Как в тот день, когда он вернулся в город, в котором вырос. Почему-то первым делом понадобилось зайти в школу. И стены там уже были чужими, и лица незнакомыми, и весь прилегающий район узнать уже стало невозможно. Но что-то тянуло именно туда - даже до родительского дома, который не видел те же двенадцать лет. Только походив по шумным коридорам, воссоздав в памяти занесенные временем лица и картины, он понял, что теперь его уже ничего здесь не держит, и ушел. Зачем нужно было начинать визит именно с этого здания, он так до конца и не осознал, хотя отдаленно догадывался. Но разбираться не стал. Лишь непроизвольно усмехнулся при виде боковой лестницы. Именно здесь все произошло. Пыль, лезущая в глаза, серая с выщерблинами бетонная плита, с размаху бьющая по щеке, потная рука на шее. И плавящая, разъедающая все тело незнакомая ненависть. Кровь. Своя ли, чужая ли - уже не важно. И испуганный, срывающийся голос директрисы: "Это неправильно… Неправильно! Он же… Дети так не дерутся!.."
А потом - глаза, много пар глаз. Они окружали его еще не один год. И в них всегда светились два чувства: страх и желание угодить. Он знал цену этим чувствам. Она была невысока - и все же гораздо выше, чем цена слов. Слова уже не стоили ничего. Слова были средством, которое каждый использовал для своей выгоды. Тогда и поселилось в нем презрение к этим глазам и их обладателям. Оно уверенно существовало год за годом, пока во взрослой жизни не ушло куда-то очень далеко вглубь, оставив вместо себя холодный цинизм.
Лишь какой-то десяток раз за время своего существования это презрение в неожиданно простых ситуациях бледнело, размякало и вдруг пропадало совсем. Вместо него приходила непонятная теплота и сочувствие черт знает к кому. И в эти редкие моменты он был готов заплакать от бьющих внутри, словно дикий океанский прибой, чувств. И тогда казалось, что мир наполнен не только людьми, у которых в глазах живут страх и подобострастие. Словно растрескавшаяся на солнце земля зацветала на глазах, и возникали на ней из ниоткуда настоящие люди и настоящие чувства. И такие слова, как "дружба" и "любовь", "надежность" и "доверие", не были больше пустыми звуками, придуманными хитрыми людьми для околпачивания наивных простаков. Так было и в тот звездный вечер. Но такие моменты случались редко, очень редко. И рано или поздно момент проходил, все слова вновь превращались в сухую шелуху и глубокое презрение вновь затопляло душу. А потом они исчезли совсем. А мир, полный шелестящих, словно прошлогодние листья, слов и бегающих глаз остался.
Он открыл дверь и шагнул через порог. Никого. Кии, выстроившиеся в ряд, словно винтовки, аккуратный пестрый треугольник шаров на столе, чей-то джемпер на кресле. Просто комната для невинных игр. Но совсем недавно в ней происходила другая игра. Странная, грозная и в то же время нелепая игра, в которую люди играют бессчетные тысячи лет. Два человека вошли сюда. Два ничем друг другу не обязанных, ничего особо друг для друга не значащих человека. Каждый со своими желаниями, мыслями и мечтами. А вышел отсюда только один. Второй, покидая эту комнату, человеком уже не был. Теперь он был подчинившимся, он был раздавленным, он был уничтоженным. Он был рабом. Его желания стали неважными рядом с желаниями его повелителя. Его собственные мысли уступили место потугам угадать мысли повелителя. И его мечты исчезли навсегда. Отныне по-настоящему он мог мечтать только об одном - о жизни без повелителя.
В этой ничем не примечательной комнате из двух людей возникли Повелитель и Раб. Каждый занял свое место точно так же, как многие-многие люди до них. И пусть от этих двух слов веет мрачной стариной, и пусть современное общество беспечно называет эти понятия пережитками древности, ничто не изменилось так мало до наших дней, чем эти две роли. Само отрицание этих слов - не более чем успешная попытка нынешних повелителей отвлечь от своих целей внимание будущих рабов.
Так было, так есть и так будет. Там, где есть два человека, рано или поздно возникнет борьба за власть. Там, где есть борьба за власть рано или поздно возникнут повелитель и раб. Он вдруг осознал это с пронизывающей ясностью. Ты можешь жить долгие годы, не подозревая об этом. Но однажды ты войдешь в такую комнату. И в ней станешь повелителем или рабом. Середины не дано. И выбор можно сделать лишь один раз. Став рабом, ты останешься им, даже если твой повелитель умрет. Став повелителем, ты останешься им, даже когда твой раб падет. И если у тебя есть повелитель, то, даже заимев своих рабов, ты останешься рабом. Высокопоставленным рабом. Середины не дано. Не дано…
Скрипнула дверь. Майкл поднял голову.
- Свитер забыл, - радушно улыбаясь, сообщил Кевин. - А ты что, ждешь кого-то?
Майкл молча смотрел на него. Кевин вопросительно нахмурил брови.
- Все в порядке?
Майкл не отозвался. Он смотрел, не отрываясь, на Кевина, смотрел с равнодушным интересом энтомолога, встретившего неплохой, но отнюдь не редкий экземпляр для своей коллекции. Кевин вновь улыбнулся и непонимающе посмотрел по сторонам, словно ожидая увидеть за спиной жестикулирующего шутника. Такового в пределах видимости не обнаружилось, и улыбка медленно сползла с его лица.
- В чем дело, Майк?
Майкл склонил голову и отозвался все тем же молчанием. Кевин еще раз огляделся.
- Майк?
С таким же успехом он мог обратиться к креслу. Кевин сделал шаг к Майклу. Затем остановился.
- Новое задание? - неуверенно поинтересовался он. Молчание возвестило ему, что ответа не последует и на этот раз. Кевин потряс головой.
- Так, я здесь тебе не помощник. Молчи один.
Майкла такой вариант, похоже, устраивал. Кевин пожал плечами и, недоверчиво поглядывая из стороны в сторону, проследовал к стулу. Подняв джемпер, он хотел было что-то сказать, но раздумал и, метнув на неподвижного, словно Будда, Майкла недоверчивый взгляд, пошел обратно.
- Надеюсь в какой-то момент услышать объяснения, - довольно сухо произнес он уже в дверях и занес ногу над порогом.
- Они сразу умерли?
Кевин медленно вернул ногу на пол.
- Кто?!
- Сам знаешь, - сказал Майкл таким тоном, словно этой фразе предшествовала нормальная беседа, а не загадочное молчание.
- Зачем ты спрашиваешь? - Кевин вернулся в комнату. Теперь на его лице не было даже малейших следов радушия.
- Любопытно.
- Это не самая подходящая тема для любопытства, - медленно сказал Кевин.
- Ты говорил, что с тех пор ты один?
- Один.
- Значит, все подробности рассказывать некому. Вот и расскажи.
- Зачем ты спрашиваешь?
- Я уже ответил, - терпеливо сказал Майкл. - Из любопытства.
- Из любопытства, - повторил Кевин, пристально глядя на него. - Из любопытства… Хорошо.
Он вдруг резко присел на стул, возле которого стоял.
- Тогда тебе должно быть любопытно узнать, что мальчики умерли на месте. Старшего пытались спасти, но это было бесполезно. Все было бесполезно. - Он как-то судорожно сглотнул и невидящим взглядом посмотрел в пол. - А Молли прожила еще два дня. Любопытно, да? Она не могла говорить, но все понимала. И у нее была такая трубка… - Его рука описала полукруг. - Она все понимала. И она знала, что мальчики не выжили. Ей сказали. Какой-то придурок сказал. Я хотел, чтобы она не знала, но было поздно. Ей все сказали. Очень, очень любопытно. Правда? Я сидел с ней рядом и знал, что еще день или два - и ее тоже не станет. Хотя это они мне не хотели говорить. Меня они жалели. Понимаешь, меня они жалели. А ей сказали про ребят. Но я все равно знал. Тебе это должно быть очень любопытно. Это ведь такая любопытная история. - Его голос становился все глуше и глуше. - Я сидел с ней два дня. А они только меняли капельницу. Ничего больше они делать не могли. И так эти два дня - это больше… Понимаешь, больше, чем она должна была прожить. А потом она…
Кевин медленно поднял голову.
- Она… - он осекся, глядя на Майкла. Майкл широко улыбался.
- Ты что? - лицо Кевина окаменело. - Смеешься?
- Нет, - усмехнулся Майкл. - Просто наслаждаюсь рассказом. Да ты продолжай, продолжай.
- Ты… ты, - Кевин поднял ладони и отвернулся, словно отказываясь верить в то, что видели его глаза. - Да у как тебя вообще язык поворачивается?..
- Не волнуйся, - подбодрил его Майкл, - рассказывай. Так что там с ней на третий день приключилось? Вознеслась? Или умоляла простить ее?
Кевин вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной.
- Сволочь, - прошипел он, тяжело дыша. - Это тебе дорого обойдется!
- Сядь, - сказал Майкл незнакомым голосом.
- Ты мне еще указывать будешь!
- Сядь, - негромко сказанное слово прозвучало необычайно отчетливо и веско.
И неожиданно Кевин повиновался. Он снова опустился на стул и замер, поблескивая на Майкла глазами из-под насупленных бровей.
- Негодование побереги до завтра. Оно тебе еще понадобится.
- Что ты себе позволяешь? - хрипло спросил Кевин.
- То, на что имею право. А что, собственно, тебя так обижает? Ты на что рассчитывал - на сочувствие?
- Ну, т-ты… - Кевин с гримасой омерзения качнул головой. - Какое там сочувствие. Приличия хотя бы соблюдал.
- А я их и соблюдаю. Иначе я бы этот спектакль давно прервал.
- Что?! - Кевин подался вперед, как будто хотел снова вскочить.
- Сядь, - в третий раз повторил Майкл. - Напрыгался уже.
- Кто дал тебе право так со мной говорить?
- Ты сам, когда начал ломать эту комедию.
Лицо Кевина пошло пятнами.
- Да какие у тебя вообще основания…
Майкл не дал ему договорить.
- Оснований достаточно. Во-первых, в понедельник ты еще не знал, что к чему, и говорил кому-то по телефону, что ваша дочка совсем от рук отбилась. Вряд ли это был звонок на небо. Сиди-сиди… Во-вторых, если бы это была правда, ты бы мою улыбку не терпел и здесь бы ни минуты не оставался. А в-третьих, ты бы меня про основания только что не спрашивал. Двинул бы в зубы - и все дела. Или просто дверью бы хлопнул. Кстати, вот сейчас ты действительно переживаешь. А то был хороший фарс. Теперь…
- Хватит! - взорвался Кевин. Кулаки его были судорожно сжаты.
- Не горячись, - снисходительно произнес Майкл. - Актер ты неплохой, только чувства меры нет. Пора бы уже остановиться. Кулачки можешь разжать, они тебе не понадобятся. Сейчас тебе уже лучше давить на жалость. Это же твоя специальность. Надо рассказать, что тебя на это вынудило, может, еще что-нибудь придумать. Разжалобить меня, короче. Жалко, времени нет на подготовку. А совсем без подготовки ты не умеешь. Ты хорошо уже понял, что тебя раскусили, но еще не знаешь, как себя вести. Ну не рассчитывал ты на такой вариант. Нельзя же совсем все предугадать. Вот и цепляешься за праведный гнев. А не надо уже, не надо… - Майкл успокаивающе махнул рукой. - Делай лучше то, в чем хорош. Ты же в жизни кулаками не размахиваешь. А на жалость давить умеешь. Замечательно, кстати, умеешь. Вот так, правильно… Теперь, я вижу, ты меня внимательно слушаешь. Ты поудобнее устраивайся, уйдешь ты теперь, когда я тебя отпущу…
- А на жалость ты всю жизнь давишь. С начальством, с сотрудниками. С женщинами… Не надо дергаться так, это же правда. Ты это знаешь, я это знаю. А теперь ты только хочешь, чтобы об этом не узнали остальные. Представляешь себе лицо Джоан, когда она узнает, что никакой аварии не было? Да и Молли никакой не было. Или ты настоящее имя своей жены использовал? Нет, на такое даже ты вряд ли пойдешь. А Стелла… Представляешь себе ее реакцию? Она ведь твои намеки так хорошо слушала. Едва не плакала. Ладно она, там и мужчины некоторые расчувствовались. Брендон, тот вообще расстроился. А сейчас вдруг окажется, что все это ты выдумал. Причем не от безысходности, а для самой обычной выгоды. Все хорошо рассчитал, все продумал. Все, для того чтобы мы все пустили слезу, пожалели тебя хором и дали тебе нашу конфетку. Которая у нас, как известно, одна на всех. Только надо же было на этом остановиться. Ну, скажи на милость, зачем ты к Алексу полез на меня ябедничать?
- Алекс сам ко мне пришел, - угрюмо сообщил Кевин. Он уже не протестовал.
- А, сам, - равнодушно сказал Майкл.
Было видно, что его это известие совершенно не взволновало.
- Все равно ябедничать не надо было. Тебя этому в школе не учили? Не учителя, конечно, а ученики? Ты ведь еще тогда начал. Или ты Алекса испугался? Не надо бояться. Его - не надо. Ладно, спасибо за спектакль. Иди, готовься, тебе завтра следующее представление давать.
- Что ты от меня хочешь? - глядя в сторону, глухо спросил Кевин.
Майкл, казалось, ничуть не удивился вопросу.
- Пока просто не вреди. - Он неторопливо поднялся. - А там посмотрим.
И он, не ожидая ответа, вышел.
Неужели он до сих пор не вернулся? Или уже спит? Джоан еще раз постучала в дверь с тусклыми латунными цифрами. В баре он так и не появился, в бильярдной пусто… Жаль, если упустила. Шуметь не хочется, приходить еще раз - тоже не вариант. А завтра будет слишком поздно… Дверь распахнулась.
- Замечательно выглядишь, - сообщил Майкл, возникая на пороге.
"Он что, совсем не удивлен?" - подумала Джоан, глядя в непроницаемые темные глаза. - Можно подумать, он меня ждал". На мгновение ей вдруг стало не по себе.
- Чем обязан? - поинтересовался тем временем обладатель непроницаемых глаз.
И не дожидаясь ответа:
- Зайдешь?
Шустрый. И… обычный. Обычный мужчина, почувствовавший сладенькое. Стойку уже сделал. И вовсе он меня не ждал. Неприятное чувство схлынуло.
- Зайду, - Джоан уверенно шагнула вперед, не отвечая на первый вопрос.
- Что читаешь? - спросила она, глядя на раскрытую книгу в темно-зеленом переплете.
- Что предлагают, - Майкл опустился на диван и приглашающе похлопал возле себя рукой. - Присаживайся.
Джоан понимающе улыбнулась и опустилась в кресло напротив. В следующую секунду она пожалела об этом - кресло оказалось гораздо мягче, чем казалось на вид. Для мини-юбки оно явно не было предназначено. Но делать уже было нечего, и она как ни в чем не бывало вытянула ноги, почти уперев их в журнальный столик.
- А что предлагают?
Майкл молча подал ей книгу.
- Макиавелли. "Государь", - прочла вслух Джоан, рассматривая оттиснутый на обложке мрачный профиль. - Ничего себе чтение на сон грядущий. И это лучшее, что ты нашел в библиотеке?
- Это лучшее из того, что я нашел у себя на тумбочке. Кроме этого там есть еще краткая всемирная история и сборник статей о процессах против корпораций. И телефонный справочник, разумеется.
- Странный вкус был у предыдущего жильца.
- Сомневаюсь, чтобы они от кого-то остались. Это для нас. Здесь случайностей не бывает.
Джоан вспомнила, что у нее на тумбочке тоже стояли какие-то книги, к которым она, впрочем, даже не притронулась. Нескольких толстых ярких журналов вполне хватало для вечернего чтения после трех часов в баре.
- И как, интересно?
- Любопытно.
- Никогда не читала. По-моему, книги, которым больше двухсот лет, вообще читать невозможно.
- Зря.
- Почему?
- Потому что ничего не изменилось. А мусор как раз двести лет не протягивает.
- Это я уже вчера слышала.
- И они были правы. Попади этот Ник в твою компанию, он бы у вас быстро стал главным. Да и у нас тоже.
Майкл поднял книгу, раскрыл ее наугад и нараспев прочел: "Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность".
Он опустил книгу и весело посмотрел на Джоан.
- А теперь вспомни, что ты думала о начальстве, когда оно в прошлый раз приблизило очередного тупицу. Или не приблизило тебя.
- Это лучше не вспоминать, - отмахнулась Джоан. "Слишком много болтаем, - недовольно подумала она. - И вообще не о том. Пора". Она заложила руки за голову и сладко потянулась.
- Интересно, что мы должны делать, почитав такие книги?
- Еще интереснее, что мы не должны делать.
- Ну, и как ты думаешь, - она медленно положила ногу на ногу, - есть что-то такое, что нам делать не следует?
Глаза Майкла скользнули вниз.
- Может, и есть, - сказал он после короткой паузы. - Например, мы не можем позволить себе терять время.
Наконец-то… Сразу бы так. А то макиавелли, шмакиавелли… Но теперь уже моя очередь тянуть. Джоан серьезно кивнула.
- Да, времени на ошибки нет. Осталось ведь всего два дня.
Она вдруг рассмеялась.
- Представляешь, какие интриги здесь крутятся? У тебя сейчас за стеной вполне может созревать заговор.
- За стеной никого нет. Ни за одной, ни за другой.
- Откуда ты знаешь?
- Оттуда же, откуда ты знаешь номер моей комнаты, - Майкл, не глядя, указал на дверь, на которой красовался список имен. - А заговоров здесь не бывает.
- Ты всем настолько доверяешь? - изумилась Джоан. Ей даже не потребовалось притворяться.
- Нет, конечно. Но здесь каждый сам за себя.
- И ты?
- И я, - кивнул Майкл. - И ты тоже.
- Вы, мужчины, ужасно любите все упрощать, - сверкнула жемчужной улыбкой Джоан. - Все у вас или черное, или белое. Друг или враг. Если не со мной, то против меня.
Она снова переложила ноги и немного потянула юбку вниз. Старый, но безотказный трюк сработал и в этот раз.
- Опять стереотипы? - поинтересовался Майкл, переводя глаза обратно на ее лицо. - У тебя что, не так?
- Не так, - Джоан встала. - Я могу быть против тебя. Но и с тобой.
Она обошла диван, рассматривая комнату, и наклонилась, опершись локтями на спинку. Теперь темные внимательные глаза оказались совсем близко.
- Надо уметь совмещать приятное с полезным. А иначе не будет ни того, ни другого. Понимаешь?
- Понимаю, - согласился Майкл. - А сейчас ты хочешь заниматься приятным или полезным?
- А это ты мне скажи, - и она качнулась навстречу этим глазам.
- По-моему, это было приятное, - задумчиво сообщил Майкл минуту спустя. - Впрочем, я не уверен. Надо бы повторить.
И они повторили.
- Ты был вчера просто великолепен, - сказала, отстраняясь, Джоан. - Эти правила - вообще гениальный ход.
- Садись, - сказал в ответ Майкл. - Вот так. Нет, ближе. Еще ближе…
- Отдышаться дай, - попросила Джоан через несколько минут. - Нельзя же так…
Она поправила волосы. Майкл смотрел на нее со странным выражением. Джоан почти физически ощущала, как его взгляд скользит по ее разрумянившемуся лицу, спускается ниже на плечи, перескакивает на струящийся шелк полурасстегнутой блузки. О чем он думает, понять было, как обычно, невозможно, но на какую-то долю мгновения ей показалось, что в глубине этих глаз промелькнуло сочувствие.
- Действительно, - сказал он, наконец. - Пора это прекращать. Тебе ведь еще многих обходить.
Сначала Джоан показалось, что она ослышалась.
- Обходить? - все еще улыбаясь, вопросительно повторила она.
- Посещать? - предположил в ответ Майкл. - Нас девять, а ночей всего три. Вряд ли я последний.