11.
Я принял решение. Было около шести вечера. Я отправился в дом к некоему нотариусу и велел составить дарственную запись, по которой Мариане переходило все мое состояние, все мое имущество - в качестве свадебного дара, чтоб в мое отсутствие она могла распоряжаться им как владелица и сеньора. Нотариус позволил себе выразить сомнения: не чрезмерна ли общая стоимость дарения, и уведомил меня, что, как правило, мужья не отписывают супругам всего, чем владеют. Я сослался на какие - то причины, которые если и не убедили его, то заставили примолкнуть. Справив нужные бумаги, я вернулся домой. И тотчас написал Командору, приглашая его к себе на десять вечера. Затем пошел к Мариане, которую не видел весь тот день. Она была у себя, стояла на коленях перед Распятием и, судя по всему, молилась. Услыхав мои шаги, она оглянулась, поспешно поднялась и побежала мне навстречу: на груди ее был приколот букетик тубероз.
- Чем ты занималась?
- Молилась. Раньше мне на это недоставало времени.
- Тебе нравится молиться?
- Конечно. С сегодняшнего дня. Ведь раньше…
- Забудь это "раньше", забудь себя прежнюю, теперь ты - другая. Я взглянул на ее новый наряд, на красиво уложенные волосы.
Запах тубероз горячил мне кровь и словно подталкивал к Мариане, но я уже дал себе слово не понуждать ее больше грешить.
- Да, кажусь - то я другой…
- Ты и есть другая, а станешь и вовсе непохожей на себя прежнюю. Я решил жениться на тебе, Мариана!
Она печально улыбнулась и положила голову мне на грудь.
- Не смейтесь надо мной, сеньор.
Я взял ее за плечи и, чуть отстранив от себя, посмотрел ей в глаза.
- Мы скоро обвенчаемся, Мариана, нынче же ночью. Здесь, в моем доме. Я прикинусь умирающим, чтобы священник мог выполнить все, что положено, укоротив обряд.
- Значит, обманом?
- Да, но это обман дозволительный. Только так и можно обвенчаться, когда время не терпит.
Мариана опустила голову.
- Я грешница.
- Но я ведь не собираюсь умирать немедленно, ты еще успеешь исповедоваться.
Она обняла меня, обливаясь слезами.
- Для чего вам это, сеньор?
- Ты того стоишь.
- Не могу уразуметь. Я - продажная женщина. Благородным господам на таких жениться не пристало. Что скажут люди?
- Люди поймут, что душа у тебя чистая и что сердце твое способно на самую великую любовь.
Она улыбнулась.
- Это да. Я готова умереть за вас.
Я поцеловал ее.
- Вот уж в чем нет нужды. Хватит того, что ты окажешь мне честь выйдя за меня замуж.
Она расхохоталась.
- Честь? Я - вам?
Из глаз ее исчезла печаль, исчез страх. Они сверкали новым, счастливым светом.
- А теперь подготовься как следует. Мне нужно отлучиться. Но я скоро вернусь. На сей раз, и вправду, скоро.
Уже успели спуститься мягкие и золотистые сумерки, пропитанные дразнящими ароматами. Я направился к адвокату, который занимался делами моего отца. Он удивился, увидав меня, провел в кабинет и предложил чего - нибудь выпить. Я объяснил ему цель своего визита.
- В ближайшие дни я убью одного человека. Да не удивляйтесь так, не пугайтесь! Я - не убийца и сделаю это не ради куража, я человек чести, и должен кровью смыть оскорбление. Ведь это так называется? Кровью смыть оскорбление - на дуэли. Но есть у меня опасения, что судьи не сочтут дуэль законным способом отправить подлеца в ад. Они похлопочут о том, чтобы наложить руку на мое добро, и я бы не слишком о том горевал, если бы речь шла только о моем богатстве; но вчера я все передал во владение женщине, на которой сегодня же ночью намерен жениться…
Адвокат вытаращил глаза и изобразил на лице испуг и изумление.
- …на которой сегодня же ночью намерен жениться. И мне нужно устроить так, чтобы никто не посмел коснуться ни этой женщины, ни ее имения. - Я положил на стол кошель, полный дукатов. - Взгляните, хватит ли тут на оплату ваших трудов? Да напишите расписку, где будет указана сумма вознаграждения и за какую услугу оно вам вручено.
Дрожащей рукой адвокат отыскал бумагу и перо.
- А вы, Дон Хуан? Что станется с вами? Вам грозит тюрьма?
- Я уеду, только и всего. Может, найду убежище. Пока не решил.
Он написал расписку и протянул ее мне.
- Извольте получить. Но зачем?..
- Вы ловкий и опытный адвокат. Вы должны убедить судей, что из состояния моей супруги лично мне не принадлежит ни сентимо, что все, чем владеет она, принадлежало ей до вступления в брак, как то и следует из бумаги, подписанной сегодня. И потому она не должна отвечать материально за мои деяния. Вот ваша задача. - Я поднялся. - Вы могли бы поручиться, что все решится должным образом?
Он тоже поднялся.
- Я лучший адвокат в Севилье. - Он проводил меня до передней. И по дороге еще раз попытался образумить, заставить все хорошенько взвесить.
Я вернулся домой. Лепорелло был уже там. Командор принял мое приглашение.
- А теперь узнай, где живет приходской священник и в котором часу он отходит ко сну.
12.
В половине десятого я еще был полон сомнений. Меня без видимой причины преследовал страх, непрошеный, как чих: не выбрал ли я заведомо ложный путь, не впутываюсь ли в скверное приключение, из коего не найдется достойного выхода? Я вспоминал недавние события, и теперь многое показалось мне нереальным, словно речь шла о фарсе, и действие развивалось в специально подготовленных для меня декорациях, в театре, где актеры знали и свою роль, и мою, а мне в комедии досталась роль простака. И я уже был готов пойти на попятный. Внутренние голоса называли меня дураком и наущали послать все к черту, воспользоваться визитом Командора и просить у него руки его дочери, и жениться на ней, как велит Господь. Подобные образы преследовали меня так неотвязно, что я задался вопросом, не Бог ли мне их посылает - в последней, полной любви попытке охранить меня. Я был польщен таким вниманием, такой приязнью Создателя. Но я задался и другим вопросом - уже из привычки к диалектическому анализу: а не дьявол ли мне их внушал? И это меня спасло, ибо я тотчас сообразил: Бог никогда не посоветовал бы мне жениться на Эльвире, ведь она была отнюдь не той женщиной, которая может направить мужчину на благую стезю. Дьяволово коварство привело меня в бешенство: подлое искушение добродетелью, соблазн вроде бы христианской жизнью, хотя в нее вкрапливалось великое множество ничтожных на первый взгляд мелочей - из тех, что как раз и способны завести всякого в преисподнюю, правда безрадостно, бесславно. Теперь я пришел к убеждению, что грешники, подобные мне, приносят лукавому только лишние хлопоты, ведь ему приходится с нами много возиться, мы вечно преподносим ему неожиданности, в любой момент можем поворотить все с ног на голову и ринуться в объятия Господа; потому - то дьявол всегда и отдавал предпочтение людям посредственным с их блеклыми грехами, тем, кто полагают себя вполне хорошими и не сомневаются, что попадут в рай, а оттого всю жизнь мучают окружающих своей несносной добродетелью. Но в тот миг, в миг колебаний, я еще до этого не додумался, Нет, сомнения мои были иного рода: мне казалось, что достойней принести покаяние, чем жениться на Эльвире. Может, так хоть ей удастся спасти душу, а ежели она станет моей супругой, мы оба неотвратно погубим себя.
Вот о чем размышлял я, ожидая Командора, в этот жаркий, непостижимый, пропитанный ароматами вечер, когда прикосновение ветерка к щеке напоминает женскую ласку. Какой поразительный отклик нашла во мне севильская ночь! Как остро, всем существом своим принимал я ее! Как успокаивала она меня, ублажала, какую будила жажду жизни! Да, я всегда сражался со своим чувственным телом, как святые боролись со своими. Тело мое влекло меня к супружеству и, скорей всего, из - за него я бы попал в Чистилище, ведь Чистилище уготовано Богом для посредственностей.
Командор влетел вихрем.
- С тобой что - то случилось?
Мы находились в патио. Клок лунного света падал на выбеленную стену, сзади темнели острые верхушки кипарисов, много ниже - апельсиновые деревья, еще ниже - цветы.
- Меня напугало твое письмо, - промолвил он.
- Право, нет повода для тревоги. Я послал за вами, потому что почитаю своим другом, и в решающий час, к каковому я теперь подступаю, не могу обойтись без вас. Я намерен жениться.
Он окаменел. В тот миг лицо его как никогда показалось мне сделанным из папье - маше и раскрашенным грубыми мазками - как у большеголовых карнавальных великанов.
- Что? - голос его дрогнул.
- Я намерен жениться - ровно через полчаса, и прошу вас быть при сем свидетелем.
Рука дона Гонсало нащупала спинку стула и стиснула ее. Другой рукой он отер пот со лба.
- Ты собираешься жениться, - громыхнул он. - Но на ком? Ведь ты никого не знаешь в Севилье.
- Я собираюсь жениться на Мариане.
Дон Гонсало сел. Он наморщил лоб, потом густые брови его поползли вверх.
- Я такой не знаю.
- Знаете. Это та потаскуха, что прошлой ночью в "Эританье"…
- Потас…
Он вдруг расхохотался, расхохотался оглушающим, громоподобным смехом, долгим, как шум речного потока. И все его тело тоже смеялось - огромное брюхо, здоровенные ручищи. Он смеялся, словно был землей, раздираемой землетрясением, и казалось, он сам вот - вот распадется на куски от смеха. И мне страшно захотелось наброситься на него - и дубасить, дубасить, разбить в кровь нос, а потом сунуть Командора в фонтан и посмотреть на него такого - жалкого и мокрого.
- Над чем вы так смеетесь, Командор? - спросил я самым вкрадчивым голосом.
Дон Гонсало начал приходить в себя. Еще дрожали его второй подбородок и загривок, но слова уже звучали отчетливо.
- В порядке ли у тебя голова? Ты не перегрелся на солнышке и мозги у тебя не расплавились? Солнце - то в Севилье, говорят, такое…
- Я в самом здравом уме.
- Тогда я тебя не понимаю. Вчера, в моем доме, ты выглядел юношей вполне разумным, и никто бы не вывел из твоих слов, что ты вздумаешь совершить такую глупость. Мало того, ведь мы договорились в одну из ближайших ночей…
- Отложим разговор на эту тему. Да, еще пару дней тому назад я не помышлял о женитьбе, но вышло вот что: ко мне явился дон Мигель Маньяра, человек святой, как вам известно.
- И дон Мигель надоумил тебя жениться на этой?..
- Дон Мигель ее не знает. Дон Мигель не знает и того, что я потерял невинность в объятиях Марианы. Дону Мигелю сообщили, что я пустился во все тяжкие, и он пришел наставить меня на путь истинный. И преуспел. Знали бы вы, как красноречиво он говорит, как ярко живописует муки адовы! А руки, его руки? Они такие ползучие, так шевелятся… Словно дьявольские крючья, готовые впиться в тело грешника!
Командор постепенно успокаивался, теперь он смотрел на меня с хитрой улыбкой.
- Его слова дошли до моего сердца, поймете ли вы меня? - продолжал я. - Меня вдруг обуял ужас. И с тех пор я обдумываю, как бы мне искупить грех перед Господом нашим.
- Но, мальчик мой, довольно покаяться - и все в порядке. Хороши бы мы были, вздумай жениться всякий раз, как…
- Нет, одного покаяния мало. Я исповедался, но, кроме того, открыл душу Господу, воззвал к нему смиренно, молил дать сил, чтобы избрать стезю добродетели и больше не сворачивать с нее. И тогда Господь сказал мне прямо и ясно…
- Господь? Ты сам слыхал? - Выражение его лица было красноречивей слов: уж кто кто, а он в чудеса не верил.
- Слыхал, как и должно слышать подобные вещи: словно в душе моей зародилась некая мысль - мысль, которая иным путем никогда не явилась бы ко мне. Мысль была вполне логичной и согласной с тем, к чему я и сам, своим умом, мог бы прийти, не будь мой рассудок помрачен. Ведь всякий, кто находится в здравом уме, поймет, Командор…
Он откинулся назад, к спинке стула, и взглянул на меня с любопытством.
- Всякий? Ну - ка, продолжай!
Он потирал руки.
- Давайте взглянем на проблему как на силлогизм, Предположим, некий распутный мужчина соблазняет невинную девицу. Разве он не обязан, как того требуют мораль и обычаи, жениться на ней?
Командор обхватил свое пузо руками, словно стараясь помешать раскатам хохота снова посыпаться из этого мешка.
- Да, кабальеро так и обязан поступить.
- Пойдем дальше, Командор. Предположим, что у вас есть дочь и я ее соблазнил. Разве вы не потребовали бы от меня?..
Лицо его помрачнело, глаза запылали гневом. Он отнял руки от брюха, и поднес кулаки мне к лицу.
- Нет, такого мы предполагать не станем, никогда, потому что мою дочь…
- А вам не приходит в голову, что батюшка мой, упокой Господь его душу, мог бы сказать обо мне то же самое?
- Будь твой батюшка на моем месте, он бы тебе задал трепку. Такому благородному человеку, как он, получить в невестки потаскуху! Да он в гробу перевернется от негодования!
- Напротив, думаю, мой отец порадовался бы такому решению. Он уже переступил порог Истины, он знает, как говорил мне Маньяра, что всякий раз, когда соединяются мужчина и женщина, Сердце Господне либо огорчается, либо ликует - в зависимости от того, согрешают они или нет. Мой батюшка уже познал, что соединение мужчины и женщины запечатлевается навеки. Значит, ему известно, что, когда я сошелся минувшей ночью с Марианой, мы словно повенчались. И, вступив с ней в брак, я лишь подкреплю уже свершившееся.
Глаза Командора сузились, сделались похожими на точки.
- И таким образом ты восстановишь утерянную честь, так? Честь, утерянную в объятиях гулящей девки?
- Именно так.
- И на голове твоей вырастут рога, огромные, как церковные башни, самые разные - как у быка, как у оленя, у газели, даже как у улитки - на любой вкус. Все рога мира на голове Дон Хуана Тенорио, потомка самого знатного рода в Севилье… если не считать моего.
- Вы позволяете себе рассуждать слишком фривольно, Командор. А вы веруете в Бога?
Он одним прыжком вскочил на ноги.
- Как ты смеешь сомневаться?
- Да ведь вы рассуждаете не по - христиански. Что нам за дело до прошлой жизни Марианы, коли все грехи ее смыты покаянием?
- А что оно, покаяние это, смоет и память об ее теле у тех, кто ею попользовался? Ну - ка, сколько севильских молодцов, увидав тебя с Марианой, укажут на нее пальцем со словами: "А вот с этой я имел дело?"
- Зачем мне думать об этих несчастных? Пусть они сами позаботятся о своих душах. Главное, что Мариана силой покаяния очистилась, и теперь она для меня словно святой образ. Что касается ее чести… ей довольно будет чести, которой я с нею поделюсь. Ведь у меня чести столько, что хватит, чтобы облагородить целый полк шлюх.
Он молча поглядел на меня, потом пожал плечами и поднялся.
- Ладно. Хозяин - барин. Но учти, в Севилье с тобой здороваться перестанут. И на меня тут не расчитывай.
- А как же забавы, о которых вы вчера толковали?
Он уже успел повернуться ко мне спиной. И двинулся было к выходу. Но тут остановился и медленно оглянулся.
- Что ты хочешь сказать?
- Да вы же сами рассказывали мне о веселых ночах, о пирушках… Я бы хотел на них побывать, само собой, когда там не будет женщин, потому что я не собираюсь обманывать свою супругу, но вот карты и прочее… Тут греха нет, как я понимаю.
- Нет, милый мой, нет греха, раз уж не грех жениться на шлюхе! Только смотрят на это косо. Но ты готов совершить неслыханную глупость! И из твоих объяснений я понял, что разубеждать тебя проку мало. На том и покончим. Что касается пирушек…
Я перебил его.
- Только не нынче, понятно. Не гоже бросать жену в первую брачную ночь. А вот завтра…
- Так скоро?
- А почему бы и нет? Я надеюсь заиметь не менее дюжины детей, и хоть я богат, денег мне понадобится много. Вот я и думаю: легко заработать их игрой.
- Это точно! Конечно! Ты человек везучий и, сдается мне, станешь выигрывать. А если когда и проиграешь, назавтра наверстаешь упущенное. Игра закаляет характер. Но тебе - то будет проще. Ты так богат! С такими деньжищами можно проигрывать хоть год подряд. - Голос его сделался сладким, на устах снова заиграла хитрая улыбка. Он опустил руку мне на плечо. - Только послушайся моего совета, никому не болтай о своей женитьбе и уж тем более помалкивай о том, кого взял в жены. У людей много предрассудков… Держи это в секрете, хотя бы до поры до времени, ладно? А потом выход отыщется…
- Не могу выразить, как я вам благодарен!
Мы договорились встретиться завтра вечером, в половине одиннадцатого. Я проводил его до порога, потому что не сумел уговорить стать свидетелем на венчании: поступиться принципами он не мог. Я смотрел, как он удалялся, по - хозяйски, широкими шагами, словно улица принадлежала ему одному. И смех его будил ласточек под крышами.
- Господи, ведь я без всякого удовольствия отправлю его на тот свет, такие типы вызывают омерзение где угодно. Молю Тебя, дай ему время раскаяться в содеянных непотребствах.
Потом я сказал Лепорелло:
- Сейчас я лягу в постель. Пусть принесут одеяла и бульон погорячей. Когда увидишь, что с меня начал течь пот, словно я в агонии, беги за священником, да поскорей зови сюда - мол, надо обвенчать одну пару in articulo mortis.