- Дон Хуан Тенорио! Вот кого я рад видеть в своем доме! Только вас недоставало в этой славной компании. Все, кого вы тут видите, принадлежат к лучшим семьям Севильи: будущие гранды Испании, самые титулованные особы в Кастилии. Сегодня черед молодых. По средам и пятницам мы их сюда не допускаем, чтобы их отцы тоже могли немного поразвлечься.
- И мой отец был вашим клиентом по средам и пятницам?
- Ваш отец нет. Он был человеком строгих правил, как мне известно, старомодных взглядов. Но сегодня все переменилось, и люди в годах свыкаются с новшествами. Надо только соблюдать приличия… - Он забрал мою шляпу. - Если шпага вам мешает…
- Она не более чем для красоты.
- Многие оставляют шпаги при входе. Тогда, случись какая ссора, дело решается кулаками, а шпаги могли бы привести к нежелательным последствиям.
- Я никогда не ввязываюсь в ссоры. Зачем? Я человек покладистый. Тут к нам приблизился и Командор. Они принялись давать мне наставления: чтобы я не торопился вступать в игру, чтобы сперва походил да понаблюдал, как играют другие…
- Большой науки тут не требуется, зато нужно хладнокровие. Давай, поосмотрись, а коли желаешь выпить, дай знак. Заведение угощает за свой счет.
Игра шла за четырьмя - пятью столами, играли в карты и в кости. Многие просто глазели. Я скользнул к свободному месту и, не садясь, спросил:
- А я могу попросить карты?
Банкомет глянул на меня с усмешкой, игроки заулыбались, ротозеи громко расхохотались.
- Разумеется! Деньги при вас?
- Конечно.
Он принялся тасовать колоду. Я чувствовал, что за мной наблюдают, меня изучают, меня презирают. Я прикрыл карту рукой, в руке были зажаты деньги - моя ставка.
- Сколько вы ставите?
Я показал им дукат.
- Целиком?
- Что тут такого?
В глазах банкомета сверкнул алчный огонек. Остальные не отводили от монеты взгляда, словно больше ни на что в мире уже смотреть не могли, смотрели похотливей, чем смотрят на женщин.
- Взгляните на свою карту и объявляйте!
- А если я не стану на нее глядеть?
- Можете играть вслепую.
- Я играю вслепую.
- Это все равно что бросать деньги на ветер.
- Мне нравится бросать их.
Банкомет уже не смеялся. Он вытащил шестерку. Сгреб три хороших ставки и заплатил одну незначительную.
- Ну - ка, какая карта у вас?
- Откройте ее сами.
Он протянул дрожащую клешню, помедлил. Взглянул на меня.
- Открывайте же. Или я сделал что - то не так?
- Нет. Все так.
Он перевернул карту. Это была семерка. Я ощутил озноб.
- Я выиграл. Правда?
- Да, выиграли, - прохрипел он в ответ.
Он отсчитал столько серебряных монет, сколько соответствовало одному дукату.
- А золота у вас не имеется?
- Нет. Но какая разница?
- Тогда оставьте это себе. Я ненавижу серебро.
Банкомет, игроки и ротозеи проводили меня взглядами. Кто - то заметил:
- Он из тех, что вернулись из Перу.
Я сел в стороне и велел проходящему мимо слуге подать мне вина. Я строил из себя человека рассеянного, но сам внимательно следил за передвижениями в зале. Один из зрителей поспешил к Командору и к человеку в богатом платье и начал им что - то рассказывать, размахивая руками и поглядывая в мою сторону. Командор вроде бы успокаивал его. Человек в дорогом платье слушал с отсутствующим видом. Но после того как соглядатай отошел, он что - то сказал Командору, и дон Гонсало, заспешил ко мне.
- Что, мальчик мой? Скучаешь?
- Нет, выжидаю, пока прибудут серьезные люди. У этих юнцов маловато денег, чтоб играть со мной.
Он похлопал меня по левому плечу.
- Ах уж эта нынешняя молодежь!.. В мои времена мы были осмотрительней.
Я снова остался один. Машинально сунул руку в карман и пальцы мои нащупали там монету. Я вытащил ее и увидал, что это был серебряный реал Лепорелло. Я тотчас вспомнил его давешний совет: хранить его как талисман. Может, это и вправду талисман? На всякий случай мне следовало избавиться от него - хотя бы на время, пока не разрешится дело с Командором. Я сунул его в щель стола, и мне почудилось, что с плеч моих упал тяжкий груз, груз судьбы, которая мне, по чести говоря, не принадлежала.
Вскорости круг гостей полностью обновился. Двое слуг составили несколько столов вместе. Все стянулись к ним. Командор швырнул кошель с деньгами и произнес:
- Держу банк!
И сел. Ему принесли карты. Каждый доставал деньги и выкладывал перед собой кучкой. Я выбрал место напротив Командора и вытащил свои дукаты. Когда игроки увидали их, услыхали звон, воцарилось гробовое молчание - как в минуту опасности. Все глядели то на деньги, то на меня. Кто - то тихонько спросил:
- Откуда этот птенец?
- Тебе следует разменять несколько монет, - посоветовал мне Командор. - Не все же твои ставки будут по дукату.
И он пододвинул ко мне кучу денег. Мы совершили обмен. Мое золото выделялось своим блеском среди тусклого и грязного металла, составлявшего банк. Дон Гонсало отодвинул мои дукаты в сторону, словно это были белокурые и изнеженные барские дети, которых следовало оберегать от своры уличных мальчишек.
Командор раздал карты. Мне досталась пятерка. Я сделал скромную ставку. Потом попросил еще одну карту, и мне пришел конь. Другие делали ставки покрупнее. Командор проиграл какую - то мелочь и забрал по крупному. Передавая мне выигрыш, он улыбнулся.
Я украсил дукатом первый же выпавший мне валет. Были и другие валеты и высокие ставки. Некий тип с бледным лицом, скользкий, с волчьими зубами, показал семь с половиной. В банке - семь. Мой дукат отправился к зубастому типу. Я внимательно следил за Командором и углядел, что он вытаскивал карту из - за пазухи, прямо из - под креста. Я небрежно бросил на стол еще один дукат.
Так мы и продолжали, в полном молчании. Я снимал маленькие ставки и проигрывал крупные, как в общем - то и все остальные игроки, за исключением зубастого типа, перед которым уже выросла башенка из моих дукатов. Их было десять, сложенных очень ровно.
Разодетый сеньор стоял за его спиной, но достаточно близко от меня. Он видел и мои карты, и карты волка. Я приметил, что они с Командором обмениваются взглядами и подмигивают друг другу, и сообразил, что тот, кто выиграл мои дукаты, играл от заведения, а богато одетый сеньор выполнял роль сигнальщика. Но до остальных игроков ему дела не было, их манила куча моих дукатов.
Я спросил:
- А могу ли я быть банкометом?
Я услыхал смешки, увидал, как собравшиеся переглядывались и подталкивали друг друга локтями. Но Командор ответил мне очень серьезно:
- Конечно, мальчик мой, но только это, полагаю, опасно. Без нужного навыка можно и проиграть.
- А разве теперь я не проигрываю?
Командор передал мне колоду.
- Вот, возьми. Охота пуще неволи.
- Но разве вы отдали мне все?
Он взглянул на меня с изумлением.
- А ты никак желаешь получить и мои деньги?
- Нет. Мне, надеюсь, хватит своих. Но те карты, что вы держите в рукаве, под столом и за пазухой, - разве их вы мне отдавать не намерены?
Я сказал это с самым невинным видом. Рука моя указывала на командорский крест. Слова мои прозвучали громом среди ясного неба. Все повернулись к Командору, и кто - то выкрикнул:
- Объяснитесь, дон Гонсало!
Дон Гонсало откинулся назад, потом вскочил, опрокинув стул, и схватился за шпагу.
- Что ты несешь, мальчик мой? Ты обвиняешь меня в мошенничестве? Он смотрел на меня в ярости, словно пламя, полыхавшее в его взоре, должно было испепелить меня.
- Дон Хуан Тенорио шутит, - произнес разряженный сеньор; руки его мягко легли на мои плечи. - Он немедленно извинится, я уверен. В противном случае, что подумают эти господа?
Игроки поднялись со своих мест и стали требовать, чтобы Командор снял камзол и остался в одной рубашке. Тип с волчьими зубами собирал выигрыш и намеревался улизнуть. Откуда - то из темноты ко мне уже спешили два крепких молодца. Дон Гонсало продолжал осыпать меня бранью. Я смекнул, что не пройдет и пары минут, как со мной расправятся и что пора действовать. Руки разодетого сеньора на моих плечах делались все тяжелее, словно он хотел удержать меня на месте. Молодцы уже стояли возле него. Я метнулся под стол и приподнял его плечами: мои дукаты покатились на пол, перемешавшись с серебром Командора. Следом за деньгами вниз полетели канделябры. Началась суматоха, слышались крики и проклятия. Все устремились в погоню за деньгами и ползали по полу, стараясь ухватить побольше. Разодетый сеньор вопил: "Держи его!", и молодцы кинулись к двери, чтобы перегородить мне путь к отступлению. Я сумел выбраться из свалки, подхватил с пола канделябр и зажег свечу. Когда гости начали подниматься на ноги, набрав полные горсти моих дукатов, я уже успел перебежать в ту часть залы, где был устроен помост, со шпагой в одной руке и канделябром, поднятым над головой, - в другой.
- Командор - мошенник, - крикнул я. - Я хочу получить назад свои сто дукатов.
Разряженный кабальеро с улыбкой ступил вперед.
- Сеньор Тенорио, я готов простить вам ваши наглые выходки, учитывая вашу неопытность и свойственную вашим младым летам глупость. Возьмите вашу шляпу и ступайте вон.
- Я хочу получить назад свои сто дукатов. А эти господа должны потребовать свое. Всех нас обманули, кроме вон того - с длинными зубами.
Разодетый господин сделался серьезным.
- Не глупите, Дон Хуан, и убирайтесь, ежели не хотите, чтобы я приказал слугам вытолкать вас вон тумаками.
- Прежде я должен сразиться с Командором.
Ответ дона Гонсало прогремел под сводами, перекрывая собой прочий шум. Голос его был громозвучней самых буйных раскатов его недавнего хохота, и столь же оглушающим и нечеловеческим.
- Мне сражаться с тобой? Шпага моя может скреститься только со шпагой настоящего кабальеро, а не жалкого рогоносца! А вы, сеньоры, знайте: Дон Хуан Тенорио вчера женился на потаскухе. И у него хватило наглости просить меня быть при том свидетелем!
- Послушайте меня, Командор! - Не знаю, как мне это удалось, но голос мой прозвучал резко и повелительно. - Послушайте, что я скажу. Не вам поминать здесь рогоносцев, ведь и вы - из их славной армии. Женщина, которую вы держите в заперти у себя дома, та иудейка, с которой вы тайно обвенчаны, позапрошлую ночь провела со мною. А что касается вашей дочери…
Он издал истошный вопль и прыжком выскочил на середину комнаты, держа шпагу в руке.
- Ни слова о моей дочери, не то…
- …что касается вашей дочери, в которую вы, как выяснилось, влюблены, то я собираюсь проникнуть к ней в спальню нынче же ночью, после того как убью вас. И ключик уже у меня.
Он рычал и размахивал во все стороны шпагой. Его лицо, подобное маске, перекосилось, голос то становился визгливым, то завывал. Дон Гонсало повторял "Моя дочь!" во всех трагических регистрах.
- Я проколю тебя насквозь, как бурдюк с вином!
Я поставил канделябр и спрыгнул с помоста на пол.
- Советую вам, Командор, снять камзол. В нем вам будет неловко.
- Чтобы прикончить тебя, мне нет нужды…
Когда я приблизился, он переменил тактику - хохотал, делал обманные движения, ловко подпрыгивал на своих огромных ногах. Я рядом с ним казался мальчиком с пальчик, который крутится в ногах у великана.
Разряженный господин, высоко подняв руки, встал между нами.
- Прежде надо попытаться найти путь примирения. Командор был оскорблен дважды, и справедливость на его стороне. Но все мы знаем, что никто в Севилье не владеет шпагой лучше него. Он убьет вас, Дон Хуан, и будет жаль, если вы умрете таким молодым, хотя, несомненно, вы заслужили того, чтобы вам устроили хотя бы хорошенькую взбучку. Но я все же предлагаю вам: извинитесь перед Командором и оставьте ему те самые сто дукатов в счет материальной компенсации. Я уговорю Командора простить вас, и вы сможете убраться целым и невредимым. Но само собой, ноги вашей здесь больше никогда не будет.
- Сто дукатов! Кому могло прийти в голову, что я продам свою честь за столь нищенскую сумму? Мне нужна кровь, только кровь!
- Давайте сойдемся на двухстах, Командор. Дон Хуан Тенорио подпишет нам бумагу и мы положимся на его подпись.
Он повернулся ко мне.
- Вы согласны на двести?
- Нет.
Тогда он медленно приблизился ко мне и, смерив презрительным взглядом, спросил:
- Так чего же вы хотите, неразумный юнец?
- С вашего позволения, сразиться и с вами, когда я прикончу Командора.
Он пожал плечами. Потом повернулся к присутствующим.
- Вы будете свидетелями: я пытался уладить дело миром. Я умываю руки и за гибель его не отвечаю.
Командор продолжал скакать и вертеться, размахивая шпагой над моей головой и крича мне:
- Берегись! Смерть рогоносцам!
Нам освободили просторную площадку. У двери, схватившись за шпаги, встали все те же молодцы. Я обратился к хозяину дома:
- Я имею право потребовать, чтобы выход был свободен.
Он улыбнулся в ответ:
- Как вам угодно! Вы все равно минуете этот порог только ногами вперед…
- Давай, давай, мальчишка! Хватит разговоров!
- Снимите камзол, мой вам совет.
Мы скрестили шпаги. Дон Гонсало ураганом шел в атаку, и сначала я держал оборону. Но вскоре убедился, что он был ловок и силен, но хитрости ему недоставало. Сперва он попытался поразить меня в шею - я ускользнул от удара. Потом он нацелился мне в грудь - и попал в пустоту, под руку. Наконец он наметил для удара мой живот - я подпрыгнул и шпага ткнула в пространство между моими ногами. Тут силы дона Гонсало начали таять, и в глазах его забрезжило изумление. Он продолжал вопить и изрыгать угрозы, но голос его срывался, и он перешел в оборону, хотя я еще не начал атаковать.
Собравшиеся затаив дыхание следили за схваткой и хором выражали разочарование, когда удар не попадал в цель. Я успел бросить взгляд на зрителей, и ко мне подкатило ощущение опасности. Один из храбрецов прятал за обшлагом рукава кинжал. Разряженный кабальеро достал кружевной платок, и его украшенная изумрудами рука поигрывала этим платком. "Когда он взмахнет им, меня убьют", - подумалось мне. Это может случиться в любой миг, а ведь грудь у меня ничем не прикрыта.
Я сильным ударом выбил шпагу из рук дона Гонсало, и она отлетела к двери. Все взгляды устремились за ней. Я же левой рукой схватил табурет. Дон Гонсало упал на колени. Он утратил всю свою важность и тоненьким, стонущим голосом, похожим на выходящий из пузыря воздух, молил:
- Он убьет меня! На помощь! Ко мне! Он убьет меня! Разряженный господин махнул платком, и в воздухе мелькнул кинжал, направленный мне в сердце. Но преградой ему стало сиденье табурета, лезвие вознилось туда и застряло, мелко задрожав. Я рванул кинжал, глянул на него и быстро метнул в горло убийцы. Раздался крик, похожий на предсмертный хрип, и тело рухнуло. Дон Гонсало продолжал что - то жалобно выкрикивать, но уже совсем невнятно.
Разряженный господин поднял руку.
- Довольно, Дон Хуан! Забирайте свои дукаты, и покончим на этом.
- Нет уж, сперва я разделаюсь с Командором.
Я сильным толчком свалил Командора на землю и грубо поставил ногу ему на грудь, прямо на крест Калатравы, хотя, клянусь, безо всякого кощунственного умысла.
- Берите - ка снова шпагу, да глотните чего - нибудь прежде. В преисподней нет лимонада.
Разряженный сеньор собрался было приблизиться к нам. Он поднял обе руки над головой.
- Ну довольно, довольно же. Вы уж убили одного человека и унизили дона Гонсало. И мы теперь знаем, что вы отменно владеете шпагой. Неужто вам этого мало?
- Я должен убить его, - произнес я по слогам. - Он мне мерзок.
- Но вы понимаете, Дон Хуан, что о случившемся будет извещено правосудие?
- Пусть. Я буду уже далеко.
Он растерянно опустил руки.
- Что вы за человек, Дон Хуан?
- Я? Что угодно, но только не глупый юнец, не хвастливый форсун, за которого вы меня тут принимали.
Разряженный кабальеро улыбнулся и поклонился.
- Тысяча извинений, но меня дурно проинформировали.
- Вот за эту ошибку вам и придется скрестить со мной шпагу, когда я разделаюсь с доном Гонсало.
Он опять улыбнулся, но на сей раз в его улыбке мелькнуло что - то неожиданное, искра торжества. И глядел он в этот миг куда - то мимо меня, только вот задержал взгляд на мгновение дольше положенного. Я насторожился, обернулся и обнаружил, что Командор уже исчезает за дверью.
- Оставайтесь с моими дукатами! - крикнул я и бросился следом за ним. Дон Гонсало успел оторваться от меня. Когда ему отворяли уличную дверь, я только добрался до передней, за собой я слышал голоса и топот ног. Привратник хотел было преградить мне путь, но я отшвырнул его к стенке. Я выскочил на темную, уже совсем пустую улицу. Посмотрел в одну сторону, в другую.
- Направо, хозяин, скорей.
Тень Лепорелло чернела на фоне выбеленной стены.
- Позаботься о лошадях!
Я побежал. Обогнул угол и увидал дона Гонсало, который со всех ног мчался уже в самом конце улицы. Я крикнул: "Эй, вот он я!", и крик мой парализовал Командора. Когда я догнал его, он стоял, вжавшись в проем какой - то двери и молил о прощении. Я заставил его вытащить шпагу и снова принять бой. Мне было нелегко убивать его - внезапно сердце мое преисполнилось жалости, и я сражался не столько с доном Гонсало, сколько с собственными чувствами. Кажется, моя шпага попала под четвертое ребро слева. Он застонал, зашатался, дернулся и замер на земле, словно огромная поверженная статуя.
Его друзья уже показались в начале улицы. В руках у них были зажженные факелы, они взывали к правосудию.