– Да он сам сказал, – Петр усмехнулся, трогая машину, – что на нем пробы ставить негде!
– …Это верно!
– Да не волнуйтесь вы, все уже подготовлено!
Интересно – что?
Мы въезжали в низкий проем под трибунами. Стало темно, потом – вспышка света и – оваций!
Во влип!
…То же самое, наверное, и Он думал.
Хрюкнув, мотор заглох.
– Ну… вылазим, – проговорил Петр. – Уж покажите им! Помните… такое… преображение было, когда Он показал им четко, ху из ху!
Да. Нелегкая задача!
Мне бы такую веру!.. Я имею в виду – хотя бы такую, как у Петра.
А у Него Самого, может, и не было, до самого конца?
"Оросим родные поля"?
– Осторожнее… тут ступеньки, – шепнул Петя.
"Вознесение" пошло?
Поднялись на какую-то невысокую трибунку… в центре поля, судя по ветру. Доски скрипели, гнулись. Как бы не провалиться… Но как было бы хорошо: в темноту свалиться и отлежаться там.
Вдруг за локоть меня схватили. Знакомая рука.
– Ты не бзди! – сиплый голос Жоза. – У меня – такой же вариант!
Что значит – "такой же"? – подумал я ошеломленно… И почему Жоз?
Не знал, что он праведник. Умело он это скрывал.
– Сейчас мы им врежем! – прошептал Жоз.
Я вообще-то не собирался "врезать".
– Кому? – пробормотал я.
– А кому и всегда! – проговорил Жоз азартно. – Только впервые это нормально называется: Долина играет против Гор!
– …Футбол, что ли? – проговорил я.
– Ну… как тогда было – битва гладиаторов, – блеснул эрудицией
Петр. – Или – львы рвут христиан!
– А я, что ли, жертва?
– Наоборот. Ты – торжественная часть. Ну, давай, только по-быстрому! – Жоз трясся от нетерпения.
Так вот откуда оно, скопление народа! Битва гладиаторов… Футбол!
Ну, тогда-то энтузиазм их понятен.
Все вдруг удалилось куда-то. Глуше доносилось. Или отключалась ссыхаемая голова? Глухо донеслась до меня сбивчивая речь
Ездунова – мол, совесть порой нам подсказывает, что ее как бы нет, но на самом деле, если глянуть поглубже, врасплох ее застать, то она как бы есть.
– Во резину тянет! – нетерпеливо шептал Жоз.
– …И вот она, совесть ходячая, – перед вами! – ухватил ускользнувшую было нить Ездунов.
Глухие (сквозь "вафлю" полотенца?)… да нет, сами по себе слабые аплодисменты. Футбола все ждут! А митинги уже остоюбилеили всем!
Да, мероприятие подготовлено лучше предыдущего, а идет хуже.
Я вздохнул, надеясь, что хоть удавку с лица снимут, но сценарий другой оказался. Кир сочинял, сука? Или Петро?
Вдруг раздался нарастающий грохот барабанов! Сюда идут?.. Точно!
– Пионеры, что ли? – с ужасом у Жоза спросил.
– Эти, бля… как их… бойскауты! – Жоз оборвал свою речь резко, чтоб, как я понял, что-нибудь более грубое не сказать в микрофон.
Барабанный треск прекратился. Два раза дружно топнули ноги – и тишина.
Главный, видать, бойскаут, бойко топоча, взошел на трибуну и звонко (Ездунов говорил гораздо глуше) рассказал десяткам тысяч собравшихся, что это именно он, Алексей Выходцев, был во чреве матери в тот момент, когда его мать, ныне покойную, сатрапы режима выталкивали, беременную, из здания Морского вокзала, созданного лишь для показухи (голос его становился все звонче) под дождь! И из всех присутствующих там сотен тысяч (?!) людей лишь я один вступился и накинулся на охранников, а потом, отлично зная (?!), что меня ждет, поднял камень с земли и швырнул (голос его просто сверлил ухо – хоть затыкай) в символ ненавистного режима – в надпись "СЛАВА КПСС!".
Удивительный хлопец! Знал бы я, что он там… все, может, было бы иначе. После паузы (боролся с рыданиями) он заговорил еще звонче. Мол, сейчас они борются за то, чтобы их организации присвоили мое имя (с кем борются-то?), а также собирают деньги на Памятник Подвигу и уже собрали… двести тонн (?!) цветного металла и триста восемьдесят тысяч долларов!
Тут меня сильно качнуло… Сколько?.. Да, бойкий получился паренек! Знал бы я тогда!.. И что б сделал? Но хотел бы заглянуть сейчас в его ясные глаза. Триста восемьдесят тысяч долларов! Далеко пойдет. Знал бы я тогда!.. Впрочем. Проехали.
Но в очи его бездонные хочу заглянуть! Повязку, однако, не снимают. Видимо, не дозрел.
– Известный скульптор Дук из Благовещенска уже создал проект памятника, – продолжил мой бойкий крестник, – и произведение это
– грандиозное!
Лучше бы деньгами мне дали.
– Гигантская статуя из вольфрама – (?!) – стоит напротив здания вокзала, и в поднятой руке – камень!
Оружие пролетариата.
– В голове – маленький громоотвод.
Это славно.
– Мы хотим, чтобы сам Бог… участвовал в его открытии!
Я обомлел: широко шагают!
– Мы надеемся, что в день открытия памятника… соберутся тучи…
Вот как?
– И если Он нас благословит… в громоотвод ударит молния…
А ведь ударит! – с отчаянием подумал я. Он может все! Поэтому надо ограничивать… Хотя бы себя! Ведь ударит, точно! И их благословит! Что Он – слепой, что ли? Я огляделся. Что можно увидеть во тьме? Одно ясно: надо линять!
– И если Он наградит нас, – бойскаут продолжил, – своим небесным электричеством…
Наградит, наградит… Что дальше?
– То в плечевом суставе скульптуры сработает электромагнитный датчик, и Он метнет камень в ненавистную надпись!
Хилые аплодисменты. Но тогда и ненавистную надпись придется восстанавливать? – подумал я.
– Конечно, – в голосе бойскаута вдруг появилась горечь, – мы понимаем очень хорошо, что живым людям памятников не ставят…
Та-ак! Я похолодел. И что же он предлагает?
Хотелось бы глянуть в его ясные очи! Но, видимо, рано еще – речь продолжается.
– Мы знаем, что коневодство, древний наш промысел, возродит наш край!
Тут я подумал, что ослышался. Коневодство-то тут при чем? Потом вспомнил – а! Ездунов коневодством увлекается!
– Мы также знаем, – в голосе его появилась дружеская насмешка, – что Валерий, – (какое панибратство), – в детстве занимался в конно-спортивной школе!
Да, информация налажена.
– Поэтому мы дарим ему коня!
…Который и должен меня угробить! Теперь более-менее все ясно.
Изящный пируэт.
– Точней, кобылу.
На трибунах – впервые – оживление.
– Кобылу старинной ахалтекинской породы, разведением которой и славился когда-то наш край!
Молодец хлопец, во все стороны пасы дает!
– Зовут ее Буква.
– Как? – нагнулся я в сторону, где Жоз стоял.
– Буква вроде… – он пробормотал.
Кир продал? Сказал, что я люблю?
– И мы надеемся, что именно на Букве, – голос звенел, – он доедет до полной своей…
…гибели…
– …победы!
Ну, это другое дело!
…Оказывается – не все еще.
– Эту красавицу, – видимо, она уже показалась в кадре, – сегодняшний и, мы надеемся, завтрашний хозяин нашего края Сергей
Васильич Ездунов подарил нам, нашей детской конно-спортивной школе…
Но?
– Но мы решили подарить ее…
Голос его звенел уже где-то в поднебесье – похоже было, он сам сейчас взлетит!
– Мы решили подарить ее…
Снова пауза.
…нашему Великому Слепому?..
– …нашему Замечательному Гостю! Именно ему мы обязаны тем, что к нам пришла Свобода! Его борьба, его страдания не пропали даром!
И не случайно именно он стоит сейчас на этой трибуне плечом к плечу с Сергеем Васильевичем Ездуновым, отцом и кормильцем нашего края!
Да уж, не случайно! Это точно!
– И пусть первым Всадником Свободы станет именно наш гость, нашедший время посетить места своей славы!
Зарапортовался хлопец!
– Подведите Букву!
А вот это уже конкретно. Но что – я так и поеду вслепую? Далеко не ускачешь.
– И именно сейчас мы снимем с его глаз повязку, чтобы он увидел…
Что увидел-то?
– …нас, продолжателей его дела.
Далеко пойдет!
– И, может быть, Небо… И, может быть, Всевышний в трудах своих…
Все-таки замахнулся.
– Заметит и это знаменательное событие и прольется на нас долгожданным и благословенным дождем!
Свист и аплодисменты приблизительно равной силы.
– …заметит нас, предателей его дела, – пробормотал я.
Ну? Что? Вообще хорошо. Но душно. Упрел.
– Ну… давайте, Сергей Васильич, – прошептал бойскаут.
Грубые пальцы зашарили у меня на затылке, и вот – спала пелена!
Некоторое время я стоял зажмурясь… Чего-то, оказывается, все-таки боюсь?.. А вдруг?.. Но никаких "вдруг", естественно, не случилось.
Пополам – аплодисменты и свист. Причем одни и те же и хлопали, и свистели.
Ну давайте действительно глянем – ху из ху? Лицо болело и чесалось.
Вплотную с моим оказалось почему-то небритое и сильно пьяное лицо Ездунова… То-то он в своей речи со словом "совесть" никак распутаться не мог. Никакого Божьего дуновения в мой потный лоб, естественно, не последовало – хорошо, хоть не плюнул!
Зато над высокими трибунами, закрывая небо, реял плакат… То-то я контакт с небом не могу установить! Там Ездунов стоял красивый и гордый, в простонародной косоворотке, за ним простирались долины, цветущие поля, табуны лошадей и тут же бодро дымящие заводы, а вот это с краешку… ей-ей, стоит стройная баллистическая ракета, и двое матросиков в робах зачем-то драют ее до блеска – чтобы, очевидно, она понравилась там, куда они ее сейчас пошлют. Ничто, в общем, не забыто. Но самое главное – мы!
По обеим сторонам от Ездунова стояли мы, сцепив с ним поднятые руки: слева я, почему-то еще с вафельным полотенцем на морде
(так, наверное, проще было рисовать), справа – МБЧ, в рясе и монашеской шапочке, как в лучшей из своих ролей, олицетворяя собой связь краевого лидера и с искусством, особенно с важнейшим из всех искусств, и в то же время – с религией, о чем несомненно свидетельствовал монашеский наряд Маленького Большого Человека, и также, несомненно, и с пьянством, что тоже немаловажно: взгляд его слегка был затуманен, но лучист. Прелестная троица! По животам нас обвевает лента с надписью: "Старый конь бороды не испортит!" Понятно кто.
Затем я обратил свой взгляд к земле, точнее – к нашей трибуне…
Это, что ли, наш юный барабанщик с ангельским голосом? Я был потрясен! Во-первых, если он ангел, то почему в темных очках?
Во-вторых, на вид ему лет тридцать, да еще подозреваю, что он моложаво выглядит. Так что во чреве том, которое я защищал от сил реакции, он никак не мог быть – разве что находился там уже двадцатилетним. А главное… не мог я Это защищать!
– Ну! – уставясь на меня черными окулярами, шепнул он.
В смысле: рожай!.. ктой-то тут обещал мелкий дождичек?.. не я!
Однако я честно поднял очи горбе. На небе ни облачка! Жара и пыль! Все правильно. Ни малейшего дуновения – как и следовало ожидать! Я виновато глянул на Петю… провалился его, как теперь принято выражаться, "проект"! Ну ничего, у него еще все впереди.
Главное – огромная база данных! Откровенный уже свист на трибунах!
– Футбол давай!
– Уезжайте… быстро! – брезгливо глянув на нас с Петей, прошептал юннат, то есть, тьфу, бойскаут.
Ездунов, как опытный политик, тут же мгновенно откололся от нас.
Как говорят сейчас – дистанцировался.
– А теперь, – заговорил он, простонародно улыбаясь, как бы вместе со всем народом презирая только что опозорившуюся публично "торжественную часть", пытавшуюся "впарить" простым людям непонятную заумь, – мы переходим к более приятной части… нашего мероприятия.
"Ну сука!" – подумал я.
– Футбол! – рявкнул Ездунов. – Долина против Гор!
Восторг на трибунах! Вот оно как с народом-то надо: сперва кислое, а потом сладкое! Пьян, да умен!
– И открыть сегодняшний матч имеет честь… – проорал Ездунов.
Что значит – "имеет честь"? Жоз рядом со мной азартно переступал с ноги на ногу, играл крепкими ягодицами в атласных трусах.
– …известный в прошлом футболист…
– Ну сука! – Жоз озвучил мою мысль.
– …Жора Золотов, известный в народе как Жаирзиньо, или Жоз!
Жоз вскинул вверх сомкнутые руки. Вот это овации – особенно на фоне меня!
– Уезжайте же скорей! – Распоясавшийся юннат уже откровенно спихивал нас с Петей с трибуны.
А я еще его, такого, во чреве защищал!
– Уезжайте же, пока…
Это верно – пока не закидали.
– Так на чем же? – пробормотал я.
– А вы не видите… Вот же!
Действительно – вот же оно! Прямо под трибуной юная полуобнаженная красотка держала под уздцы великолепную Букву.
Белую грациозную кобылку, нервно вздрагивающую тонкой кожей на крупе, с огромными темными глазами, почему-то испуганно косящими. Она-то чего боится? Что чует? Да у нее, видно, тоже проблемы! И почему белая Буква? Белую Букву не видно на листе!
Ладно: дареному коню…
– Ну… поехали! – Я взял за локоть Петра.
– Так не влезем! – засомневался он.
– Влезем!
Я спрыгнул прямо в седло, он примостился сзади на крупе. Буква испуганно покосилась: мол, начинаются ужасы?
– Н-но!
Под свист трибун мы протрюхали к воротам. Позор!
Надсадно екая селезенкой, Буква везла нас по каменистой тропке в гору, к "Горному гнезду". Собираю манатки – и все!
Несколько раз я вырывал из ослабевших рук имиджмейкера портянку-полотенце и зашвыривал подальше в колючий кустарник.
Петр с воплем: "Да ты что? Это же реликвия!" – отчаянно кидался туда, вылезал все более разодранный и кровоточащий, но с неизменной портянкой в руках. Кстати, в ней с каждым разом добавлялось терний, ядовитых, возможно, колючек… К чему бы это?
Я сказал: завязал! Для чего все, собственно? Что у нас за паства? Футбол ей подавай!
Метров пятьдесят крутого подъема я терзал себе этим душу: что за жизнь у нас?! Пророки – кому нужны? Этим людям? Но тут вдруг пришла удачная мысль: сам-то хорош! Взяточник! Кобылу у детишек увел! Эта спасительная мысль о собственном низком моральном уровне как-то вдруг успокоила меня, сняла напряжение и даже сделала меня счастливым. Сам-то хорош! Гармония абсолютная!
"Неявление Не-Христа не-народу!" Я радостно захохотал.
Петр мрачно глянул на меня и пробормотал:
– А вдруг измена?
Я буквально похолодел в седле:
– …Чья?
– Разберемся.
Я испуганно оглянулся. Да, с таким имиджмейкером надо держать ухо востро!
– Ясно! – вдруг рявкнул Петр, спрыгнул с лошади и с треском стал падать с обрыва сквозь колючие кусты. К счастью, вместе с полотенцем. Буква пошла веселей.
– Ясно! – гулко донеслось со дна пропасти.
Я подъехал к ограде. Впервые обратил внимание на табличку с адресом: Гефсиманский тупик, дом 2.
Апостол в пятнистой форме открыл ворота. Мое появление на Букве встретил равнодушно, зевнул даже – видимо, спал.
– Извините, – сказал я.
Он солидно кивнул: хорошо, мол, что хоть вину осознаете!
Зацокали по асфальту. Нигде ни души. Видимо, все спали? Сиеста.
"Послеполуденный отдых фавна".
У террасы я спрыгнул с Буквы, расседлал ее, вытер вспотевший круп рубашкой за неимением лучшего, снял уздечку и уздечкой стреножил ей ноги – а то ускачет.
– Пасись! – Я подтолкнул ее в сторону газона. Благо его давно не брили. Говорят – безвременье.
Пошел к себе, завалился. Глубокий, освежающий сон!
…Движение началось с вечерней прохладой, слетевшей с гор.
Движение, причем бурное.
Протопал внизу, пробегая, ножками в крохотных, словно детских, кроссовках быстрый МБЧ. Увидев меня в окне, почему-то победно вздел руки:
– Молодец!
Кто – молодец? Не в курсе провала нашего?
Он показал на бегу пальчиком на Букву.
– А…
Буква, надо отметить, все время шарахалась и глядела на окружающее почему-то все с большим ужасом. Видимо, все еще впереди.
Только я выкатил из-под кровати обои, чтобы поклеить на них буквочки, как дверь вдруг с грохотом распахнулась, ввалился
Ездунов, абсолютно пьяный, да еще с бутылкой в руке.
– Ты мужик! Ты меня понял!
Со вторым тезисом можно поспорить, да и с первым тоже. Но зачем?
– Давай выпьем?
– А почему нет?
– …У меня папаха есть, – через четверть часа лопотал он, – ягненок, поседевший от ужаса в чреве матери!
Ужас, видимо, он организовал.
– Все у меня есть!
Я глядел на него.
Что? Идем к провалу? А для чего же мы тут уродуемся, ночей не спим? С грозной песней Ездунов убыл.
Потом вдруг явилась Соня – вся на босу ногу, на голое тело.
– Надоело все! – плюхнулась на мою лежанку.
Поглядел на нее… нет, видно – не все! Не все надоело ей, судя по поведению!
– Сколько можно тут париться?! И зачем, главное?! – спросила она.
Я, что ли, тут главный энтузиаст?
– Да нет… Все вроде нормально, – бодро сказал я.
– Идиот ты! – проговорила она ласково. – За это я тебя и люблю.
…Мария Магдалина? Я глядел на нее с ужасом, как Буква глядела на меня.
– Ты даже самого главного не заметил!
– Чаво?
– …Ты не почувствовал даже, что вторую ночь проводишь в моей койке!
– Как?
– А так! – Она расстегнула верхнюю пуговку.
– А где же ты ночевала? – пролепетал я, отводя глазки.
Да, нога-то богата!
– Везде! – ответила она, швыряя халатик в кресло.
Буква под окном ревниво заржала.
– Погоди! Я поглядеть должен! – к окну метнулся.
– Стоять!
– Ладно.
– Теперь мы будем спать с тобой в одной кровати.
– Не понимаю, – пробормотал я. -…По очереди, что ли?
Снова ржанье!
– Нет! – Глаза Сони разгорелись. – Лучше не так! Швыряем матрас на пол!
Швырнула.
– Не понимаю… – Я почесал лоб. – А сами без матраса, что ли, будем спать?
– Сволочь ты! Но от меня не уйдешь. Ты как любишь?
– …Что?
Буква ржала уже с всхлипываньем и визгом. Видно, сбывались ее худшие опасения. Угоняют?
– Извини! – Я кинулся вниз.
Угнали-таки! Круп Буквы был пока виден в темноте, далеко внизу – потому что белый… А мне еще не нравился ее цвет! Говорил -
Буква-Невидимка. Но кто скакал на ней – кто-то темный, – было уже не видать… Впрочем, какая разница? Тут на это способен любой.
Я вернулся. Соня улыбалась цинично, но халатик не надевала.
Впрочем, никакого "но" тут и нет. Красавица, увлекающаяся конокрадством. Это бывает. Видимо, тут у них крупнейшая конекрадческая ферма.
– Я думаю, спорт учебе не помеха? – Она взялась за следующую часть туалета, но… с грохотом распахнулась дверь (хорошо, что она оказалась в этом помещении!). Жоз – как ангел, отводящий от греха Святого Евстрахия:
– Кыш!
И Соня, подхватив халатик, обиженно вышла. А нога-то богата!
– Дело есть! – стукнул о стол бутылкой.
Вот это – дело!
– …Опротестовали, суки! – выпалил Жоз.
– Что?
– Матч!
– А…
– Признали голы мои недействительными, матч не засчитали.
– Кто?
– Комитет.
– Какой?