– Потом долго ждать придется. В мой пакет все сложим. Пошли! Теперь ты хоть знаешь, кто такой Сребровский. Я сегодня на работе девочкам рассказала – они поверить не могли, что ты о нем не слышал. Все по десять раз на его концерты ходили. Тут начальница заходит. Мы ее спросили. Тоже, как ты, не знает. Еще такую недовольную рожу состроила! Зря ее спрашивали. Вечно она – резервуар недовольства! А уж вспылит – быстрее пульверизатора. Девочки сказали: хоть бы новый хахаль ее куда сводил. Видный такой, в денежном выражении, мужчина. Где наши места?
Пришлось подняться по лестнице на бельэтаж. В зале уже гас свет. В темноте раздался голос билетерши:
– Надо же! Говорю им: программки покупайте. Не покупают! Совсем обнаглели!
Засветилась сцена. На ней появился молодой человек в джинсах и черной майке с белым пятном на груди. Из первых рядов к нему кинулись девушки с цветами. Овация долго не прекращалась.
Заиграла ритмичная музыка. Певец стал прохаживаться по сцене. Ему опять зааплодировали.
– Ой, у меня так сердце бьется, – почти вскрикнула Юля.
Ее сосед справа – коротко стриженый молодой человек в белом пиджаке наклонился и что-то сказал. Она взглянула на него и спросила:
– И какой эмоциональный контекст?
Молодой человек собирался что-то ответить, но все слова заглушил грохот из усилителей.
Минут через сорок объявили перерыв. В буфете оказалось только шампанское и водка. Олег отстоял очередь, оглянулся и увидел, что Юля болтает возле свободного столика с тем самым молодым человеком. Подходить к ним Олегу не захотелось.
Юля посмотрела в его сторону, быстро подошла сама:
– Ну, чего ты! Так шампанского хочется! А это тип – во, дает! – на все концерты ходит. Даже в другие города ездит. Это тоже, конечно – ветер в голове! Тебе концерт нравится?
– В общем-то – да! – Олег поставил свой бокал на столик.
– По-моему, ты врешь.
– С какой стати? Хотя всегда думал, что ритм – проще мелодии. Он у самых древних появился. А мелодия – атрибут цивилизации.
– Это вам, ботаникам, виднее. Про атрибуты. А нам – нравится.
– И хорошо! – ответил Олег. – А я думал, что уже нет романтики.
– Не, так и норовят!
У лестницы их остановил средних лет лысеющий мужчина:
– Вот, хочу вам предложить свою книгу.
– Да? – удивилась Юля. – Уж больно она толстая.
– Для вас – недорого. И с моей подписью.
– Не, надо будет ее домой тащить, – отмахнулась Юля. Вечером следующего дня она позвонила Олегу и спросила:
– Как ты? Ничего? Такой хмурый был, когда прощались. Не жалеешь, что пошел?
– Сходили, послушали..., – ответил он. – Надо обо всем представление иметь.
– А чего тогда?
– Ты выдумываешь.
– Может. Но если ты на меня надулся – зря. Я же обещала к тебе приехать.
Это был совсем новый расклад, и он ответил:
– Ну, созвонимся еще.
– А! Значит, так!
Паузы становились все длиннее; медленно, но верно начинали разъедать разговор. Юля бросила трубку.
Среди лета, в жару Олег умудрился заболеть ангиной и просидел дома больше недели. Ходил с перевязанным горлом по раскаленной нещадным солнцем квартирке, валялся на диване и читал мемуары математиков.
Первого, кого он встретил на работе, был Борька. Тот что-то буркнул на ходу, хотел пройти мимо, но оглянулся и сказал:
– Знаешь, что Морозов застрелился?
– Как?
– Из своего, табельного. Шеф хоронить ездил. Только вернулся. Пошли к нему зайдем.
– С чего вдруг? – спросил Олег.
– Откуда я знаю!
Шеф не встал из-за стола. Показал рукой, чтобы садились и полез в карман за папиросами.
– Вчера только прилетел. Такие вот безотрадные дела. – Он чиркнул спичку. – Поболел человек, помучился. Понял, видно, что ничего не помогает. На похороны в основном народ моего возраста собрался. Молодых мало было.
– А со всеми нашими делами что будет? – раздраженно спросил Борька.
– Да вот, что будет... Ни..., видать, не будет.
– Вот это – и закидон. – Борька сидел, положив локти на стол. – Уж если тут облом, то давайте овощную базу открывать.
Шеф не ответил. Помолчал и сказал:
– Помянем, что ли?
– Рано ещё, только десять часов, – ответил Олег.
– Не, в самый раз. – Борька сразу оживился.
Шеф достал из бара три рюмки и початую бутылку водки. Насыпал в тарелку сушек.
– Чего ждете? Разливайте.
Борька сидел, насупившись, и ни на кого не смотрел. Встал, поднял рюмку и выпил чуть позже других, как будто задумался о чем-то.
– Я с народом там поговорил. – Шеф опять достал пачку папирос. – Отрадного – ничего. Только все хуже и хуже.
– Но это последняя надежда была, – перебил его Борька. – Так хоть куда-то влезть могли.
– Борис Петрович! – Шеф вздохнул и помолчал. – Не заводись ты хоть сейчас-то!
– А тут чего? Тут хоть как!
– Я-то что? Крайний? – Шеф сам разлил остатки водки. Борьке досталось меньше всех и шеф сказал: – Во, ё! И тут тебя обошли.
– А где хоронили? – спросил Олег.
– В их городишке.
– Кто там теперь командовать будет? – Олег смотрел на шефа, но искоса наблюдал за хмурым Борькой.
– Неизвестно еще. Из правительства на похоронах никого не было. Только один шелкопер из политиков. Этот, как его?.. Крутился там, интервью раздавал.
– Значит, делать нам больше нечего. – Борька шмыгнул носом.
– Вон, у тебя дел сколько! Пока бизнес налаживай.
– Это, вообще-то для скучных, – ответил Борька. Шеф сунул пустую бутылку в корзину у рабочего стола и уселся в кресло:
– Мне как-то Морозов как-то сказал: "Мыслить масштабно – самый простой способ нажить себе неприятности". А раз подбивал меня выступить на каком-то совещании и говорит про себя: "Обязательно всегда слово прошу. Невозможно сидеть по три часа. А тут случай постоять, чтобы задница отдышалась. Другие вон, сидят, геморрой высиживают". Ты, кстати, в министерство вчера ходил? – Шеф посмотрел на Борьку.
– Был. Послали меня к какому-то типу. Из чего я сразу заключил, что он ни весть, какая птица.
– По слухам готово постановление, что Морозовский институт переходит какой-то получастной лавочке. – Шеф отвернулся к окну.
– А нас? – спросил Борька.
– По заднице мешалкой.
– А кто-нибудь будет, в конце концов, за все это отвечать? – раздраженно говорил Борька. – Сколько можно?
Хоть кто-то должен ответить! Не один, так второй! Не может быть все так просто...
– Ты меня спрашиваешь? – Шеф взглянул на Борьку. – Или его? – Он кивнул на Олега.
– И вас тоже!
– Тогда пора расходиться, – скомандовал шеф. – Вон, многотиражку я привез с некрологом. Хотите, посмотрите.
Олег развернул газетный лист. Увидел плохо пропечатанный портрет Морозова с орденами. Пробежал глазами некролог. На второй страничке была предсмертная записка. Смазанный текст читался плохо: "Устал. Понял, что пора уходить. С нами остаются память, боль и наше неумение сдаваться".
В Козицком переулке Олег разыскал подворотню, перегороженную старинными железными воротами, вошел в калитку и повернул в узкий, сырой после дождей проход между постройками. В его конце стоял приземистый, нескладный домишко. Узкие окна первого этажа были чуть выше тротуара. Слева от двери красовались две вывески: "Галерея" и "Брачное агентство". Из форточки Олега окликнули:
– Молодой человек, вы в агентство?
Он повернулся, вгляделся в окошко и узнал Сашу.
– В агентство! Куда же еще!
– Жди там! Сейчас выйду!
Саша появился не из подъезда, а из-за угла дома.
– У нас тут архитектурные особенности! Выходим внезапно и с разных сторон.
– А как агентство называется? – спросил Олег.
– Никак пока.
– Надо назвать "Замуж – невтерпеж".
– А что? Свежо! Можно им посоветовать при случае. Пошли. К нам надо через галерею. Заодно местную живопись посмотришь.
В галерее были низкие потолки и крашеный, дощатый пол. У самой большой картины стоял толстенький человек с бородкой, одетый в рубашку и жилетку, и говорил:
– Работа с символами требует особого мышления и особого настроя. Здесь я изобразил голову на фоне галактики. Ведь голова издревле – символ разума.
Олег наклонился к Саше и шепнул:
– Действительно, не задница же!
Саша кашлянул, отвернулся и громко объявил:
– А что? Благородно, антидекадентно, благообразно! На него с любопытством посмотрела дама в цветастом сарафане. Оглядела с ног до головы, но в ответ ничего не сказала.
Они спустились вниз по отбитым ступеням и вошли в заставленную столами и шкафами, узкую комнату. За маленьким окошком виднелся толстенный ствол старого тополя и темно-красная кирпичная стена.
– Познакомься с Натальей Юрьевной. Эй, где вы! – позвал Саша.
Из-за книжного шкафа появилась полноватая, коротко стриженая девушка лет двадцати трех, с широким лицом и протянула Олегу руку:
– Просто, Наташа!
– Пивом мы тебя сегодня угощать не будем, – заявил Саша. – У нас не до пива. У нас туалет в соседнем здании. Выпьем сухенького. Наташ, ты будешь?
– Только водой разбавлю. По-древнегречески!
– А мы так, по-скифски. Олег, где нравится, там и присаживайся. Только успел появиться, уже навел критику на нашего художника.
– На какого? – спросила Наташа.
– Сейчас первый выставляется. – И пояснил Олегу: – У нас их два. Три недели один картины показывает, три – другой. Раньше был еще один. Но жена первого его отсюда выставила. Столько шума было! Она ему кричала: "И катись в свою Третьяковку, если она тебе так нравится!". А их приятель совсем непотребное решил выставить. И сам по залу голым бегал. Наташа с ним даже в дискуссию вступила, сказала, что искусства в паскудстве быть не может по определению.
– Н-да, напряженная творческая жизнь! – Олег сел на скрипучий стул и подвинул к себе высокий стакан с белым вином.
За окном появилась грузовая машина. Шофер открыл борт кузова и закричал кому-то, чтобы шли разгружать.
– Опять окно закрывать придется, – недовольно проговорила Наташа. – Весь день сегодня что-то возят. Здесь одни конторы кругом. И чем, интересно, в них люди занимаются?
– Недавно вхожу в метро в самый "час пик". – Саша посмотрел на Олега. – Стоит пожилой человек в кепке, разглядывает толпу и говорит: "Где же они все числятся? Разве смогут колхозники такую ораву прокормить?"
– Мы обходимся как-то, чем-то занимаемся! – ответила Наташа.
– Мы – другое дело! – передразнил ее Саша. – У нас тут – дым коромыслом. У нас одна Наташа чего стоит! И тексты на компьютере набирает, и знает про разные сайты. Даже рекламодателей может находить. А ты когда наш журнал начнешь читать?
– У меня от компьютера глаза быстро устают, – сказал Олег.
– Хоть иногда можешь почитать! – настаивал Саша. – А то у нас мало посетителей на сайте. Куда это годится! Но мы – расширяемся. Третий день обсуждаем, не взять ли помещение рядом. Там, где сейчас галерея. У художников аренда заканчивается. Я предлагаю открыть книжный магазин.
– Все это я пробовала. – Наташа отрицательно покачала головой. – Это дело быстро прогорит.
Во дворе двое парней в спецовках вытаскивали из машины ящики, с грохотом бросали у стены и через слово матерились.
– Н-да, надо прервать эти инвективы. – Саша закрыл окно и вернулся на свое место: – Наташа у нас – историк по образованию. Мы с ней разные проблемы обсуждаем. Она меня уверяет, что есть своя эстетика в мятежах.
– Не знаю, не участвовал. – Олег пожал плечами. – Я только в защите правопорядка и эволюционного пути развития участвовал.
– Эволюционное развитие еще в семнадцатом году прервалось, – назидательно заметила Наташа.
– В восемнадцатом, – уточнил Олег. – Восемнадцатого января.
– Тогда уже все ясно было, – перебила его Наташа. – Но всякий праведный мятеж – это всегда ответ на что-то. Он всегда заряжен на реализацию мечты.
– Да уж! Если что-то менять, то масштабно, – поддержал её Саша.
– Ты хорошо знаешь, что в таких случаях бывает, – ответил Олег. – Как только объявлено, что ради большой цели все можно, вот тут-то все и начинается.
– Мы с Наташей тебе про другое, – прервал его Саша. – Мы тебе – про мятеж праведный, а ты нам – про расправу.
В десятом часу вечера Олегу позвонили, и хрипловатый голос скороговоркой произнес:
– Ты ща подумаешь, что я! А ведь... А, знаешь, думай, что хочешь.
Несколько секунд Олег ничего не понимал, потом спросил:
– Борь! Ты, что ли?
– А ты не смотрел? Ну, вот видишь. На меня и подумаешь. Все, пока... – В трубке остались короткие гудки.
Олег подошел к окну, посмотрел вниз на улицу. Троллейбус отходил от остановки. Его пыталась обогнать легковушка.
На диване валялся пульт от телевизора. Олег плюхнулся на сбившееся покрывало, нажал кнопку и увидел на экране шумный концерт.
Что мог означать Борькин звонок – оставалось непонятным. Самым простым объяснением казалось, что дружок просто напился и набрал номер по ошибке. Гадать было бесполезно.
Начались "Новости". Заговорили об официальных переговорах с каким-то важным визитером и о невозможности девальвации.
– Сегодня с сердечным приступом госпитализирован в Центральную клиническую больницу...
Показали белесую, нечеткую пленку камеры наружного наблюдения. Из дверей подъезда выходил высокий человек в черном костюме. Дальше на экране зарябило. Опять возник тот же человек. Шагнул вперед, стал нескладно наклоняться набок. Кто-то подскочил, успел подхватить его под руку.
Пил чай на кухне, гадал, с какой стати звонил Борька, и вспомнил, что видел несколько дней назад на заборе напротив институтских окон мертвого голубя, застрявшего в колючей проволоке. Но излучение в приборе было совсем небольшим, до забора не достало бы.
Олег дождался следующего выпуска "Новостей". Сидел на корточках перед самым экраном, старался разглядеть все то, что происходило на белесой пленке. И поймал себя на том, что думает о происшедшем сумбурно: Борькин звонок, вельможа, хватающийся за сердце, и возможность усилить излучение, которой не могло быть. За всем этим сразу потянулась цепочка: рано или поздно догадаются, тем более что Борька мог попасть на пленку, придут, начнутся обыски и допросы. Но если все-таки удалось увеличить излучение – то как?
Он повторил все это несколько раз и понял, что только сам себя накручивает. Повысить излучение не получалось, сколько ни пробовали. Борька в опытах не участвовал и во многие тонкости не вникал. Но почему он позвонил? Тем более что звонок могли засечь. Впрочем, заранее не могли. Но если начнется разборка, то перетряхнут все лаборатории, и многое, конечно, станет ясным. И неизвестно, как поведет себя сам Борька.
Ночью он забылся и недолго поспал. Проснулся и подумал: могу я, в конце концов, начать рассуждать здраво? Могу я для самого себя быть экспертом? Так вот, на тех принципах, которые в систему заложены, импульс минимален. Поэтому ничего у Борьки получиться не могло. Хотя, разумеется, все дело в расстоянии. Но Борька говорит, что он ни при чем. А если кто-то сделал по-другому?
На работе Борька не появился. Олег несколько раз звонил ему домой. Трубку так и не подняли.
Из метро Олег вышел на "Шоссе Энтузиастов". День был очень жарким. Возле киоска чадила смрадом горевшая мусорная урна. Женщина в белом фартуке заливала ее водой из бутылки. В вагоне троллейбуса все было раскалено. В окна летел разогретый над мостовой, горько-кислый воздух.
До остановки троллейбус не дотянул и встал у перекрестка. Шофер приоткрыл дверцу и крикнул, что впереди авария. Олегу пришлось выходить и ловить частника.
Во дворе Борькиного дома полная дама выгуливала на детской площадке между качелями и песочницей коротконогую собаку. Высокий мужчина привязывал на багажник "Жигулей" сумки и картонные коробки.
Олег вошел в подъезд. Не стал вызывать лифт и повернул к лестнице. Внизу раздались шаги. Олег поднялся на четвертый этаж и прислушался. Шаги затихли. Заскрежетал ключ в замке. Гулко хлопнула металлическая дверь.
Олег спустился на третий этаж, остановился у двадцатой квартиры и нажал на плохо закрепленную кнопку звонка. Дверь ему так и не открыли.
На работе Борька не появился и к обеду. На телефонные звонки у него дома никто не отвечал.
Неожиданно позвонила Юля. Он не сразу узнал ее, переспросил, кто говорит, и постарался загладить неловкость:
– Ба! Ты! А я думал: куда запропастилась? Как поживаешь?
– Начнем с того, что пропала не я. Но вообще-то мне надо просто посоветоваться. Правда, что банки сегодня закрылись?
– Понятия не имею! – удивился Олег.
– У меня там и было всего... Но так вдруг лишиться даже этого! Я вообще-то в панике. Мы с Аней собирались куда-нибудь поехать. А может быть, что деньги из банка не отдадут?
– Подожди! Надо самой сходить и узнать!
– А ты в магазин пойдешь?
– Зачем? – не понял он.
– Все с утра по магазинам бегают и рубли тратят. Я крупы и сахара – целый шкаф натаскала.
– В первый раз слышу!
– Ты чего? – изумилась Юля. – Второй день в городе все с ума сходят. На работе – никого! Весь народ – на рынках. Иди скорее. У метро рынок есть.
– А что случилось? – спросил Олег.
– Не знаю. Дорожает все, чуть ли не по часам. В обменниках долларов нет, а банки закрыты.
– По телеку какой-то деятель дня два назад говорил, что девальвации не будет, – вспомнил Олег.
– Ты их больше слушай! У тебя хоть запас макарон есть?
– Есть кое-что.
– Беги, покупай.
– Нам зарплату только послезавтра дадут.
– Тогда, что ж... – Она помолчала. – Тогда останешься без запасов. Придется спонсора искать, который будет тебя макаронами кормить.
– Придется без них.
– Хочешь, пойдем в кафе, перекусим. Я здесь больше не работаю. Зашла вещи забрать.
– А где ты теперь? – спросил Олег.
– Приходи перекусить – расскажу.
Олег перешел улицу, стал подниматься по ступеням кафе. Рядом, у входа в обменный пункт толпились люди. Кто-то спросил:
– Доллары не сдаете?
Юлии в кафе не было. Олег остановился у витрины, посмотрел на ценники и присвистнул.
Вошла Юля. Взглянула неулыбчиво, даже недовольно:
– Возьми блины и чай, что ли...
Сели за столик подальше от двери. Юля размешивала сахар в чашке и молчала.
– Народ какой-то оборзевший сегодня, – сказал Олег. – У всех проходящих валюту спрашивают.
– Оборзеешь, если последние деньги пропали.
– Где теперь работать будешь? – Олег почувствовал горечь во рту. Перевернул блин на тарелке и увидел горелый край.
– Недалеко от дома, на "Молодежной" работу нашла. Вчера – первый день был. Фирма импортом занимается. Теперь чего будет – никто не знает. И будут ли деньги отдавать... А то – отработаешь три месяца – и за последний фиг заплатят.
В кафе вошли две женщины с одинаковыми пышными прическами. Рассматривали ценники. Одна говорила другой: