Он вошел в столовую, которая одновременно служила и гостиной. В настоящей же гостиной была устроена приемная, там ожидали своей очереди больные. Он втянул носом знакомый с детства запах, услышал доносившееся из кабинета отца жужжание бормашины.
Мать, как всегда, была в переднике, который она поспешно сдергивала с себя, идя открывать дверь посторонним. Ален наклонился - он был намного выше матери - и поцеловал ее сначала в одну щеку, потом в другую.
Она не решалась взглянуть ему в глаза.
- Я так расстроена, так расстроена!.. - бормотала она, входя в обставленную громоздкой мебелью столовую.
"Уж во всяком случае не больше, чем я", - чуть было не сорвалось у него с губ, но это было бы чересчур непочтительно.
- Когда отец утром за завтраком взял газету и увидел, что написано на первой странице, он не смог проглотить больше ни куска.
Хорошо еще, что ему не вырваться сейчас надолго из кабинета: пациенты идут один за другим - по четверти часа на человека.
"Прополощите… Сплюньте…"
Мальчишкой он иногда подслушивал у дверей:
"А это больно?!"
"Ну, что вы! Не думайте, тогда и боли не будет".
Вот как? Значит, и Алену достаточно просто перестать думать?
- Но как это могло случиться, Ален? Такая милая женщина…
- Не знаю, мама.
- Может быть, она это из ревности?
- Никогда не замечал, чтобы она ревновала.
Она наконец осмелилась взглянуть на него, робко, словно боялась увидеть, как он изменился.
- Я бы не сказала, что у тебя измученный вид.
- Нет, я ничего. Ведь всего второй день.
- Они к тебе в редакцию пришли сообщить?
- Домой. Меня ожидал инспектор и препроводил на набережную Орфевр.
- Но ты же ничего не сделал, правда?
- Нет, но им надо было меня расспросить.
Она открыла буфет, достала початую бутылку вина, рюмку. Это была традиция. Кто бы ни приходил в гости.
- А помнишь, Ален?
- О чем, мама?
На одной из картин были изображены коровы посреди лужайки, огороженной примитивной изгородью, мутные краски, убогая живопись.
- О том, что я постоянно твердила. Но ты считал, что ты умнее всех. Настоящей профессии ты так и не приобрел.
Ссылаться на журнал, который она считала чем-то вроде порождения сатаны, было бесполезно, и он смолчал.
- Отец ничего не говорит, но, я думаю, теперь он раскаивается, что не сумел вовремя взять тебя в ежовые рукавицы. Он тебе во всем потакал, всегда тебя выгораживал. А мне говорил: "Увидишь, он сам найдет свою дорогу…"
Она шмыгнула носом, вытерла глаза подолом передника. Он опустился на стул, обтянутый тисненой кожей. Она осталась стоять. Как всегда.
- Что же теперь будет, а? Как ты думаешь?
- Суд будет.
- И твое имя начнут трепать на всех углах?
- Наверно.
- Скажи, Ален. Только не лги. Ты ведь знаешь, я сразу догадываюсь, когда ты говоришь неправду. В этом виноват ты, да?
- Что ты имеешь в виду?
- У тебя была связь со свояченицей, и когда жена узнала…
- Нет, мама. Я тут ни при чем.
- Значит, из-за кого-то другого?
- Возможно.
- Кто-нибудь из знакомых?
- Может быть. Она мне не рассказывала.
- А тебе не кажется, что она вообще немножко того? Я бы на твоем месте потребовала, чтоб ее осмотрел психиатр. Нет, нет, она мне так нравилась: приятная, мягкая, и к тебе вроде была очень привязана. И все же мне всегда казалось, что есть в ней что-то странное.
- Что именно?
- Это объяснить трудно. Понимаешь, она была не такая, как все. Она мне чем-то напоминала мою золовку Гортензию - нет, нет, ты ее никогда не видел, - тот же взгляд, повадка, манера держаться. Она кончила сумасшедшим домом, Гортензия.
Мать прислушалась.
- Посиди минутку. Пациентка сейчас уйдет. Я скажу отцу. Он забежит на минутку, перед следующим больным, тебя поцеловать.
Она вышла в переднюю и почти сразу же вернулась. Следом за ней в дверях появился коренастый, плотный человек с седыми волосами ежиком.
Но ни обнимать, ни целовать сына он не стал. Он редко делал это, даже когда Ален был маленький.
Просто он положил руки ему на плечи и посмотрел в глаза.
- Трудно?
Ален попытался улыбнуться:
- Выдержу.
- Это было для тебя неожиданностью?
- Полнейшей.
- Ты видел ее?
- Часа два назад. В кабинете следователя.
- Что она говорит?
- Она отказывается отвечать на вопросы.
- Стреляла действительно она?
- Безусловно.
- Что ты сам предполагаешь?
- Предпочитаю не доискиваться.
- А что муж Адриены?
- Он ко мне вчера вечером приезжал.
- Что родители?
- Отец уже здесь. Я буду с ним сегодня ужинать.
- Он порядочный человек…
Они виделись всего каких-нибудь три-четыре раза, но успели проникнуться взаимной симпатией.
- Держись, сынок, будь мужественным. Пока мы с матерью живы, наш дом - твой дом, ты это знаешь. Ну, мне пора на завод, к станку.
"Заводом" он окрестил свой зубоврачебный кабинет. На прощанье он снова похлопал Алена по плечу и пошел к дверям, полы белого халата путались у него в ногах. Почему он покупает всегда такие длинные халаты?
- Видишь. Не сказал тебе ни слова, но он сам не свой. Пуато все такие - не любят показывать своих чувств. Ты малышом никогда не плакал при мне.
От красного вина его начало мутить, и он движением руки остановил мать, которая уже хотела налить ему вторую рюмку.
- Спасибо. Мне пора ехать.
- Есть кому о тебе заботиться?
- Приходит служанка.
- Впрочем, ты всегда предпочитал есть в ресторанах. Они тебе не испортят желудок, эти рестораны?
- Пока не жалуюсь.
Он встал - голова его пришлась как раз на высоте люстры, - снова наклонился и поцеловал мать в одну щеку, потом в другую.
В дверях он вдруг обернулся, словно вспомнил о чем-то.
- Послушай, мама. Я не могу, конечно, запретить тебе читать газеты. Но все-таки ты не очень-то верь тому, что они там будут писать. Они иной раз такого накрутят… Я в этом деле кое-что смыслю. Ну, ладно. Как-нибудь на днях загляну.
- Будешь держать нас в курсе?
- Разумеется.
Он спустился по истоптанной, выщербленной лестнице. Так, одно дело сделано. Это был его долг. За четверть часа, проведенных им у родителей, на улице поднялся туман, он стелился над мокрой мостовой, окружая расплывчатым ореолом огни фонарей и светящихся вывесок.
Пробежал мальчишка с пачкой газет. Ален не остановил его: желания узнать, что там пишут, не было.
Надо куда-то пойти, где-то убить время. Но где?
Люди вокруг него спешили, обгоняя и толкая друг друга, словно впереди была цель, до которой следовало домчаться в считанные минуты. Он стоял на краю тротуара в холодном тумане и курил сигарету.
Почему? Почему?
Слуга Альбер, одетый, как бармен, в белую куртку, принял у него пальто и провел в гостиную. Бланше, в черном костюме, стоял один посреди комнаты. Должно быть, он ожидал появления тестя, так как при виде Алена в глазах его промелькнуло разочарование.
- Я, кажется, первый?
Ноги его были налиты тяжестью, он чувствовал, что идет, как связанный, - он много выпил после того, как покинул кабинет следователя. Налитые кровью глаза его блестели, и это не укрылось от Бланше.
- Присаживайся.
Гостиная была огромная, с очень высоким потолком, они стояли как среди пустыни. Старомодная, по-видимому, казенная мебель лишь усиливала ощущение бесприютности. Света громадной хрустальной люстры не хватало, чтобы разогнать темноту, и в углах затаились тени.
Они смотрели друг на друга, но рук не протягивали.
- Он будет с минуты на минуту.
К счастью, он и в самом деле не заставил себя ждать. Раздался звонок, послышались шаги Альбера, стук открываемой двери. Наконец слуга ввел в гостиную человека, не уступавшего ростом Бланше, но сухопарого и слегка сутулого, с бледным, тонким лицом.
Костлявыми пальцами он крепко, с какой-то настойчивостью пожал руку Алену. Затем, все так же молча, подошел и протянул руку второму своему зятю, после чего вдруг закашлялся, прикрыв рот носовым платком.
- Не обращайте внимания. Жена лежит больная, с бронхитом. Врач запретил ей ехать. Да так оно, пожалуй, и лучше. А я тоже вот подхватил простуду и никак не отделаюсь.
- Может быть, пройдем ко мне в кабинет?
Кабинет был обставлен мебелью в стиле ампир, но выглядел так же казенно, как и гостиная.
- Что будете пить, месье Фаж?
- Все равно. Немножко портвейна, если у вас найдется.
- А ты?
- Шотландское виски.
Бланше мгновение поколебался, потом пожал плечами.
Андре Фаж был моложав, на тонко очерченном лице ни единой морщинки, только зачесанные назад седые волосы. В нем чувствовался человек уравновешенный и мягкий - словом, типичный интеллигент в общепринятом представлении.
Альбер наполнил бокалы. Фаж посмотрел поочередно на Алена и на Бланше и, как бы подытоживая свои мысли, заметил:
- Вы попали в скверную переделку, а я потерял обеих дочерей. Я даже не знаю, которую мне больше жаль.
Голос его, глухой от сдерживаемого волнения, казалось, проходил сквозь войлок. Он остановил взгляд на Алене.
- Вы говорили с ней?
Ален так редко виделся с тестем, что держался с ним почти как чужой.
- Да, сегодня днем в кабинете у следователя.
- И как она?
- Я был поражен ее спокойствием, самообладанием, тем, как она одета. Вид у нее был такой, словно она пришла с визитом.
- Узнаю Жаклин! Она была такой с самого детства. Еще совсем маленькой, когда у нее случалось какое-нибудь ребячье горе, забьется, бывало, в темный уголок - иной раз даже в стенной шкаф залезала - и сидит там, пока не успокоится и не возьмет себя в руки, а потом выйдет - и как ни в чем не бывало.
Он пригубил портвейн и поставил бокал.
- Вчера и сегодня я старался не заглядывать в газеты. Теперь я не скоро смогу их читать.
- А как вы узнали?
- От нашего полицейского комиссара. Он счел своим долгом самолично прийти ко мне и сделал это очень тактично. Жена у меня больна, как я вам говорил. Я просидел возле нее почти всю ночь, мы разговаривали вполголоса, словно это случилось у нас в доме.
Он осмотрелся по сторонам.
- Где же это произошло? - обратился он к Бланше.
- В спальне, вернее, в маленьком будуаре рядом со спальней.
- А где дети?
- Ужинают с Нана в комнате для игр.
- Они знают?
- Пока что нет. Я им сказал, что с мамой произошел несчастный случай.
Дети! Шестилетний Бобо и трех летняя кроха Нелли.
- Да, это от них не уйдет.
- Тело привезут завтра рано утром. Похороны - в субботу в десять часов.
- Церковные?
Фаж был неверующим, и дочери его воспитывались в духе атеизма.
- Да, я заказал мессу с публичным отпущением грехов.
Ален почувствовал себя лишним. Зачем он тут торчит? И тем не менее он не сделал попытку уйти: слишком сильно было обаяние Фажа. Он всегда испытывал симпатию к тестю, они могли бы стать друзьями. Кстати, ведь, кажется, Фаж защищал диссертацию о трогательной привязанности Бодлера к своей матери!
Ален слушал, не чувствуя желания вступить в разговор. Собеседники были внутренне так между собой несхожи, что вряд ли понимали друг друга. Особенно это относилось к Бланше. Люди с разных планет.
А может, это он не такой, как все? Но ведь он, как и они, женат, у него ребенок, загородная вилла. И работает он с раннего утра до позднего вечера, а случается, и до ночи.
Лампы светили тускло. Или это ему так кажется? Со вчерашнего дня ему всюду темно. Такое чувство, точно ты заперт в сумрачном помещении, а чужие слова доносятся откуда-то издалека.
- Ужин подан, месье.
У Альбера появились на руках белые перчатки. Длинный стол, должно быть, на двенадцать персон, был сервирован серебром и хрусталем. Посередине возвышалась ваза с цветами. Неужели Бланше еще в состоянии думать о цветах? Или сработал автоматический механизм заведенного в доме порядка, а хозяин тут ни при чем?
Они разместились довольно далеко друг от друга. Фаж, сидевший во главе стола, склонился над своей тарелкой супа.
- Вы не знаете, она очень мучилась?
- Врач сказал, что нет.
- Когда она была подростком, я звал ее Спящей Красавицей. Ей не хватало живости, кокетливости, того женственного очарования, которым так щедро наделена Жаклин. Она словно спала наяву и от этого была какая-то вялая.
В памяти Алена невольно возник образ Адриены в разные минуты их знакомства и связи. Он сравнил свои воспоминания с портретом, нарисованным ее отцом.
Она редко играла в детские игры, могла часами сидеть у окна, глядя на облака. "Тебе не скучно, дочурка?" - "Мне? Нет, не скучно". - Нас с женой иногда тревожило, что она такая тихая. Мы боялись, не носит ли ее апатия болезненного характера. Но наш врач, доктор Марнье, успокоил нас на этот счет. "Погодите жаловаться, - сказал он. - Когда она проснется, ей удержу не будет. Ваша девочка живет напряженной, очень интенсивной внутренней жизнью".
Воцарилось молчание. Бланше воспользовался им, чтобы в свою очередь прочистить горло, правда, кашлял он не так долго, как его тесть. Альбер подал рыбное филе.
- Потом между сестрами вспыхнуло соперничество, они начали враждовать, хотя мы делали все, чтобы избежать этого. Я думаю, так бывает между детьми во всех семьях. Началось это с того дня, когда Жаклин было разрешено ложиться спать на час позже, чем сестре. Адриена заупрямилась: она тоже не будет спать. Бунт продолжался несколько месяцев. У нее слипались глаза, но она боролась со сном и не засыпала. Кончилось тем, что мы пошли на компромисс: стали укладывать их в одно время, на полчаса раньше, чем полагалось Жаклин, на полчаса позже, чем полагалось Адриене.
- Вы несправедливо обошлись с Жаклин, - заметил Ален.
Он сам удивился, что назвал жену Жаклин, а не Мур-Мур, как обычно.
- Я знаю. Когда имеешь дело с детьми, несправедливость неизбежна. Тринадцати лет Адриена потребовала, чтобы ее одевали точно так же, как и сестру, хотя той было уже шестнадцать. Прошло еще два года, и Адриена стала курить. Мы с женой старались проявить максимум терпимости, не делали различия между старшей и младшей. Мы считали, что, если они открыто взбунтуются против нашей родительской власти, будет хуже.
Взгляд его застыл, устремленный в одну точку. Перед ним вдруг предстало настоящее.
- Хотя что могло быть хуже того, что случилось теперь, - добавил он упавшим голосом.
Он посмотрел на одного зятя, потом на другого.
- Я не знаю, кого из вас двоих жалеть больше.
Лицо его омрачилось, и он принялся за еду. Теперь за столом слышно было только постукивание вилок по фарфору.
Альбер убрал опустевшие тарелки, поставил на стол жаркое из куропаток, налил в бокалы бургундское.
- Я ездил посмотреть на нее. Туда, - проговорил Бланше.
Туда, то есть в институт судебно-медицинской экспертизы. Алену случалось там бывать. Металлические шкафы с ящиками, похожие на стеллажи для картотеки, только в ящиках трупы.
- Нет, я бы не смог, - пробормотал отец.
Может, все это не на самом деле? Может, это во сне? Привиделась сцена из какого-то спектакля: три актера в убийственно медленном темпе играют свои роли, то и дело перемежая реплики невыносимо долгими паузами. Ален едва удерживался, чтобы не вскочить, не закричать, не замахать руками. Надо немедленно что-то сделать - хватить, скажем, тарелку об пол, только бы очнуться от этого бреда, вернуться к жизни.
Собственно, они говорили о разных существах. Фаж - о своих двух малышках, девочках, подростках. О своих двух дочерях.
- Когда-то я мечтал, что у моих детей не будет от меня тайн, я хотел быть наперсником их секретов, их другом, который может быть им полезен.
Он задумался, повернулся к Бланше.
- Адриена была с вами откровенна?
- Н-нет. Не слишком. Она не испытывала потребности в душевных излияниях.
- А с вашими друзьями?
- Она была хорошей хозяйкой дома, хотя всегда держалась в тени. Мы почти не замечали ее присутствия.
- Вот видите! Она осталась прежней. Она жила в своем внутреннем мире, бессильная открыть его кому бы то ни было. А Жаклин, Ален?
Он молчал, не зная, что ответить. Он боялся причинить боль этому человеку, принявшему с такой целомудренной кротостью нанесенный ему судьбою удар.
- Мур-Мур… Так я ее звал…
- Да, знаю.
- Мур-Мур очень дорожила своей независимостью, оттого она и журналистику не захотела бросить. Работа была той сферой ее бытия, куда для меня доступ был закрыт. Она никогда не обращалась ко мне за помощью или советом. Какую-то часть суток она всецело отдавала своим делам. Этими часами она распоряжалась полновластно, но в остальное время не отходила от меня ни на шаг.
- То, что вы рассказываете, очень любопытно. Я будто сейчас вижу, как она пристроилась на кресле у меня в кабинете и учит уроки. Входила она всегда так бесшумно, что я каждый раз вздрагивал от неожиданности, когда, подняв голову, обнаруживал ее сидящей напротив меня. "Пришла поговорить?" - "Нет". - "Ты уверена, что ничего не собиралась мне сказать?" Она отрицательно качала головой. Ей достаточно было сидеть у меня в кабинете - вот и все. И я опять принимался за работу. Когда она сообщила нам, что решила продолжать образование в Париже, я понял: она не хочет учиться в Эксе, потому что тут она всегда будет профессорской дочкой.
Неправда! Просто Мур-Мур решила по-своему устроить свою жизнь.
- Разумеется, Андриена и здесь не захотела отстать. Так мы с женой оказались одни, как раз тогда, когда надеялись, что дочери станут утешением нашей старости.
Он опять перевел взгляд с одного своего зятя на другого.
- Но они предпочли вас.
Что было на десерт, Ален не заметил. Они поднялись из-за стола и вместе с хозяином проследовали в кабинет, где им предложили гаванские сигары.
- Кофе будете пить?
Ален не решался покоситься на свои часы. Маятник стоячих часов в стиле ампир был остановлен.
- Я никогда не вмешивался в их дела. Не требовал, чтобы они писали мне чаще, подробней. Скажите, они встречались после замужества?
Ален и Бланше вопросительно переглянулись.
- Жаклин иногда приезжала к нам вместе с Аленом, - сказал Бланше. - Но не часто.
- В среднем, раза два в год, - уточнил Ален.
Зятю почудился в его словах упрек.
- Мы всегда были вам рады, ты это знаешь.
- И у вас, и у нас хватало своих дел.
- Они перезванивались. Думаю, что они даже время от времени встречались где-нибудь в городе выпить чашку чая.
Ален мог бы поклясться, что за все семь лет они вряд ли встретились в городе больше двух раз.
- Мы виделись в театрах, в ресторанах.
Фаж опять перевел взгляд с одного на другого, но по его глазам нельзя было догадаться, о чем он думает.
- Уик-энды вы проводили у себя на вилле, Ален?
- Иной раз и часть недели тоже.
- Как поживает Патрик?
- Стал совсем взрослым.
- Он знаком со своим двоюродным братом и сестрой?
- Да, они виделись.