"Команда" шумной гурьбой двинулась на Садовую. Вместе со всеми потащилась и Чебурашка. Ее колотил озноб. Ноги отказывались идти. А что если Хромова лежит в этой яме мертвая?..
Ильяс, все время колесивший по городу на джипе, проверяя надежность оборонительных позиций, заметил толпу ребят, куда-то направлявшихся с решительным видом. Это ему не понравилось. Он коснулся плеча водителя, и пятнистый джип с рычанием преградил дорогу "Команде".
– А ну быстро по домам! – крикнул Ильяс. – Нечего по улицам шляться!
Ребята замерли.
– Кому сказал? Бегом! Стрелять буду!..
Ильяс поднял автомат. Взгляд у боевика был безумный.
– Сваливаем! – скомандовал Алик. – Быстро!
Марьяна, свернувшись калачиком, неподвижно лежала на дне ямы. Когда стало ясно, что ей не по силам приподнять доски, придавленные кирпичами, она попыталась копать землю. Но много ли накопаешь голыми руками! Каждая клеточка избитого тела на любое движение откликалась болью. Лицо Марьяны распухло от слез. Но главное – ее мучила совершенно невыносимая жажда. Сильнее ее было только отчаяние.
Даже если она доживет до того часа, когда моджахедов вышибут из города, не было никаких шансов, что ее найдут в этой яме. Кому придет в голову, что она заживо похоронена под грудой кирпичей в глухом дворе? А как переживут ее смерть мама с папой?
Дно ямы было таким холодным, точно Марьяна лежала на льду. Она еще плотнее подтянула колени к груди и провалилась в забытье. Ей чудились чьи-то далекие голоса, звавшие ее по имени, какие-то скрежеты и шорохи, но сил уже не осталось даже для того, чтобы поднять набрякшие веки.
Рядом с Марьяной что-то тяжело упало на дно ямы. Потом девушка почувствовала легкое прикосновение руки.
– Жива? – раздался сверху встревоженный голос.
– Дышит, – ответил тот, кто спрыгнул в яму.
Марьяна узнала голос Алика Куренного и попыталась ответить, но из сомкнутых губ вырвался только слабый стон.
– Что же они с тобой сделали, гады? – с болью сказал Алик, осторожно приподнимая голову девушки. – Ну ничего, ничего… Мы сейчас…
Сильные руки Куренного оторвали Марьяну от земли. Тюменев, Витек и
Ринат приняли обмякшее тело и положили на траву. Через секунду Алик оказался рядом.
– Марьяша… – тихо сказал он, назвав ее тем ласковым именем, которым звала ее мама.
Марьяне удалось с трудом разлепить глаза. В лунном свете она увидела склонившихся над ней ребят.
– Нормалек, – пробормотал Тюменев. – Сейчас оклемается.
Девушка судорожно вздохнула. После сырой затхлости земляной тюрьмы свежий воздух казался живой водой.
– Ты идти сможешь? – дрогнувшим голосом спросил Алик.
– Попробую… – прошептала Марьяна. – Сейчас… Минутку…
Она вдруг заметила двоюродную сестру, смотревшую на нее глазами, полными слез.
– Сашка… – сказала она, с трудом шевеля разбитыми губами. – Сашка…
Как там Найда?
От изумления Сашка не сразу сообразила, что речь идет о раненой собаке. Но ответить не успела.
– Стоять, падлы! – прогремел совсем рядом торжествующий голос.
Это был Сергей-Мовлади.
Он выкроил минутку, чтобы проверить, очнулась ли его пленница, от которой он так и не добился ни единого слова. Но теперь ее слова были ему не нужны. Приближаясь к земляной тюрьме, Сергей-Мовлади нащупал в кармане снятые с Марьяны трусики и ухмыльнулся, предвкушая потеху.
Он и мечтать не мог о такой удаче, которая, оказывается, ждала его возле зиндана. Эта гребаная "Команда" сама пришла ему в руки. О том, что сопливая шелупонь, стоявшая вокруг ямы, была той самой
"Командой", Сергей-Мовлади догадался сразу. Но тащить их к Али-хану
– пустая трата времени. Да еще амир, того гляди, всех отпустит.
Ильяс бы не отпустил, а этот…
Короче, кончать с "Командой" надо было здесь и сейчас.
Сергей-Мовлади передернул затвор автомата.
Алик быстро прикрыл собой приподнявшуюся на локте Марьяну. Остальные застыли, не смея шевельнуться.
Сухо треснул одиночный выстрел.
На лбу Сергея-Мовлади, между бровями, словно расцвел алый цветок.
Лицо боевика еще успело принять обиженно-удивленное выражение, и в следующий момент он, нелепо взмахнув руками, рухнул на землю.
Из кустов бесшумно вынырнула фигура участкового Шульгина. Его узнали сразу, хотя мент был в штатском.
– Ну что, чижики? – с усмешкой спросил Шульгин. – Наложили в штаны?
Это вам не дискотека!
Со вчерашнего утра участковый прятался по задворкам, злясь от собственного бессилия. Его попытке прорваться к своим невольно помешал Тюменев. Это Шульгин стрелял по боевикам, обнаружившим
Андрюху на окраине города, и дал Тюменеву уйти живым, вызвав огонь на себя. Тогда Шульгин истратил даже запасную обойму.
Потом ему удалось пробраться в разгромленное здание райотдела милиции, где лежали тела его убитых товарищей. Там участковый с горечью убедился, что все табельное оружие и боеприпасы моджахеды предусмотрительно забрали с собой. В его "макарове" остался всего один патрон. А с одним патроном много не повоюешь. И тем не менее патрон этот пригодился в самый решающий момент, оборвав паскудную жизнь изменника Сергея-Мовлади.
"Мент позорный" на деле оказался отличным мужиком. Да что там говорить, настоящим бойцом! И Андрюха Тюменев прочувствовал это лучше всех, мысленно записав Шульгина в "Команду"…
Ребята еще не успели придти в себя, как послышался далекий гул, а потом на окраине городка громыхнули несколько оглушительных разрывов.
– Наши! – сказал Шульгин, весь подобравшись. – Началось!..
Минометный обстрел, начавшийся среди ночи, не застал моджахедов врасплох. Незадолго до первого залпа Али-хану позвонили по мобильнику. Разговор не занял и минуты.
– Ты готов? – спросил знакомый голос.
– Готов,- ответил Али-хан. – Когда?
– Одному Аллаху ведомо.
Это означало, что срок ультиматума истек и федералы вот-вот пойдут на приступ.
Звук разрывов, донесшийся вскоре с окраины городка, принес Али-хану даже некоторое облегчение. Ожидание боя держало его в постоянном напряжении.
Амир был уверен, что оборона организована по всем правилам военного искусства, а боевикам храбрости не занимать. Но первые же вести, поступившие с окраин, озадачили Али-хана. Федералы вели такой прицельный обстрел, будто имели перед собой точный план огневых позиций моджахедов. Четверых обороняющихся разорвало в клочья. Еще около десятка получили ранения разной тяжести.
О случайности тут не могло быть и речи. Предательство Али-хан исключал категорически. Значит, кто-то из местных жителей сумел все-таки сообщить осаждавшим необходимые сведения. Вот тут-то амир вспомнил о таинственной "Команде" и запоздало пожалел, что не придал значения словам Ильяса.
Однако еще далеко не все было потеряно. Али-хан приказал своим людям отойти на вторую линию обороны и пока не вступать в перестрелку, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Пусть федералы думают, что огневые точки противника подавлены. А вот когда закончится артподготовка и они пойдут в атаку, их будет ждать горячая встреча.
Очень горячая…
Между тем "Команда" тоже не сидела сложа руки. Истерзанную Марьяну несмотря на ее слабые протесты в сопровождении Сашки отправили отлеживаться домой. Заодно разогнали по домам и других девчонок. А ребята рассыпались по городу, чтобы высмотреть, как ведут себя боевики.
Вскоре было установлено, что те ушли из-под обстрела на запасные позиции. Об этом следовало срочно сообщить полковнику Аксенову, да только вот своего номера телефона он не оставил.
– Как же ты не догадался спросить? – с досадой сказал Алику Шульгин.
Куренной промолчал, опустив голову. Да, это был явный прокол. Но оставалась еще надежда, что Аксенов позвонит сам. Ведь не зря же он приказал Алику оставаться на связи.
Однако мобильник молчал.
– Давайте-ка и вы по домам, пацаны, – сказал Шульгин. – Тут скоро такая заварушка начнется, что мама не горюй. Никакого толку от вас все равно не будет, а схлопотать шальную пулю запросто можете.
Наверное, участковый был прав. Но Алик почувствовал себя задетым.
Мало того, что Шульгин теперь стал вроде бы за старшего, да еще обращается с пацанами, как с детсадовской мелюзгой.
– Идите, идите! – продолжал участковый, не обращая внимания на упрямо набычившихся ребят. – А мобилу, Куренной, дай мне. Если твой полковник позвонит, я сам с ним поговорю.
– Не будет он с вами говорить! – сорвавшимся от обиды голосом ответил Алик. – Он вас не знает.
– Не твоя забота. Давай!..
Шульгин протянул руку.
И тут мобильник запиликал, словно только и ждал этого момента. Алик торопливо нажал кнопку:
– Слушаю!
– Александр, ты? – раздался голос Аксенова.
– Я.
– Ну рассказывай быстренько, что там у вас делается.
Страстное желание показать себя настоящим разведчиком сыграло с
Аликом злую шутку. Он заторопился, захлебываясь и путаясь в словах.
– Не части! – крикнул Аксенов. – Ни черта не понимаю!
Куренной осекся и со вздохом протянул трубку Шульгину.
– Алло! – Шульгин откашлялся. – Вы слушаете?
– Слушаю. Это кто?
– Участковый Шульгин. Я тут вместе с пацанами. Докладываю обстановку…
Шульгин обрисовал ситуацию четко, в нескольких фразах. И Алик скрепя сердце вынужден был признать, что он бы так не смог.
Закончив разговор, участковый протянул мобильник Куренному.
– Не надо, – угрюмо сказал Алик. – Пусть у вас останется.
Но прятаться по домам сейчас, когда начиналось самое интересное, пацаны решительно отказались и стали убеждать участкового, что ему одному не по силам проследить за всеми перемещениями боевиков.
– А если кого-нибудь из вас ухлопают? – сердито спросил Шульгин. -
Ведь я же как старший в ответе буду.
– Чего ты тут раскомандовался, Шульгин? – резко ответил Андрюха
Тюменев. – Мы не дети!
Серафим Андреевич, отчим Людки Швецововй, имел вредную привычку курить по ночам. Виной тому был слабый мочевой пузырь, властно требовавший отлить в совершенно не подходящее время, когда у добрых людей самый сон. А потом уж рука сама тянулась к сигарете.
Вот и сейчас Серафим Андреевич, справив малую нужду в ближайшем овражке, присел на бугорок и задымил. Тишина вокруг стояла до звона в ушах.
Народ, умотавшийся за день на огородных работах, спал мертвым сном.
Завтра все опять поднимутся чуть свет и начнут вкалывать дотемна.
Потом погрузятся в прицеп, сделанный из кузова большого грузовика, и чихающий тракторишко потащит усталых краснокумцев в город, к родным стенам.
Серафим Андреевич сделал последнюю затяжку до самого фильтра, задавил окурок сапогом и уже собрался идти досыпать, когда возникший вдалеке гул заставил его насторожиться. Гроза, что ли?..
Серафим Андреевич задрал голову к черному небу, в котором ярко горела спокойная луна и перемигивались звезды. Ночь определенно была ясная. А далекие раскаты грома все не прекращались, и Серафим
Андреевич почувствовал нервный озноб.
– Что за хреновина? – раздался за его спиной сонный голос Чванова, отца Витька.
Разбуженный странным гулом, он вылез из шалаша, где мирно спал рядом с женой.
– Да вот и я без понятия, – пожал плечами Серафим Андреевич. – Вроде гроза идет, а небо чистое.
Они стали прислушиваться вдвоем.
– Нет, это не гроза, – сказал Чванов, тряхнув смоляными кудрями, чуть тронутыми сединой. – Слышишь, без перерыва грохочет? Не гроза это.
– А что тогда?
– Пес его знает! Может, у военных учения?
– Среди ночи?
– Ну а что тут такого? Учения всякие бывают.
Серафим Андреевич в сомнении покачал головой.
Похоже, и Чванов не очень-то поверил собственным словам. Он поднялся на холмик, за которым прятался временный лагерь огородников, и встал там, вглядываясь в темную степь. Потом обернулся к Серафиму
Андреевичу и призывно махнул рукой.
С вершины холмика далекий грохот слышался сильнее, а на горизонте были видны сполохи, следовавшие один за другим с такой частотой, какой не бывает при самых буйных грозах.
– Я же говорю – учебные стрельбы, – сказал Чванов.
– Какие стрельбы? Какие учебные? – зачастил Серафим Андреевич, обмирая. – Они же по городу лупят! Ты что, не видишь?
– Не дребезжи! – одернул его Чванов. – Какой придурок будет по городу палить?
Но его тоже охватила тревога. Ведь времена сейчас такие, что можно всего ожидать.
– Делать-то что? Что делать? – подвывал Серафим Андреевич, топчась на месте.
Цыганская кровь в жилах Чванова вскипела мгновенно.
– Буди мужиков! – рявкнул он. – В город надо ехать!
Серафим Андреевич хотел было заикнуться, что лезть ночью в самое пекло небезопасно. Нужно хотя бы дождаться рассвета. А там, глядишь, все уляжется. Но Чванов зыркнул в сторону Серафима Андреевича своим бешеным глазом, и у того язык прилип к гортани.
Разумеется, поднять одних мужиков не удалось. Вместе с ними повскакивали встревоженные бабы. И раскудахтались на всю степь, внося лишнюю сумятицу.
– А ну, тихо! – гаркнул Чванов и добавил порцию такого забористого мата, что все онемели. – Мужики – в прицеп! Бабы здесь остаются!
Женька, заводи трактор!
Но, когда мужики стали торопливо усаживаться в прицеп, следом за ними туда стали карабкаться и жены. Отвязаться от них не было никакой возможности. Чванов досадливо плюнул себе под ноги и сдался.
Положа руку на сердце, баб можно было понять. В городе, где творилось сейчас неизвестно что, оставались их дети. Какая же мать согласится бросить своего ребенка в такой момент?..
Старенький трактор еле полз по степи, хотя Женька честно выжимал из движка все, что мог. Пешком бы все равно получилось в десять раз медленнее.
– Господи! – простонала мать Андрюхи Тюменева. – Что ж это такое, господи! Неужели война?
– Типун тебе на язык! – прикрикнула на нее Сашкина мать, Тоня. -
Какая еще война? С кем? С американцами, что ли?
– А то больше не с кем! – проворчал ее муж.
– Вот так, наверно, и в сорок первом начиналось, – клацая зубами, сказал Серафим Андреевич.
– Ой, горе-то какое, женщины! – вдруг заголосила жена Чванова.
– Закрой рот! – резко оборвал ее Чванов и обернулся к Серафиму
Андреевичу. – А в сорок первом, между прочим, паникеров сразу к стенке ставили. Без разговоров!
Серафим Андреевич втянул голову в плечи и притих.
Дальше ехали в напряженном молчании, пока не наткнулись на прятавшийся в редком кустарнике заслон. Люди в камуфляже внезапно вынырнули из темноты и преградили дорогу…
Моджахеды перенесли тела четырех своих погибших при обстреле в здание Культурного центра. Мертвых следовало похоронить на следующий день до захода солнца. Тем, кто был легко ранен, сделали перевязку на месте. Серьезно пострадавших доставили в больницу.
– Смотри, доктор! – угрожающе сказал Ильяс Шамилю Касымову. – Лечи их как надо! За каждого, кто умрет, троих ваших расстреляю. Понял?
Главврач молча кивнул в ответ.
Некоторые из раненых были совсем плохи, и не стоило терять времени на постороннюю болтовню. Главврач сам встал к операционному столу и принялся за работу. А ее оказалось столько, что хватило бы на целую бригаду опытных хирургов.
Дежурный врач, помогавший Шамилю, впервые попал в такую переделку.
Уже минут через десять лицо его позеленело, предвещая обморок.
Шамиль выгнал молодого коллегу из операционной на свежий воздух и продолжал работу в одиночку. Вскоре дежурный врач вернулся, держась рукой за стену.
– Очухался? – спросил Касымов, даже не взглянув на него.
– Извините, Шамиль Каюмович… – пробормотал врач.
– Пустяки. Бывает с непривычки.
Дежурный врач еще дважды выбегал из операционной в туалет, борясь с приступами рвоты. Но потом немного пообвыкся и отстоял рядом с
Касымовым до конца.
Закончив последнюю перевязку, главврач, не снимая заляпанного кровью халата, вышел в коридор и только там почувствовал, что от усталости и напряжения он сейчас просто рухнет на пол.
Медсестры с поджатыми губами развезли раненых по пустым палатам. Они не одобряли поведения главврача, так отчаянного боровшегося за жизни захватчиков. Но у Шамиля не было ни сил, ни желания объясняться с медперсоналом. Он снял окровавленный халат, швырнул его в угол и, собрав остатки сил, неверной походкой отправился в подвальное помещение, где находились местные пациенты.
Все они, слава Богу, чувствовали себя вполне пристойно и тут же накинулись на главврача с вопросами: что сейчас творится в городе?
Но Шамиль в ответ только пожал плечами. Ведь он со вчерашнего дня не выходил из больницы.
Куренной-старший продолжал пластом лежать под капельницей. Лучше ему не становилось. Да и с чего бы могло полегчать, когда беспокойство больного росло с каждым часом.
– Ты все-таки постарайся взять себя в руки, – устало сказал Шамиль
Касымов, присаживаясь на табуретку. – Ты как-никак мужик.
– Стараюсь, – попытался улыбнуться Куренной. – Да ни черта не выходит.
– Значит, плохо стараешься.
– А что это на тебе лица нет? – спросил Куренной. – Что-то случилось?
– Нет, ничего. Устал просто.
– Трудный день?
– Да уж не из легких. Пятерых с того света пришлось вытаскивать.
– Удалось?
– Надеюсь.
– А что с ними было? Сердечники вроде меня?
– Да нет. Раненые.
– Моджахеды постарались?
– Наоборот. Наши.
– То есть?
– Взрывы слышал?
– Слышал.
– Это наши обстрел начали. И вот результат. Пятерых боевиков зацепило. И очень серьезно.
– А при чем здесь ты?
– При том, что я врач.
– Подожди… Так это ты их, что ли, с того света?.. – растерянно спросил Куреннной.
Главврач кивнул.
– Да ты что, Шамиль? – Куренной поднял голову с подушки. – Ты этих сволочей спасал?
– Пришлось, – ответил Касымов, глядя в пол.
– Но они же… – Куренной задохнулся. – Да я бы на твоем месте их своими руками передушил!
– Лежи спокойно! – прикрикнул на него главврач. – А то вколю тебе сейчас успокаивающего и будешь у меня лежать тихонечко, как мумия!
Куренной откинулся на подушку и закрыл глаза. Он решительно отказывался понимать Шамиля.
– Они меня предупредили, – заговорил Касымов монотонно, без выражения, – что за каждого умершего будут расстреливать по три человека. И это не пустые слова, поверь… Но я тебе врать не собираюсь. Я и без их угроз поступил бы точно так же. Просто не смог бы по-другому.
– Клятва Гиппократа, да?
В слабом голосе Куренного слышалась злая ирония.
– Да не в клятве дело! – с досадой ответил Касымов. – Я и слова-то давным-давно позабыл. Просто я врач, и этим все сказано.
– И ты любому на помощь побежишь?
– Должен.
– Даже к убийце твоих детей?
– Не знаю… – после паузы сказал Шамиль. – Честно говорю, не знаю.
Может быть… Во всяком случае, добить умирающего у меня рука бы не поднялась. Потом – другое дело. Но свой долг я выполню.