол, дальше, дальше... Спина вжимается в белую безжизненную фигуру на холсте. Фигура оборачивается, смеется, тянет руки... Нет лица – на сером пятне головы черные очки и кровь из прокушенного горла... Дым сигареты в глаза, огонек ближе, ближе... Дрогнула рука – от ожога ровный круг...
- Мне – максимальный.
Пальцы девушки впиваются в рукав ее спутника, синеют, растут... На спутанные волосы сверху комья земли... Жалкое поскуливание:
- Не надо... не надо...
Неулыбчивые, недетские глаза девочки светятся злобным торжеством. Ленка в петле... Обломки дома падают медленно, тихо кружась... Пыль над бесконечной дорогой... Тонкая рука в кожаном браслете протягивает сумку. Золотая улыбка Мака: дошла? Пальцы жадно вцепляются в кожу сумки, рвут застежку...
- Не могу, не могу больше... – лихорадочно набирают шприц. Глаза завороженно смотрят. Капля на кончике иглы... В ней – жизнь... Быстро закатывается рукав. Язвы на сгибе руки чмокают жадно. Игла касается кожи. Вот оно, ну!!! Полкубика в вене. Дикий вопль Яна:
- Что ты делаешь?!! Там воздух!!!
И пустой шприц отлетает к стене, разбиваясь на осколки, разваливаясь на детали, жалобно звякая...
... Закрываются глаза, и приходит ночь...
Главная площадь города пуста и безжизненна. Еще не взошло солнце, но в воздухе пахнет свежестью раннего-раннего утра.
Все горожане спят и видят сны, бесцветные и плоские. Бетонная громада автобуса-памятника медленно трогается с места. Колеса, разрывая на куски асфальт, становятся резиновыми и упругими. Звенят, выпадая, стекла в салоне, пахнет бензином и чем-то еще – непривычным и резким, не бывшим никогда ранее на этой площади, в этом городе, на этой земле... Ошалевшую фигуру черного сторожа вдавливает в пыль бетонный монстр. Автобус долго раскачивается, словно только что проснувшееся тяжелое животное, потом раздается гудок – длинный, протяжный. Из близлежащих домов выглядывают потревоженные жители, и лица их вытягиваются, перекашиваются в крике. Со всех сторон бегут черные, но автобус уже трогается, подминая колесами всех не успевших отскочить, медленно едет к тому месту, где была некогда будка-ожидалка, жестяная остановка с потерявшим цвет указателем. Двери медленно открываются, и высокий парень с гитарой ловко впрыгивает внутрь и, положив гитару на сиденье, оборачивается, улыбаясь:
- Ну что же ты стоишь? Едем!
Он протягивает руку, и Рита недоверчиво, осторожно поднимает свою.
- Быстрее, – торопит Ян. – Только мы успели! Быстрее!
Где-то за спиной тяжелое дыхание Мака. Рита, решившись, подает руку и мгновенно оказывается в салоне. Двери закрываются резко, словно только этого и ждали. Автобус трогается. Ян трясет Риту за плечи и в глазах его слезы:
- Мы успели! Мы дождались, понимаешь?!
Рита кивает, все еще не веря, но автобус набирает ход. Рита смотрит в окно на остающийся город, машинально садится на одно из сидений и, ощутив настоящую тряску езды по не очень ровной дороге, молча плачет.
- Все будет хорошо, – улыбается Ян. – Теперь все будет хорошо.
И звучит странная музыка, похожая на церковную, и словно кто-то рядом или в ней самой бубнит молитву, заунывно и привычно. Тонкая рука, дрожа, зажигает свечу и ставит ее к остальным, дотлевающим и еще горящим... Язычок пламени вздрагивает, но горит, горит... Тихо плавится воск...
Они метались с квартиры на квартиру, жили у родителей и друзей, и было хорошо и плохо одновременно. Боль заглядывала к ней, как к давней хорошей знакомой.
- Я не могу, – однажды пожаловалась она, когда они сидели на кухне и пили чай. – Я не думала, что обрести себя здесь это так тяжело и сложно...
- Терпи, – философски заметила Боль (сказать по секрету, она давно поняла, что Боль – лучший философ из всех ею виденных и прочитанных). – Иначе утянет туда.
- Может, так будет лучше? – вслух подумала она и тут же встряхнула головой. – Нет, наверно, нет...
- Тебе все еще хочется жить там? – спросила Боль.
- Иногда, – призналась она. – Когда очень плохо.
- Тогда вернись, – посоветовала Боль. – Вернись, чтобы все, наконец, решить и выбрать. Ты просто не сможешь так дальше.
И она поняла, что Боль, как всегда, права. Для того чтобы жить дальше, нужно выбрать свой мир. Тот, один-единственный, в котором она и будет настоящая.
- Пожелай мне удачи, – попросила она.
- Удачи, – серьезно сказала Боль.
Была весна, и ее снова здесь не стало. Не стало надолго.
МЕСТО – ВРЕМЯ – ТРАНЗИТ
- Скорый поезд Владивосток – Москва с третьего пути отправляется... Внимание, пассажиры! Скорый поезд Владивосток – Москва с третьего пути отправляется, – надтреснутым голосом вещал громкоговоритель на полуосыпавшейся стене грязно-зеленого цвета. Маленький зальчик провинциального вокзала был почти пуст, дремали люди на лавочках, да пара бабушек, зорко, недоверчиво охраняла свои узлы и корзины. Девушка сидела на грязном подоконнике, облокотившись на небольшой кожаный рюкзачок, и смотрела в окно на освещенные ночными фонарями железнодорожные пути.
Они являли собой нечто единое – обшарпанный вокзальчик, существующий вечно, и девушка, вросшая в его подоконник, как неотъемлемая его часть, сродни громкоговорителю, заплеванным плитам пола и грязным стеклам с разводами.
Мерное бурчание, сопение и шипение вокзальчика нарушил резкий, громкий звук чего-то неожиданно упавшего и покатившегося. Девушка вздрогнула и оторвала взгляд от окна. У входа в зал, стоя на коленях, под сверлящими взорами напряженных старушек, собирал раскатившиеся краски невысокий человек в черных джинсах, со светлыми волосами, стянутыми в хвост черной резинкой. Он сложил все краски в коробку, близоруко огляделся по сторонам, на пару секунд задержал взгляд на подоконнике и торопливо направился к девушке.
- Привет, – чуть запыхавшись, произнес он и протянул коробку с красками. – Подержи, пожалуйста, я картины принесу.
Девушка молча кивнула, не удивляясь, и взяла коробку.
Минут через пять человек вернулся, волоча обмотанный тряпицами и перевязанный веревками крест-накрест большой прямоугольник. Он прислонил его к стене у подоконника и облегченно выдохнул:
- Все, спасибо.
- Садись, – предложила девушка и подвинулась, освобождая место.
Человек уселся на подоконник и вытер потный лоб ладонью, измазанной в краске.
- Ты кто? – спросила девушка.
Человек улыбнулся:
- Вольный художник.
- Это я поняла. Я не о том. Ты кто?
- Дан, – сказал человек.
Девушка кивнула:
- Богом? Или...
- Богом, – посерьезнел тот.
- Ты в этом уверен?
- Давно.
Девушка кивнула снова:
- Тогда привет. Я – Мисс.
- Всегда? – спросил Дан.
- Сегодня.
- Что ты делаешь здесь?
- Прячусь. Или убегаю. Не знаю, как точнее.
- Тогда нам по дороге.