Подошла электричка, и списанты, толкаясь, набились в нее. Последним, пыхтя, примчался к перрону шурин Юра. По случаю субботы народу было полно - все валили за город спасаться от бессмысленных и затратных городских удовольствий. Как в любом замкнутом сообществе, хоть и собравшемся на полчаса, каждый старался доказать соседу хоть копеечное, а преимущество, словно всех везли в концлагерь, и от того, кто и как поставит себя в вагоне, зависела будущая барачная иерархия. Свиридов приметил тройку особо гоготливых субчиков, одетых вызывающе не по-дачному, - он худо разбирался в лейблах, но отличал фирму от китайпрома. Троица гоготала, материлась, глотала пиво, приставала к девчонкам, задирала толстяков, пропихивавшихся к выходу. Обычно такая публика выезжала на загородные увеселения не иначе как джипами - Свиридов затруднялся понять, что они делают в электричке. Он не мог допустить, что сломались сразу три джипа. На секунду он поймал на себе скользящий взгляд одного из тройки, самого злобного, - взгляд был неуверенный, обрывающийся, как вытертая изнанка шикарной шубы; он глянул на злобного в ответ - тот сразу потупился. Господи, с ужасом подумал Свиридов, хоть бы эти не из наших; принадлежать к сообществу заведомых лузеров было все же легче, чем воображать перспективу такого соседства. Но когда через сорок минут списанные вывалились на алтыринский перрон, сомнений не осталось: трое в пляжных рубашках с пальмами были из нашего лепрозория. Впрочем, с типичностью и у них все обстояло на ять.
Долго шли по выбитой глинистой тропе через деревеньку, потом через золотое поле - наши дамы заахали; между инженерами вспыхнул спор о том, как отличать пшеницу от ржи. Свиридов взмок. Перелесок повеял недолгой прохладой, уксусным запахом пней, тройка пляжных с хохотом пинала чернильные грибы-зонтики. За лесом потянулись участки, на которых, задрав линялые задницы, копошилось последнее поколение дачников: молодежь на участках в лучшем случае валялась по гамакам или жарила пресловутый шашлычок, в худшем отсутствовала вовсе.
- Далеко к тебе, дядя. Не мог поближе построиться, как люди? - сказал Вулыху злобный и надвинул ему на нос полотняную кепку.
Вулых виновато улыбнулся. Свиридов твердо решил осадить тройку, когда она залупится в следующий раз: все только отвердевало, и дать им слишком много воли означало конституировать такое положение на все время существования списка. Бог его знает, сколько нам оставаться вместе. Он переглянулся с Клементьевым, тот пожал плечами. Скоро они свернули с асфальта на гравий и обнаружили двухэтажный кирпичный дом, слишком, пожалуй, приличный для потертого Вулыха. В открытом гараже просматривалась синяя "мазда". Начиналось нетипичное.
Крупная тетеха в холщовом белорусском сарафане шла отпирать высокие решетчатые ворота.
- Принимай, мать, - приветствовал ее Вулых.
- Очень рада, добро пожаловать, - пропела тетеха. - Галина Михайловна, очень рада.
Участок был ухоженный, сплошной газон с беседкой и качелями, так что прямой необходимости тащить пятьдесят человек на садовые работы не было. Выезд явно задумывался ради знакомства. Свиридову досталась электрокоса, посредством которой он должен был превратить газон из ворсистого в щетинистый, но трава и так плохо росла из-за жары. Он вяло описывал полукружья оббитым стальным диском, от которого в стороны разлеталась травяная пыль. Прочие собирали сучья для костра, двоим выпало красить свежевозве-денный сарай, инженеры занялись проводкой (Вулых жаловался, что барахлит), женская часть списка расселась в беседке или собирала смородину вдоль забора. Шурин Юра выстрагивал лук для девочки с крысиными косичками, других детей в компании не оказалось. Бородач с гитарой мечтательно настраивал обшарпанный инструмент.
- Ты не писатель будешь? - спросил его один из тройки, весь приплюснутый - низкорослый, с плоским лицом и вдавленной переносицей. Почему-то подобная публика сразу идентифицировала Свиридова как писателя.
- А что? - спросил Свиридов. Сказать "да" или "нет" значило принять тон.
- То, что руки не под то заточены, - сказал приплюснутый. - Кто так косит? Ты косилку в руках держал вообще?
Свиридов молча выключил косу и протянул приплюснутому.
- Покажи класс, брат, - сказал он прочувствованно. - Давно хотел у профи поучиться.
Приплюснутый сплюнул и отошел.
- Нет, ну ты покажи! - крикнул Свиридов вслед. - Покажи, всю жизнь мечтал!
- Щас достану и покажу, - огрызнулся приплюснутый. Свиридов не стал его догонять, включил косилку и продолжал бессмысленно брить газон. В драке он наверняка проиграл бы, но из-за роста выглядел менее уязвимым, чем ощущал себя в действительности. Впрочем, он давно не дрался - в последнее время так злобился на себя и судьбу, что мог и заломать противника, чем черт не шутит.
Общественные работы продолжались часа два. Свиридов краем глаза заметил, что Клементьев окапывал яблоню, но проносившиеся через участок списанты - кто в сарай за суперфосфатом, кто к костру с ветками - тут же затаптывали вскопанное. Все преувеличенно толкались, смеялись и шумно восхищались шашлыком, загодя замаринованным самкой Вулыха. Свиридов чувствовал себя идиотом - он и в досписочное время ненавидел дачные выезды и загородные компании, к шашлыку не чувствовал ни малейшего влечения, а от авторского пения под гитару сатанел с детства. Тут ложью было все - романтика, дружество, пленэр, - " эрзац-шашлык на эрзац-природе под эрзац-песню, с той же примерно искренностью взаимного притяжения, с паленой водкой из пластиковых стаканчиков, и каждый в глубине души чувствовал всю второсортность такого отдыха, но старательно имитировал эйфорию, непонятно только зачем. Впрочем, тоже бином - это ведь были, как правило, выезды коллег, в последнее время называющиеся тимбилдингом. Надо было продемонстрировать компанейский нрав, кооперативность, локоть - как еще у них там называется эта теплая сплоченность ненавидящих друг друга особей, которые с визгом подхватывают босса, спиной падающего с сосны? Выезд лепрозория на природу, не хватает только персонала, заказывающего бегать слишком быстро: голеностоп отвалится, у нас, прокаженных, это запросто.
Галина певуче позвала всех к костру, поблизости Вулых колдовал над мангалом, бородач перебирал струны, а единственная симпатичная особа лет тридцати - вероятно, Елена Бурмина, - яростно кромсала зелень. По бумажным тарелкам раскладывались неровные бутерброды с сыром и ветчиной. Человек, похожий на Карнаухова, - в его клочковатой седине так и чувствовалась карнаухость, как привык представлять ее Свиридов, - извлекал из ведра с ледяной водой многочисленные бутылки "Русского стандарта". Надо было подойти к Бодровой, узнать, по сколько сбрасывались, - со Свиридова никто не взял денег, а угощаться на халяву он не привык.
В три пополудни началось скромное пиршество. Первый тост произнес предполагаемый Карнаухов, оказавшийся, впрочем, Смирненковым. Свиридов нащупал новый возможный принцип объединения: фамилии у всех были на редкость нейтральные, вообразить по ним можно было кого угодно. Набоков месяц корпел над списком Лолитиных однокашников по рамздэльской гимназии, если не врал и не перекатал его из местной телефонной книги, но за Виолой Мирандой или Кеннетом Найком мерещатся такие ассоциативные бездны, что обозначается хоть мерцающий силуэт, - а из всего своего списка Свиридов мог вообразить лишь Григория Наумовича Лурье, да и то не имел возможности сверить его с реальностью, ибо Лурье собранием манкировал. Что мы видим при слове "Смирненков"? Честно говоря, маленькую бутыль смирновской. Смирненкову было за сорок, он обладал широкими сутулыми плечами, бугристой головой и деревянным голосом, каким в старых мультах разговаривали мудрые пни, наставляя не в меру резвых зайцев.
- Дорогие товарищи! - сказал он и переждал волну неизбежных выкриков "Товарищей давно нету". - Нет, есть. Я хочу, понимаете, этому, так сказать, слову "товарищи" вернуть его, так сказать, смысл. Мы очень в последнее время увлеклись словом "товар", но происходит-то не от этого слова! Нет, мы товарищи потому, что мы одного поля и как бы одной крови, вот так я позволю себе сказать, хотя мы видим тут все друг друга впервые. Я предложил бы, товарищи, посмотреть, так сказать, с другой стороны. У нас всех, конечно, в связи с этим нашим статусом небольшие проблемы и так дальше, и так дальше. Но я хочу сказать, что даже если мы имеем список на что-то плохое, есть, так сказать, и хорошая сторона. Мы, можно выразиться, расширили круг общения, вот появились у нас новые друзья, а так мы вряд ли собрались бы в субботу, всё на диване и на диване. И лично я так предполагаю, хотя меня, так сказать, и прорабатывали всегда друзья за неуместный, как говорится, оптимизм, но есть мысль, что вовсе и ничего страшного. Что это, может быть, простите за фантазию, так? - что это, может быть, просто чтобы люди начали общаться. Вот так их разбить по спискам, по компаниям, и чтобы началось наконец нормальное общение, а то все чрезвычайно разобщены. Я сам военный, так, в отставке, так? - и должен сказать, что коллектив все-таки не самое последнее дело. А сами бы никогда не организовались, потому что мы так живем, ждем, когда нам подскажут. И я поэтому хочу поднять, так сказать, бокал, стакан - за то, чтобы мы даже из плохого сделали хорошее, а может, и не будет плохого. В общем, как говорится, за почин! - и залпом выпил.
- А он дело говорит, - тихо сказал Клементьев.
- Какое дело?
- Насчет посмотреть с другой стороны, - хитро ответил Клементьев, склонив голову набок и оценивающе глядя на Свиридова.
- Оптимистами все стали, сил нет, - буркнул Свиридов.
- А вы сами подумайте - нельзя же так сужать спектр! Я понимаю, конечно, что история давит. Но в этой истории всякое бывало, не только расстрельные списки. Почему бы вам не предположить, - Клементьев оглянулся на внимательно слушавшую кореянку лет двадцати пяти и поощрительным кивком вовлек в беседу, - что весь этот список единственной задачей имеет структурирование?
- Структурирование чего? - не понял Свиридов, в ожидании доспевающего шашлыка обманывая голод сырным бутербродом.
- Вот хотя бы общества. Его главная беда сегодня - бесструктурность. Нарушение горизонтальных связей. А без них вертикальные не действуют, я вам как конструктор скажу. Можно надавить сверху, но давление будет точечное. Что-то проваливается глубже, что-то не поддается вообще. А когда общество прошито на горизонтальном уровне, - он начертил в воздухе решетку, - тогда можно эффективно управлять. Мы знаем один список, но их наверняка больше. Может быть, десятки.
- И где они все? - спросила кореянка. Ей начинала нравиться эта гипотеза.
- Со временем объявятся. Сама идея элегантная, почему я и думаю, что это не единичный случай. Объединить людей не по изначальному признаку, а по тем, которые выявятся в процессе. Скажем, мог быть список блондинов, или кавказцев, или евреев. - К их разговору прислушивалось все больше народу, и это было отвратительно - Свиридов не умел откровенничать прилюдно, а Клементьев говорил интересно, жаль прерывать. - А можно так: выявим тех, кто готов подключаться к списку в интернете. Как себя поведут? Это же выявление нескольких вещей сразу: инициативность, готовность к сотрудничеству, выезд вроде нашего, способность к коллективному труду, я не знаю, еще какие-то признаки - это уже к социологам, если есть социологи. Есть социологи? - крикнул он погромче.
- Менеджер по персоналу есть! - отозвался один из тройки.
- Ну вот, хоть так, - продолжал Клементьев. - А дальше другие списки, другие структуры, с новыми задачами. С этого всегда начинают, когда надо создать управляемое общество: творческие союзы, профессиональные объединения, профсоюзные ячейки - это все искусственные горизонтальные связи. Но это оказалось неэффективно и в конце концов погубило советскую власть - потому что у каждой касты свои ценности и свои привилегии. А здесь не профессиональный, и не национальный, и не другой признак - а живое творчество в действии. И все зависит от нас.
- По-моему, - негромко сказал Свиридов, стараясь отсечь от разговора максимум посторонних, - вы приписываете им слишком сложные мотивации. Все гораздо проще.
- Например?
- Например, люди, чья профессия признана неэффективной. Эффективных осталось две - те, кто сидят на трубе, и те, кто чешет им пятки. А вы с вашими новыми вагонами и я с моими сценариями можем идти лесом.
- Но ведь им надо в чем-то ездить? - спросил Клементьев. - Что-то смотреть?
- Будут ездить в чешском и смотреть американское.
- Ну нет, это вы себя недооцениваете. Наоборот, им нужно только свое. И вы зря все ограничиваете нефтью. Если посмотреть данные за последний квартал, то по перерабатывающим рост уже опережает добывающие…
Свиридов не был готов спорить на этом уровне. Он ничего не понимал в статистике и доверял интуиции, а интуиция говорила, что все неконкурентно, кроме нефти. Подоспел шашлык, и Вулых принялся радостно раздавать шампуры. На другом конце лужайки, под березой, разгорелась дискуссия о преимуществах "лексуса" перед "брабу-сом". Это было еще непонятней, и Свиридов лишний раз выругал себя за некомпетентность во всех делах, составляющих истинную жизнь. Он получил порцию сырого шашлыка и выпил второй стакан - под тост такого же сырого толстяка за гостеприимных хозяев.
- И какова перспектива? - спросил он прилежно жующего Клементьева.
- Ну, это я не знаю. Но предположить, что вся отечественная социология только замеряет данные к будущим выборам, - никак невозможно. С выборами все понятно, а должны же они и еще что-то делать. Допустим, есть случайная выборка людей, занятых на коллективном производстве: обратите внимание, даже у вас коллективное. Хотя вы сценарист. Но в сериале это общее дело, без кабинетного творчества.
- Ну допустим, - согласился Свиридов.
- И они смотрят, как эти люди сорганизуются. Образуется ячейка, завязываются связи, преодолевается изоляция, из-за которой каждый за себя. Возникает социальная солидарность, которой сейчас нет - а она нужна, потому что без нее не будет работать никакое государство. Взаимопомощь, информационный обмен, - в общем, все работает. Это их кто-то надоумил, или сами они дошли, что у нас достаточно составить список - и мгновенно образуется плотная структура. А представьте себе несколько пересекающихся списков, с общими членами. Это уже модель общества, разве нет? Вы заметили, какая сейчас мода на одноклассников?
- Ой, точно! - вступила бледная девица с черными прямыми волосами. - Это эпидемия какая-то. Ввсе ищут одноклассников. Мне сколько хочешь заплати - я не пойду на эти рожи смотреть. А они добровольно рыщут.
- И земляков, - добавил кроткий очкарик лет двадцати, высокий и анемичный. - Прямо помешались все. А у тех, кто из Грозного и Припяти, два таких сообщества - мама дорогая. Тоже все встречаются. Городов нет давно, так они виртуально восстанавливают, кто с какой улицы. Недавно из Грозного двое нашлись, так друг друга ненавидели, всю школу дрались. А теперь неразлейвода.
- На том свете так и будет, - сказал Свиридов. - "Вы из Рязани? А с какой улицы?" Здесь - всю бы жизнь друг друга не видать, а там будут как братья. Кстати, с Профсоюзной есть кто?
Никто не откликнулся.
- Так у нас тот свет раз в тридцать лет и наступает, - объяснил красный толстяк, лежавший у костра. - Бац - новая страна. Все отобрали, половину посажали, они там встречаются - здорово, Коля! Здорово, Вася! Ты со Страстного, а я с Тверского!
- Встретились два друга на вокзале, видимо, не виделись давно, - процитировал усатый балагур. - Долго обнимались, целовались, хер пока не встал у одного.
Девица с прямыми волосами расхохоталась.
Бегло обсудили, кому какие неприятности принес список. Как ни странно, неприятностей почти не было - а случившиеся были слишком разнообразны, чтобы выглядеть частью генерального плана. Хмурого Корягина развернули в ОВИРе, сказав, чтоб приходил за загранпаспортом через два месяца, когда ситуация определится; что определится - не сказали. Горчакову с сыном вызвали в поликлинику на флюорографию. Ломовой задержали приватизацию жилплощади, сказали, что должны исследовать все обстоятельства. Колесникова, менеджера по продажам в крупной сотовой компании, отправили в принудительный отпуск. Коркину, крупье из казино (никогда бы не подумал, интеллигентный мальчик), ничего не было, начальство даже выписало премию, чтоб не волновался. Симонов получил разнос от директора своего FM-радио: директор сказал, что сотрудник "Столичной службы новостей" должен быть безупречен, но чем именно Симонов провинился - директор не знал. Похоже, всех хотели как-то наказать за попадание в список, но еще не знали, как именно, и выжидали, как списанты проявят себя. Время прощать тех, кто привлек внимание, уже прошло, но время сажать без причины, просто за то, что попался под руку, еще не настало; все существовали в промежутке. Кажется, меры по списку принимались на местах самодеятельно, в меру личной инициативы: на таможне пристальней досматривали, в ОВИРе задерживали паспорт, а в казино поощряли, поскольку в перевернутом мире порока уважают за преступление. Чего бы ни сделал Коркин, чтобы попасть в список, - это заслуживало поощрения, как мелкие пакости в школе для чертенят. Подложил маме гвоздик - садись, пять.
- Пять процентов отпустят, остальных - кых, - сказал Корягин, турист-экстремал с висячими усами, чиркнув себя по горлу.
- Почему пять процентов? - заинтересовался Свиридов, подивившись совпадению чужой реплики со своей мыслью. Вероятно, теперь весь список тайно резонировал.
- Закономерность такая. В любом здешнем списке пять процентов пролетают мимо цели. Для отмазки. Когда скажут, что все по списку, - вот же, пожалуйста, у нас исключение! Евреев не берут на госдолжности - но вот у нас еврей. В институт берут только блатных - вот неблатной. Расстреливают всех умных - вот, пожалуйста, умный, побили и выпустили, теперь гербарий собирает и Бога за нас молит.
- Это хорошее соображение, - похвалил Свиридов.
- Товарищи, а есть Свиридов? - робко спросила веселая толстая девушка в очках. - Я читала в "Дне".
- Я, - буркнул Свиридов.
- Ой, я вас поздравляю. Я вам жутко благодарна.
- За что? - Он ожидал подколки, ничего не поделаешь, такая профессия: знаешь сам, что гонишь лажу, и думаешь, что догадываются все.
- Благодаря вам это попало в прессу. Я Наташа Корзинкина, кстати. Ну, правда, они извинились сразу, что нет никакого списка…
- Этот репортаж даже из сети пропал, - подтвердил анемичный очкарик. - Им, видно, по шапке дали.
- Но все уже знают. Это, конечно, список не для телевидения, тут они слажали, но главное, что уже напечатано. То есть секретность порушилась, понимаете? Вы привлекли внимание, спасибо.
- Да уж, - сказал Смирненков. - За такое внимание…
- Ничего, ничего. Это же все вранье, наверное? - сочувственно спросила Корзинкина.
- Почти, - признался Свиридов. - Никого я не травил.
- Товарищи, качать Свиридова! - закричал очкарик.
- Свиридов? Свиридов здесь? - спрашивали со всех сторон.
- Не переживайте, они вас вернут на работу…
- Сволочи какие, наврали все…
- Они про всех врут. Папарачечная, их так и называют.
- Свиридов! Если вас выгонят, мы скинемся!