Ну, я снял свои вратарские перчатки и протянул руку, чтобы погладить котенка. Хлюпик бросил мне котенка – от неожиданности я поймал его.
– Теперь он твой! – закричал Хлюпик. – Твой! – и рванул в сторону деревни, заливаясь хохотом.
Котенок был мертв, он окоченел и напоминал кусок мяса из морозилки. Я бросил его, он упал с глухим звуком, как камень.
– Ты нашел! – голос Хлюпика удалялся. – Теперь он твой!
Использовав две палочки, я спрятал котенка в зарослях подснежников.
Он был такой неподвижный и оттого, казалось, полный гордости и достоинства. Я думаю, он умер этой ночью. Мертвые показывают нам, какими мы сами станем однажды.
***
На озере не было ни души, как я и ожидал. По телеку сегодня показывают второго "Супермэна". Я уже видел его в кинотеатре в Малверне, три года назад, на дне рожденья Нила Броуса. Сам по себе фильм неплохой, но провести вечер в одиночестве на замерзшем озере – гораздо лучше. Кларк Кент во второй части жертвует своими супер-силами лишь для того, чтобы заняться сексом с Лоис Лэйн в сияющей постели. Каким идиотом надо быть, чтобы согласиться на подобный обмен? Если б я умел летать? И одной левой выбрасывать ядерные боеголовки в космос? И поворачивать время вспять, заставляя планету крутиться в обратную сторону?
Нет, серьезно, неужели секс лучше, чем все это?
Я сел на пустую скамейку, съел свой Ямайский красный пирог, и после вышел на лед. Я не упал ни разу. Я наматывал по озеру круги против часовой стрелки, круги плавные и ровные – почти идеальной формы. Деревья тянули ко мне кривые ветки, пытаясь коснуться моей головы своими пальцами. Грачи кар… кар… каркали, их карканье было похоже на ворчанье старика, забывшего, зачем он поднялся по лестнице.
Что-то вроде транса.
Полдень миновал, и небо превратилось в космос, когда я увидел мальчишку на озере. Он катался ровно по моей траектории, следовал за мной, но всегда находился в самой удаленной точке моего воображаемого циферблата. Когда я был на двенадцати, он был на шести. Я – на одиннадцати, он – на пяти, и так далее, всегда ровно напротив. Сначала я подумал, что это кто-то из деревни, пытается испортить мне настроение. Он был довольно коренастый, и я решил, что это может быть Ник Юи. Но вот в чем странность: стоило мне бросить взгляд в его сторону, и темнота проглатывала его, он растворялся. Сначала я подумал, что он ушел домой. Но после очередного круга по озеру, он снова появился на периферии зрения. Я видел его краем глаза. Когда я соскочил со своей круговой траектории и напрямую покатил к нему, он опять исчез. Но – я вернулся на орбиту круга, и незнакомый мальчик как всегда был там.
Иди домой, ныл нервный Червяк внутри меня, что если это призрак?
Мой Нерожденный Брат Близнец ненавидел Червяка, что если это призрак?
– Ник? – позвал я. Мой голос звучал глухо. – Ник Юи?
Но мальчик просто продолжал кататься.
– Ральф Брэддон?
Его ответ прокатился по орбите, прежде чем достичь моих ушей.
Сын мясника.
Если бы доктор сказал, что этот мальчик – лишь часть моего воображения, и его голос – это лишь слова в моей голове, я бы не стал спорить. Если бы Джулия сказала, что я пытаюсь убедить себя, будто разговариваю с Призраком, потому что хочу казаться особенным, я бы не стал спорить. Если бы мистик сказал мне, что прямо сейчас, в этот самый момент, это самое озеро, словно антенна, поймало сигнал из загробного мира, я бы не стал спорить.
– Каково это? – Спросил я. – Там холодно?
Ответ его снова прокатился по орбите – и настиг меня.
К холоду привыкаешь.
– А что насчет детей, утонувших в этом озере? Они не против, что я сейчас, вроде как, хожу по их крыше? И хотят ли они, чтобы еще кто-нибудь утонул? Ну – за компанию? А утонувшие завидуют живым? Даже мне?
Я крикнул:
– Ты можешь показать мне? Покажи мне – каково это?
Луна плыла по небесному озеру.
Мы катались по орбите.
Мальчишка-призрак все еще был там, скользил, полусогнувшись, совсем как я.
Мы сделали еще пару кругов.
Сова, или какая-то птица, пролетела низко над озером.
– Эй! – Крикнул я. – Ты слышал меня? Я хочу знать – каково…
Я поскользнулся. На пару мгновений я как бы завис в воздухе – ноги взлетели выше головы. Точь-в-точь Брюс Ли, выполняющий один из своих ударов-каратэ. Я знал, что скоро приземлюсь, но я и подумать не мог, что это будет так больно. Боль трещиной прошлась по мне -- через лодыжку в челюсть и в костяшки пальцев, - что-то хрустнуло, словно кубик льда, упавший в стакан с теплым соком. Нет, гораздо больше чем кубик льда. Зеркало, упавшее с неба. И там, где оно врезалось в землю и разлетелось на сотни осколков, – там и была моя лодыжка.
Я дополз до края озера и какое-то время просто лежал, испытывая сверхъестественную боль. Даже Брюс Ли захныкал бы от такой боли. "Ч-черт возьми! – Я глубоко дышал, стараясь остановить слезы. – Черт черт черт черт твою мать!" Я слышал вдалеке гудение главной дороги, но было очевидно, что до нее мне точно не дойти. Я попытался встать, но тут же рухнул на задницу, согнувшись от нового приступа боли. Я знал, что если останусь на месте, то умру от пневмонии. Что же делать?
– Ты, – выдохнула Хмурая Тетка, – я ждала, что ты вернешься.
– Мне больно! – мой голос звучал надтреснуто. – Я, кажется, сломал лодыжку.
– Да, я вижу.
– Мне больно!
– Не сомневаюсь.
– Можно я позвоню от вас домой? Отец придет и заберет меня.
– У нас нет телефона.
– А вы можете позвать на помощь? Прошу вас.
– Мы никогда не покидаем этот дом. Тем более – ночью.
– Умоляю, – боль дрожала во мне как струны электрогитары. – Я не могу ходить.
– Я кое-что знаю о костях и переломах. Тебе лучше зайти.
Внутри было даже холоднее чем снаружи. Дверные засовы скрипнули у меня за спиной, входя в пазы, и щелкнул подвесной замок.
– Спускайся вниз, – сказала Хмурая Тетка, – спускайся в зал, я скоро приду – только приготовлю лекарство. Но что бы ты ни делал, старайся не шуметь. Ты пожалеешь, если разбудишь моего брата.
– Хорошо, – я огляделся, – а где он – зал?
Но темнота сомкнулась вокруг меня, и Хмурая Тетка исчезла.
Вдали, в конце коридора я увидел тонкую полоску света под дверью, и заковылял туда. Бог знает, как я умудрился дойти от озера досюда по кривой, вихляющей тропинке – на сломанной лодыжке. Но, очевидно, что я сделал это, раз уж я здесь. Я прошел мимо лестницы. Мутный лунный свет разбавлял темноту, и я разглядел старую фотографию, висящую на стене. Подводная лодка в арктическом порту. Вся команда стоит на лодке и салютует. Я продолжил свой путь – но полоска света в конце коридора была все так же далеко.
Зал был размером лишь немного больше шкафа для одежды, здесь все было завалено каким-то странным, музейным барахлом. Пустая клетка для попугая, мангал, комод с множеством выдвижных ящиков, коса, и просто всякий мусор. Велосипедное колесо, один футбольный бутс, пара древних коньков, висящих на вешалке. Здесь не было ничего современного. Ничего электрического, кроме серой от пыли лампочки на потолке. Бесцветные растения давно выпустили корни из тесных горшков, словно хотели сбежать отсюда. И – Господи! – как же тут холодно! Диван прогнулся подо мной и ззззззззаскрипел. Там был второй вход, и в дверном проеме висели десятки ниток с нанизанными на них бусинами. Я пробовал найти позицию, в которой моя лодыжка не болела бы так сильно – но безуспешно.
Прошло довольно много времени, я полагаю.
Хмурая Тетка держала китайскую чашу в одной руке и стакан с мутной жидкостью – в другой.
– Снимай носок.
Моя лодыжка раздулась, как воздушный шар. Хмурая Тетка завязала мой шарф узлом и затянула чуть выше места травмы. Ее платье шуршало. Кровь стучала у меня в ушах, я слышал собственное неровное дыхание. И больше – ни звука.
Она опустила руку в чашу и начала втирать густую, вязкую массу в мою лодыжку. Я вздрогнул. Она схватила меня за подбородок и посмотрела в глаза.
– Это припарка, чтобы снять отек.
Кожа после нанесения припарки зачесалась, но боль была сильнее и, кроме всего прочего, я в тот момент уже почти окоченел от холода. Хмурая Тетка втирала свой кисель в мою лодыжку до тех пор, пока чаша совсем не опустела. Потом она протянула мне стакан с мутной бурдой.
– Выпей.
– Это пахнет как… марципан.
– Это надо пить, а не нюхать.
– Но что это?
– Это снимет боль.
По выражению ее лица было понятно, что у меня нет выбора. Я выпил странную жидкость залпом, откинув голову, словно это был гидроксид магния. Жидкость была густая, как сироп, но особого вкуса я не почувствовал.
– Ваш брат спит наверху? – спросил я.
– А где ж ему еще быть, Ральф? Помолчи.
– Мое имя не Ральф, – сказал я, но она сделала вид, что не услышала. Пытаясь прояснить ситуацию, я, казалось, истратил последние силы и сейчас просто сидел неподвижно, я больше не мог бороться с холодом. Странное дело, но как только я расслабился и отпустил ситуацию, приятное чувство облегчения растеклось по телу. Я представил себе маму, отца и Джулию, сидящих дома перед телевизором, смотрящих "Магическое шоу Пола Дэниелса", но их лица были размыты и искажены, как отражения на внешней стороне ложки.
Я проснулся от холода. Я не знал где или кто или когда я был. Мои уши онемели, и я видел собственное дыхание. Китайская чаша стояла на столике, и моя лодыжка покоилась на чем-то твердом и губчатом. Потом я вспомнил, что произошло, и поднялся с дивана. Боль в ноге прошла, но в голове было странное чувство, словно ворона била крыльями в черепной коробке, как в клетке. Я стер припарку с ноги тряпкой. Невероятно, но лодыжка уменьшилась, сдулась до нормальных размеров, словно по мановению волшебной палочки. Я натянул носок и надел сапог, поднялся и медленно перенес вес на больную ногу, почувствовал небольшой укол, но – лишь потому что слишком надавил. Я позвал Хмурую Тетку сквозь дверной проем, завешанный нитками с бисером.
– Эй!
Никто не ответил. Я раздвинул бисерные нити (они зашуршали у меня за спиной – качаясь и сталкиваясь) и вошел в тесную кухню с каменной раковиной и печкой, достаточно большой, чтобы запечь в ней ребенка моего размера. Дверца печи была открыта, но внутри – темно и пусто, как в разворованной могиле. Я хотел поблагодарить Хмурую Тетку за исцеленную лодыжку.
Убедись, что задняя дверь открыта, сказал мой Нерожденный Брат-Близнец.
Но дверь была закрыта. Как и окно, подернутое узорами инея. Оно промерзло насквозь, словно срослось с рамой, и чтоб открыть его – пришлось бы ждать до весны. "А сколько сейчас времени?" – я достал дедушкины часы "Омега", но в темноте не мог разглядеть циферблат. Полагаю, сейчас уже поздний вечер? Мне стоит поторопиться, если я хочу успеть на чай. Мама с отцом взбесятся, если я пропущу вечерний чай. А если сейчас уже полночь? Что если они уже оповестили полицию? Господи! А что если я уже проспал весь день и это – следующая ночь? В газетах Малверна и Медланда уже напечатана моя фотография "если вы видели этого мальчика, позвоните по телефону…" Господи! Хлюпик должен был рассказать полиции, что видел меня возле замерзшего озера. Они наверняка уже ищут меня там с фонариками.
Это ужасно!
Нет, даже хуже. Вернувшись в зал, я посмотрел на дедушкины часы "Омега". "О, нет!" Мой голос сорвался. Покровное стекло, часовая и минутная стрелки исчезли, осталась только секундная. Должно быть это случилось, когда я упал. Корпус часов раскрылся, и содержимое просто высыпалось после удара.
За сорок лет дедушкины часы не останавливались ни разу.
А я убил их за одну секунду.
Охваченный ужасом, я вышел в коридор и, ойкая на каждой ступеньке, вскарабкался вверх по крутой, почти вертикальной лестнице.
– А-у? – нет ответа, лишь тишина, похожая на глыбу льда. – Мне надо идти.
Я разбил часы, я – в этом незнакомом доме, и мне страшно, и я боюсь кричать, потому что не хочу разбудить брата Хмурой Тетки. "Мне надо идти домой!" – я немного повысил голос. Но – нет ответа. И тогда я решил просто уйти через входную дверь. Я вернусь днем, подумал я, и отблагодарю ее. Засовы легко поддались, но старомодный висячий замок – совсем другое дело. Без ключа тут делать нечего. Я понял, что мне все-таки придется подняться наверх, найти Хмурую Тетку, разбудить ее (она наверняка будет возмущена моей наглостью) и взять у нее ключ.
И еще – нужно будет что-то придумать с часами. Как же мне сгладить эту катастрофу? Бог знает – как, но я точно не найду решение этой проблемы в Доме В Лесу.
Чем выше я взбирался по лестнице, тем круче она становилась. В самом конце мне пришлось хвататься руками за верхние ступеньки, чтобы не упасть назад. Как, черт возьми, Хмурая Тетка поднимается по этой лестнице в своем огромном, старомодном платье? Наконец, я дотащил себя до коридора с двумя дверями. Тусклый свет пробивался сквозь запыленное окно. Одна из дверей должно быть вела в спальню Хмурой Тетки. Другая – в спальню брата. Левая дверь излучала какую-то особую энергию, и я схватился за ее металлическую ручку – и чуть не примерз к ней, настолько холодная она была.
Скрип-скрип.
Я замер.
Скрип-скрип.
Что это – жук-могильщик? Крыса на чердаке? Водопровод? Откуда этот скрип-скрип звук?
Металлическая ручка с треском повернулась, и я вошел.
Пыльный лунный свет серебрил штору. Я был прав – Хмурая Тетка лежала в кровати, как мраморная герцогиня в склепе. Ее вставная челюсть покоилась в стакане на прикроватной тумбочке. Пол в комнате был неровный и скрипучий, я шел по нему, боясь разбудить Тетку. Что если она забыла, кто я такой, и, увидев меня, подумает, что я пришел ее убить, и закричит, или ее хватит удар? Ее волосы были разбросаны по подушке, как водоросли. Облако пара вырывалось из ее рта через каждые десять-двадцать ударов сердца. И это было единственное доказательство того, что она живой человек, из плоти и крови.
– Вы слышите меня?
Нет, я должен прикоснуться к ней, чтобы она проснулась.
Моя рука была на пол пути к ее плечу, когда вдруг вновь раздался этот скрип-скрип звук – из глубины ее глотки.
Не храп. Рычание смерти.
Иди в другую комнату. Разбуди ее брата. Ей надо вызвать скорую. Нет. Беги отсюда, выбей дверь. Беги к Исааку Раю в Блэк-Свон за помощью. Нет. Они спросят, как ты оказался здесь, в Доме В Лесу. Что ты скажешь? Ты даже не знаешь ее имени. Слишком поздно. Она умирает. Это точно. Скрип-скрип звук становился все громче, жестче и страшнее.
Ее трахея раздувалась в момент, когда душа покидала ее тело.
Ее изношенные, старые глаза вдруг резко открылись, словно глаза куклы, черные, стеклянные, шокированные.
Из ее рта вырвалась целая буря пара и рычания.
Некуда бежать.
Палач
Тьма, свет, тьма, свет, тьма, свет. Дождь заливал лобовое стекло, и даже дворники были бессильны. Когда Джаггернаут проехал мимо, машину окатило волной грязной воды, и на секунду я подумал, что мы плывем. Сквозь потоки льющейся с неба воды я мог видеть только два радара Министерства Обороны вдалеке, вращающиеся с бешеной скоростью, ожидающие атаки со стороны стран Восточного Блока.
Мы с мамой не особо разговаривали в пути. Отчасти, я думаю, из-за места, куда мы направлялись (часы на приборной панели показывали 16:05. Моя казнь состоится ровно через семнадцать часов). Ожидая, пока откроется косметический салон, она спросила меня, как я провел день.
– Нормально. - А ты?
– О, восхитительно, очень насыщенный день. – Мама иногда бывает очень саркастичной.
– Сколько Валентинок ты получил?
Я сказал "нисколько", но если б даже получил, то все равно не признался бы (на самом деле я получил одну, но тут же выбросил ее в мусорное ведро. Там было написано "отсоси" и подпись "Николас Брайер", хотя почерк – совсем как у Гарри Дрэйка). Дункан Прист получил четыре. Нил Броус – семь (по его словам). Ант Литтл выяснил, что Ник Юи получил целых двадцать. Я не стал спрашивать маму, получила ли она хоть одну Валентинку. Отец говорит, что День Святого Валентина и Восьмое Марта – это заговор шоколадных, цветочных и открыточных компаний с целью залезть в карман покупателям.
Так что, в общем, мама высадила меня на светофоре возле клиники Малвер-Линк и поехала в магазин к Лоренцо Хассингтри ("Джейсон", конечно, тоже не самое крутое имя на свете, но "Лоренцо" – ох, в деревенской школе такое имя равносильно смертному приговору). Я пересек затопленную парковку, прыгая по островкам суши между лужами, представляя, что я – Джеймс Бонд, прыгающий по спинам крокодилов. У входа в клинику стояли двое старшеклассников из школы Дайсона Перринса. Они заметили мою вражескую униформу. Каждый год, если верить Гилберту Суинярду, старшеклассники из Дайсона Перринса назначают встречу нашим старшеклассникам – они встречаются на нейтральной территории, в Пулбруке, и устраивают массовую драку. Участвовать в ней обязаны все – кто не участвует, тот трус и гомик. А если кто расскажет учителям – его убьют. Три года назад, Плуто Новак так сильно отделал пацана из Дайсона Перрринса, что врачам пришлось буквально пришивать челюсть обратно. Он до сих пор ест через трубочку. К счастью лил дождь, и мальчишки из Дайсона Перринса меня не тронули.
Сегодня – мой второй в этом году визит, и красотка в приемной сразу узнала меня. "Я сообщу миссис де Ру, что ты пришел, Джейсон. Присядь пока". Она мне нравится. Она знает, зачем я здесь, и не болтает попусту. В приемной пахнет антисептиками и теплым пластиком. Сидящие здесь люди совсем не выглядят так, словно у них проблемы. Как и я, но это ничего не значит. Здесь тесновато, мы сидим почти вплотную друг к другу, и нам неловко, ведь самая очевидная тема для разговора – одновременно самая неприятная: "Ну, так, почему вы здесь?" Одна старушка сидела в углу и вязала. Звук ее спиц сливался со звуком дождя за окном. Похожий на хоббита дядька нервно ходил туда-сюда по комнате. Женщина с вешалками вместо костей читала "Обитателей холмов" Ричарда Адамса. Здесь была даже игровая площадка для детей, похожая на цветную клетку, с замызганными игрушками на полу. Но сегодня она пустовала. Телефон зазвонил, и красотка в приемной взяла трубку. Похоже, это был кто-то знакомый – она прикрыла трубку ладонью и понизила голос. Господи! Как же я завидую людям, которые могут свободно выражать свои мысли – говорить о том, что думают, в тот момент, когда думают об этом – без нужды постоянно проверять свою речь на "заикательные" слова. Слон Дамбо из мультика отстукивал такую песенку: Зав – зав – завтра – ут – ут – утром – скоро-скоро – и опять – пять – пять – пять (Без пятнадцати четыре. Мне осталось жить всего шестнадцать часов и пятнадцать минут). Я взял с журнального столика "Нэшнл джиографик". Там была статья о том, как женщина учила шимпанзе языку жестов.