- Меня провалили. Но через несколько лет я с успехом защитил ту же самую диссертацию, но под другим названием - на этом настоял мой руководитель, считавший себя повинным в первой моей неудаче. Он настоял, чтобы в название было включено то самое слово "кибернетика", за скрытую приверженность к которой меня в свое время заклевали. Я бы охотно обошелся без этого слова, но мода есть мода, и длится она до сих пор. Люди с упоением ухватились за термин: именно "кибернетика" и больше никак. Научные работы от этого лучше не стали. Так вот, пока шла моя вторичная защита, пока оппоненты и представители организаций меня восхваляли за новизну и оригинальность идей, в зале на одном из передних мест сидел тот самый мой старый знакомый, который тогда, в первый раз, меня разгромил. Я все ждал, что он выступит. Но нет, он не выступил, он вообще не сказал ни слова, но все время, пока шла защита, он одобрительно кивал головой. За прошедшие годы он успел облысеть, и эта кивающая лысина запомнилась мне самым ярким моментом всей защиты. Он кивал так, как будто хотел сказать: "Вот наконец-то сбылись мои самые заветные мечты. Теперь можно и успокоиться". Что в это время происходило в его душе? Говорят, чужая душа - потемки, но мне хотелось бы лучше думать о людях. Возможно, он и в самом деле радовался торжеству справедливости, искренне верил в то, что она восторжествовала не без его участия. Я не видел его восемь лет, но он-то видел себя ежедневно, а когда видишь человека ежедневно, не замечаешь, как он меняется. Постепенные перемены вообще малозаметны. Человек растет из самого себя, логически и последовательно развиваясь, и оправдывает смену позиций изменением времени. Кто из нас так не менялся? Но это теперь я так думаю, годы научили меня оправдывать людей. А тогда, признаться, я глядел на него с ненавистью…
…По красному ковровому междурядью к зеленому столу заседаний двинулась группа людей - ученый совет во главе со своим председателем, академиком Бруновым. Тот шел вальяжно, раскачивая львиной головой, снисходительно беседуя со старшим оппонентом. Члены совета послушно следовали за ним. Сзади всех торопилась Анна Кирилловна, растрепанная, с красно-багровым лицом. Рядом с нею, сдерживая шаг, неторопливо шел на своих длинных ногах секретарь парткома института Владимир Николаевич Яшин. Луч солнца мгновенным золотым бликом осветил его словно выкованную из желтого металла голову. Гоша следил за этим шествием с мертвым ужасом в душе. "Разумеется, защиту отменят", - думал он. Люди, хлопая стульями, занимали свои места. Академик Брунов, стоя над микрофоном, терпеливо пережидал шум. Когда в зале стало тихо, он сказал:
- Товарищи, неожиданная задержка сегодняшней защиты произошла по причинам, от нас не зависящим. На имя совета поступило неподписанное письмо, содержащее обвинения по адресу первого из соискателей, Георгия Александровича Фабрицкого, и его научного руководителя профессора Дятловой, а также ряда других сотрудников НИИКАТ. Перед нами возникла дилемма: либо отложить защиту до осени (сегодняшнее заседание совета - последнее в сезоне), либо обсудить содержание письма на экстренном, специальном заседании.
Голос академика был низок, внушителен; громоподобно усиленный микрофонами, он разносился по всему залу. Гоша стоял ни жив ни мертв.
- Мы выбрали вторую из альтернатив. На специальном заседании совета мы обсудили по существу содержание письма, разобрались в обвинениях. В этом нам любезно помог секретарь парткома института Владимир Николаевич Яшин.
Яшин встал и поклонился.
- С его помощью мы выяснили, что возводимые на диссертанта обвинения - клевета и никакого внимания не заслуживают. Это наше решение зафиксировано в протоколе. Еще раз приношу глубокие извинения за задержку.
Переходим непосредственно к повестке дня. Первым пунктом стоит защита диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук Фабрицким Георгием Александровичем. Слово для оглашения документации имеет ученый секретарь. Прошу вас, Александр Федорович.
…Гоша чувствовал себя так, будто внутри у него, где-то в глубине души, лопнул нарыв, и сразу стало легче дышать. Ученого секретаря он не слушал. Когда в соответствии с процедурой ему предоставили слово, он полетел, как на парусах. Все заготовленные вводные фразы, да и не вводные, были забыты. Он говорил свободно, плавно, бегло, красиво - никогда в жизни он так не говорил! Провод микрофона вился за ним послушной ручной змеей. Где-то, в одном из последних рядов, маячили перед ним счастливые, светло-коричневые глаза отца; Александр Маркович согласно и гордо кивал головой. Боковым зрением Гоша видел отчаянно лезущую куда-то из своего тела Анну Кирилловну; казалось, она вот-вот взлетит, как воздушный шар, еле удерживаемый стропами. Все было чудесно! Гоша без запинки ответил на все заданные ему вопросы, ответил удачно, один раз даже вызвал смех зала остроумным ответом на пустяковую придирку…
- Слово предоставляется научному руководителю диссертанта, профессору, доктору технических наук Дятловой Анне Кирилловне.
В своем окончательно измятом зебровом костюме Анна Кирилловна взобралась на трибуну, примерилась к микрофону.
- Товарищи, - сказала она, - я пользуюсь тем, что, слава богу, пока еще научного руководителя не заставляют читать свое выступление по бумажке, как, к сожалению, приходится делать оппонентам. Жили мы много лет, не читали, а говорили, кому это мешало? Недоверие к устной речи, обязательное пользование письменной - один из признаков формализма. Один мой знакомый, большой формалист, говорил: хорошо бы, если бы ребенок, родившись на свет, не кричал, а писал: "Уа, уа!"
Смех в зале прервал речь Анны Кирилловны. Раздались хлопки. Фабрицкий хлопал, выражая лицом: "Молодец, Нюша!" Когда шум умолк, Анна Кирилловна заговорила:
- У меня было множество учеников. Многие из них писали и защищали диссертации. Никто из них не выпил у меня столько крови, сколько сегодняшний наш соискатель, Георгий Фабрицкий, блестящую речь которого вы только что слушали. И вместе с тем никто не доставил мне столько радости! Для чего нам, в сущности, нужны ученики? Чтобы можно было чему-то от них научиться. За последние месяцы нашей совместной работы я гораздо больше узнала от моего аспиранта Фабрицкого, чем он от меня. Традиция требует, чтобы аспирант в своем заключительном слове благодарил своего научного руководителя. Обратной традиции - чтобы руководитель благодарил диссертанта - пока нет. Я рада, что мне выпал случай открыть такую традицию. Прошу занести эту благодарность в протокол.
Стенографистки усердно строчили. Анна Кирилловна стала слезать с кафедры, зацепилась ногой за провод микрофона и чуть не упала. Ученый секретарь подхватил ее под руку.
- Анна Кирилловна, вы кончили? - спросил председатель.
- Более чем.
- Тогда продолжим защиту. Слово имеет официальный оппонент, доктор технических наук…
Кончилось все это более чем благополучно: совет единогласно проголосовал "за".
Поздравления, рукопожатия. Академик Врунов, мощно взмахивая львиной головой, поздравил Гошу, затем Александра Марковича, наконец Дятлову.
- Вот видите, как успешно отбились. Наш совет не подведет.
- Спасибо, Анна Кирилловна, - сказал Гоша, подсаживая своего научного руководителя в Голубой Пегас. - Если бы не вы…
- Вздор! Если бы вместо меня тобой руководил настоящий волевой мужик, от тебя пух и перья летели бы.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Фабрицкий. - Ты, конечно, с нами? - обратился он к Гоше. - Мама ждет.
- Нет, я должен сперва заехать…
- Куда, не спрашиваю, - перебил его отец. - Ладно, приезжай попозже. Мы тебя ждем. Нюша, пристегивайся.
- Легко сказать: пристегивайся! Это мне-то, после Гали!
- Виноват, забыл переставить пряжку. Вот так. Теперь хорошо?
- Теперь все хорошо, во всех смыслах. Знаешь, Саша, я сегодня впервые за много лет по-настоящему счастлива. Ты везешь в своем Пегасе девяносто килограммов счастья.
- А сколько их было, когда ты в последний раз была счастлива?
- Пожалуй, вдвое меньше.
- Ну уж. Не заливай.
- Ладно, как отдать - пятьдесят кило. Знаешь, когда это было? Тридцать лет назад, когда родилась моя Катя. Очень похожее ощущение.
- А когда докторскую защитила, разве ты не была счастлива?
- Не так. Существенный элемент счастья - предшествующие мучения.
- Тогда поблагодарим за это счастье нашего общего друга. Думаю, что он на этом не остановится. Нам еще предстоит такое оригинальное счастье.
- Думаю, ты не прав. Какой смысл ему писать теперь, когда всем ясно, что это клевета?
- А какой смысл было ему писать вообще?
- Понятия не имею. А ты?
- Почти не имею.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Пока ничего.
Фабрицкий включил скорость. Голубой Пегас тронулся.
28. Обсуждение
Выписка из протокола общего собрания отдела от 27 июня 1979 года
Кротов М. П. (председатель). Товарищи! Произошло очень неприятное, тяжелое событие, коснувшееся нашего заведующего Александра Марковича Фабрицкого. (Шум.) Поэтому он попросил на нынешнем собрании председательствовать меня. Слово для информации предоставляется А. М. Фабрицкому.
Фабрицкий. Я работаю в институте со дня его основания, то есть двадцать лет, и столько же лет заведую отделом. На моей памяти отдел возник, развивался, приобретал новых сотрудников. И всегда в нем царила здоровая, дружественная атмосфера. Столкновения, если и бывали, происходили по научным вопросам и не нарушали общего дружеского тона. Верно я говорю или нет?
Голоса. Верно, верно. Правильно!
Фабрицкий. Может ли кто-нибудь из вас пожаловаться, чтобы я зажимал ему рот, не давал критиковать мои действия?
Голоса. Нет, никто. Никогда этого не было.
Фабрицкий. Я рад, что таково ваше мнение. Это - главное наше богатство: свобода открытой, резкой критики. И это богатство мы должны беречь.
Коринец (соседу). К чему он клонит?
Фабрицкий. Однако случилось так, что мой двадцатилетний юбилей ознаменовался серией весьма неприятных событий. (Шум.) Начиная с декабря прошлого года в разные высокие инстанции начали поступать письма с доносами на институт, отдел, меня лично и других сотрудников отдела. (Шум.) Предлагаю сейчас не пытаться решать, кто это писал, почему и с какой целью. Но важно придать этому событию гласность. До сих пор вся тяжесть обвинений, содержащихся в анонимках, лежала на мне одном. Хватит! Настала пора поделиться этой тяжестью с вами. (Шум.)
(Фабрицкий подходит к доске, записывает даты анонимных писем с их адресами и подписями и зачитывает отрывки из писем. В зале оживление, смех.)
Вишнякова. Предлагаю прекратить веселье. Мы не на кинокомедии. Обсуждается серьезное дело, может быть, катастрофичное для нашего отдела.
Полынин. Не согласен. Именно этот смех - лучшее свидетельство против обвинений. (Одобряющие голоса.)
Фабрицкий. Как видите, последние анонимки следуют друг за другом в темпе пулеметной очереди. Анонимка номер пять пришла в ученый совет, где защищал диссертацию мой сын, буквально за час до защиты. Ее содержание было обсуждено на экстренном заседании совета и признано клеветническим. Защита прошла хорошо, голосование единодушное. Прошу прощения у коллектива за то, что мы скрыли дату и факт защиты. Теперь вы знаете почему. (Шум.)
Анонимки шестая и седьмая поступили в ВАК уже после защиты и содержали обвинения по адресу ученого совета, принявшего диссертацию к защите, и лично его председателя академика Брунова. Полного текста их я не знаю, могу только привести выдержку. (Читает.) "Научный руководитель ничтожного по своему уровню диссертанта Гоши Фабрицкого, Дятлова А. К., собственноручно расписалась в своем бессилии, заявив, что не она руководила Гошей, а он, наоборот, руководил ею. Хорош научный руководитель, который все свои сведения получает от собственного аспиранта". (Шум, смех.)
Коринец. Анонимки написаны от руки или на машинке?
Фабрицкий. Все, кроме одной, напечатаны на ЭВМ "Наири", и большинство имеет обратный адрес "Партком НИИКАТ". (Шум.)
Голос с места. На нашей машине "Наири"?
Фабрицкий. Пока воздержусь от ответа. Скажу только, что "почерк" ЭВМ индивидуален, как отпечатки пальцев, и может быть опознан.
Вишнякова. Вы сказали: все анонимки, кроме одной. Какой одной?
Фабрицкий. Номер три. Она напечатана на обычной пишущей машинке и подписана "Дятлова". (Шум, смех.)
Дятлова. Видите, на какие пакости я пустилась на старости лет. (Шум усиливается.)
Толбин. Анонимщик - тонкий психолог и учел, что Анна Кирилловна с ЭВМ не в ладах. (Смех.)
Фабрицкий. Разумеется, Анна Кирилловна к этой анонимке никакого отношения не имеет. Она уже направила адресату опровержение с заверенной подписью.
Малых. А как реагирует начальство?
Фабрицкий. Все анонимки, кроме шестой и седьмой, рассматривались дирекцией и парткомом института и признаны клеветническими. Тем не менее по поводу каждой мне пришлось писать подробное объяснение, доказывая, что я не верблюд. Мне-то кажется, что дело клеветника доказать, что я верблюд. Ведь в математике мы не считаем нужным доказывать, что синус суммы не равен сумме синусов. Доказываются только верные формулы. Но начальству виднее. Писал я и писал объяснительные записки, документально обосновывая ложность каждого обвинения, и под конец уже насобачился. Овладел смежной профессией.
Вишнякова. А нельзя последующие анонимки, если они будут приходить, оставлять без внимания?
Ган. К сожалению, нельзя. Мне дали справку: поскольку письма направляются в разные адреса и отличаются по содержанию, по каждому требуется отдельное объяснение.
Малых. А кто будет в это время руководить отделом? (Смех.)
Фабрицкий. Я рад, что вы смеетесь, но все эти месяцы мне было не до смеху. Я сразу же предложил парткому и дирекции предать это дело гласности. Но такая мера была признана преждевременной. С тех пор анонимок пришло достаточно много, они касаются не только меня, но и всего коллектива. Посовещавшись с парткомом, мы решили провести это обсуждение. Если нам дороги работа, жизнь, здоровье коллектива, надо до конца разобраться в этом деле. Может быть, обвинения в чем-то справедливы? Давайте обсудим.
Кротов. Лично я узнал об анонимках вчера. А кто из сотрудников был в курсе дела?
Фабрицкий. Кроме меня? Анна Кирилловна Дятлова и Борис Михайлович Ган.
Коринец. Учитывая тонкость перегородок и хорошую слышимость из комнаты в комнату, можно ли ручаться, что больше никто не знал?
Фабрицкий. На все сто процентов нельзя. Но мы старались говорить тихо и иногда даже писали. (Смех.)
Толбин. Есть у вас какие-нибудь соображения относительно авторства?
Фабрицкий. Мы договорились этого вопроса не касаться. Когда придет время, я выскажу свои соображения.
Малых. По-видимому, гад работает у нас в отделе.
Шевчук. Хотя бы на полставки. (Смех.)
Фабрицкий. Пока еще никто не высказался по существу обвинений. Справедливы они или нет?
Голоса. Какое там справедливы! Сплошная ложь! Мерзкая ложь! Ни слова правды! Высечь прилюдно!
Кротов. Тише, товарищи! Чтобы высечь прилюдно, надо знать, какой зад сечь. Прошу высказываться не хором, а по очереди. Когда-то был хороший обычай снабжать председателя колокольчиком.
Малых. Тут нужен царь-колокол. (Смех.)
Полынин. Одно из обвинений состоит в том, что в отделе слишком много докторов и некоторые (в том числе я) ничего не делают. Я охотно принимаю это обвинение. Докторов в отделе действительно много, и я охотно уменьшу их количество на единицу. (Шум.)
Малых. Игорь Константинович, это непорядочно! Надо защитить нашего заведующего от лживых обвинений, а вы начинаете с того, что признаете одно из них правильным!
Кротов. Руслан Сергеевич, вам будет предоставлено слово.
Малых. Тысячу раз просил меня этой кличкой не называть!
Ярцева. На тысячу первый - стреляешь. Уже слышали. (Смех.)
Полынин. Покуда не началась стрельба, спешу закончить свое выступление. Все обвинения по адресу Александра Марковича, разумеется, ложны. Но чем меньше мы будем обращать на них внимание, тем лучше. Обращая на них внимание, мы, так сказать, гладим по шерсти автора писем, который именно этого и добивался.
Кротов. Не согласен! Мы должны активно поддержать своего заведующего, подчеркнуть его незаурядные качества, мужество, выдержку. На его месте я сказал бы: "Ну вас всех к черту!" - и ушел бы. А он предпочел бороться. Глубоко уважаю вас за это, Александр Маркович! (Аплодисменты.)
Дятлова. Вокруг моего имени анонимщик поднял невероятный шум. В его освещении я исполняю одну-единственную функцию: пишу диссертацию сыну Фабрицкого. К тому же пишу плохо, так что совсем непонятно: зачем Александр Маркович меня держит? Надо думать, что с той же единственной целью - состряпать плохую диссертацию для Гоши Фабрицкого - я писала много лет свои научные работы, издавала их и переиздавала. Но совсем уже непонятно, кем и для чего переводились они на иностранные языки? Остается предположить, что Фабрицкий покупал иностранные издательства. (Шум, смех.)
Заметьте, что состав "авторов" диссертации Георгия Фабрицкого растет от анонимки к анонимке. Я неизменно стою во главе этого коллектива, но, кроме меня, в него входят Полынин, Кротов, Толбин, Коринец, Шевчук, Зайцев и другие. Представьте себе, какой перл научной мысли должен возникнуть в результате усилий такого мощного коллектива? А автор писем утверждает, что диссертация "на поверхностный взгляд не удовлетворяет требованиям". Очевидно, оппоненты и члены совета отнеслись к ней недостаточно поверхностно, когда дружно высказались "за"…
Еще один пункт обвинения: Фабрицкий насильно приписывает себя в качестве соавтора всем сотрудникам отдела. Мне такие факты неизвестны. Пожалуйста, поднимите руку, кто печатался в соавторстве с Фабрицким?
(Коринец поднимает руку.)
Дятлова. Вы печатались в соавторстве с Фабрицким? И что это было?
Коринец. Статья в стенгазете. (Смех.)