– Я бы назвал вас стадом свиней! – Завизжал мистер Макнамара. – Но это будет оскорбление для животных!
"Ууууу" – эхо его вопля завибрировало в стенах.
Иногда ярость – это страшно, но иногда – смешно.
Мне было жаль мистера Макнамару. Мы с ним в чем-то похожи.
– Кто из вас… – Макнамара усилием воли сдержал слова, которые могли стоить ему увольнения, – охломонов, достаточно смел, чтобы оскорбить меня прямо сейчас, в лицо, а?
Длинная, насмешливая пауза.
– Ну же! Спойте еще! Давайте. ПОЙТЕ! – Этот вопль должно быть продрал ему глотку. В нем было много злости, но я слышал еще и отчаяние. Ему предстоит еще сорок лет вот-этого-всего. Макнамара оглядел своих мучителей, пытаясь придумать новую стратегию.
– Ты!
К моему великому ужасу он обращался ко мне.
Он видимо опознал во мне того самого мальчика, которого втоптали в грязь. Ему казалось, что я с удовольствием сдам своих мучителей.
– Имена.
Я сжался так, словно сам Дьявол направил на меня взгляд своих восьмидесяти глаз.
Есть одно железное правило. Оно огласит: ты не должен стучать на людей, даже если они заслуживают этого. Учителям не понять.
Макнамара скрестил руки на груди.
– Я жду.
Мой голос был тонок, как паутинная нить.
– Я ничего не видел, сэр.
– Я сказал "имена"! – Рука его сжалась в кулак и задрожала. Он был на грани. Но, вдруг, в раздевалке погас свет – словно солнечное затмение.
Мистер Никсон, директор, материализовался в дверном проеме.
– Мистер Макнамара, этот мальчик – ваш обвиняемый, главный подозреваемый или информатор?
(через десять секунд все решится – я буду либо свободен, либо мертв)
– Он, – мистер Макнамара тяжело сглотнул, понимая, что его карьера в школе на кону, – он говорит, что "ничего не видел".
– В нашей школе нет слепых, мистер Макнамара. – Мистер Никсон вошел в раздевалку, держа руки за спиной. Мальчишки прижались к скамейкам. – Минуту назад я разговаривал по телефону со своим коллегой из Дортвича. Внезапно, я был вынужден принести извинения и прекратить беседу. Кто скажет мне, почему? (каждый мальчишка в раздевалке упорно смотрел вниз, на грязный пол. Даже мистер Макнамара. Если ты встретишься взглядом с мистером Никсоном, ты превратишься в пар) Я прекратил разговор потому, что услышал детские вопли, исходящие из этой комнаты. Вопли настолько громкие, что я буквально не мог слышать собственных мыслей. И теперь. Я хотел бы узнать имя зачинщика. Я не хочу знать, кто пел, кто подпевал, а кто молчал. Я беспокоюсь только об одном: мистер Макнамара, гость нашей школы, расскажет своим коллегам о том, что я – директор зоопарка. И чтобы сохранить мою репутацию, мне придется наказать каждого из вас. – Мистер Никсон вздернул подбородок. Мы вздрогнули. – "Пожалуйста, мистер Никсон! Я не участвовал в этом! Это несправедливо – наказывать меня!" – Он ждал, что кто-то заговорит, но все молчали – среди нас не было идиотов. – Но мне платят баснословные деньги не за то, чтобы я был справедливым. Мне платят баснословные деньги за то, чтобы я придерживался стандартов. Стандартов, которые вы, – он сложил руки в замок и стал омерзительно хрустеть костяшками, – втоптали в грязь. В более просвещенную эпоху вам бы задали добрую трепку, чтобы научить хорошим манерам. Но поскольку законы Вестминстера не позволяют нам прибегать к порке, мне придется искать другие средства. – Мистер Никсон направился к двери. – Старый Спортзал. Двенадцать пятнадцать. Опоздавшие будут неделю оставаться после уроков. Не явившиеся будут исключены. Это все.
Старая школьная столовая в сентябре была переоборудована в кафетерий. Знак при входе гласил: КАФЕТЕРИЙ КВАЛИТИ КВИНСИ. Из кафетерия так несло чесноком и жареной картошкой, что этот запах мы чувствовали даже в раздевалке. Под надписью была картинка: улыбающаяся свинья в поварском колпаке держит тарелку с сосисками. В меню: жареная картошка, фасоль, гамбургеры, сосиски и яичница. Пудинг, с мороженым и консервированными грушами или консервированными персиками. Пить предлагают выдохшуюся газировку Пепси, переслащенный апельсиновый сок или теплую воду. На прошлой неделе Клайв Пайк нашел половину сороконожки в своем гамбургере, до сих пор шевелящуюся. Но что еще хуже – вторую половину он так и не нашел.
Пока я стоял в очереди, все пялились на меня. Двое первогодок даже не старались скрыть свои ухмылки (*в Англии в среднюю школу дети идут в 10-11 лет. И классы считаются соответственно. Джейсон – третьегодка*). Все знали, что сегодня День Веселья За Счет Джейсона Тейлора. Даже девушки за прилавком не стеснялись разглядывать меня. Что-то было не так. И я не мог понять, что именно, пока не сел со своим подносом рядом с Дином Мораном, за стол прокаженных.
– Эмм… кто-то приклеил стикеры к твоей спине, Джейс.
Когда я снял свой блэйзер, кафетерий буквально затрясся от хохота. На спине у меня висели десять липких бумажек. И на каждой написано "червяк" – разными ручками и разными почерками. Усилием воли я заставил себя сидеть на месте и не убежать. Я знал: мое бегство сделает их победу еще более сладкой. Когда взрывы смеха утихли, я отлепил стикеры и бросил их под стол.
– Не обращай внимания на этих онанистов. – Сказал Дин Моран. Палочка картошки фри ударилась ему в щеку. – Очень смешно! – Крикнул в том направлении, откуда она прилетела.
– Ага, нам тоже так кажется. – Сказал Ант Литтл, сидевший за столом Уилкокса.
Еще три или четыре картофельные палочки полетели в нашу сторону. Мисс Ронксвуд появилась в столовой, чтобы прекратить картофельную бомбардировку.
– Эй… – в отличие от меня Дин Моран легко игнорировал хулиганов. – Слышал новость?
Я чувствовал себя несчастным. Я подцепил вилкой кусочек той дряни, которую в этой столовой называют едой.
– Какую новость?
– Дэбби Кромби.
– Что с ней?
– Она залетела.
– Куда залетела?
– "Залетела", – прошипел Дин. – В смысле беременная.
– Дэбби Кромби? Ребенок? У нее?
– Тихо ты! Не ори. Похоже что так. Трэйси Суинярд дружит с секретаршей одного доктора в Аптоне. Пару дней назад они ходили в "Черный лебедь". Так вот, секретарша напилась и проболталась. Но она взяла с Трейси слово, что та никому не расскажет. Трэйси рассказала моей сестре. А Келли сегодня утром за завтраком рассказала мне. Она заставила меня поклясться на могиле бабушки, что я не проболтаюсь.
(Могила бабушки Дина Морана сейчас уже под завязку набита нарушенными клятвами)
– И кто отец?
– Догадайся, Шерлок. Дэбби Кромби ни с кем не встречалась с тех пор, как Том Юи был убит.
– Но Том Юи был убит в июне.
– Угу, но ведь он был в Блэк Свон Грин в апреле, верно? В увольнительной. Похоже, в апреле он и засадил в нее одного из своих головастиков.
– То есть отец ребенка Дэбби Кромби умер еще до того, как ребенок родился?
– Ужасно неловко, а? Иссак Пай сказал, что он сделал бы аборт, если б был на ее месте, но мама Дафны Маддэн сказала, что аборт – это убийство. Как бы то ни было, Дэбби Кромби сказала врачу, что будет рожать, не смотря ни на что. Она уверена, что семья Юи поможет ей растить его. Это вроде как способ вернуть Тома к жизни, или типа того.
Эти шутки судьбы, они вообще не смешные.
Это самая невероятная и самая крутая история из всех, что я когла-либо слышал, сказал мой Нерожденный Брат Близнец.
Я проглотил яйца и картошку, не пережевывая, чтобы успеть в Старый Спортзал к 12.15.
Наша школа по большей части построена в течение последних тридцати лет, но один из корпусов очень старый – он сохранился еще с Викторианских времен; и именно там теперь располагается Старый Спортзал. Его не часто используют. Однажды во время урагана там стала осыпаться плитка. Один из падающих кусков пролетел буквально в дюйме от головы Люси Снидс, но, к счастью, никого не убило. Хотя один мальчик все же умер здесь однажды. Хулиганы так замучили его своими издевательствами, что он повесился на галстуке. Прям под потолком, на одном из тех крюков, к которым обычно крепят канаты. Пит Рэдмарли клялся, что видел этого мальчика, болтающегося там, уже не живого, но еще и не мертвого, три года назад во время грозы. Голова мальчика склонялась набок, потому что шея была сломана, и ноги дергались словно в предсмертных спазмах, в двадцати футах над полом. Он был бледный, как мел, и только рубец на шее отливал красным. И его глаза – он смотрел прямо на Пита Рэдмарли. С тех пор Пит никогда не заходил в Старый Спортзал. Ни разу.
В общем, мы ждали во дворе. Я осторожно пристроился к Кристоферу Твайфорду, Нилу Броусу и Дэвиду Окербиджу. Они обсуждали "Грязного Гарри", его показывали по телеку в субботу. Там есть сцена, где Клинт Иствуд толкает речь о том, есть ли у него еще хоть один патрон в барабане револьвера.
– Да, – вставил я, – это было эпично.
Кристофер Твайфорд и Дэвид Окербидж удивленно посмотрели на меня. "С чего ты взял, что кого-то вообще волнует твое мнение?" – читалось в их взглядах.
– Никто уже давно не говорит "эпичный", Тэйлор. – Сказал Нил Броус.
Мистер Никсон, мистер Кемпси и мисс Глинч появились во дворе. Нас ожидала серьезная трепка. Внутри, в спортзале рядами стояли стулья. Класс 3КМ посадили с левой стороны, класс 3GL – с правой.
– Может быть, кто-то из вас считает, что попал сюда незаслуженно? – Начал мистер Никсон.
С тем же успехом он мог бы спросить: "может быть, кто-нибудь из вас хочет прострелить себе коленные чашечки из револьвера?"
Никто не повелся на это.
Мисс Глинч обращалась преимущественно к классу 3GL:
– Вы подвели своих учителей, вы подвели свою школу, вы подвели самих себя…
Мистер Кемпси обращался к нам:
– Я не могу припомнить, чтобы за 26 лет своей учительской практики я хоть раз чувствовал такое отвращение. Вы вели себя, как стадо паршивых хулиганов.
Нас отчитывали до 12:30.
В прямоугольных грязных окнах – туманный сумрак.
Это цвет скуки.
– Вы будете сидеть здесь, – провозгласил мистер Никсон, – до тех пор, пока не услышите звонок в час дня. И вы не будете двигаться. Вы не будете говорить. "Но, сэр! Что если мне нужно будет в уборную?" Унизив одного из сотрудников школы, вы унизили себя. После звонка вы получите швабры и будете мыть полы. И это будет повторяться на протяжении всей недели, каждый обеденный перерыв. (никто не посмел вздохнуть) "Но, сэр! Какой смысл в таком "сидячем" наказании?" А смысл прост: в нашей школе недопустима ситуация, когда толпа унижает одного.
Директор ушел. Мистер Кемпси и мисс Глинч занялись проверкой школьных тетрадей. Тишину нарушало лишь скрипение их ручек, урчание в животах у мальчишек, жужжание мух, застрявших внутри прожекторов под потолком и крики свободных детей где-то вдали.
Секундная стрелка на часах двигалась медленно, медленно, медленно. Именно эти часы, скорее всего, видел тот мальчишка-висельник за секунду до смерти.
У нашего наказания был один плюс: Росс Уилкокс не сможет издеваться надо мной, пока мы отбываем наказание. Любой нормалный пацан возмутился бы, если бы попал в такую ситуацию – кому приятно быть наказанным за чужие проступки? Может быть, мистер Никсон на это и рассчитывает? Он хочет, чтобы мы сами наказали зачинщика?
Я искоса посмотрел на Росса Уилкокса.
Он смотрел на меня. Он показал мне средний палец и одними губами произнес: "Червяк".
– "Рог у меня"… – Джек резко обернулся. "Заткнись!" (Черт! Скоро будет слово "собравшихся") Хрюша поник. Ральф отобрал у него рог и оглядел… (В отчаянии, я попытался обмануть Палача, применив "Метод Прыжка": он заключается в том, что ты как бы перепрыгиваешь через заикательную букву "с" сразу к гласной)… сссссобравшихся мальчишек.
Весь в поту, я посмотрел на мистера Монка, нашего молодого учителя английского. Мисс Липпеттс никогда не заставляла меня читать вслух, но мисс Липпеттс сейчас ушла в учительскую. Очевидно, что она не сообщила мистеру Монку о нашей с ней договоренности.
– Хорошо. – В его голосе звенело напряженное терпение. – Продолжай.
– "Мы должны назначить специальных людей, которые будут следить за огнем (слова, в которых после "с" идет согласная, я легко могу произносить их, но если гласная – это катастрофа. Я не знаю почему). Корабль может появиться на горизонте, – я сглотнул, – в любой день, в любой момент, – он махнул рукой в сторону туго натянутой проволоки горизонта, – и мы должны будем дать им сигнал, чтобы они приплыли и спасли нас (Палач позволил мне сказать "сигнал" и "спасли"; так хороший боксер иногда позволяет плохому боксеру ударить себя пару раз – просто ради смеха). "И вот еще что. Нам нужно больше правил. Где Рог, там и собрание. Правила – для всех". Они… – О черт черт черт. Я не мог произнести "уступили". Обычно у меня проблемы только с буквой "С". – эм…
– "Уступили", – сказал мистер Монк, удивленный тем, что в классе с самыми высокими показателями успеваемости есть ученик, не способный прочитать столь простое слово.
Он ожидал, что я повторю это слово за ним, но я не настолько глуп.
– "Хрюша открыл было рот, чтобы ссссказать что-то, но встретив взгляд Джека, промолчал".
Совершенно очевидно, что я больше не могу скрывать свое заикание. Палач праздновал победу. Все, что мне оставалось – это пытаться увернуться от его атак. Я использовал Метод Удара, чтобы произнести слово "сказать", я буквально силой вытолкнул это слово из своей глотки, и это очень плохо, потому что в такие моменты выражение лица у меня совершенно дебильное. И если Палач ударит меня в ответ, слова начнут застревать все сильнее, и тогда я превращусь в классического заику.
– "Джек протянулся за рогом (я задыхался) и встал, держа хрупкий предмет в (мочки моих ушей жужжали от ужаса) ссссвоих запачканных сссссажей руках. "Я сссссогласен с Ральфом. У нас должны быть правила, и мы должны подчиняться им. Мы ведь не… мы ведь не… Извините, сэр. (у меня не было выбора) Что это за слово?
– "Дикари".
– Спасибо, сэр. (у меня так и не хватило духу приставить два наточенных карандаша к глазам и удариться головой об парту. Я так хотел сделать это, лишь бы не стоять здесь) "Мы – англичане; а англичане – лучшие во всем"… эммм… "сссследовательно мы должны поступать правильно".
Мисс Липпеттс вошла, увидела меня и сразу поняла, что происходит.
– Спасибо, Джейсон, можешь садиться.
"С чего это вдруг он так легко отделался?" – читалось во взглядах одноклассников.
– Мисс! – Гарри Дрэйк поднял руку.
– Да, Гарри?
– Это потрясающая книга. Честно, я прям места себе не нахожу. Можно я дочитаю до конца главы?
– Рада, что тебе понравилось, Гарри. Продолжай.
Гарри Дрэйк прочистил горло.
– "Ральф, я разделю хор – своих охотников, – на группы, и мы будем нести ответственность за огонь". – Дрэйк читал с преувеличенно-четкой дикцией, специально чтобы создать контраст с тем, что началось дальше: – Его предложение было встречено вссссс-ССС-плеском… (он добился своего. Мальчишки хихикали. Девчонки оглядывались на меня. Я чувствовал, что моя голова сейчас взорвется от стыда) аплодисментов, и ссссссс-ссс…
– Гарри Дрэйк!
– Мисс? – Он был сама невинность.
Дети посмотрели на Дрэйка, потом на меня. Ну что, Тэйлор-школьный-заика сейчас заплачет? Этот ярлык теперь приклеется ко мне так, что не отдерешь – это уже гораздо больше, чем просто стикер с оскорбительной надписью.
– Тебе кажется, что это смешно, Гарри Дрэйк?
– Простите, мисс. – Дрэйк улыбался, но как-то исподтишка, так, что учительница не видела этого. – Я должно быть заразился от кого-то…
Кристовер Твайфорд и Леон Катлер тряслись от сдавленного смеха.
– Вы двое, заткнитесь!
Они заткнулись. Мисс Липпеттс не дура. Она знала, что если отправить Дрэйка к директору, то его сегодняшняя шутка станет новостью номер один среди учеников. Если еще не стала. – Это было гадко, глупо и невежественно с твоей стороны, Гарри Дрэйк.
Книга "Повелитель мух" лежала передо мной открытая на сорок первой странице. Слова отклеились от нее, взлетели как пчелиный рой, и покрыли собой мое лицо.
Седьмым и восьмым уроком была музыка, вел ее мистер Кемпси. Аласдер Нортон занял мое обычное место рядом с Марком Брэдбери, и мне пришлось без лишних слов сесть рядом с Карлом Норрестом, Повелителем Прокаженных. Долгое время только Николас Бритт и Флойд Челеси были прокаженными в нашем классе. Они все время ходили вместе, и мы шутили, предлагали им пожениться. Мистер Кемпси до сих пор был зол на нас за ту песню в раздевалке. Мы пропели: "Добрый день, мистер Кемпси", он не ответил. Он стал бросать наши тетради с проверенной домашней работой, совсем как Оджобб – свою шляпу в Джеймса Бонда в фильме "Голдфингер".
– Мне этот день не кажется "добрым" после того, как вы попрали основополагающий принцип нашей школы. А именно: вам почему-то кажется, что вы лучше других, хотя на самом деле ваше поведение говорит как раз об обратном. Аврил Бреддон, раздай учебники. Глава третья. Это Людвиг Ван Бетховен, повешенный, разрисованный и четвертованный (собственно, на уроках музыки мы не занимаемся музыкой. Все что мы делаем, это конспектируем параграфы из "Жизни великих композиторов". И пока мы пишем, мистер Кемпси достает проигрыватель и ставит виниловую пластинку с музыкой того композитора, о котором мы пишем. И какой-то бархатный, как бы закадровый голос рассказывает нам о самых важных произведениях композитора). И запомните, – предупредил мистер Кемпси, – вы должны не просто переписать биографию, вы должны рассказать все своими словами.
Учителя вечно говорят "расскажите своими словами". Я ненавижу это. Писатели всегда очень четко и точно подгоняют слова друг к другу. Это их работа. Зачем заставлять нас разрывать последовательность слов, задуманную автором, лишь для того, чтобы снова соединить их и тем самым ухудшить? Как я могу сказать, что кто-то был дирижером, не используя слово "дирижер"?
На уроках мистера Кемпси никто особо не дебоширит, но сегодня все были еще тише, чем обычно – словно кто-то умер. Только новенькая девочка, Холли Деблин, один единственный раз нарушила тишину, спросив, можно ли ей ненадолго сходить в школьный лазарет. Мистер Кемпси указал пальцем на дверь и сказал: "иди". Девчонкам чаще чем мальчишкам разрешают выходить в туалет или в лазарет. Дункан Прист говорит, что это как-то связано с месячными. Месячные – это загадка для нас. Девчонки не говорят о месячных ни с мальчишками ни при мальчишках. А мы не особо шутим про месячные, чтобы не выдать то, как мало мы о них знаем.
Если верить "Жизни великих композиторов", то глухота Бетховена была самым важным событием в его жизни. Вообще, все композиторы очень похожи: полжизни они шатаются по Германии и работают на всяких архиепископов и эрцгерцогов. Вторую половину они должно быть проводят в церкви (еще я узнал, что мальчики-хористы, ученики Баха, заворачивали свои сэндвичи в листы его рукописей. Они делали это на протяжении многих лет после того, как он умер. И это пока все, что я узнал о мире музыки в этой четверти). Я закончил и отполировал свой конспект о Бетховене за сорок минут, раньше всех.