Я поцеловал ее снова. На этот раз, обвив рукой, слегка притянул ее к себе. Мне показалось, что еще и не на пике этого упоительного поцелуя она чуть не задохнулась от восторга. Я скользнул языком ей между губ, мгновенное сопротивление - и я почувствовал, как они приоткрылись, впуская меня глубже… Боже ты мой, подумал я в изумлении: никак не ожидал, что в ней столько страсти.
Шаги! Мы отпрянули друг от друга как раз в тот момент, когда распахнулась дверь. Это был Дженкс. Мы с Эмили чуть попятились - смущенно зардевшись, она отвернулась. Секретарь бросил на нас подозрительный взгляд.
- Улавливаю запах жимолости, цветочный аромат, такой чистый и плавный, - быстро произнес я. - Пожалуй, немного цитрусового. Но на вкус восхитительно.
Дженкс обшарил глазами комнату. Безусловно, он отметил отсутствие на столе признаков кофе. Однако ничего не сказал.
- А вы Эмили? - спросил я.
- Да? - Она повернулась ко мне.
- Каково ваше мнение?
- Что ж… очень приятный напиток, Роберт. Правда, несколько крепковат. Простите… я забыла кое-что… там, внизу.
Довольно нескоро Эмили возвратилась, неся с собой толстую папку, положила ее перед собой на стол и принялась тщательно изучать бумаги.
- Миг без вас кажется мне бесконечным… - начал я.
- Не сейчас! - оборвала она меня. - У нас с вами много работы.
Я был ошарашен:
- Мне казалось… только что… вы предпочли работе знаки внимания с моей стороны.
Короткая пауза.
- Так было до того, как Дженкс нас застал. Что привело меня в чувство.
- Дженкс? При чем тут Дженкс? При чем тут вообще кто-нибудь?
- Мы оба служим у моего отца. Нам не следует… мы не должны… отвлекаться от дела. Нельзя обманывать его доверие.
- Но вы крайне непоследовательны.
- С этого момента никаких поцелуев, - твердо сказала Эмили. - Хотя бы это обещайте мне.
- Отлично. Я попытаюсь не помышлять о том, чтоб целовать вас чаще чем, скажем… Раз… э-э-э… в шесть-семь секунд?
Молчание.
- Это уже дважды произошло, даже трижды.
- Роберт!
- Ничего не могу с собой поделать, Эмили! И, по-моему, вы тоже. Но если вам так угодно, от поцелуев с вами я воздержусь.
Мы целовались у реки, целовались тайком от ее сестер, целовались, даже не слизнув с губ пенку только что заваренного кофе. Иногда Эмили шептала: "Роберт… нельзя…" Но при этом продолжала меня целовать.
Как-то она сказала:
- Лучше б это доставляло меньше удовольствия. Тогда бы, наверно, легче было бы остановиться.
- А зачем нам останавливаться?
- Потому что это нехорошо.
- Как это может быть нехорошо? Ведь искусство учит нас, что жизнь - это цепь острых ощущений. Разумеется, вы должны целоваться со мной.
- Не пойму, вы сейчас льстите мне или себе, - пробормотала она. - Целоваться вы мастер, но "острые ощущения", не слишком ли это преждевременно?
- Надо ловить момент, ведь счастье быстротечно. Между прочим, по-моему, я слышу шаги Ады на лестнице.
Глава шестнадцатая
- Где мы обедаем сегодня?
- К сожалению, Роберт, сегодня обедать с вами я не смогу.
- Я что-то невпопад сказал?
- На сей раз я. Пообещала Суфражистскому Обществу. Мне придется распродавать их брошюрки.
- Как - прямо на улице?
- Да. Не смотрите на меня такими глазами. Кто-то должен это делать.
Мне подумалось, нет ничего проще, прицепившись к ее словам, взорваться возмущенной тирадой. Но, глядя на выражение лица Эмили, я оставил свое мнение при себе.
- Тогда я пойду с вами. Пообедать можно после.
Она сдвинула брови:
- Надеюсь, что вы будете стоять рядом, поддерживая меня своим видом. Но вы должны пообещать не произносить вслух всякие колкости.
Прибыв в Сити, мы заняли позицию у входа в подземку на Кинг-Уильям-стрит. Воздев кверху одну из брошюрок, Эмили непомерно тонким, жалостным голоском выкрикнула:
- Избирательные права для женщин! Правда за один пенс!
Несколько человек глянуло на нас с любопытством, но никто не остановился.
- Господи! - с тревогой сказала Эмили. - По-моему, им это совершенно безразлично. Избирательные права для женщин!
Пожилой мужчина с подстриженными бачками задержался.
- Что у нас тут? - любезно осведомился он, беря брошюрку и пробегая ее глазами.
- Правда за один пенни, - быстро сказала Эмили. - Об избирательном праве для женщин.
- И сколько за одно траханье? - спросил тот столь же любезно.
Мы оба притихли. Потом Эмили ахнула, и я гневно рявкнул:
- Как вы смеете!
- Ты с этой вот? - осведомился прохожий.
- Да, я с этой женщиной. И вы ее оскорбили.
- Она ведь посреди улицы предлагает свои услуги, разве не так? До сих пор этим занимались только женщины определенного сорта.
Он пошел прочь, не потрудившись вернуть брошюрку.
- Я убью его! - взорвался я, порываясь отправиться за этим типом вдогонку.
- Не надо, Роберт! - Эмили удержала меня за локоть. - Нам запрещено ввязываться в скандал.
- Вам - может быть, но я не потерплю…
- Прошу вас, Роберт. Да и от грузчиков своего отца я слышала словечки покрепче.
Она воздела руку и соответственно возвысила голос:
- Избирательные права дня женщин! Правда за один пенни!
К ней подбежал уличный мальчишка и выкрикнул:
- Выбираю тебя, милашка! - сопроводив свое высказывание недвусмысленным подергиванием бедер и задавая стрекача от меня, едва я огрел его по тощей заднице.
- Напомните мне, - хмуро буркнул я, - зачем мы все это делаем.
- Затем, что у мужчин и женщин должны быть равные права, чтоб они могли общаться между собой на равных.
- Ах да, разумеется. И как долго мы этим будем заниматься?
- Пока не раздадим все брошюрки до одной, - твердо сказала Эмили.
Я протянул руку:
- Дайте-ка лучше и мне половину.
- Вы это серьезно?
- Абсолютно, если в конечном счете могу рассчитывать на обед. Вы все равно отвратно справляетесь со своими обязанностями. Процесс продажи требует определенного мастерства.
- Я поступаю точно так, как меня инструктировали в Обществе.
- Тогда посмотрим, кто из нас успешней справится.
Я перешел на противоположную сторону улицы, По тротуару двигалась пожилая дама. Я остановил ее:
- Извините, мадам… позвольте предложить вам эту брошюру? Она содержит все, что нужно знать о движении за избирательные права.
- Ах, так? - Дама с улыбкой заглянула в брошюрку, которую я сунул ей прямо в руку. - Сколько это стоит?
- Всего один пенс, хотя, если желаете, можете внести и больше.
- Вот вам шесть пенсов, сдачи не надо! - Дама вложила мне в ладонь монету.
- Благодарю вас! - сказал я, пряча монету в карман. - Желаю приятного дня!
- Избирательное право для женщин! - выкрикнула Эмили на той стороне улицы, размахивая в воздухе своей брошюркой. Вид у нее был хмурый. Я рассмеялся: выражение ее лица было весьма красноречиво. Она негодовала, что я оказался прав.
Мимо проходили две молодые женщины, прятавшие руки в меховые палантины.
- Простите, - удержал я их. - Я вижу, вам необходимо узнать подробней про избирательные права для женщин. - Я сунул им в руки две брошюрки. - Прошу вас, всего два пенса!
Улыбнувшись мне в ответ, младшая отыскала для меня монетки.
- Как вы сказали… - открыла было рот она.
Но, заполучив денежки, я уже не располагал временем для разговоров. Я обратился к молоденькому служащему:
- Э-э-э… не хотите ли узнать, о чем на самом деле думают женщины?
И в мгновение ока обрел очередной взнос.
Я бросил взгляд через улицу. Эмили, увидев, что мой метод непосредственного обращения к публике оказался успешней, чем ее выкрики, теперь следовала моему примеру. На моих глазах она продала одну брошюрку двум пожилым леди и еще одну отправившейся за покупками женщине с дочерью.
Ко мне приближался мужчина средних лет.
- Этот буклет, - сказал я, пристраиваясь к его шагу и протягивая книжицу, - содержит всю подноготную суфражисток. Сексуальное равенство, свободная любовь… и тому подобное.
- Беру две, - буркнул мужчина, бросая на брошюрку алчный взгляд.
- Молодчина! С вас шиллинг.
Едва тот отошел, я поймал на себе разгневанный взгляд Эмили: я распродал уже половину своих буклетов, а она всего один или два.
- Кто меньше распродаст, тот оплачивает обед! - выкрикнул я.
Она глянула сердито, но, я заметил, что при этом свои усилия она удвоила.
- Добрый день, юные леди! - приветствовал я группу школьниц. - Потрясающе интересно - читают все!
Продав еще четыре штуки, я перекинулся на некую матрону, у которой покупки вываливались из рук:
- Стоит женщинам обрести право голоса и конец рвущимся бумажным пакетам! Здесь все как раз про это, а я пока подтащу вашу картошку!
Подобрав картофелины, я перешел на ту сторону улицы.
- Все разошлось! - самодовольно отчитался я.
- У вас раскупили только потому, что вы мужчина! - сердито сказала Эмили. - Вечно одно и то же, старая песня!
- Но, так или иначе, я выручил неплохие деньги. Хотя теперь, раз вы платите, я не смею даже расплатиться за обед.
- Роберт, вы прочтете мне стишок? - пытливо спросила Лягушонок.
Я все еще пребывал в благодушном после обеда настроении.
- Хорошо. Какой стишок?
- Тот, что читали в прошлый раз, который про червяка.
- Точно такой не смогу. Я художник, повторяться не умею.
- Но вы ведь стих не закончили! - с жаром сказала она. - Оставили того человека с червяком в голове. С тех пор я только об этом и думаю, и арифметика у меня ну никак не идет.
- По-моему, Роберт, - тихонько произнесла Эмили за моей спиной, - всякий художник все-таки должен отвечать за свои поступки. Хотя в том, что Лягушонок не может справиться с арифметикой, вашей вины, я думаю, нет.
- Мне не хотелось бы нести ответственность за нерешенные задачки! - наставительно сказал я Лягушонку. - Ну что ж…
Я слегка задумался, почеркал карандашом по бумаге, что-то стало вытанцовываться…
- Засекаю время, Роберт, - сказала Эмили. - Даю вам меньше минуты на сочинение.
- Но это не слишком честно!
- А честно продавать больше буклетов, чем я, только потому, что вы мужчина? Осталось сорок секунд.
- Дайте чуть больше…
- На вашем месте я перестала бы огрызаться и сосредоточилась на сочинении.
- Ну, пожалуйста.
- Время истекло!
- Вот вам! - воскликнул я вскакивая:
"Какое безобразие!
- сказал миссионер. -
Какой ужасный, право,
Всем червякам пример!Ведь я его к себе не звал,
У нас нет общих тем!
Во мне пристроился он сам,
Как будто насовсем!"Тут тягостного вздоха
Сдержать старик не смог -
И выпорхнул наружу
Проворный мотылек.
Разумеется, это была полная чушь. Но обнаруживалась некая рифма и даже видимость размера. Лягушонок захлопала в ладоши, а Эмили ласково улыбнулась, и на мгновение я испытал чувство триумфа куда мощней, чем если бы мой сонет был напечатан в "Желтой книге".
Глава семнадцатая
Душа ее поет. Мысли ее в смятении. Не из-за маленькой невинной лжи - Эмили прекрасно известно, что не он попытался поцеловать ее на балу, но он с такой серьезностью принял в тот вечер на себя обязанность дуэньи, что Эмили с самого начала забавляло легкое подтрунивание над ним. После, увидев, как его уязвили ее слова, она позволила ему и дальше пребывать в заблуждении, которое под конец разрослось в нечто большее. Нет, заботит ее не это, а то, что такого рода их отношения в силу канонов данного времени нереальны.
Сначала положены свидания, затем, возможно, влюбленность; влюбленность может завершиться браком. Не в правилах класса, к которому она принадлежит, свидания тайные, если влюбленных свела судьба или - что еще того хуже, - работа.
Сомнительно, чтобы отец позволил ей выйти за него замуж; да и сама она пока не убеждена, хочет ли этого.
Поэтому позволяет себе немногое: в меру похваливает его, но не чересчур, чтобы отец не заподозрил, что она теряет чувство меры.
Говорит отцу, что Роберт - "хоть он молод и глуповат и все еще корчит из себя эстета" - трудится не только упорно, но и вполне успешно; что он, если только наберется немножко ума, может стать приобретением для компании. Она отмечает, что как художник слова он обладает профессиональными качествами, которых другие сотрудники лишены. Что он видит предметы в особом свете, что это может вполне пригодиться в их деле.
Отец слушает, кивает, и ничего не подозревает.
Все-таки один человек подозревает, Дженкс. И это отдельная проблема, так как уже с некоторого времени Эмили замечает, что старший секретарь отца проявляет к ней особую расположенность, - которая, она убеждена, связана с искренним восхищением ее деловыми качествами, ее сдержанным, но участливым обхождением с сослуживцами. Со всем тем, что позволяет его расположенности быть естественной и потому необременительной, но про это обстоятельство теперь она и думать забыла в своем безумном увлечении Робертом.
Поэтому Эмили чувствует себя несколько виновато и нелепо. Но так как сам Дженкс о своем отношении к ней не высказывался, пожалуй, он и теперь не осмелится что-либо сказать.
Хотя, учитывая силу антипатии Дженкса к Роберту, кто знает? Как-то днем, когда Эмили расшифровывает свою скоропись, в комнату входит секретарь и тщательно прикрывает за собой дверь.
- Мисс Пинкер, - говорит он, - мне надо с вами побеседовать.
В ту же секунду она понимает, о чем пойдет речь. Ей очень хочется, чтобы сцена эта уже завершилась, чтоб он удалился, закрыв за собой дверь, чтоб не состоялось в промежутке это неприятное событие.
Эмили ждет сюрприз.
- Я бы в жизни не осмелился диктовать вам, как следует или не следует поступать, - говорит Дженкс пылко, отводя при этом взгляд. - И не стал бы никогда чернить коллегу, тем более того, кто оказался удачливей в завоевании вашего расположения. Но я обязан указать вам хотя бы на два момента. Уоллис часто посещает некоторую улицу в центре Лондона, репутация которой позволяет мне… - Дженкс запнулся, - сомневаться в его добропорядочности.
- Так, - спокойно произносит она. - И что же это за улица?
- Район Ковент-Гарден, широко известный как… улица определенного свойства.
- Вы там были? Вы видели его?
- Да. Мой друг актер театра "Лицеум". Я трижды ходил на их спектакль… громадный успех.
- Ах, вот в чем дело, - произносит она с облегчением. - Вы оказались там по вполне невинному поводу, и Роберт, несомненно, также.
- Боюсь, что нет. Я ждал у служебного входа… это как раз на той улице, о которой речь. Уоллис, он… - Дженкс пытается подобрать слова. - Уоллис вовсе никого не поджидал. Он входил в один из домов. Заведение это скандально известно происходящим в нем.
- Вы в этом убеждены?
Дженкс кивает.
- Опорочить имя человека без абсолютных доказательств….
- Лучше б я ничего не говорил! - восклицает Дженкс. - Если б я не был уверен… если б это был вовсе не он… Но как я могу молчать, если я это видел собственными глазами! Вдруг что-то случится… - у Дженкса перехватило в горле, - какая-то грубость с его стороны по отношению к вам… Представьте, что такое бы произошло, а я вас не предупредил!
- Да-да, - говорит она. - Я понимаю. И хочу поблагодарить вас за вашу откровенность.
- Я поговорю с вашим отцом, добьюсь, чтоб его уволили.
- Не надо, - слышит Эмили свой голос. - Я сама уведомлю отца при удобном случае.
- Безусловно, будет верней, если это сделает мужчина.
- Это деликатный вопрос. И решать его следует деликатно. Я постараюсь подобрать подходящий момент.
Дженкс хмурит лоб.
- Мне бы не хотелось, чтобы отец подумал, будто его подталкивают к решительным мерам. Для компании Пинкера этот Определитель весьма важен - это ключевой вопрос, если мы хотим обойти Хоуэлла. Необходимо, чтобы Роберт завершил работу до того, как состоится этот разговор.
- Так вы не желаете ничего рассказывать? - внезапно с подозрением спрашивает Дженкс.
- Вы меня известили. Вам это далось нелегко, и я это ценю. Но вы это сделали, вы исполнили свой долг. В конечном счете риску подвергаюсь я, не мой отец…
- Если вы не поговорите с ним, это сделаю я!
- Прошу вас, Саймон, - говорит Эмили. - Не надо этого делать. Хорошо? Ради меня.
Она видит, что он задет - не оттого, что она не последовала его совету, но потому, что внезапно увидел ее в ином свете.
- Что ж, я сделал все, что мог, - резко бросает Дженкс, направляясь к двери.
- Когда это было? - Эмили задает вопрос ему вдогонку. - То есть, когда вы видели его там в последний раз?
- В последний раз это было в пятницу вечером.
"Днем в тот день он меня целовал", - думает она.
Сердце ее во власти бурных чувств. В основном это злость и отвращение. Но все же, - она ведь женщина современная, - Эмили пытается все трезво осмыслить.
Возможно, отчасти это ее вина. Возможно, своими поцелуями она возбудила в нем страсть, и ему пришлось искать утоление в… ей невыносимо представить то, в чем он ищет утоления.
Целую неделю Эмили не может заставить себя физически к нему прикасаться. Между тем они открывают, что в мускатном винограде и в семенах кориандра ощущается что-то одинаково цветочное; что лесной орех и свежевзбитое масло имеют похожий молочно-сливочный аромат. Соединяя воедино различные разделы Определителя, они обнаруживают скрытые связи между различными вкусами и запахами - спектр простирается от сладкого к кислому, от цветочного к пряному, образуя целую палитру ощущений. И почему-то, стоит Роберту ее обнять, все, что происходит в том, другом мире, в том темном Зазеркалье, где люди хранят в тайне свои желания, кажется ей несущественным, не имеющим ни малейшего отношения к преступному удовольствию, которое она испытывает.
И еще одно чувство неожиданно испытывает Эмили. Стоит ей подумать про тех, других женщин, безымянных, безликих, которые ложатся с ним в том Зазеркалье, она с удивлением открывает для себя, что по отношению к ним испытывает вовсе не жалость, не отвращение, но внезапную, резкую, жгучую зависть.