- Итак, мы подходим к коричневому цвету.
- Но ведь у коричневого много разных оттенков и все попросту зовутся коричневым цветом, - возразил Пинкер. - Нет таких слов, чтоб определить различия между ними.
- Это не так. Возьмем, к примеру, коричневый цвет различных древесных пород, - я взглянул на зерна. - Есть оттенки красного дерева, оттенки ясеня, оттенки дуба.
Внезапно Пинкер поднялся:
- Меня ждут дела. Продолжайте без меня.
Мне предстояло открыть для себя, что такое поведение было ему свойственно: Пинкер был не способен более часа сосредотачиваться на одной задаче - следствие, отчасти, множества обязанностей, отнимавших уйму времени, но также и личной предрасположенности каждый раз увлекаться новым делом. Итак, Пинкер направился к двери, распахнул ее, выкрикнул:
- Дженкс! Дженкс, где же вы?
И скрылся.
Я взглянул на Эмили. Она не поднимала глаз от своего блокнота.
- Я все пытаюсь, - тихо сказал я, - найти слово, которое могло бы в точности описать цвет ваших глаз.
Она напряглась, склонившись над блокнотом, и я заметил, как щеки у нее окрасил легкий румянец.
- Ведь и они сероватого оттенка, - рассуждал я. - Но, пожалуй, ярче, чем уголь или корнуоллский сланец.
Настала легкая пауза. Но вот Эмили произнесла:
- Давайте продолжать. У нас много работы.
- Разумеется! В любом случае, с этим вопросом спешить не стоит. Надо над этой проблемой как следует поразмыслить.
- Прошу не утруждать себя на мой счет, - в голосе ее явно прозвучали ледяные нотки. - В ваших стараниях нет никакой необходимости.
- Помилуйте, это удовольствие!
- Однако в данный момент, лучше бы направить мысли на определение цвета этих зерен.
- Вы суровый надсмотрщик, мисс Пинкер!
- Просто осознаю важность стоящей перед нами задачи.
- Она важна, но не изнурительна, - галантно отозвался я. - В таком обществе никакая работа не покажется в тягость.
- Боюсь, я излишне отвлекаю ваше внимание. - Лед в ее интонациях вырос прямо-таки до арктических масштабов. - Пожалуй, надо выяснить, не освободились ли мистер Дженкс или мистер Симмонс, чтоб кто-нибудь меня заменил…
- Не стоит, - поспешно заверил я. - Под вашим началом я буду куда прилежней исполнять свои обязанности.
Мы оба смотрели на кучки сырых серо-зеленых зерен. Уверен, никто из нас о кофе и не помышлял. Я украдкой взглянул на Эмили.
- Кстати, цвет ваших щек, - заметил я, - наводит меня на сравнение со зреющим яблоком…
- Мистер Уоллис! - Она с силой стукнула блокнотом по столу. - Если мои щеки и обрели некую окраску, то только потому, что я возмущена вашей беспрестанной игрой на моих нервах!
- В таком случае, прошу прощения. Я не хотел вас обидеть. Более того, наоборот…
- Но вы же должны отдавать себе отчет, - произнесла она негромко, но отчетливо, - что ставите меня в безвыходное положение. Если я сейчас уйду, отец захочет узнать, по какой причине, и тогда он вас уволит, и Определитель не будет составлен, что для меня крайне нежелательно. Если же я останусь, то окажусь полностью в ваших руках, а, судя по вашему сегодняшнему поведению, нельзя не предположить, что вы этим воспользуетесь и станете докучать мне еще старательней.
- Клянусь честью, ничего подобного больше не случится.
- Вы должны пообещать, что прекратите обращать на меня внимание как на женщину.
- Я полагал, что вы вполне современны и не будете краснеть, как маков цвет, от моего совершенно естественного к вам отношения, - сказал я. - Но, если вам так угодно, в дальнейшем я постараюсь представить вас мальчиком.
Она кинула на меня подозрительный взгляд, одновременно вздымая над блокнотом карандаш.
- Что до этих зерен… - Я взял пригоршню, сомкнул в кулаке, слегка потряс. - …их цвет можно было бы сравнить с листьями.
- Как это?
- Молодой листок светло-зеленого цвета. Летняя листва, разумеется, темнее. Цвет осенних листьев более схож с бледной желтизной этих зерен.
- Отлично.
Она занесла в блокнот.
- Итак, переходим к аромату. Для этого, я думаю, надо приготовить несколько образцов кофе.
- Я подожгу горелку.
Эмили занялась кипячением воды, а я посматривал за ней. Я был неправ, решив, что строгая одежда вовсе ее не украшает. Скорее отсутствие корсета, что могло бы лишить ее формы той аппетитности, что считалась в моде до последнего времени, позволяло представить ее фигуру в натуральном виде - то есть, без одежды. Она была худа: костлява, заметил бы кое-кто. Даже бедра у нее, когда она опиралась грудью на стол, едва обрисовывались, так что сравнение с мальчиком было вполне уместно. Полуприкрыв глаза и мысленно сравнивая ее с разными шлюхами, с кем имел дело, я таким образом пытался составить по частям облик ее обнаженного тела, внешне же мои сладкие грезы Эмили вполне могла принять за усердную сосредоточенность.
Как раз в этот момент в контору вернулся Линкер, застав меня в момент созерцания его дочери. Думаю, ему не сложно было догадаться, какие мысли бродят у меня в голове.
- Как наша работа, продвигается? - отрывисто спросил он. - Что, Эмили, достаточно ли усерден мистер Уоллис?
Это был тот самый момент, когда малейший намек с ее стороны мог побудить Линкера вышвырнуть меня вон. Внутренне я проклинал себя за беспечность. Мне так необходим был этот аванс, особенно после похождений, которые я предпринял прошлой ночью.
Эмили бросила на меня холодный взгляд.
- Мистер Уоллис вполне успешно продвигается вперед, отец. Хотя, пожалуй, не так быстро, как ему бы хотелось. Боюсь, его отвлекает моя женская болтовня.
- Напротив, мисс Линкер действует на меня вдохновляюще, - спокойно сказал я. - Как Беатриче для Данте, как Мод для Теннисона, так и Эмили Линкер для Определителя Уоллиса-Пинкера.
Стаза Линкера сузились:
- Отлично. Быть может, Уоллис, я могу помочь вам при вашей первой дегустации?
- Нет необходимости, - бросил я беззаботно. - Дженкс уже разъяснил мне основные принципы.
- Что ж, поглядим.
Пинкер встал у двери, сложив на груди руки, и наблюдал, как я отмерял зерна, молол их в ручной мельнице, заливал кипятком. Я выждал по часам ровно две минуты, затем ложкой протолкнул густой, пенящийся наст с поверхности в глубь. Однако я был куда менее опытен, чем секретарь Пинкера, и когда вынул ложку, в жидкости все еще присутствовала взвесь из крупинок кофе. Все-таки я поднес ложку ко рту и попытался было втянуть жидкость тем же манером, что Пинкер и Дженкс, засасывая слегка вместе с огненной жидкостью и воздух. Неизбежный результат последовал мгновенно: я поперхнулся, забрызгав кофе весь стол.
- Мой милый Уоллис! - вскричал Пинкер. - Вам следовало испробовать кофе, а не отплевываться, подобно вынырнувшему киту.
- Попало не в то горло… - сказал, вернее, прохрипел я, едва снова обрел возможность говорить. - Прошу прощения. Попробую еще раз.
Я был крайне сконфужен. Снова я попытался отхлебнуть кофе так, как это делали они, но это оказалось сложней, чем я думал: на сей раз мне удалось удержать жидкость во рту, и это уже было ближе к идеалу, но я чуть было не задохнулся, зайдясь кашлем.
- Эмили, детка, боюсь, твой новый коллега до вечера утратил дар речи, - прыснул Пинкер.
- Ну, для всех нас это не смертельно, - скривив губы, сказала Эмили, - разве что для мистера Уоллиса.
- Может… может тогда… - Пинкер утирал пальцем слезы. - Может… красноречием отличится его жилет?
Тут наступила очередь Эмили расхохотаться от души. Я в изумлении смотрел на обоих. Сознавая, что я неким образом стал причиной их веселья, я никак не мог взять толк, что смешного они нашли в моем жилете. Да, в тот день на мне был желтый жилет - в тон ботинкам, но даже торговец кофе из Лаймхауса не может не отметить, что жилет à la mode.
Пинкер утирал глаза:
- Простите нас, мистер Уоллис. Мы не хотели вас обидеть. Позвольте, я вам покажу. Есть одна хитрость, которая для нас, людей привычных, сложности не представляет. Смотрите! - Он влил себе в рот немного кофе из ложки и шумно с булькающим звуком втянул. - Секрет заключается в том, чтобы всосать жидкость губами и языком. Всосать вместе с воздухом и с силой сплюнуть.
Я последовал его примеру и на сей раз сумел справиться несколько успешней, - во всяком случае, реакция моих зрителей была более сдержанной. Веселье, правда, вновь вернулось к ним, когда от меня потребовалось овладеть искусством сплевывания дегустируемого кофе в ведро. Пинкер показал, как это делать, ловко выпустив изо рта тонкую струйку, с цоканьем ударившую в металлическую стенку Не успел он повернуться ко мне, как мне уже было ясно: такое воспроизвести будет непросто.
- Представьте, будто вы свистите, - пояснил Пинкер. - И вообще - действуйте решительней.
Я кинул взгляд на Эмили. На ее лице застыло подчеркнутое безразличие.
- Быть может, дочери вашей лучше… - проговорил я.
- Лучше? Что?
- Не присутствовать при этом, боюсь, весьма непривлекательном зрелище?
Пинкер перевел взгляд на Эмили.
- Право, мистер Уоллис, - отозвалась та. - Мы же с вами люди современные. Нам ли краснеть, как маков цвет, из-за таких естественных вещей?
- Да-да, - кивнул я. - Разумеется.
И нехотя вновь повернулся к столу.
- Вместе? - предложил Пинкер.
Он влил кофе из ложки в рот. Я последовал его примеру. Мы втянули и задержали жидкость во рту, вот он выстрелил тонкой темно-коричневой струйкой точно в ведро. Я склонился над ведром, помедлил, чтоб собраться с мыслями, и плюнул, стараясь, чтоб вышло как можно деликатней. Увы, моя деликатность возымела обратный результат: брызги грянули врассыпную по стенкам и дну ведра. Иные и вовсе разлетелись за его пределы.
- Мне ужасно неудобно… - произнес я, покраснев, как рак.
Но Пинкеры меня не слышали. Плечи у папаши тряслись. Из-под ресниц зажмуренных глаз текли слезы. Обхватив себя руками, Эмили раскачивалась взад-вперед на своем стуле, отчаянно тряся склоненной головой в попытке одержать смех.
- Как вижу, вам смешно, - надувшись, сказал я.
Пинкер положил руку мне на плечо:
- Если как поэт вы так и не состоитесь, - задыхаясь от смеха, произнес он, - у вас определенно есть шанс для мюзик-холла. Какова, сэр, поза перед выходом - просто-таки великолепна. Как будто вы вот-вот разразитесь монологом, а не слюни развесите.
- По-моему, слюни я не развешивал!
- А лица выражение каково! - с пафосом продолжал Пинкер. - Сколько достоинства! И как славно, как комично изобразили вы изумление.
- Совершенно не понимаю, о чем вы… - Щеки у меня продолжали пылать.
- Мой милый юноша, - сказал Пинкер, внезапно принимая серьезный вид. - Вы уж простите нас. Мы вдоволь над вами поизмывались. Прошу вас, возвращайтесь к своим обязанностям.
Пинкер направился к двери. Он вышел, и воцарилась тишина.
- Полагаю, я смешон в ваших глазах, - с горечью произнес я.
- Нет, Роберт, - мягко сказала Эмили. - Но, возможно, теперь вы сами себе смешны, а это, я думаю, как раз то, чего добивался отец.
- Да. Я понял.
- Если уж нам предстоит работать вместе, надо, чтоб нам было удобно друг с другом. Такое невозможно, если кто-то все время пытается главенствовать.
- Да. Понимаю.
- Обещаю, что не буду смеяться над вами, если вы обещаете со мной не флиртовать.
- Отлично. Даю вам слово.
Я тяжело опустился на стул.
- Поверьте, - добавила Эмили, и губы у нее дрогнули, - если кто теряет при этом уговоре, то это я.
Глава девятая
Основная трудность словесного описания кофейных ароматов упирается в наш язык. Хотя существует много слов, обозначающих зрительные, звуковые и осязательные восприятия, есть лишь немного слов для обозначения запахов и вкуса.
Тед Лингл. "Справочник дегустатора кофе"
Вероятно, подозрения у Пинкера в отношении моих намерений сохранились. Как бы то ни было, но вскоре к нам присоединилась молодая темноволосая особа, немного моложе Эмили. Явившись, она грохнула на стол громадную кучу книг.
- Моя сестра Ада, - представила Эмили. - Ада, это Роберт Уоллис.
Сухое "очень приятно" Ады предполагало как раз обратное. Я взял одну из книг и взглянул на корешок: "Пробы воды в целях санитарии". Боже милостивый!
Ада забрала книгу у меня из рук.
- Труд профессора Фрэнкленда - нормативное пособие о роли химических соединений.
- Ада собирается поступать в Оксфорд, - сказала Эмили. - Вы ведь там учились, Роберт, не так ли?
Ада мгновенно встрепенулась:
- В каком колледже?
- Крайст Черч.
- Там хорошие лаборатории?
- Не имею ни малейшего представления.
- А что Кларендон? Достойное заведение?
Минут десять она подвергала меня перекрестному допросу насчет новых учебных аудиторий, женских колледжей, экзаменационных залов и прочего. Я ее разочаровал. Я мог бы описать рассветную прогулку по оленьему парку колледжа в обнимку с парочкой подгулявших друзей, или дневное плаванье на лодке в деревушку Уайтем, чтобы полакомиться жареной форелью, но о перечисляемых ею лекционных аудиториях и преподавателях я ничего в сущности не знал.
Однако присутствие еще кого-то рядом оказалось не без пользы. В конце концов общедоступность была целью нашего глоссария, и на Аде мы имели возможность апробировать успех нашего продвижения к цели. Кроме того, Ада поспособствовала нам и в практическом смысле, когда дело дошло до создания пробного экземпляра. Но я забегаю вперед.
Примерно в двенадцать Эмили потянулась.
- Может, это от непривычно активного мысленного напряжения, - произнесла она, - но, по-моему, я ужасно проголодалась.
- Этого следовало ожидать, - заметил я. - Подобно тому, как музыке надо основательно обучиться, прежде чем сесть и начать играть с листа, также необходимо и усердно отработать все гаммы и арпеджио естественных удовольствий, прежде чем утверждать, что кое-что познал.
Эмили уставилась на меня:
- Не хотите ли подобной витиеватой фразой сказать, что вы тоже голодны?
- Именно. Имеется ли у вас поблизости приличное заведение?
- На Нэрроу-стрит есть местечко, где пекут превосходный пирог с угрем. Признаться, последние минут двадцать я подумываю, не присовокупить бы к этому и что-то еще. Там подают к пирогу картофельное пюре, поливая слегка соком угря вместо соуса…
- Мне надо в Хокстон, купить кое-какие реактивы, - заявила Ада.
- Похоже, идти нам придется с вами вдвоем, - сказал я Эмили.
- Эмили, можно тебя на пару слов? - быстро сказала Ада.
Выйдя на лестничную площадку, они совещались о чем-то вполголоса. Я, разумеется, подошел к двери подслушать.
- …обещала отцу не делать ничего предосудительного!
- Ах, да уймись же ты, Ада! Скорей наша река покроется льдом, чем я поддамся на манерные комплименты мистера Уоллиса. Но если ты уж так озабочена, пойдем с нами.
- Ты же знаешь, я не могу. Придется тебе взять Лягушонка.
Я слышал, как Эмили выдохнула:
- Ну уж нет!
- Это почему?
- Лягушонок - это бесконечная болтовня, это невозможно!
- Так ведь, насколько я успела заметить, Роберт только и знает, что болтает! Но если тебе не противно идти с ним, изволь, иди, пожалуйста.
Мы шли по Нэрроу-стрит в совершенном молчании. Признаться, я все еще с обидой переживал брошенную Адой фразу, будто я только и знаю, что болтаю.
- Как давно вы работается у своего отца? - спросил я наконец.
- Уже почти три года.
- Три года! - воскликнул я, тряхнув головой. - Это же больше, чем срок, на который приговорили беднягу Оскара!
- Да нет же. Для меня возможность работать - наслаждение. Ну, а для вас, как я понимаю, - она бросила на меня косой взгляд, - работа дело непривычное.
- Ну да. Перефразируя этого великого литератора: единственная работа, к которой надо стремиться, это искусство.
- Гм! Вы, как я вижу, как и многие представители искусств теперь, непомерно превозносите этого человека.
- Что бы кто ни говорил, Оскар Уайльд - гений, величайший человек своего времени.
- Что ж, надеюсь, он оказал на вас не слишком большое влияние.
- Что, собственно, вы имеете в виду?
- Только то, что было бы отвратительно, если б вы подражали ему в… в определенном смысле.
Я остановился:
- Вы заигрываете со мной, мисс Пинкер?
- Разумеется, нет! - Она густо покраснела.
- Потому что, если да, то я буду вынужден пожаловаться вашему отцу. Или, в крайнем случае, Аде, которая куда его грозней.
Я и вообразить не мог, что такое хрупкое существо способно поглотить такое количество пищи. Разинув рот, я глядел, как она уписывала пирог с угрем вместе с картофельным пюре и соусом, дюжину устриц, кусок пирога с форелью, а также тарелку мелких моллюсков с маслом, приправленных петрушкой, запивая все это полупинтой рейнского вина пополам с сельтерской.
- Я же говорила, у меня разгорелся аппетит, - промокая масляные губы салфеткой, сказала Эмили.
- Я просто потрясен.
- Вы будете доедать своих устриц? Или закажем что-нибудь еще?
- Я и не предполагал, - признался я, когда она потянулась к моей тарелке, - что обед с вами превратится в состязание.
Во время нашего обеда я узнал некоторые подробности об этом семействе. Мать скончалась уже много лет тому назад. Пинкеру остались унаследованное ей от отца прибыльное дело и три дочери, старшей из которых была Эмили. Девочек он решил воспитать самым по тем временам прогрессивным образом. Все гувернантки и преподаватели были взяты из разнообразных обществ - из Общества за прогресс знаний, Королевских научных обществ и тому подобных. Детям прививались чтение книг и посещение публичных лекций. Одновременно их отец активно занимался тем, что освобождал дом от устаревшей мебели, оснащал его электрическим освещением, ванными и туалетами, телефоном, внедряя мебель последнего образца, словом, вводя все современное.
- Потому-то он и увлекся идеей сделать из нас служащих, - пояснила Эмили. - Вложив так много средств в наше образование, он хочет при своей жизни получить какую-то отдачу.
- Пожалуй, это несколько… прозаично в отношении к своим родным чадам.
- Ах, что вы… совсем наоборот. Он убежден, что в занятии делом заложены здоровые принципы, что оно, иначе говоря, благотворно сказывается на людях.
- А вы? Неужели и вы того же мнения?
Эмили утвердительно кивнула:
- Я уже сказала, работа для меня удовольствие. И, кроме того, это выражение моих моральных убеждений. Лишь показав, что женщина как работник не хуже мужчины, мы сможем доказать, что женщины достойны тех же политических и законных прав.
- О Боже!
Вмиг я ощутил легкое угрызение совести, что работаю только ради того, чтобы расплатиться с виноторговцем.
К концу обеда я вынул портсигар и задал привычный вопрос: