Не знаю, но так началась для меня перестройка…
* * *
В тот день, когда я приехал домой, по телевизор сказали, что комсомольская организация объявила о самороспуске. Не скажу, что в груди у меня в тот момент что-то всколыхнулось. От тоски там защемило или еще что. Нет, даже наоборот. Мне казалось, что вот сейчас-то и начнется самое интересно.
Было, правда, немного странно, смотреть на эту красную книжечку со своей фотографией, за потерю которой когда-то могли быть большие неприятности. И вот теперь ее можно было положить на полку, разорвать, сжечь, выкинуть в мусорное ведро или использовать в качестве сувенира.
Я положил билет на полку, на память. Все-таки ничего плохого мне эта структура ни разу не сделала…
Да и особо предаваться грусти не было ни времени, ни желания.
События развивались уж больно стремительно. Только успевай оглядываться.
В общем, нужно было срочно начинать думать, как жить дальше. Нужно было найти, на что опереться.
И думать, практически с нуля…
Как будто заново родиться…
* * *
Нет никаких тормозов. Кто смел, то и съел. Можно все. Но это оказалось не так-то просто. Получилось, что хорошо работать и зарабатывать деньги - это не одно и тоже. Для того, чтобы зарабатывать деньги, нужно было быть не просто смелым, нужно было быть жестоким. Нужно было забыть о таких понятиях, как честь, дружба и прочие сантименты. Ничего этого нет!
Есть только ты и холодный взгляд как дуло пистолета…
Меня постоянно преследовал тот взгляд. Он был где-то там, на подкорке. Мне казалось, что с таким страхом в душе, вообще просто невозможно жить дальше. И нечего думать ни о будущем, ни о карьере, ни о чем…
Я поступил в институт. Женился. У меня родился сын. Я занялся бизнесом, как и все, торгово-закупочными операциями, и при этом постоянно находил время для тренировок. Каждое утро я выбегал в парк, чтобы выполнить комплекс упражнений, а вечерами я пропадал в качалке, где тренировался до умопомрачения…
Моим учебником снова стала зеленая тетрадка. Она уже давно обтрепалась и стала еще толще от газетных и журнальных вырезок.
Туда добавились статьи об Арнольде, Чаке Норрисе и Брюсе Ли. Я приобрел все пять фильмов с участием гонконгского актера: "Путь дракона", "Выход дракона", "Игры смерти", "Большой босс" - и смотрел их при каждом удобном случае, как какое-то откровение. Я скупал всю литературу по боевым искусствам, которая в то время бурно продавалась на книжных лотках и переходах. Естественно увлекся чань-буддизмом и эзотерикой. Я пытался найти ответ на вопрос, который меня больше всего мучил.
Как? Как противостоять этому взгляду?
И мне казалось, что я всего лишь в одном шаге до ответа на этот вопрос…
Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что, наверное, восточные единоборства тогда для меня были заменителем той душевной пустоты, которая образовалась в результате раскола моей страны.
Кто-то ударился в религию, а я вот ударился в единоборства. Отдаваясь им полностью, я не видел всего того, что твориться вокруг меня. Не хотел видеть. Я держался за эту соломинку, как за спасательный круг. Мне нужно было на что-то опереться, во что-то верить. И, поскольку верить было не во что и не в кого, я верил в силу кулака и собственного тела.
Это было моей идеологией.
Я был уверен, что однажды наступит такой день, когда я снова увижу тот взгляд, который как дуло пистолета, и тогда все будет зависеть от моей реакции.
Тогда и наступит момент истины.
* * *
…Их было трое. Они подъехали к моему дому на белой "Хонде". Я как раз гулял с коляской, с сыном, поэтому избежать встречи было никак нельзя. Машина остановилась. Опустилось стекло.
- Садись, тебя хочет видеть Борисыч.
Я знал, что садиться в машину никак нельзя. Никак.
Поэтому я огрызнулся.
- Если Борисычу надо, то пусть он сам ко мне и приезжает. Я с ним больше никаких дел иметь не хочу.
К горлу подкатил комок. А живот предательски забурлил.
- Что… так и передать Борисычу?
- Да. Так и передайте.
Захотелось сесть. Но можно было только опереться на ручку коляски. Коляска предательски задрожала.
- Хорош, гнать. Никто тебя не тронет. У Борисыча к тебе есть деловой разговор.
- А где Борисыч?
- Ждет у тебя на складе.
Это было похоже на правду. Если бы они захотели со мной разобраться, то приехали бы ночью. Когда во дворе никого нет. А не сейчас, когда здесь полно народа, и все с увлечением следят за нашим разговором. Если со мной что-то случится, то несложно будет их вычислить.
- Ну ладно, - говорю им. - Поехали. Только до склада. И никуда больше.
- Можешь не сомневаться.
Я сел на заднее сидение. У окна. В голове мелькнула мысль, что если бы они задумали что-то недоброе, то тогда бы посадили меня между собой. А так нет. От такой мысли стало спокойнее дышать.
Машина развернулась на пятачке перед домом и, шелестя шинами, выскочила на шоссе. Я снова напрягся. "Почему они выбрали эту дорогу? На склад можно проехать гораздо ближе…" В голове мелькнуло: "Если сейчас на светофоре повернут вправо, а не влево, значит везут меня куда-то в безлюдное место, скорее всего на Москва-реку. Придется выпрыгивать на ходу…"
Рука потянулась к ручке двери.
Но "Хонда" повернула налево. От живота отлегло. "Значит, все-таки на склад!"
Подъезжаем. Выхожу из салона. Отмечаю, что меня никто не пытается удержать. Взбегаю по ступенькам. Дергаю за ручку двери. Закрыто. Никого. И тут до меня доходит, что сегодня воскресенье. И на складе никого и не должно было быть, а значит…
Оборачиваюсь. Из машины выходят только двое.
Я поднимаю руки, показывая им открытые ладони.
- Подождите. В чем дело? Где Борисыч?
Хотя мне уже стало понятно, что его здесь и не должно было быть.
И меня сюда привезли, чтобы наказать…
Да, время было тяжелое. И предложение, которое три месяца назад мне сделал Борисыч, было весьма заманчивым. Он предложил использовать склад как перевалочный пункт. Для мелкооптовой торговли. Склад забивался под завязку каким-то дефицитным продуктом, и мы его реализовывали, получали с этого неплохой процент, плюс аренду. Добычу дефицитного товара Борисыч брал на себя, а мы - реализацию.
Однажды Борисыч привез на склад партию товара. Оставил ее на ночь, а на следующий день увез. Мы его даже не продавали. Борисыч объяснил, что это единичный случай, мол, товар не его. Попросили. Перебросить. Ну, один раз, ничего страшно. Свои люди, сочтемся.
Потом я узнал, что Борисыч это делал несколько раз за моей спиной. Он привозил товар на склад ближе к ночи, когда я уходил домой. Привозил по поддельным документам, а иногда и вообще даже без накладных. А на следующий день, когда я снова уходил дома, он увозил его. Даже не предупреждая меня.
Явись к нам любой постовой с проверкой в это время, я не смог бы объяснить, откуда у меня товар. А если не могу объяснить, значит я его украл. Мне стало понятно, что нас просто разводят как лохов, и я запретил принимать на склад любой товар от Борисыча.
Все эти мысли промелькнули в моей голове в одно мгновение, пока парни выходили из машины и шли ко мне.
А потом я снова увидел тот самый взгляд…
Он был у того, кто остался сидеть в машине. Его звали Бок.
Бок коротко приказал своим подельникам.
- Договоритесь с ним. Объясните, как надо работать!
* * *
Я смотрю через видоискатель на своего сына. Навожу резкость. Кричу.
- Внимание, мотор! Начали!
Сын корчит рожу и бьет ногой по стоящему перед ним противнику. Выбивает у него из руки нож.
Нож летит в сторону, со звоном ударяется о стену. Падает на пол. Камера фиксирует этот полет. Противник сына в страхе отбегает и кричит:
- Схватите его!
Из двери напротив появляется парень. При виде сына он ругается и бьет его кулаком. Сын ловко ныряет под руку и наносит удар коленом в живот. Сзади на моего мальчика набрасывается еще один парень. Сын бьет ему затылком в подбородок, кусает за руку и, вывернув руку, опрокидывает на спину. Потом еще одного и еще. По идее в фильме здесь должны будут во всю трещать кости и слышаться стоны. Но ничего подобного пока нет.
Треск и стоны мы наложим чуть позже в монтажной мастерской, а пока главное, чтобы драка была похожей на настоящую. И ребята стараются, чтобы все было так, как надо.
В пылу съемочной драки одному из актеров даже выворачивают ногу. Наконец, мой сын расправляется со всеми своими врагами и остается один. Он тяжело дышит. Слеза течет по щеке. Скупая слеза победителя. "Вот артист, а! Умеет же, когда хочет!"
Камера крупно наезжает на его лицо.
- Стоп, снято!
Я откидываюсь на спинку стула и снова начинаю нервно прикусывать губу.
Ребята с ожиданием смотрят на меня. Я понимаю, чего они ждут. Они хотят, что бы я, наконец, сказал сокровенную для них фразу: "На сегодня все!" Но я не спешу. Я просто не могу сказать этого. Да. В последнем кадре сын сыграл здорово, но… во всем остальном…
Сын смотрит на меня вопросительно и несколько раздраженно:
- Ну что еще один дубль?
Я киваю головой.
- Да, мне нужно, чтобы ты не механически выполнял приемы, а в буквальном смысле ненавидел своих врагов. Понимаешь? Ненавидел. Лютой ненавистью.
Сын морщится.
- Па, мне кажется, это ты что-то не понимаешь.
- Чего?
- Что сейчас уже никто не будет так драться?
От неожиданности я начинаю моргать.
- Почему? - не понимаю я слов сына. - А что сейчас изменилось? У тебя есть две руки, две ноги. Голова. Перед тобой враг. У него в руке нож. Ты должен выбить его, или он тебя им убьет. Все просто.
Сын хмыкает.
- Нет. Проще договориться.
- Договориться?
У меня аж в виске заломило. Начинает дергаться левая бровь. Я открываю рот, чтобы сказать что-то резкое, но глаза застилает пелена.
* * *
Парни подходили ко мне вразвалочку, нехотя. Создавалось впечатление нереальности происходящего.
- Ну, действительно, парень, что ты кочевряжишься? Мы делаем свое дело. По-тихому. Ты свое. И все довольны.
Один из них улыбается и протягивает мне ладонь:
- Договорились?
Из-за спины парней меня сверлит холодный и злой взгляд. И от этого взгляда снова заломило в затылке, захотелось сесть или превратиться в невидимку. Границы сознания сузились. В горле пересохло.
Мне надо было возмутится, нагнать себя так, чтобы трясло от ярости, ведь они мне предлагали не выгодную сделку, но я нашел в себе только силы, чтобы еле выдавить из себя.
- Нет, не договорились.
Я ударил первым. Бить нужно всегда первым. Это я хорошо усвоил. Ударил ногой, как по футбольному мячу, и попал тому, кто подошел ко мне ближе всего, прямо в промежность. Его аж оторвало от земли. В этот момент второй парень пробил мне кулаком в голову. Удар пришелся в висок.
Мир окрасился в красный цвет, а во рту появился солоноватый вкус…
* * *
Пелена рассеивается. Я снова в клубе. Смотрю в монитор. В голове непроизвольно всплывает: "Допельдон!" Мне кажется, что сейчас оно очень не кстати, ведь я даже не злюсь. Я просто хочу понять, что у меня в кадре не так. А для этого нужно время. Мне надо подумать. Говорю ребятам.
- Подождите немного. Перерыв десять минут.
Считается, что мальчишки начинают курить, чтобы выглядеть взрослее. Я никогда не курил. Мой организм был против курения. Однажды попробовал затянуться, так потом блевал полдня.
А вот мои актеры практически все уже курят. Они не упускают возможности выскочить на улицу, чтобы затянуться сигаретой. Сын идет с ними. Я не возражаю. Зачем? Знаю, он такой же, как я, курить не будет никогда. Просто ему со мной скучно.
Остаюсь один. Подхожу к камере. Перематываю ее на начало съемок. Смотрю в монитор. Так! Вот мой мальчик замахивается рукой, вот он бьет ногой, вот тут на него набрасываются двое.
Все вроде так, как я хочу, и все-таки чего-то не хватает. Чего?
Пленка снова мотается в обратную сторону…
* * *
Договорились?
Я лежу на больничной койке и смотрю в потолок. Он белый, как чистый лист бумаги. И я такой же белый. Бледный. Я похож на ванильное мороженое, которое кто-то со злостью бросил в бетонную стену.
Я постоянно прокручиваю в голове моменты той драки. Вот я упал, поднялся и побежал. Один догоняет меня. Тот, кому я попал по яйцам, хромает сзади. Кто-то хватает меня за плечо. Я разворачиваюсь и хочу схватить его за волосы. Но пальцы соскальзывают. У него короткая прическа, как у всех бандитов. Пропускаю еще один удар. На этот раз в нос. Отвечаю. Бью куда-то в пустоту. Но чувствую, что удары доходят до цели, потому что слышу какой-то хруст и крик боли.
Крик переходит в свист в ушах, потом шлепок, боль, тишина и… темнота.
Когда же темнота рассеивается, то я вижу рядом с собой Шерифа, своего приятеля и по совместительству зама. Он взахлеб рассказывает о том, как нашел меня на заднем дворе склада. О том, что я все - аки хорошо достал их обоих. Того, кому я ударил в пах, от серьезной травмы спасло только то, что у него была широкая мотня на брюках. Она смягчила удар. Но он тоже сейчас лежит здесь в соседней палате…
А у второго порвано ухо.
Я понимаю, что, наверное, когда я не нащупал волос, то схватился за него.
- А что с третьим? - спрашиваю я.
- Что с ним? - переспрашивает Шериф.
Я смотрю Шерифу в глаза.
- Ну, там еще был Бок?
- Насчет Бока ничего не знаю. Я не видел его.
Шериф отводит глаза в сторону. Мне все становится понятно. По крайней мере, насчет Шерифа. "Это он подвел ко мне Борисыча и убеждал, что человек надежный. И именно в его смену привозили левый товар. Ну да, Шериф-то все равно ничем не рисковал. Он не ставил нигде своих подписей. Просто был заместителем".
Я отворачиваюсь к стенке.
"И Бока он видел. Даже больше. Это Бок послал его ко мне, чтобы узнать, как я себя чувствую и что планирую делать дальше…"
* * *
В зал вбегает сын. Смотрит на меня, отрешенно уставившегося в одну точку. Молнией проносится мимо, достает из сумки деньги, опрометью бежит обратно, на ходу бросает мне.
- Па, мы с ребятами в магазин за чипсами. Ладно!?
Прихожу в себя. Киваю головой.
- Хорошо, только много не ешь, а то живот заболит.
Он досадно машет рукой.
- Да не волнуйся ты! Все будет хорошо. Тебе что-то купить?
- Попить. Жарко.
- Хорошо.
Шаги сына затихают в коридоре, а ворчу ему вслед: "Чипсы! Кола! Сникерсы! Вот она, современная еда. Сплошной суррогат. От такой еды разве будет сила!" Но он меня уже не слышит. Он уже давно убежал.
Прислушиваюсь. Полнейшая тишина, сюда не долетает ни одного звука с улицы. Тишину нарушает лишь шум вентиляторов, которые гонят по трубам воздух. Да и те работают настолько тихо, что абсолютно не мешают сосредоточиться.
Я снова ныряю в свое прошлое…
* * *
Договорились?
Тогда, приходя в себя после очередных уколов антибиотиков, я четко осознавал. Ну, да. Конечно. Наверное, можно было бы закрыть глаза, можно было бы договориться. И на этом деле неплохо заработать. Очень неплохо. Но долго ли это продлилось? День, два, может быть, полгода, год. И что потом? Суд? Тюрьма? Или смерть где-нибудь в колодце? Нет, это было нечестно.
И договориться с ними - означало бы одно - проиграть. А я не мог себе это позволить. И, опять же, этот взгляд как дуло пистолета. Я его уже не боялся, как раньше, в тот момент, когда я ударил первым, страх прошел, но и достать его я уже не мог.
Времена стали очень быстро меняться. Теперь с одними кулаками я просто не смогу противостоять таким людям, как Бок или Борисыч. Между ними и мной теперь всегда будут стоять исполнители. Шестерки. Шерифы. А не будет этих, так будут другие. И их будет все больше и больше.
И есть только один способ переиграть их.
Я должен был ударить с другой стороны. Как это уже было в армии. Когда никто не ждал такого хода от молодого сержанта. Ну да! Тогда ведь у меня все получилось! Да, сначала было трудно, тяжело, но потом-то меня даже благодарили. Не все, конечно, но те, кто понял, благодарили…
Я должен был снова начать писать. Ведь такие люди бояться одного. Правды. Боятся, когда о них станет известно. Они предпочитают обделывать свои делишки по-тихому, без свидетелей.