Николай достает телефон, что-то ищет, включает, вставляет в ухо один наушник, протягивает мне другой. Мне приходится наклониться к нему так близко, что наши лбы почти соприкасаются. Он берет палочки в две руки, ставит их на дно подноса, на котором лежат еще несколько роллов, и начинает выстукивать ритм. Звучат первые аккорды. Какая-то старая оркестровая композиция из Америки. Его первые движения длинные и тягучие. Он делает несколько шагов и вдруг резко останавливается. Правая нога идет первой. Ловко переходит с каблука на носок, снова и снова так, что чечетка кажется непрерывным жужжащим звуком. Левая нога добавляет ритма и здесь начитается настоящее сумасшествие. Мне кажется, что это никакие не палочки. Это мой интеллигент - бунтарь, танцор и креативщик. Он крутится вокруг своей тросточки, во время пауз галантно приподнимает котелок. И при этом не перестает работать ногами. Ритмичный стук каблуков о пол напоминает мне звук компьютерных клавиш. Быстро, медленно, отрывисто, музыкально. Каждая буква ничего не значит, но вместе с другими они рождают нечто новое, неповторимое, нужное. Выверенная четкость, отсутствие права на ошибку, идеальность. Повороты, вращения, остановки и дальше, еще быстрее, пока не начинаю задыхаться, пока в изнеможении не падаю на кровать. Я открываю глаза. Он смотрит на меня. Наши лбы соприкасаются. Палочки молчат.
- Прости, я задумалась, - шепчу я, поспешно откинувшись на холодную спинку стула.
- Может быть, всё-таки сходишь сегодня со мной на курс? Никаких обязательств. Просто попробовать новое. Тебе ведь нравится этот танец?
- Нравится… Не то слово! Иногда мне кажется, я просто схожу с ума.
- Да, танец сумасшедший. Заводной, творческий и в то же время - строгие линии, четкая схема, симметричность.
- Да, это мне тоже нравится - симметричность. Я подумаю до вечера. Ты уже домашнее задание для семинара в субботу сделал? Придумал идеальную жизнь?
- Что ее придумывать? Нужно просто жить. Использовать каждую возможность по максимуму и не смотреть назад. Я так считаю.
- Программу хронометража используешь?
- Нет. Делаю все, что считаю нужным и когда считаю нужным.
- Как у тебя все просто. Никаких сомнений. Черное - черное. Белое - белое. Кто тебя научил так думать?
- Наверное, родители. Или сам?
Мы выходим из ресторана и шагаем в сторону офиса. На улице, наконец, стало тепло. Будто за пару дней Землю передвинули на несколько тысяч километров вперед - поближе к Солнцу. И все распускается, набухает и трезвонит о весне. Расстегиваю пальто.
- Жарко, - говорю я.
Николай помогает мне снять пальто и перекидывает его через свою руку.
- Мне нравится здесь гулять, - говорит он. - Каждое здание, каждый камень дышат историей. Прислушайся и услышишь звук копыт коней Василия Второго Темного. Вполне возможно, что именно здесь он проезжал много сотен лет назад. Тоже по выбивающейся из-под земли зелени. Знаешь, чем он прославился?
- Нет. Прости, не так сильна в истории.
- Это был внук Дмитрия Донского. Когда он оказался в плену у татар, то дал обет: если выберется, построит церковь на том месте, откуда увидит Москву. Он выбрался и увидел Москву с места неподалеку.
- И построил церковь? - удивляюсь я.
- Да, церковь Григория Неокесарийского, которую из окон нашего кабинета видно - бело-розовую. Сначала была, конечно, деревянная, а потом каменную возвели.
В очередной раз удивляюсь широте его познаний. Зря Таня говорила, что идеальных работников не существует. Мне повезло такого найти.
- Добрый день! Кого я вижу! - вдруг слышу знакомый голос сзади.
- Лёша!
Застываю, не зная, что делать: то ли взять из рук Николая мое пальто, то ли приблизиться к Лёше, чтобы поцеловать в знак приветствия. Мне ужасно неловко и даже страшно. Он следил за нами? В любом случае, выглядит наша расстановка чрезвычайно глупо, потому что со стороны кажется, что мы с Николаем - пара, а Лёша - третий лишний.
- Прогуливаетесь после обеда? - спрашивает Лёша, меряя презрительным взглядом Николая с начищенных до блеска ботинок до самой макушки.
- Да, извини, мы спешим на работу, - продолжаю стоять каменным изваянием.
- Я заметил. Не дурак.
- Прости, - наконец, прихожу в себя и поворачиваюсь к Николаю. - Я вас не представила. Это Лёша - мой молодой человек. Тот самый.
Голос мой звучит неестественно, будто его записали и теперь воспроизводят на некачественном магнитофоне.
- Та самая, - Николай улыбается. Я тоже не могу сдержаться и рассыпаюсь смехом.
- Извини, Лёша, - хочу объяснить, но продолжаю истерично смеяться вместе с Николаем, - это рабочая шутка…
Лешино лицо становится красным, кулаки сжимаются так, что костяшки белеют. Прежде, чем успеваю что-нибудь сообразить, он хватает Николая за лацканы пальто и шепчет: "А ты, франт, перестань увиливать за моей девушкой! Понял?!" Николай белеет, но молчит и лишь отодвигает свое лицо от Лёшиного.
- Прекрати! - кричу я и хватаю Лёшу за куртку. - Отпусти его! Что ты вытворяешь?
- Ничего, - Алексей останавливается и тщательно разглаживает лацканы пальто Николая. - Я всегда считаю, что лучше заранее полюбовно договориться, чем после дела морды друг другу бить. Извини, дорогая, что тебе пришлось присутствовать при нашей мужской беседе.
Лёша наигранно дружелюбно смотрит то на меня, то на Николая.
- Нам нужно спешить на работу, - повторяю, желая только одного - побыстрее убраться отсюда. - Дома поговорим, - добавляю я разочарованно.
- До встречи, дорогая, - он отвечает голосом маньяка, заигрывающего со своими жертвами. Мне становится по-настоящему страшно. Начинается казаться, что я его совсем не знаю.
Мы расходимся в разные стороны.
- Прости, Николай! - забираю у него пальто. - Он последнее время сам не свой. После того, как мы договорились, что пока хожу на курсы по тайм-менеджменту, он будет дом в чистоте содержать, так он будто с цепи сорвался. Агрессивный, недовольный, все время ссоримся. Извини, наверное, мне не нужно было это говорить, но раз уж он тебя в это ввязал…
- Ничего, я его понимаю. Ему есть, за кого бороться, - отвечает он, и от этих слов мне хочется бежать еще быстрее - теперь от Николая.
Вторую половину дня все, кроме меня, ударно работают. У меня в голове настоящее торнадо. В тот момент, когда Лёша вдруг допустил наличие мало-мальски возможной связи между мною и Николаем, у меня будто лава вырвалась из недр и те железные колья, на которых держались наши отношения, вдруг расплавились в огне и исчезли. Если он больше не верит мне, то какой смысл в наших отношениях? Именно с этого вопроса то, что казалось мне раньше совершенно нереальным, то, что могло произойти с кем угодно, но только не со мной, вдруг стало казаться мне вполне возможным. Как торнадо, о котором никто не объявлял. Я закрыла окна, двери, забралась в подвал - по всем правилам, как надо, как объявляют в американских фильмах, но всё тщетно. Торнадо уже в моей голове. Мысли кружатся, подхватываются вихрями других, по пути выворачивая другие с корнями, и летят дальше, разрушая все на своем пути. Куда меня несет? Не могу даже итоги за неделю подвести: сколько дел рассмотрели и сколько сделок одобрили. Цифры прыгают, как бешеные. Закрываю глаза, чтобы расслабиться, и вижу какие-то круги: красные, розовые, черные, а потом вода и лопающиеся пузырьки. Вот тебе и кружок по вышиванию крестиком. Вот тебе и чечетка. Вот тебе и "добавь эмоций".
* * *
Мы молча собираем вещи, одеваемся, выходим из банка.
- Подвезти тебя? - спрашивает он, открывая передо мной двери красной Хонды.
- Разве ты не едешь на степ? - отвечаю.
- А ты?
- Не знаю, - застываю у двери и действительно не знаю, что делать.
- Тогда садись. Поедем туда, не знаю куда.
Повинуюсь. Он заводит мотор. Мы выезжаем через Малый Каменный мост, дальше - на Тверскую. Двустороннее многополосное движение, исполинские здания и сооружения, банки, аптеки, большие магазины и крошечные бутики. По главной транспортной артерии Москвы двадцать четыре часа в сутки несутся машины. Как мои мысли. Только здесь все прямо и ровно, разлиновано и упорядочено, а у меня сплошные катаклизмы. То светофор сломается, то кто-нибудь сзади подбежит и за лацканы схватит.
- Непростая неделька выдалась, - говорю я.
- Согласен, - отвечает Николай. - Хотя… для меня - напротив. Получил новую работу, успешно закончил первое дело, с начальницей повезло.
- Ты действительно так считаешь?
- Конечно. Ее друг не выбил мне зубы, а всего лишь вежливо предупредил. Грех на жизнь жаловаться, я считаю!
Я вздыхаю и улыбаюсь. Машина останавливается у светофора и слышно только мерное бульканье мотора.
- Знаешь, - говорит он, - раньше я всегда предпочитал работать один. Наговоришься за день с клиентами, а потом закроешься в кабинете и молчишь. И тогда секунды сливаются в минуты, минуты - в часы, часы превращаются в поток…
- Который несет тебя в неизвестность, - договариваю я.
- Да… Туда, не знаю куда. И все же несмотря на эту неизвестность, ты приходишь, куда нужно! Ты тоже знаешь это чувство? - он смотрит на меня глазами семилетнего мальчишки, нашедшего под новогодней елкой подарок, о котором мечтал.
- Конечно! Я тоже любила раньше оставаться одна.
- А теперь я, болван, тебе мешаю? - Николай легонько бьет себя по голове.
- Нет, не мешаешь, - отвечаю. - Я чувствую, что ты наслаждаешься тишиной не меньше меня. Я чувствую…
Я снова чувствую… Качаю головой и прячу ее в ладони.
- Приехали, - говорит он.
- Куда?
- Туда, не знаю куда.
Мы выходим из машины и идем по темной улочке до двухэтажного дома с вывеской "Школа танцев". На входе - низкие потолки, но внутри места достаточно. В зале шумно и душно. Люди выходят, заходят из других помещений (видимо, комнат для переодевания), кто-то одевается прямо у стульев. Одно занятие, видимо, только что закончилось, а другое вот-вот начнется. Много мужчин и женщин. Все - в кожаной обуви. Некоторые из них пристукивают каблуками об пол. Николай показывает мне на место около стены, сам куда-то исчезает. Появляется он, когда руководитель курса по имени Сергей уже стоит на небольшой сцене и просит всех занять исходные позиции. Девушки в юбках и ребята в легких штанах встают в ряды на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Николай кладет передо мной коробку.
- Надеюсь, они тебе подойдут. У тебя ведь тридцать восьмой?
- Да, - шепчу я.
Он мне обувь купил? Николай встает в последний ряд и, улыбаясь, оглядывается на меня. Я качаю головой. Я не могу. Я не умею!
- Кросс-позиция! - кричит Сергей со сцены и поворачивается к нам спиной.
Все скрещивают ноги.
- Пружиним! Энергичнее! - надрывается Сергей.
Присутствующие привстают на носочки и подпрыгивают, как балетные танцоры. Получается у всех по-разному. У кого-то совсем не получается, но, похоже, это никого не волнует. Николай снова оглядывается. Ладно, попробую. Не зря же сюда пришла. Открываю коробку. Черные туфли с каблуками сантиметра на четыре пахнут хорошей кожей. Они совсем новые и сидят, будто я сама их выбирала. Он действительно настоящий детектив! Неуверенно поднимаюсь. Николай приглашает встать рядом с собой.
- Руки! - кричит ведущий.
Все выпрямляют руки, складывают ладони в плотные кулачки и прижимают их к заднему месту. Повторяю.
- Про спину не забываем! Подбородок высоко! Вспомните про гордых ирландцев!
Мы выпрямляем спины и продолжаем пружинить на носках.
- Плечи, бедра - неподвижны! Вся сила в ногах!
Начинает играть музыка. Сергей отсчитывает:
- Раз, два, три, четыре! Прыжок, прыжок, прыжок, к бедру! - командует Сергей и поворачивается к нам, показывая движение ноги.
Мы повторяем. Еще раз. И еще.
- Внимание!
Сергей вытягивает правую ногу вперед и прыгает, будто через лужу, а затем делает мягкий шаг левой. Мы повторяем.
- Ты что, уже танцевала? - шепчет Николай.
- Только в ванной, - смеюсь я.
- Ты будто рождена для этого. Правда!
Его глаза блестят. Отвожу взгляд, но знаю, что он все равно смотрит. Я танцую. Я - вулкан. Я - горящая лава. Каждый шаг - выброс, каждый прыжок - извержение. Мне вспоминаются старые военные фильмы. В них танцевали самозабвенно, неистово, будто завтра не существует: в телогрейках, гимнастерках, с платочками до пота и слез. И еще пронеслась перед глазами история про женщину, которая родилась во время Второй мировой и первые месяцы жила в рукаве материнского ватника - больше ничего не было. Она выжила, но сколько погибло? Кажется, зачем отношения, зачем любовь, когда все на краю братской могилы? А оказывается, на этом краю и вспыхивает в человеке самое сильное, самое главное.
Внутри меня больше нет перегородок, нет железных оков - все тонет и горит во всепоглощающем огне. Я двигаюсь в такт, улыбаюсь, смеюсь, плавлюсь в горячей лаве счастья. "У нас завтра занятие по тайм-менеджменту" - вспыхивает холодная мысль и тут же сгорает в огне. Я так и не успела представить себе идеальную жизнь - вспыхивает новая. "А чем тебе эта плоха? - подхватывает его голос. - А чем тебе эта плоха?" Мысль вдруг взлетает над огненным кольцом, порхает бабочкой и садится на мою коленку.
Я смотрю на нее и вдруг понимаю, что это никакая не бабочка, это его рука. И мысль последняя - совсем не моя. Это он говорит. Я в каком-то полусне. Задремала после занятия в машине, и мне совсем не хочется просыпаться. В машине жарко, как в пустыне. Мне хочется пить. Губы пересохли. Открываю глаза. Машина стоит под каким-то фонарем. Он говорит, что мы приехали. Не отрываю взгляда от его руки. Она горячая и в свете тусклых фонарей кажется мне огромным тарантулом. Не шевелюсь. Боюсь, что он меня укусит. Парализующий огонь медленно ползет по ноге выше и выше. Он распространяется по всему телу, достигает каждой клеточки рук, ног, головы, и вот, мне уже трудно дышать - он меня укусил.
Застываю и остекленевшим взглядом смотрю на его волосы у моей груди. Чувствую его влажные прикосновения и удивляюсь, почему под ними не шипит. Мне так горячо! Особенно губам. Они - как жерло вулкана - только и ждут, когда животное приблизится. Они сожгут его, и тогда я смогу убежать. Но тарантула не интересуют мои губы. Его мохнатые лапы продвигаются по склону к ложбинке у основания шеи. Мне страшно. Я словно не принадлежу себе. Только не туда! Я не выдержу! Сейчас он укусит меня еще раз, и я умру. У меня есть несколько секунд, чтобы вспомнить свою жизнь. Свою неидеальную жизнь.
- Не надо, - шепчу, задыхаясь.
Николай будто не слышит и продолжает расстегивать мою блузку. На несколько секунд снова проваливаюсь за пределы сознания, где секунды сливаются в минуты, минуты - в часы. Языки пламени лижут мои внутренности, и вскоре больше ничего не чувствую. Лишь пустоту…
- Пожалуйста, - стону я. - Нам нельзя.
- Я знаю, - отвечает он, пытаясь добраться до застежки моего бюстгальтера.
- Знаешь? - отчаянно пытаюсь выползти из потока, снова засасывающего меня в хлюпающую воронку.
- Конечно, - он снова тянется ко мне. - И ты знаешь.
Он касается указательным пальцем моих губ. Еще секунда, еще миг, и я больше не смогу ничего сказать. Господи! Что я знаю? Что со мной происходит?! Я ничего не понимаю. Я схожу с ума! Я ничего не знаю! Какая странная мелодия играет "Ах, эта свадьба, свадьба…"
Это мой телефон! Алексей! Он увидел нас! Он идет сюда с арбалетом! Что я делаю! С силой отталкиваю Николая и вытаскиваю из сумки телефон.
- Алло! - отвечаю, стараясь успокоить дыхание. - Домой еду… На маршрутке… Да… Бежала от самого метро… Извини, здесь такой галдеж… Сразу не услышала…
Господи, что я несу! Делаю то, что вызывало во мне раньше отвращение! Скрываю собственное преступление! Я тот солдат Жан-Поля Сартра, который пошел на войну и теперь вынужден убивать. Я снова в белом пятне. Я вижу, что было позади, а что дальше? Что впереди? Еще одна случайность? Или судьба?
- Саша, мне мама позвонила, - говорит Лёша глухим и напряженным голосом, - и сказала, что отца арестовали по подозрению в организации покушения на Сердобольного.
- Что?! Это ты ему про Сердобольного рассказал?! - кричу в трубку и смотрю в глаза Николаю. Он решительно мотает головой.
- Нет, я же тебе уже говорил, что не общаюсь с ним, - слышу голос Леши. - Ему какой-то анонимный Робин Гуд позвонил. Сказал, что Сердобольный его деньги в одном банке сливает. Папа, видимо, не сдержался. Холерик! Делом занимаются его адвокаты. Я приехал маму поддержать, но сейчас возвращаюсь. Скоро буду. Ты не волнуйся.
- Я не волнуюсь. Я, наверное, к Свете схожу.
- И еще я хотел извиниться за свое поведение сегодня. Просто я люблю тебя и не хочу потерять. Не сдержался. Прости. Я повел себя, будто не верю тебе, но я верю. Прости еще раз.
В трубке раздаются гудки. Мы сидим какое-то время в тишине. Кажется, меня сейчас вырвет. На всякий случай кладу руку на ручку двери.
- Ты всё слышал… - говорю я.
- Да. Мне очень жаль.