- Не возражаете, если я закурю?
- Очень даже возражаю! - сказала Эмили.
- В самом деле? - изумился я.
- Нельзя точно оценить вкус кофе, надышавшись едким табаком.
- Мой вовсе не едкий, - заметил я, слегка задетый.
Мои сигаретки были от "Бенсона" с Олд-Бонд-стрит; изящные овалы отличного турецкого табака наполняли комнату томной, душистой мглой.
- К тому же, курение одно из немногих занятий, которое мне хорошо удается.
- Ну, так и быть, - со вздохом согласилась Эмили. - Давайте выкурим по одной перед уходом.
- Замечательно! - воскликнул я.
Хотя ее слова крайне меня изумили: курить в присутствии мужчины для благовоспитанной женщины считалось в те времена занятием не слишком пристойным. Я протянул Эмили портсигар и чиркнул спичкой.
Какое чувственное наслаждение подносить огонь к сигарете женщины: глаза ее сведены к кончику носа, к поцелую пламени, а это значит, что ваш взгляд устремлен сверху вниз на ее опущенные ресницы, на нежный контур верхней губы, обнявшей бумажный цилиндрик.
- Спасибо, - Эмили выдохнула краем рта струйку дыма.
Я кивнул и поднес спичку к своей сигарете.
Она сделала еще затяжку, задумчиво посмотрела на сигарету в руке и вдруг сказала:
- Если отец уловит запах табака, вы должны будете сказать, будто курили только вы, а не я.
- Он этого не одобряет?
Она поймала мой взгляд, затянулась в очередной раз.
- Он не знает. - С каждым ее словом выпархивало, овевая его, облачко дыма.
- Женщина имеет право на свои тайны.
- Терпеть не могу это выражение, можно подумать, что кроме этого, никаких иных прав мы не имеем. Теперь вы заявите, что мы слабый пол.
- Вы не согласны?
- Ах, Роберт! У вас просто безнадежно устарелые взгляды!
- Напротив. Я до мозга костей à la mode.
- Можно быть модным и при этом под модной одеждой оставаться старомодным. Простите, я заставила вас покраснеть?
- Не думал, - заметил я, - что вас интересует, что у меня под одеждой.
Она на мгновение остановила на мне свой взгляд. Подобный феномен я наблюдал неоднократно: курящие женщины становятся смелей, как будто одна свобода влечет за собой и другую.
- Я имела в виду ваши мысли.
- О, я стараюсь этим не обременяться. Я считаю, что мысли препятствуют моим изысканным чувствам.
- Что вы этим хотите сказать? - нахмурившись, спросила она.
- Да абсолютно ничего. Я далеко не слишком умен. По-моему, по крайней мере, три четверти из того, что я говорю, вылетает совершенно бездумно.
- Тогда вы, должно быть, слишком умны на три четверти.
- Знаете, если я так сказал, то это должно восприниматься как шутка.
- Но женщина, разумеется, не может быть остроумна?
- Не может, если она красива, как вы.
Эмили выдохнула дым в потолок:
- Вы снова флиртуете со мной, Роберт.
- Нет, я угождаю вам, а это совсем не одно и то же. Женщина как феномен - украшение. В этом секрет ее успеха.
- Сомневаюсь, - со вздохом сказала она, - что смогу превзойти вас по части украшательства. В отличие от украшения, я не собираюсь всю жизнь пылиться на полке. Теперь давайте все это оставим и вернемся к работе. Наше обоняние несколько подпорчено, но, возможно, удастся произвести еще несколько оценок.
Какая досада, подумал я, что Эмили Пинкер принадлежит респектабельному среднему буржуазному сословию, а не богеме или когорте шлюх. Было в ней что-то бойцовско-вызывающее, и я находил это совершенно неотразимым.
В первые же недели работы в конторе у Пинкера я постиг то, что теперь сделалось для меня совершенно очевидным, а именно: крайнее вероломство слов. Возьмем, к примеру, слово лекарственный. Для одного человека это может означать острый запах йода; для другого - тошнотворно-сладкий запах хлороформа; для третьего - густое терпкое тепло бальзама или микстуры от кашля. Или же слово маслянистый. Позитивное это прилагательное или негативное? На этот вопрос я отвечаю так: если описывает ощущение влажной крошки, как от крошащегося бисквита, возникающее от перетирания в пальцах только что смолотых кофейных зерен, тогда - позитивное. Если описывает ощущение на языке готового кофе, - крепкого, густого, в противоположность водянистому, - это тоже хорошо; но при описании вкуса кофе чрезмерно жирного до омерзения, такое определение не годится. Таким образом, нам надо выявить не только вкус наших сортов кофе, но еще те слова и выражения, которые мы используем для его описания.
Или возьмем слова такие: запах, благоухание, букет, аромат, отдушка, обоняние. Означают ли они одно и то же? Если да, то почему? Не имея слов, обозначавших различные виды запахов - запаха зерен, аромата смолотого кофе, букета кофе в чашке, - мы приспосабливали имеющиеся слова к собственным нуждам. Вскоре на этом пути мы отказались от традиционного языка и перешли на свой тайный диалект.
Я постиг и еще кое-что: едва мы начинаем исследовать наше восприятие, оно становится все более осязаемым. Линкер утверждал, что чувство вкуса у меня развивается, - выражение вполне очевидное, хотя в то время я еще слабо осознавал, что на самом деле это значит. День ото дня росла во мне уверенность в собственных суждениях, точнее, в предлагаемой мной терминологии. Я уже, кажется, входил в состояние синестезии, когда все чувства в тебе становятся взаимосвязаны, когда запахи превращаются в цвета, вкус становится зримым, и все раздражители физического свойства ощущаются столь же сильно, как эмоции.
По-вашему, это фантазии? Вот вам примеры. Дым - огонь, потрескивающий в ворохе сухих осенних листьев; прохлада в воздухе, острота вдыхаемой свежести. Ваниль - теплый и чувственный запах, пряно пахнущий остров, прогретый тропическим солнцем. Смолистый - густой едкий запах сосновых шишек или скипидара. Все сорта кофе, если вдуматься, имеют легкий запах жареного лука: одни - вне всякого сомнения отдают также сажей, свежевыстиранным бельем, свежескошенной травой. Другие тяготеют к фруктово-дрожжевому запаху свежеочищенных яблок, в то время как у третьих - крахмально-кисловатый привкус сырого картофеля. Иные напомнят вам даже не один аромат; мы открыли некий сорт кофе, совмещавший запахи сельдерея и ежевики; еще один, в котором сочетались нотки жасмина и пряника, а третий вызывал в памяти шоколад с едва ощутимым привкусом свежих хрустящих огурцов… И постоянно все это время Пинкер, то врываясь к нам, то исчезая, осведомлялся о наших успехах выкриками: "Ну, что обнаружили?" или "Можно проникнуть к нему в Душу? Может быть, там роза? Дойдем до Совершенства - какая именно роза?"
Это превратилось в наваждение. Однажды вечером, прогуливаясь по Стрэнду, я услышал выкрик: "Поджарь-ка!" и уловил жаркий запах орехов с подпаленной на угольях скорлупой. Я обернулся: у жаровни стоял парнишка, засыпая в бумажный кулек грецкие орехи. Это был точь-в-точь аромат "Явы" в момент, когда первые струи воды ударяют по зернам. В другой раз я оказался в книжной лавке на Сесил-Корт, перелистывал томик стихов, как вдруг меня осенило, что запах воска на хорошо сохранившихся кожаных переплетах почти идентичен послевкусию йеменского кофе "мокка". Или обычный запах смазанного маслом темно-коричневого тоста вызывал в памяти индийский "майсур", и тогда ничто уже не могло удовлетворить меня, кроме чашечки этого самого напитка, - теперь я перетащил к себе в комнату некоторые образцы, чтобы иметь возможность утолить свою страсть в момент пробуждения и одновременно прочистить мозги.
Ибо обычно по утрам я вставал с тяжелой головой. Дни я проводил с Эмили и Адой; свои вечера и свой аванс я тратил на девиц с Веллингтон-стрит и Мейфэр. Приведу один памятный случай с крошкой из заведения миссис Коупер на Олбимарл-стрит, она спросила, чем я занимаюсь. Когда я объяснил, что поглощен органолептическим анализом вкусов и запахов, мне ничего не оставалось, как обнюхать ее киску и сообщить, что именно я вынюхал (для официального оглашения: мускус, персик, мыло "Пирс", раки); когда она с гордостью поделилась с другими девицами, те потребовали, чтобы я проделал с ними то же. Я разъяснил им принципы коллективного апробирования, на моей постели собралось их четверо или пятеро. Опыт оказался наиинтереснейшим, и прежде всего потому, что каждая имела свое явное отличие - основная, как водится, нота мускуса, присутствовавшая в той или иной степени у каждой, сопровождалась широким спектром индивидуальных запахов - от лайма до ванили. У одной оказался непонятный запах, его я никак не мог определить, хотя понимал, что он мне знаком. Подобно забытому имени он преследовал меня весь вечер. И лишь на следующий день до меня дошло, наконец, что это такое. Так пахнет цветущий терн: ароматно-медовый запах сельских улочек весенней порой.
В тот вечер я сделал два важных умозаключения. Во-первых, я понял, что подобно тому, как человеческое тело имеет некоторые запахи, напоминающие запахи кофе, так и некоторые сорта кофе имеют мускусный, в чем-то грубо-эротический аромат. В особенности определенные сорта африканского кофе отдают чем-то темным, землистым, даже чуть глинистым, вызывая в памяти запах голой ступни на прожаренной солнцем земле. Я, разумеется, не сказал об этом Эмили и Аде, но мысленно для описания подобных запахов я воспользовался термином Линнея: hircinos, "псиный". Во-вторых, если мы хотим сделать наш Определитель по-настоящему общедоступным, сокращая расстояния между людьми, нам надо бы завести шкатулку с образцами.
Соображения были самые простые: наш код срабатывает только в том случае, если двое разных людей под одним и тем же словом разумеют один и тот же вкус или запах. Для некоторых вкусовых ощущений, таких как деготь, например, или гвоздика, это трудности не составляет. Но у тернового цвета, ванили, даже у грецкого ореха такой запах, который легко воскресить в памяти в спокойной обстановке конторы Пинкера; однако можно предположить, что в будущем хотя бы один из партнеров окажется в таких полевых условиях, - в Африке, на Цейлоне или в Бразилии, - где цветущий терновник явление довольно редкое. Ответом может послужить создание небольшого, плотно прикрывающегося дорожного ящичка, содержащего примерно дюжину основных ароматов, с которыми смог бы свериться дегустатор.
Именно Ада ухватила практическую ценность такого предложения. С ее научным подходом она разобралась в том, как можно экстрагировать аромат, и, по-моему, была довольна тем, что и ее место определилось в общем деле. По принципу того, как палитре художника не обязательно иметь все возможные краски, поскольку разные оттенки можно получать, смешивая основные цвета, Ада заключила, что наш ящик с образцами не должен содержать все запахи. Скажем, достаточно одной апельсиновой эссенции, чтобы освежить в памяти основные свойства всех цитрусовых ароматов. Был найден и проинструктирован парфюмер мистер Кли. С этого момента Ада занималась техникой закрепления различных запахов таким образом, чтобы они могли сохраниться в условиях тропического климата.
Однажды днем я расхаживал, что-то вещая, взад-вперед по кабинету, - кажется, я пытался высветить свойства чересчур терпкого бразильского сорта; несмотря на наличие ведерка, мне хотелось как можно больше выпить этого кофе, потому я пришел в крайнее возбуждение. Вдобавок как раз этим утром я купил восхитительную трость с набалдашником из слоновой кости, а как еще играть восхитительной новой тростью, если не расхаживать с ней. Как вдруг мой взгляд, упав на пол, заметил под столом чью-то ногу.
Я поднял голову: Эмили сидела на одном конце стола, что-то записывала. На другом - Ада погрузилась в чтение некой научной книги. Нога, должно быть, полагала себя невидимой: она всовывалась и высовывалась исподтишка, как улитка из своего домика.
- Чувствую запах… - я энергично задвигал носом, - чувствую запах кого-то постороннего.
Эмили с удивлением взглянула на меня.
- Повеяло чем-то… - пояснил я, - как будто… - я снова принюхался, - шкодливым, провинившимся песиком. Уф-фу-фу-фу…
Эмили явно решила, что я впадаю в беспамятство.
- Пахнет, - объявил я, - детками, которые прячутся там, где им не положено. - Я торжественно стукнул тростью по поверхности стола. - Эй, кто там!
Из-под толщи дерева раздался испуганный детский голос:
- Я…
- Да это всего лишь Лягушонок, - сказала Эмили.
- Уходи, - бросила Ада, не поднимая глаз от книги. - Пошла вон, назойливая амфибия.
Из-под стола выпрыгнула маленькая девочка. Присела, как лягушка, на корточках и квакнула.
- Ты почему, Лягушонок, не в классной? - строго спросила Ада.
- Миссис Уолш заболела.
- Миссис Уолш заболела из-за тебя, - укоризненно сказала Эмили. - Это гувернантка, - пояснила она мне. - Она страдает невралгией.
- Все равно! Уж лучше я побуду здесь с вами, - сказала девочка, прыжком вскакивая на ноги.
Лет ей было на вид чуть больше десяти; ноги не по росту длинны, слегка пучеглазая, отчего и в самом деле напоминала лягушонка.
- Можно я останусь? Я не буду вам мешать и сумею не хуже других спасать Эмили от поэтических вольностей Роберта.
- Мистер Уоллис прямо перед тобой, - сказала Ада, несколько смутившись. - И Эмили тебе спасать совершенно не от чего.
Девочка сдвинула брови:
- Ну почему вы никогда меня с собой не пускаете? Я буду хорошо себя вести.
- Надо спросить разрешение у отца.
- Значит, мне можно остаться, - победно заявила девочка. - Потому что отец сказал, что можно, если я у тебя спрошусь.
- …при условии, если не будешь раскрывать рта, - строго сказала Эмили.
Девочка опустилась на корточки и квакнула.
- И без этого дурацкого кваканья!
- Я - лягушка!
- Говорят, во Франции, - ненавязчиво заметил я, - лягушек едят под зеленым соусом.
Она выкатила на меня свои глазищи.
- Но я не совсем лягушка, - испуганно выпалила она. - Я Филомена. Когда Ада была маленькая, она не могла произнести "Филомена" и вместо этого называла меня "Ляга". Но вообще-то мне нравится быть лягушкой. - Она вспрыгнула на стул. - Не обращайте на меня внимания. Вы как раз остановились на том месте, когда сказали, что похоже на лимоны.
С той поры нередко в нашей маленькой дегустационной набиралась целая куча народу. Ада при всякой возможности старалась меня проигнорировать, но и разносчик Саут, и девочка Лягушонок завороженно смотрели на меня, пока я дегустировал кофе, как будто я существо из далекой экзотической страны. То живописное зрелище, которое я, стыжусь признаться, временами из себя изображал, выдавая вслух вычурные словесные описания и играя словами, вызывало у Лягушонка восторженные аханья, а у Эмили едва заметный вздох.
- Ты хочешь вскружить Эмили голову? - спросила Лягушонок.
Мы с Эмили как раз вернулись после очередного обеденного перерыва; Эмили вышла повесить пальто, мы с девочкой остались вдвоем.
- Не убежден, что прилично задавать подобные вопросы.
- Ада считает, что да. Я слышала, как она спросила у Эмили, не вскружил ли ей уже голову лорд Байрон. Она так тебя называет, знаешь? - С минуту она помолчала. - Если ты все-таки вскружишь Эмили голову, тебе придется на ней жениться. Иначе нельзя. Тогда я буду подружкой невесты.
- Мне кажется, ваш отец одна из главных фигур в этом вопросе.
- Так мне, значит, его надо спросить, можно мне быть подружкой невесты или нет? - с надеждой воскликнула девочка.
- Я имею в виду мнение, за кого стоит Эмили выходить замуж. Видишь ли, это ему решать.
- Ой, он ужасно хочет выдать ее замуж! - заверила меня Лягушонок. - Ну, правда же, хочет. Ты богатый?
- Вовсе нет.
- А с виду богатый!
- Это потому, что я мот.
- Что значит "мот"?
- Который зарабатывает меньше, чем тратит. Который постоянно покупает все красивое, хотя этого и не следует делать.
- Например, обручальные кольца?
Я рассмеялся:
- Нет, обручальные кольца и красота понятия не однозначные!
Глава десятая
- Хочу вам кое-что показать, - однажды объявил Пинкер, врываясь в кабинет, где мы с Эмили трудились. - Надевайте пальто, это срочно.
У крыльца ожидал его экипаж. Мелкой трусцой мы устремились вперед по людным улицам. Я сидел рядом с Эмили против движения. Экипаж был узок, и я ощущал боком тепло ее бедра. На угловых поворотах нас слегка прибивало друг к дружке: Эмили чуть отодвигалась, чтоб не упасть мне на руки, но удержаться нам обоим было почти невозможно.
- Слышали ли вы, Роберт, о последних достижениях автокинетики? - спросил Пинкер. Он глазел из оконца на беспорядочно снующий транспорт. - Я заказал из Франции новейшее. Четыре колеса, небольшой двигатель внутреннего сгорания, а скорость - как у почтовой кареты в галопе. Отныне конец нелепым задержкам в движении, какие уже сделались нормой.
- В таком случае, мне все-таки будет жаль распроститься с лошадьми, - сказала Эмили. - Куда же они денутся?
- Несомненно, спрос на лошадей по-прежнему останется на фермах, - отозвался отец. - Ага! Вот мы и приехали.
Мы остановились неподалеку от Тауэр Бридж на Касл-стрит. На углу располагалось питейное заведение - вернее, то, что раньше им было. Рабочие клали последние штрихи краски на шикарную новую дверь; на месте прежних матовых стекол в окнах сияли прозрачные, а поверх этого великолепия черная с золотом вывеска провозглашала заведение "Безалкогольным баром Линкера".
Выйдя из экипажа, мы стали осматривать эту новую собственность. Пинкера-старшего распирало от гордости. С головокружительной скоростью он пролагал нам путь вперед.
- Дело тут не в цвете, главное - эмблема. Такие же черные с золотом вывески будут в каждом новом заведении по мере их открытия.
- Зачем, отец?
- Затем, разумеется, чтобы у всех было общее лицо! И все официантки будут в черной униформе с золотым орнаментом. А также в белых фартучках, какие носят во Франции. Я заимствовал эту идею из "Кафе Руайяль". - Кивок в мою сторону. - Столики - вот, взгляните, - с мраморной столешницей. Почти как в кафе "Флориан" в Венеции.
Я огляделся. Внутри было весьма необычно; в некотором смысле элегантно, но как-то по-странному. Дерево сплошь закрашено черной краской, и кроме золота других цветов не видно. Скорее это походило на внутренность катафалка, чем на ресторан. В глубине за бывшей стойкой бара стояло и тихо само по себе попыхивало хитроумное приспособление, которое Пинкер демонстрировал во время моего первого посещения его конторы. Рядом на коленках стоял Дженкс, что-то прилаживая к циферблатам.
- Ну, как у нас, работает? - выкрикнул Пинкер.
- Минутку, сэр!
Одновременно с ответом Дженкса из клапана с шипением грянул пар, Эмили даже подскочила от неожиданности.
- Ну? - Пинкер повернулся к нам, потирая в возбуждении руки. - Что скажете?
- Чудо, отец!
- Роберт?
- Замечательно, - сказал я. - Весьма впечатляет. Но вот только…
- Что?
- Название…
- В каком смысле?