Теперь деньги ручьем текли в мои собственные руки. Веллингтон-стрит славился не только мягкими диванами и шиньонами: за пару суверенов сверх цены любая девица была способна на столько всяких разностей, а если ваш интерес несколько увядал от предложенных возможностей и перемещений, за углом можно было обнаружить набор всяческих иных услуг. Подобно тому, как Лондон располагал цветочным или рыбным рынком, улицей ювелиров и улицей букинистов, так и заведения в разных частях города имели разную специализацию по части искусств любви. В этом квартале можно было обнаружить Дома Сафо; в том - Дома Юности. Я упивался всеми этими утехами, как иные упиваются восточной кухней: не потому что предпочитал их своей обыденной пище, но потому, что прежде они были мне неведомы.
Но порой я обнаруживал, что меня влечет и к более опасным играм. Однажды днем я шел какой-то тихой пристанью, как вдруг уловил едва ощутимый пряный запах курящегося опия. Мне хватило мгновения, чтобы понять, откуда он. Я скользнул в проулок в нужном направлении и оказался посреди заброшенной верфи. Идя по запаху, как по проложенному следу, я дошел до невзрачной двери. Из-за плотно прикрытых ставнями окон складского помещения не доносилось ни звука. Но едва я постучал, дверь скрипуче приотворилась, и возник китаец с высохшей физиономией. Я показал ему пару монет. Дверь в безмолвии распахнулась, меня впустили внутрь. На многочисленных лежанках и койках, гигантскими голубиными гнездами протянувшихся вдоль помещения далеко в пространство и терявшихся в темноте, лежали или сидели, опершись на локоть, попыхивая изогнутыми глиняными трубками, люди с остановившимся взглядом, укрытые подоткнутой одеждой, точно египетские мумии.
В центре помещения на раскладном столе под приглядом старого китайца располагались объекты торговли: многочисленные трубки, иные длиной с трость, небольшая жаровня с тлеющими углями, весы.
Я заплатил шиллинг, и трубка была наполнена смолистым содержимым, затем поднесена к огню, чтобы поджечь. Едва трубка разгорелась, я взобрался на койку, указанную мне, и предался действию опиума. После пары затяжек почувствовал смертельную усталость, все тело настолько ослабло, что я едва мог держать трубку в руке. Цвета, казалось, сделались ярче, звуки отчетливей; немой, грязный склад внезапно превратился в роскошный дворец, весь в сиянии огней, приглушенных звуках и едва уловимых сладких мелодиях. Вокруг меня порхали бесчисленные сюжеты, замыслы. Я ловил обрывки возбужденной речи. Меня охватило вдохновение. Восхитительные рифмы кружились в голове, все в каком-то алгебраическом переплетении. Помнится, явилась мысль, будто математика и поэзия явления равно поразительные, будто они неотделимы друг от друга. Вдруг почему-то представилось, будто я путешествую по морю. Я совершенно явственно ощущал соленый привкус на губах, вкус съеденного только что за обедом черепашьего мяса и последовавшего за этим глотка рома. Я даже чувствовал на щеках легкую пряность теплого африканского ветра. Потом провалился в глубокий сон.
Я проснулся оттого, что старый китаец грубо тряс меня за плечо, требуя денег: с трудом поднявшись на ноги, я обнаружил, что прошло уже восемь часов. Стоит ли говорить, что я не помнил ни единой из тех блистательных фантасмагорических рифм. Шатаясь, я вышел на улицу, отыскал кэб и отправился домой. На другой день я все еще пребывал в состоянии сонливости и головокружения, так что Эмили встревожилась и велела мне ехать домой. Я поклялся никогда больше не повторять подобных попыток, но при всем этом испытывал тоску по тем сверкающим, зажигательным видениям; как Калибан, я, проснувшись, жаждал вновь погрузиться в сон.
Но вот аванс мой был истрачен. Каким-то образом я просадил тридцать фунтов примерно за столько же по количеству дней. Отвратительное это было место, лавка ростовщика на Эджвэр-роуд. Ее хозяин, старик-русский по имени Айк, брал все подряд от ювелирных изделий до всякого тряпья, и когда входишь внутрь, в ноздри ударяет кисловатый запах плесени, который старьевщики именуют "первородным" и который слегка отдает влажным, преющим мехом.
- Доброго утра, молодой человек, - произнес Айк с беглой улыбкой, потирая руки за прилавком. - С чем пожаловали?
Я выложил на прилавок томик стихов Кавентри Пэтмора в изящном кожаном переплете, три шелковых жилета, которые уже не носил, две высоких бобровых шапки, резную трость из слоновой кости.
- Красивые вещи, - сказал Айк, похотливо ощупывая разложенный товар. - Очень красивые.
- Сколько?
Достав огрызок карандаша, он поскреб в затылке, не сводя с меня хитрых глаз. Игра была мне известна: величина суммы, которую он назовет, зависит не столько от ценности того, что я предлагал, сколько от того, до какой степени, по его мнению, я нахожусь в безвыходном положении. Я постарался изобразить на лице полное равнодушие.
- Три гинеи, - произнес Айк наконец, вычерчивая цифру на грязном обрывке бумаги, тем самым как бы подчеркивая ее непреложность.
- Я рассчитывал на шесть.
Айк с улыбкой развел руками:
- Ведь это надо еще продать!
- Пожалуй, я обратился не по адресу. Наверно, проще отправиться с этим в Вест-Энд.
- Там, сэр, народ знающий. Лучшей цены вам не предложат. - Он осклабился: - Конечно, если вы желаете больше наличными, я всегда смогу вам выдать авансом некоторую сумму.
- Не подозревал, что вы предлагаете подобные… услуги.
- Обычным порядком нет, сэр, о, нет! Но такому господину, как вы, в счет будущих возможностей… Возьму с вас за это весьма по-божески.
- Вы и за аванс взимаете долю?
Снова Айк развел руками:
- Небольшой процентик, понедельный.
- И на сколько могу я рассчитывать?
Снова улыбка:
- Пройдемте-ка ко мне в контору, там и с бумагами разберемся.
Глава четырнадцатая
"Жареный миндаль" - этот изумительный аромат вызывает в памяти сласти с засахаренным миндалем или шоколад с миндалем, именуемый пралине.
Жан Ленуар. "Le Nez du Café"
Эмили решила, что я должен сопроводить ее на ужин. В Ковент-Гардене устраивали маскарад, и ей ужасно хотелось повидать, сказала она, мои прежние излюбленные богемные заведения, не говоря уже о красивых актрисах, о которых она читала в газетах. Я ломал голову, куда лучше ее повести: отдельные кабинеты в "Савое" чересчур велики для tête-à-tête, отдельные кабинеты в "Романо" с японскими рисунчатыми обоями на стенах чересчур изысканны и интимны, хотя в "Трокадеро" имелись прелестные угловые комнаты с видом на Шефтсбери-авеню…
- Похоже, вы прекрасно осведомлены насчет приватных мест в подобных заведениях, - прокомментировала Эмили. - Полагаю, используете их для любовных свиданий.
- Нет, просто приходится этим интересоваться, - туманно выразился я. - Тетка у меня калека, предпочитает ужинать à deux.
- Но я не желаю ужинать приватно. Хочу с актрисами.
- Ваш отец ни за что не простит мне, если я поведу вас в неподобающее заведение.
- Думаю, Роберт, пару актрис я способна вынести. И ничего со мной не случится, если, конечно, жажда выйти на сцену не приняла характер заразы.
В последние дни Эмили вела себя со мной более непринужденно - нам стало легче общаться друг с другом, хотя она все еще напускала на себя ершистость.
- Отлично, - сказал я. - Если хотите с актрисами, тогда стоит отправиться в "Кеттнер". И до костюмированного бала оттуда недалеко.
На следующий день я отправился обговорить меню с франтоватым французом Анри, который в качестве метрдотеля заправлял множеством злачных заведений на Черч-стрит. Совместно мы прикинули варианты. Обязательно закуска, куда входят устрицы и порция икры; затем в качестве супа - нежный velouté из артишоков. Пообсуждали, что наиболее приемлемо для деликатного желудка леди - палтус или форель, Анри убедил меня, что форель хороша как раз для ужина, тогда как палтус скорее для обеда. Côtelettes de mouton Sefton были очередным предложением Анри, на что я тотчас реагировал молчаливым кивком. Одновременно я отверг жареного фазана, как слишком обильную пишу для двух персон, предложив взамен perdreau en casserole. И к ней Epinards pommes Anna, haricots verts à l’Anglaise и dauphinoise. Затем, разумеется, салат. Спаржа под sauce mousseline. Блюдо с сырами, ванильное мороженое en corbeille, десерт и petits fours завершали наше меню. Что касается вин, мы остановились на "амонтильядо", "либфраумильх" 1882 года, присовокупив пинту охлажденного шампанского "Дейтц и Гельдерман", кларет и кюрасо. Я выбрал столик. Находясь в алькове с портьерой, он при необходимости мог создавать атмосферу интимности. Но при откинутой портьере давал возможность обозревать большие обеденные залы наверху. Завершив предварительные переговоры, я распростился с мэтром до завтрашнего дня.
Но по-прежнему оставался вопрос, что надеть. Обычное вечернее платье - слишком скучно. Мы уже решили взять с собой в ресторан свои домино и после ужина переодеться к маскараду, и с учетом этого решения простое вечернее платье означало бы отсутствие некоторой фантазии.
Едва я вышел от "Кеплера", мой взгляд упал на витрину на Грейт-Марлборо-стрит. Там был выставлен отличный темно-синий жакет из меха выдры. Вещь потрясающая - и она смотрелась бы еще более потрясающе с шейным платком французского кружева, как раз такой я видел пару дней назад на Джереми-стрит. Общение с Анри возбудило во мне небывалую щедрость. Я вошел в магазин и спросил, сколько стоит жакет. Три гинеи - сумма значительная, но, как заметил портной, умеренная для такого уникального образца, при том, что можно выложить почти столько же за несравнимо более убогий пиджак, в которых ходят все вокруг.
- О, мастер Уоллис! - приветствовал меня Айк. - Всего-то на день припозднились.
- Припозднился?
- С вашими процентами. Два фунта, а в другой раз за задержку придется немножко с вас урезать. - Он развел руками. - Вы же сами человек деловой. Сами понимаете, что почем.
- Деловой? В каком смысле?
- Слыхал, вы, вроде меня, торговцем заделались. В кофейном деле, кажется?
- Ах, ну да. Да, пожалуй.
- И, конечно же, ваше дело куда успешней, чем мои делишки?
- Да, оно идет вполне успешно… но мне нужно еще немного наличных.
- Еще? - удивленно вскинул брови Айк.
- Ну, скажем… фунтов пятнадцать? - рискнул я.
- Конечно, конечно! Хотя… - задумчиво протянул он, - если б двадцать, процент был бы пониже. Видите ли, скидка на большую сумму…
- О! Вы очень щедры. Двадцать так двадцать.
Мы оформили бумаги, и я вернул ему два фунта:
- Ваш процент.
Айк кивнул:
- Иметь с вами дело, мистер Уоллис, сплошное удовольствие.
Я пришел в "Кеттнер" пораньше и выбрал для Эмили бутоньерку с цветочной витрины у входа. Я пообещал ей артисток, и вид присутствующих меня не разочаровал. Здесь оказалось в наличии больше прелестных драматических актрис, чем в артистическом фойе многих театров на Друри-лейн. Я заметил элегантную героиню восхитительной последней комедии, она ужинала в отдельной кабинке с неким членом Палаты лордов. Один известный деятель угощал ужином театрального журналиста, Полковник развлекал юного фаворита или, возможно, своего подчиненного. А пленительная молодая актриса Флоренс Фарр, притворяясь, будто меня не замечает, ласкала преданным взором сегодняшнего избранника, - который, несомненно, был способен выложить пять фунтов за честь показаться с нею на публике: последующие кувыркания обойдутся ему бесплатно.
Но вот появилась Эмили, и у меня перехватило дыхание. Прежде я никогда не видел ее иначе, как в деловом платье - в Практичной одежде. Нынче вечером на ней было скромное черное бархатное платье с вышивкой из мелкого стекляруса, с глубоким вырезом, а поверх - красная пелерина, отороченная серым мехом. Эмили протянула мне руку, и пелерина к ее конфузу соскользнула, выставив напоказ ее обнаженные плечи. Подхватывая пелерину, я ощутил волнующее дуновение "Джики-Герлен", вместе с теплым парфюмом вдыхая теплый запах женской кожи.
Женское платье - это поединок умеренности и царственности: внешнее великолепие непременно подразумевает сладость сокрытого. Ради этого портниха склоняет клиентку к платью, которое чувственно, ярко и роскошно и которое именно всеми этими качествами подчеркивает девичье целомудрие его носительницы.
- Вам разрешается произнести что-нибудь, Роберт, - сказала Эмили с едва заметной - совершенно очаровательной - смущенной улыбкой, усаживаясь на стул, подставленный ей официантом.
Я пришел в себя:
- Вы выглядите просто потрясающе!
- Хотя рядом с вами, как всегда, чувствую себя одетой недостаточно шикарно, - заметила она, берясь за салфетку. - И это к лучшему. Ну что, где мои актрисы?
Я рассказал ей, где, как и кто именно располагается вокруг.
Эмили с живостью воспринимала каждую маленькую сплетню.
- Вам следовало бы водить туристов, - заметила она, едва я умолк. - А скажите-ка, Роберт, не слишком ли это заведение уныло по сравнению с "Кафе Руайяль"?
- О нет! В "Кафе Руайяль" я больше не ходок! - заверил я ее. - Там чересчур людно.
- Так. Похоже, сегодня ожидаются и остроты. Раз уж вышло так, что мы оказались в их духовном пристанище.
- Я, разумеется, буду беспрестанно молоть всякую чушь. Это единственная тема, которую я с успехом способен развивать.
Обведя взглядом зал, Эмили сдвинула брови:
- Что это за запах, не скажете?
Я потянул ноздрями воздух:
- Запах? По-моему, нет никакого. А что вам…
Но тут я сообразил, что она меня разыгрывает.
- Милый Роберт, - нежно сказала Эмили, - кто бы мог подумать месяца полтора назад, что мы будем сидеть вдвоем в подобном месте.
Прибыла наша закуска, и я с наслаждением наблюдал, как аппетитно она высасывает содержимое устриц: как напрягается ее шея, как с каждым глотанием легкие волны скользят по ней вниз. Когда-нибудь, невольно мелькнула мысль, этот прелестный рот допустит в себя кое-что посолонее устрицы… право, являлась другая мысль, допустит ли? Как можно объяснить невинной молодой девушке подобное похотливое действие? Или же страсть ее научит, подскажет ей, как самой пуститься в подобные опыты? Передо мной мысленно, но до смешного явственно, тотчас встала картина: мы оба с ней в постели, черное бархатное платье скинуто на пол, и она, моя старательная ученица…
- Роберт? - Эмили озабоченно смотрела на меня. - Вы здоровы?
- О да! - Я прогнал видение. - Совершенно.
- Вы как-то необычно молчаливы.
- Я ошеломлен тем, как восхитительно вы выглядите.
- Да ну, бросьте дурачиться. Ни за что не поверю, что вас способно что-то ошеломить.
Суп был превосходен, рыба великолепна. В попытке не подорвать репутацию человека критического склада, я заметил, что, по-моему, куропатка несколько суховата, но спутница моя заявила, что я напыщенный сибарит, и мы пришли к согласию, что куропатка очень даже хороша. Подобно генералу, объезжающему свои войска в разгар сражения, к нам подошел Анри, и Эмили поведала ему, что готова хоть тотчас сделаться актрисой, если актрис так изысканно потчуют.
- О! - воскликнул, не дрогнув, Анри. - Но вы куда красивее любой из присутствующих здесь актрис!
Он кинул на меня взгляд, и мне показалось, будто левое веко у него слегка дрогнуло, - что при иных обстоятельствах можно было бы принять за подмигивание.
Беседа протекала меж разных берегов. Я почти не вспомню, о чем мы говорили; я очень старался говорить что-то смешное, но уже знал, что лучший способ развеселить Эмили Линкер - это время от времени напускать на себя серьезность. Потому, надеюсь, мы порой затрагивали и серьезные темы. Мало-помалу наша трапеза пришла к завершению. Я подписал счет - пять фунтов, четыре шиллинга и шесть пенсов, - а Эмили отправилась переодеваться. По оживленности, возникшей вокруг зала, стало очевидно, что многие из прочих посетителей также собирались на бал.
Эмили возвратилась в арлекинском домино, шапочке Пьеро и белой шелковой полумаске. Что касается меня, то на мне была простая маска для глаз из черных перьев, которая вполне сочеталась с моим новым пиджаком.
Едва мы вышли из ресторана, Эмили, слегка покачнувшись, ухватилась за мой рукав.
- Я слегка опьянела, - шепнула она мне на ухо. - Вы должны пообещать, что этим не воспользуетесь.
- Нам надо договориться о времени и месте встречи. Если мы потеряемся, мы сможем тогда найтись.
- Отлично! Где и когда?
- Скажем, у Оперы под часами в два?
Вместо ответа она сжала мне руку, за которую не переставала держаться с момента, как мы вышли на улицу.
Шефтсбери-авеню была заполнена направляющимися на бал экипажами, группы людей в карнавальных костюмах запрудили тротуары. Внезапно я услышал оклик:
- Уоллис! Уоллис! Подожди!
И обернулся. Панталоне и Пульчинелло с физиономиями, щедро размалеванными гримом, кричали мне, спрыгивая из кэба в сопровождении двух кукольного вида девиц. Невзирая на разрисовку, я узнал Ханта и Моргана.
- Ты где был? - выкрикнул Пульчинелло.
- В "Кеттнере".
- Да нет же… куда ты пропал? Хант наконец-то опубликовался - в "Желтой книге" вышла его вилланель. А тебя уж столько времени нигде не видно!
- Я был занят…
- Мы так и думали, на тебя нашло-таки вдохновение! - щелкнул пальцами Панталоне.
- Дело не в поэзии. Я поступил на службу.
- На службу? - Пульчинелло насмешливо изобразил гримасу ужаса. - Когда мы виделись в последний раз, тебя призвал тот забавный карлик - как бишь его?..
- Позвольте вам представить мою сегодняшнюю спутницу, ее зовут мисс Эмили Пинкер! - поспешно вставил я.
- Ага! - многозначительно произнес Морган своими раскрашенными губами. - Счастлив познакомиться. Ну а это… это… гм, мисс Дейзи. И мисс Дебора.
Марионетки с хихиканьем протянули мне ручки. С упавшим сердцем я осознал, что они, почти наверняка, demi-mondaines. А в эту ночь я целиком и полностью отвечал за благоденствие Эмили. И при малейшем намеке на непристойное поведение Пинкер обвинит в первую очередь меня.