Фаж не спросил, сколько раз, и хорошо сделал. Должно быть, и он чувствовал себя здесь не в своей тарелке: слишком уж все в этом доме походило на театральную декорацию и слишком уж трудно было судить по его обстановке о том, чем была наполнена повседневная жизнь его обитателей.
Внезапно, безо всякого перехода он вернулся к главному:
- Значит, она так и не сказала почему?
Ален отрицательно покачал головой.
- И никто из вас не догадывается?
Ответом было молчание, еще более глубокое, чем после первого вопроса.
- Возможно, Жаклин все-таки заговорит?
- Сомневаюсь, - вздохнул Ален.
- Как вы полагаете, свидание мне разрешат?
- Безусловно. Обратитесь к следователю Бените. Он очень приличный человек.
- Как знать, быть может, мне она откроется?
Но он и сам сомневался в этом и только грустно улыбнулся. Он был очень бледен, губы казались бескровными, и потому несмотря на свой рост он выглядел немощным.
- По правде говоря, мне думается, что я ее понял.
Он снова посмотрел на них - сначала на одного, потом на другого. Алену почудилось, что во взгляде, адресованном ему, было больше симпатии, - на Бланше тесть посмотрел более холодно. Но кроме симпатии было еще и любопытство, а быть может, и подозрение.
- Что ж, так оно, возможно, лучше… - закончил он, вздохнув.
Сигару взял только сам Бланше - от ее приторного, тяжелого аромата в комнате стало душно. Ален приканчивал не то четвертую, не то пятую сигарету. Фаж не курил. Достав из кармана коробочку, он положил в рот таблетку.
- Велеть принести вам стакан воды?
- Не беспокойтесь. Я привык. Это антиспазматическое. Ничего страшного.
Разговор иссяк. Бланше открыл шкаф, служивший баром.
- Что бы такого вам предложить? У меня есть бутылка старого арманьяка…
- Нет, благодарю.
- Спасибо, не хочется.
Отказ, видимо, сильно задел Бланше: на секунду он даже замер в каком-то остолбенении, большой, рыхлый, похожий на разобиженного толстого мальчика.
- Простите, - придя в себя, обратился он к Фажу, - что я не предложил вам с самого начала. Быть может, у меня вам будет лучше, чем в отеле? У нас есть комната для гостей.
- Благодарю. Но я привык к "Лютеции" - ведь я останавливаюсь там уже не первый год. Я познакомился с этой гостиницей еще студентом, в дни моих первых приездов в Париж. Ее постояльцами были чуть ли не все мои товарищи и профессора. Только вот внешне она с тех пор постарела, так же, как и я…
Он встал, и его худое тело распрямилось, словно аккордеон.
- Мне пора. Я признателен вам обоим.
Все то же непроницаемое выражение лица. О чем он думает? Он их почти не расспрашивал. И возможно, не только потому, что боялся быть нескромным.
- Я тоже еду, - заявил Ален.
- Может, побудешь еще немного?
Уж не хочет ли Бланше ему что-то сообщить? Нет, наверно, боится, как бы Ален наедине с тестем не сболтнул лишнего.
- Мне завтра рано вставать.
Альбер подал им пальто.
- Гроб будет утром установлен в гостиной.
В открытые двери был виден уже приготовленный катафалк. Он казался огромным. Глядя на него, отец уже представляет себе, наверно, черные драпировки, на траурном постаменте одинокий гроб и горящие вокруг него высокие свечи.
- Благодарю, Ролан.
- Спокойной ночи, месье Фаж.
Спускаясь по лестнице, Ален учтиво держался позади тестя.
Потом под ногами у них заскрипел гравий - они шли по тупичку, обрамленному черными, как антрацит, деревьями. С ветвей капала вода.
- До свиданья, Ален…
- Я на машине. Может быть, подвезти вас?
- Благодарю. Мне нужно побыть одному.
Фаж смотрел на пустынный, все еще поблескивавший от дождя асфальт, и со вздохом, как бы обращаясь к самому себе, повторил:
- Мне нужно побыть одному.
Алену вдруг стало зябко. Он поспешно пожал протянутую ему костлявую руку и бросился в машину.
Еще один камень на сердце. Хороший урок ему преподали, и он чувствовал себя провинившимся школьником.
Ему бы тоже не мешало побыть одному, но не хватало мужества. Он вел машину вперед с одной мыслью - заехать в бар, чтобы вокруг были люди, неважно кто, но чтобы рядом были люди. Из тех, кому он небрежно бросал:
"Привет, кролики!"
Ему тут же освободят местечко, официант склонится к нему:
"Двойную, месье Ален?"
Ему было стыдно. Он ничего не мог с собой поделать.
V
Зазвенел звонок - далеко-далеко и где-то совсем близко; потом стало тихо, и опять - трезвон. Кто-то ему сигналит. Кто бы это мог ему сигналить? Он не в состоянии пошевелиться, его засунули в темную, тесную трубу. Дико болит голова: верно, ударили чем-то тупым.
Это продолжалось долго. Наконец, он сообразил, что лежит у себя на кровати. Он встал, и его шатнуло.
На подушке рядом лохматилась рыжеволосая голова. Он стоял совсем голый. Теперь до него дошло, что звонит звонок в передней. Он поискал глазами халат, обнаружил его на полу и стал надевать, не попадая в рукава.
Выйдя в гостиную, он взглянул в окно. Над Парижем брезжил рассвет, окаймляя узенькой желтой полоской темное море крыш. Звонок загремел опять, но Ален уже открывал дверь. Перед ним стояла незнакомая молодая женщина.
- Привратница, конечно, меня предупреждала…
- О чем?
- Что придется долго звонить. Лучше будет, если вы мне дадите ключ.
Он не мог взять в толк, о чем идет речь. Голова раскалывалась. Он одурело смотрел на маленькую толстушку. Она встретила его взгляд не робея, мало того - еле сдерживаясь от смеха.
- Сразу заметно, не очень-то вы рано спать улеглись, - заключила она.
Она сняла свое грубошерстное синее пальто. Он не решался спросить, кто она такая.
- Разве привратница не сказала вам про меня?
Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он видел привратницу последний раз.
- Я ваша новая приходящая. Меня зовут Минна.
Она положила на стол пакет, завернутый в шелковистую бумагу.
- Если не ошибаюсь, вас надо разбудить в восемь и подать кофе с рогаликами. Кофе вы пьете много? Где у вас кухня?
- Она очень тесная. Сюда.
- А пылесос?
- В стенном шкафу.
- Вы снова ляжете?
- Да, попытаюсь уснуть.
- Разбудить вас ровно в восемь?
- Не знаю. Нет. Я вас позову.
Акцент выдавал в ней уроженку Брюсселя. Алену даже захотелось спросить, не фламандка ли она, но нет, все это чересчур сложно.
- Делайте, что найдете нужным.
Он вернулся в спальню, притворил дверь, уставился, хмуря брови, на рыжую голову, но выяснение этого вопроса отложил тоже на потом.
Поскорей две таблетки аспирина. Он разжевал их, помня объяснение врача: через слизистую оболочку рта лекарства всасываются быстрее, чем через желудок. И запил таблетки водой из-под крана.
За дверью висела его пижама. Увидев ее, он скинул халат и оделся.
Сколько ни силился, он ничего не мог припомнить. За всю жизнь такое случалось с ним всего раза два-три, не больше. Ванна была наполнена мыльной водой. Кто принимал ванну? Он сам или рыжеволосая незнакомка?
Ужинал у этого кретина Бланше. Бр-р-р! Вспомнить жутко! Вероятно, ушел, хлопнув дверью? Нет… нет… Он вдруг увидел, как стоит на тротуаре рядом с Фажем. Отличный малый! Такому всю душу открыть можно.
Да, конечно. Люди считают, что ему, Алену, все трын-трава - ведь он циник, и все же, не будь Фаж его тестем…
Снова возникла перед его глазами фигура Фажа в длинном сером пальто, удалявшаяся, растворяясь во мраке ночной улицы. Потом Ален пил. Неподалеку. В каком-то незнакомом кафе, первом попавшемся на пути. Обычно он в такие кафе никогда не заглядывал. Несколько завсегдатаев - с виду чиновники - играли в карты. Они с удивлением поглядывали на него. Ему было все равно. Вероятно, его узнали по фотографиям в газетах.
- Двойную!
- Двойную? Чего именно?
- Образования не хватает?
Хозяин и бровью не повел.
- Если вы хотите, чтоб я налил вам из первой попавшейся бутылки…
- Виски.
- Так бы сразу и сказали. Перрье?
- Перрье я у вас не просил.
Он набивался на скандал. Надо было сорвать на ком-нибудь зло.
- Вода у вас, а не виски.
- А вы когда-нибудь в жизни пили воду?
Нет, здесь он явно ни на кого не способен произвести впечатление.
- И все-таки это не виски, а вода из-под крана.
Одной стопки ему показалось мало. Он выпил три или четыре. И когда он двинулся к выходу, все смотрели ему вслед.
Он оглянулся - нарочно, назло. Ну и кретины. Серийного выпуска по образцу Бланше, только на несколько ступенек ниже. Он показал им язык. Потом долго не мог отыскать свою машину. Красную, а то какую же. Желтая - это машина Мур-Мур. Она в гараже. Жене она теперь не скоро понадобится.
Он попробовал представить себе жену и свояченицу девочками, это показалось ему забавным и даже чуточку непристойным. В каком месте он пересек Сену? Он вспомнил, как ехал по мосту, луна выглянула между облаков, расплескав дрожащий блеск по воде.
Он ехал разыскивать своих друзей-приятелей. Он знал наперечет все кафе и бары, где их можно найти. Кого именно - не все ли равно. У какого человека на свете больше приятелей, чем у него?
Не надо было жениться. Одно из двух: либо ты женишься, либо ты…
"Как никого?"
"Я их сегодня не видел, месье Ален. Двойную?"
"Ладно, крольчишка, наливай".
Почему бы и не выпить. Больше ему ничего не остается. Никому он не нужен. Даже в редакции сегодня прекрасно обходились без него. Борис великолепно справлялся сам. Занятная личность этот Борис. Кругом, куда ни плюнь, сплошь занятные личности.
"Прощай, Поль".
"Спокойной ночи, месье Ален".
Это, кажется, было в кафе "У Жермены" на улице Понтье. Оттуда…
Он принял третью таблетку аспирина, почистил зубы, прополоскал рот, чтобы избавиться от противного вкуса. Умылся холодной водой, причесал волосы. До чего же мерзкая рожа. Просто противно.
Потом он еще куда-то заезжал. Куда? Все как сквозь землю провалились. За целую ночь он не встретил никого из своей компании. Куда они подевались? Может, нарочно, чтобы случайно не встретиться с ним? Боятся, как бы их не увидели вместе?
Он вернулся в спальню, подобрал с ковра узенькие дамские трусики и бюстгальтер, положил их на стул, приподнял одеяло.
Лицо было незнакомое, совсем юное, во сне оно хранило выражение чистоты и невинности. Губы вытянуты вперед, как у надувшейся маленькой девочки.
Кто она такая? Как очутилась здесь?
Он покачнулся и подумал, не лучше ли снова лечь и уснуть. Набрякшие веки отяжелели - мерзкое ощущение.
Он вернулся в гостиную. Минна уже начала уборку. Она сняла с себя платье и переоделась в нейлоновый халатик, довольно прозрачный, во всяком случае, сквозь ткань густо чернели подмышки.
- Как вас зовут?
- Минна. Я уже вам говорила.
Почему ее все время разбирает смех? Может, она ненормальная?
- Хорошо, Минна. Сварите мне кофе, только покрепче.
- Да, сегодня он вам не помешает.
Он не обиделся. Она пошла на кухню, а он, глядя на ее колышущиеся бедра, подумал, что как-нибудь непременно займется ею. У него еще ни разу в жизни не было любовного приключения со служанкой. Почему-то служанками у них всегда бывали женщины немолодые, ему припоминались поблекшие, неулыбчивые, горестные лица. Вероятно, у этих созданий в прошлом были одни несчастья, и за это они ненавидели весь мир.
Желтая полоска на небе стала шире, а желтизна засветилась. Дождь давно перестал. За последние дни такой видимости по утрам не было - он даже различал вдали башни собора Парижской богоматери.
Кажется, ему кто-то должен позвонить, всплыла обрывочная одинокая мысль. Да, ему должны звонить. И по важному делу. Он дал слово, что никуда не уйдет, пока не дождется звонка.
Из кухни знакомо и уютно запахло кофе. Минна, конечно, не догадается, что он пьет кофе из большой синей чашки - сколько магазинов он обошел, прежде чем нашел чашку, куда влезало в три раза больше, чем в обычную кофейную.
Он направился в кухню. По взгляду Минны он понял, что она сочла его появление лишь предлогом. На ее лице не отразилось ни смущения, ни испуга. Она ждала, стоя к нему спиной.
Он открыл дверцу стенного шкафа.
- Моя чашка - вот. По утрам я пью только из нее.
- Хорошо, месье.
Она снова чуть не прыснула. В чем дело? Что ей наплели про него? Ей наверняка что-то про него наговорили. Про него теперь говорят все - говорят тысячи, десятки тысяч людей.
- Сейчас подам.
Когда она вошла, он гасил в пепельнице сигарету. Вкус у табака был отвратительный.
- Нынче ночью вам небось и поспать-то не пришлось по-настоящему?
Он кивнул, подтверждая ее предположение.
- Она-то, наверное, еще не проснулась?
- А откуда вы знаете, что у меня в спальне кто-то есть?
Она прошла в угол и подняла с пола оранжевую атласную туфлю на высоченном каблуке-гвоздике.
- Их же должно быть две? Разве не так?
- Гипотеза весьма правдоподобная.
Она фыркнула.
- Вот умора!
- Умора? Что умора?
- Так, ничего. Все. Вы смешной.
Он обжегся своим кофе.
- Сколько вам лет?
- Двадцать два.
- Давно в Париже?
- Пока только еще полгода.
Он не осмелился спросить, чем она эти полгода занималась. Он недоумевал, зачем ей понадобилось идти в прислуги.
- Мне правильно сказали, что вам нужна приходящая и только на утренние часы, да?
Он пожал плечами.
- Мне все равно. А вам?
- Я ищу место, чтобы на весь день.
- Пожалуйста.
- А платить тоже будете вдвойне?
Кофе немного остыл, и он начал пить маленькими глотками. Сначала его чуть не вырвало, потом тошнота прошла.
- А ваша дама не рассердится?
- Вот уж чего не знаю, так не знаю.
- Вы ее сейчас пойдете будить?
- Наверно. Так, наверно, будет лучше.
- Тогда я заварю еще кофе. Через минуту будет готов. Вы меня позовете.
Он снова проводил взглядом ее вертлявый зад и вошел в спальню. Притворив за собой дверь, он приблизился к постели и потянул за край простыни.
Рыжеволосая открыла один глаз, зеленовато-голубой, медленно оглядевший его с ног до головы. На лице Алена глаз задержался.
- Хэлло, Ален, - проговорила неизвестная глуховатым голосом, продолжая лежать все так же неподвижно.
Она хоть что-то помнила. Значит, если она и была пьяна, но все же не так, как он.
- Который час?
- Не знаю. Это неважно.
Теперь на него смотрели оба глаза. Она сбросила простыню, открыв небольшие упругие груди с розовыми, едва выступающими сосками.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она.
- Скверно!
- Сам виноват.
Она говорила с чуть заметным английским акцентом, и он поинтересовался:
- Ты англичанка?
- По материнской линии.
- Как тебя звать?
- Забыл? Бесси…
- А где мы встретились?
Он опустился на край кровати.
- Кофе у тебя, случайно, в доме не водится?
Он с трудом поднялся, с трудом дошел до гостиной, потом до кухни.
- Минна, вы оказались правы. Она просит кофе.
- Сейчас принесу. И рогалики подать? Привратница сказала, чтобы я обязательно купила вам рогаликов.
- Раз принесли, давайте.
Он вернулся в спальню. Измятая постель была пуста. Бесси, совершенно нагая, вышла из ванной и снова улеглась, прикрыв простыней ноги до колен.
- Чья это зубная щетка, слева от зеркала?
- Если зеленая, то жены.
- Твоей жены? Той самой, что…
- Да. Моей жены, той самой, что…
В дверь постучали. Бесси не шелохнулась. Вошла Минна с подносом в руках.
- Куда поставить?
- Дайте сюда.
Они посмотрели друг на друга с любопытством, но без всякого чувства неловкости.
- Она давно у тебя? - спросила Бесси, когда служанка вышла.
- С сегодняшнего дня. Я увидел ее в первый раз полчаса назад, выйдя на ее звонок открыть дверь.
Она жадно пила кофе.
- Ты, кажется, о чем-то меня спрашивал?
- Да. Где мы встретились?
- В кафе "Погремушка".
- На улице Нотр-Дам-де-Лоретт? Чудно. Я там никогда не бываю.
- Ты кого-то искал.
- Кого?
- Ты не сказал. Только все твердил, что тебе очень важно разыскать его.
- А кем ты у них там? Такси-гёрл?
- Нет, я танцовщица. Вчера я была не одна.
- Кто с тобой был?
- Два твоих приятеля. Одного зовут Боб…
- Демари?
- По-моему, да. Он писатель.
- Ага, значит, Демари. Два года назад он получил премию Ренодо и теперь сотрудничал в журнале "Ты".
- А второй кто?
- Погоди. Фотограф какой-то. Несчастный такой, больной, что ли. Голова еще у него чуть набок.
- Жюльен Бур?
- Может, и так, не помню.
- В измятом костюме?
- Ага.
Бур всегда ходил в измятом костюме, и лицо у него казалось перекошенным, возможно оттого, что он держал голову набок.
Занятный тип этот Бур. Лучшие фото в журнале принадлежали ему. Он умел подать наготу в своих снимках так, что никому бы и в голову не пришло говорить о непристойности. Пусть этим занимаются другие журналы - "Ты" стремился войти в доверие к людям. В его фотографиях должны были узнавать себя самые обыкновенные девушки и женщины. Скажем, изображена на снимке спящая молодая девушка, она лежит чуть небрежно, рубашка соскользнула с плеча, видна грудь. Но, заметьте, только одна, как своего рода ценность, одна из величайших ценностей, подаренных природой человечеству. Идеи поставлял своим сотрудникам Ален.
"Тексты должны производить такое впечатление, будто это письма наших читательниц".
Никаких изысков. На фото - если комната, то такая, в каких живет большинство читателей. Если женское лицо, то без излишней косметики: ни накладных ресниц, ни ярко накрашенных полуоткрытых губ, за которыми поблескивают ослепительные зубы.
Идея журнала осенила его как-то днем, в квартирке на улице Лоншан, когда он глядел на одевавшуюся свояченицу. В то время он еще занимался журналистикой - поставлял заметки о театральной жизни, об артистах кабаре, высидел несколько песенок.
Тогда же родилось и название.
"А ты вот… ты…" - произнес он вполголоса.
"Что я? Не такая, как все?"
В том-то и дело, что она была совершенно такая, как все.
"Мне пришла в голову одна мысль. Основать журнал. В следующий раз я тебе расскажу".
Он сам возился с макетом будущего издания, сам написал все тексты. С Буром он еще не был знаком, и пришлось немало поучиться, прежде чем он добился от журнальных фотографов того, что ему было нужно.
"Да нет, старик. Какая же это невинная девушка?!"
"А ты попробуй уговори невинную девушку показать тебе свой голый зад!"