- А ты бы согласился?
- Ну, не знаю, - признался я.
- Я знаю. Согласился бы.
- Почему ты так решила?
- Потому что ты, Герман, слабак. И перестань пялиться на мои сиськи.
Я действительно уже некоторое время рассматривал ее платье, вырез был довольно глубокий, бюстгальтера Ольга не носила. Под глазами у нее пробивались морщинки, это делало ее лицо симпатичным. Сорока ей никак не дашь.
- Просто это не мое, Оль, понимаешь? - я пытался говорить примирительно. - Я в его дела никогда не лез.
- Теперь это и твои дела.
- А ты, Оль, продала бы ее, если б это была твоя заправка?
- Пастушку? - Ольга задумалась. - Я б ее лучше сожгла. Вместе со всем металлоломом.
- Чего так?
- Герман, - сказала она, допивая, - есть две категории людей, которых я ненавижу. Первая, это слабаки.
- А вторая?
- Вторая - это железнодорожники. Ну, это так, личное, - объяснила она, - просто вспомнила.
- И при чем тут Пастушок?
- Да не при чем. Просто я бы не стала прогибаться под него. А ты делай, как хочешь. В конце концов, это твой бизнес.
- У меня, кажется, нет выбора?
- Кажется, ты просто не знаешь, есть он у тебя или нет.
Я не нашелся с ответом. Разлил остатки. Молча чокнулись.
- Знаешь, - сказала Ольга, когда молчание затянулось, - тут рядом есть дискотека.
- Знаю, - ответил я. - Я там когда-то первый раз занимался сексом.
- О? - растерялась она.
- Кстати, в этом баре я тоже когда-то занимался сексом. На Новый год.
- Наверное, зря я тебя сюда привезла, - подумав, сказала Ольга.
- Да нет, всё нормально. Я люблю этот парк. Мы, когда в футбол играли, всегда приходили сюда после игры. Перелезали через стену стадиона и шли сюда. Пить за победу.
- Представляю себе.
- Оль, - сказал я, - а если б я вдруг надумал остаться? Ты бы работала на меня? Сколько тебе платил брат?
- Тебе, - ответила Ольга, - в любом случае пришлось бы платить больше. - Она достала телефон. - О, - сказала, - двенадцать. Мне пора идти.
За портвейн заплатила она. Все мои попытки рассчитаться проигнорировала, сказала, что хорошо зарабатывает и что не нужно этого жлобства.
Мы вышли на улицу. Я не совсем понял, как быть дальше, но и спрашивать ее о чем-то еще желания не было. Вдруг телефон ее запищал.
- Да, - ответила Ольга. - А, да, - голос ее зазвучал как-то отстраненно. - Да, со мной. Дать ему трубку? Как знаете. Возле фонтана. Ну вот, - сказала, пряча трубку. - Сам с ними и поговоришь.
- С кем?
- С кукурузниками.
- Как они меня нашли?
- Герман, тут вообще мало людей живет. Так что найти кого-нибудь совсем не сложно. Они просили подождать их возле фонтана. Всё, счастливо.
Села на скутер, напустила густого дыма и исчезла в аллеях парка культуры и отдыха.
А как я их узнаю, - подумалось мне. Я уже десять минут сидел на кирпичном бортике высохшего бассейна, на дне которого тоже росла трава. Она тут, похоже, росла везде. С другой стороны, кроме меня, двух старшеклассниц с таксами и цыгана с портвейном, в парке никого и не было. Неожиданно из-за угла, разгоняя голубей и трубя клаксоном в голубое поднебесье, выкатился черный джип, который я вчера видел. Узнаю, - подумал я.
Машина сделала круг почета вокруг бассейна и остановилась прямо напротив меня. Задняя дверца открылась, ко мне высунулся лысый человечек в легкой тенниске и белых брюках. Вчера его не было. Улыбнулся мне всей своей металлокерамикой. Из машины, впрочем, не вышел.
- Герман Сергеевич?
- Добрый день! - ответил я, тоже не вставая.
- Давно ждете? - лысый полулежал на кожаном сиденье, вытянувшись в мою сторону и выказывая таким образом свою расположенность.
- Не очень, - ответил я.
- Прошу прощения, - человечку лежалось, наверное, неудобно, но вставать он упорно не хотел. Очевидно, это было такое мерянье статусами, кто первый поднимется. - Мы еле сюда заехали.
- Да ничего, - ответил я, усаживаясь удобнее.
- А я смотрю, не вы ли это! - засмеялся лысый, заерзал и, не удержавшись на скользкой коже, вдруг съехал вниз, под сиденье.
Я бросился к нему. Но он ловко выполз наверх и, заняв удобную позицию, деловито протянул мне руку. Мне не оставалось ничего иного, как залезть внутрь и поздороваться.
- Николай Николаич, - назвался он, доставая откуда-то из-под себя визитку, - для вас просто Николаич.
Я достал свою. На его было написано "помощник народного депутата".
- Вам куда? - спросил Николаич.
- Не знаю, - ответил я, - наверное, домой.
- Мы вас подвезем, нам по дороге. Коля, поехали.
Водителя тоже звали Коля. Похоже, у них это было обязательное условие получения работы. Если ты, скажем, не Коля, шансы устроиться к ним сильно уменьшались. Рядом с Колей, на соседнем кресле, валялся старый Макаров с какими-то насечками на рукояти. Я еще подумал, что такое легкомысленное отношение к оружию обязательно должно привести к чьей-то смерти.
- Дверь, - недовольно сказал Коля.
- Что? - не понял я.
- Дверь закрой.
Я закрыл за собой дверь, и джип рванул в кусты. Коля ехал напролом, будто шел по компасу, не слишком обращая внимания на дорогу. Прокатился по детской площадке, пропахал колею возле дискотеки, где я первый раз занимался сексом, спрыгнул на бордюр и вывалился на дорогу. Но и тут не искал легких путей, вывернул в какой-то глухой переулок, где вместо дороги лежал битый кирпич, выгреб по какой-то стройке и, перемахнув через яму, выкопанную под фундамент, выехал на трассу. И всё это время Коля слушал какую-то тяжелую гитарную музыку, раммштайнов или что-то такое.
- Прячетесь от кого-то? - спросил я Николаича.
- Нет-нет, просто Коля знает тут все дороги, поэтому всегда срезает.
Сначала ехали молча. Потом Николаич не выдержал.
- Коля! - крикнул водителю, но тот его не услышал. - Коля, блядь! Выключи этих фашистов! - Коля недовольно оглянулся, но музыку выключил. - Герман Сергеевич, - начал Николаич.
- Можно просто Герман, - перебил я его.
- Да-да, конечно, - согласился Николаич. - Я хотел с вами поговорить.
- Давайте поговорим.
- Давайте.
- Я не против.
- Прекрасно. Коля! - крикнул Николаич. Мы как раз выехали на мост. Посреди моста Коля вдруг остановился и выключил двигатель. Воцарилась тишина.
- Ну, как вам тут у нас? - спросил Николаич так, будто мы и не стояли посреди дороги.
- Нормально, - ответил я неуверенно. - Соскучился по родным местам. Мы что, дальше не поедем? - выглянул в окно.
- Нет-нет, мы вас отвезем, куда вам надо. Вы, вообще, надолго приехали?
- Не знаю, - ответил я, начиная нервничать. - Видно будет. Брат уехал, знаете…
- Знаю, - вставил Николаич. - Мы с Юрием Сергеевичем, с Юрой, - посмотрел он на меня, - были в партнерских отношениях.
- Это хорошо, - сказал я неуверенно.
- Это прекрасно, - согласился Николаич. - Что может быть лучше партнерских отношений?
- Не знаю, - честно признался я.
- Не знаете?
- Не знаю.
- И я не знаю, - вдруг признался Николаич. Позади нас остановился молоковоз. Водитель засигналил. За молоковозом, я заметил, подъезжал еще какой-то грузовик. - Коля! - снова крикнул Николаич.
Коля выпрыгнул из машины и лениво пошел в сторону молоковоза. Подошел, поднялся на подножку, просунул к водителю в открытое окно свою большую голову, что-то сказал. Водитель заглушил машину. Коля соскочил на асфальт и пошел к грузовику.
- Вот к чему я веду, Герман, - продолжил Николаич, - вы человек молодой, энергичный. У вас много амбиций. Мне бы лично хотелось, чтобы у нас с вами тоже сложились хорошие партнерские отношения. Как вы думаете?
- Это было бы прекрасно, - согласился я.
- Не знаю, говорила вам Ольга Михайловна или нет, но мы заинтересованы в приобретении вашего бизнеса. Понимаете?
- Понимаю.
- Вот, это хорошо, что вы меня понимаете. С вашим братом, Юрой, мы не успели договориться…
- Почему?
- Ну, понимаете, мы не успели утрясти все нюансы.
- Ну, вот он вернется - утрясете.
- А когда он вернется? - внимательно посмотрел на меня Николаич.
- Не знаю. Надеюсь, скоро.
- А если не вернется?
- Ну, как это не вернется?
- Ну, так. Если так сложится.
- Не говорите глупостей, Николай Николаич, - сказал я. - Это его бизнес, и он обязательно вернется. Я ничего продавать не собираюсь.
За нами выстроилась колонна машин. Те, кто ехал навстречу, останавливались, спрашивая Колю, всё ли в порядке. Коля что-то говорил, и машины быстро отъезжали.
- Не нервничайте, - примирительно сказал Николаич. - Я понимаю, что вы не станете с ходу продавать малознакомому человеку бизнес своего брата. Я всё хорошо понимаю. Вы подумайте, время у вас есть. С братом вашим договориться мы не успели, но с вами, надеюсь, у нас всё сложится как надо. Для вас это единственный выход. Дела у вас идут плохо, я знаю. Брата вашего я тоже понимал - все-таки он поднял этот бизнес с нуля. Но бизнес, Герман, всегда требует развития. Понимаете? Получите деньги, разделите с братом. Если он вернется. Вы подумайте, хорошо?
- Обязательно.
- Обещаете?
- Клянусь, - ответил я, пытаясь хоть как-то закончить этот разговор и возобновить дорожное движение.
- Ну и договорились, - удовлетворенно откинулся на кресло Николаич. - Коля! - крикнул он.
Коля, не торопясь, сел за руль, запустил двигатель, и мы медленно тронулись. За нами тронулась и вся колонна. Проехав мост, легко выскочили на гору, вывернули в сторону заправки. Подъехав, Коля резко притормозил. Я открыл дверь. Возле будки, на креслах, грелись Коча и Травмированный. Завидев меня, удивленно переглянулись.
- Ну, что ж, - прощаясь, сказал Николаич. - Приятно, что мы с вами нашли общий язык.
- Послушайте, - будто что-то вспомнив, спросил я его. - А что если я откажусь?
- А разве у вас есть выбор? - удивился Николаич. И сразу, широко улыбнувшись, добавил. - Ладно, Герман, я заеду через неделю. Всего наилучшего.
Коча сидел в своем оранжевом комбинезоне, расстегнутом на груди, и грел на солнце бледные мощи. На Травмированном была пижонская белоснежная рубашка и старательно выглаженные черные брюки. Обут он был в лаковые остроносые туфли. Был похож на фермера, выдающего замуж единственную дочь. На меня оба смотрели с неприкрытой неприязнью, Травмированный прожигал меня взглядом и поглаживал пальцем полоску усов, Коча поблескивал собачьими очечными стеклышками.
- Что такое, Герман? - на всякий случай спросил Травмированный.
- Они тебя били? - добавил Коча.
- Смеешься? Никто меня не бил. Просто поговорили. Подвезли меня.
- Новые друзья? - мрачно спросил Травмированный.
- Ага, - сказал я, - друзья. Хотят купить эту заправку.
- Мы знаем, Герман, - сказал на это Травмированный.
- Знаете? - переспросил я его. - Прекрасно. А почему вы мне об этом не сказали?
- Ты не спрашивал, - обиженно объяснил Травмированный.
- О чем я должен был спрашивать?
- Ни о чем, - недовольно ответил Травмированный.
- Я так и подумал.
- Ну, и что ты подумал? - спросил Травмированный после паузы.
- Не знаю. Я думаю, пятьдесят штук за весь этот металлолом - нормальная цена.
- Нормальная цена, говоришь? - Травмированный поднялся, расправив свое бомбардирское пузо. - Нормальная цена?
- По-моему, нормальная.
- Угу, - Травмированный о чем-то размышлял, рассматривая носки своих туфель. - Нормальная. Смотри, Герман, - произнес он наконец. - Напорешь косяков, потом не разгребешь. Проще всего - это продать все на хуй, правильно?
- Может, и так, - согласился я.
- Может, и так, может, и так, - повторил Травмированный, развернулся и пошел в гараж.
Я упал на кресло возле Кочи. Тот прятал глаза за стеклышками и смотрел куда-то вверх, на тяжелые тучи, которые вдруг надвинулись и теперь проползали над горой, почти чиркая по одинокой мачте над будкой, словно перегруженные баржи, проплывавшие над мелью.
- Держи, - я отдал Коче витамины. Тот оглядел флакончик, посмотрел на него против солнца.
- Что это? - спросил недоверчиво.
- Витамины.
- От бессонницы?
- От бессонницы.
- А чьи они?
- Голландские, - сказал я. - Видишь эти иероглифы? Это голландские. Они туда грибов добавляют. Белых. Так что спать будешь как убитый.
- Спасибо, Гер, - сказал Коча. - Ты не обращай внимание на Шуру. Ну, продашь ты эту заправку - и хуй с ней. Не конец света.
- Думаешь?
- Я тебе говорю.
Из открытых ворот гаража вылетел кожаный мяч, тяжело ударился о нагревшийся асфальт и покатился по площадке. За ним из черной гаражной проймы вышел Травмированный. На нас даже не посмотрел. Подошел к мячу, легко подцепил его лаковым носком, подбросил в воздух, так же легко поймал левой, снова подбросил вверх. Стал набивать, не давая мячу опуститься. Делал это легко и непринужденно, умело убирал живот, чтобы не мешать полету, иногда поддавал мяч плечом, иногда головой. Мы с Кочей замерли и молча наблюдали за этими чудесами пластики. Травмированный, казалось, совсем не потерял форму, он даже не вспотел, так - слегка воспаленные глаза, резковатое дыхание. И этот живот, которым он крутил во все стороны, чтобы не мешал.
От трассы подъехали три фуры. Водители выпрыгнули, поздоровались с Кочей и тоже стали наблюдать за Травмированным.
- Шура! - наконец не выдержал один из них. - Дай пас!
Травмированный метнул взгляд в его сторону и вдруг легко отпасовал. Водитель наступил на мяч, несколько неловко бросил его перед собой и буцнул изо всей силы назад Травмированному. Шура принял и, обработав, зажал мяч между ногами. Водители не выдержали и с криком кинулись на Травмированного. Началось месиво. Травмированный выкручивался из водительских объятий, не теряя мяча, возил соперников вокруг себя, заставлял их падать и делать друг другу подножки. Водители нападали на Травмированного, как псы на сонного медведя, но сделать ничего не могли, ужасно злились и давали друг другу подзатыльники. Все-таки постепенно Травмированный стал задыхаться и отступать вглубь асфальтовой площадки, получил пару раз по ногам и теперь слегка прихрамывал. Водители почувствовали кровь и бросались на него еще азартнее. Травмированный снова вывернулся, пропустил у себя под животом одного из водителей, тот врезался головой в другого, и они посыпались на асфальт. Третий кинулся их поднимать. Шура перевел дыхание и посмотрел в нашу сторону.
- Герман, - крикнул. - Давай, заходи! А то три на одного выходит!
Я сразу же рванул вперед. Травмированный отпасовал на меня, я подхватил мяч и погнал по площадке. Водители побежали за мной. Сделав пару кругов вокруг площадки, они тоже стали выдыхаться, остановились и, уперев руки в колени, тяжело переводили дыхание, высунув языки, словно покойники, и напоминали издалека трамвайные компостеры. Я остановился и вопросительно посмотрел на Травмированного. Тот махнул рукой в сторону водителей, мол, дай и им немножко поиграть. Я буцнул самому длинному из них, тому, что стоял ближе. Он радостно бросился к мячу, развернулся и со всей силы зафигачил по кожаному шару. Мяч унесся в небо, рассекая воздух и задевая тучи, и исчез в густой траве, растущей за площадкой. Среди водителей прокатилось разочарование. Но, посоветовавшись между собой, они побрели в заросли. Мы с Травмированным пошли за ними. Даже Коча поднялся. Растянувшись цепочкой, мы зашли в пыль и тепло, будто африканские охотники, выгоняющие из травы львов. Мяч лежал где-то в укромном месте, слышно было его настороженное рычание и еле уловимое биение кожаного сердца. Мы аккуратно ступали, пытаясь высмотреть его, время от времени перекрикивались и смотрели в небо, где надвигались всё новые и новые тучи.
Мне это сразу что-то напомнило - эти мужчины, которые осторожно бредут по пояс в траве, разводя руками высокие стебли, пристально всматриваясь в сплетение побегов, прислушиваясь к голосам, что доносятся из чащи, выгоняют из травы напуганных птиц, напряженно пересекая бесконечное поле. Сосредоточенные спины, фигуры, замирающие в сумерках, белые рубашки, светящиеся в темноте.
Когда это было? Год 90-й, кажется. Да, 90-й. Лето. Домашняя победа над Ворошиловградом. Гол Травмированного на последних минутах. Лучшая его игра, наверное. Ресторан "Украина", возле парка, напротив пожарной станции. Какое-то, уже вечернее, празднование победы, рэкетиры и наши игроки, какие-то женщины в праздничных платьях, мужчины в белых рубашках и спортивных костюмах, официанты, кооператоры, мы, молодые, сидим за одним столом с бандитами, горячие волны алкоголя прокатываются сквозь голову, словно ты забегаешь в ночное море, тебя накрывает черной сладко-горькой волной, и на берег ты выбегаешь уже повзрослевшим. Ящики с водкой, бесконечный стол, за которым помещаются все, кого ты знаешь, громкая паршивая музыка, за окнами синие влажные сумерки, мокрые от дождя деревья, голоса, что сливаются и напоминают о дожде, тихие разговоры между мужчинами и женщинами, ощущение пропасти где-то совсем рядом, откуда дуют горячие невыносимые сквозняки, забивая дыхание и расширяя зрачки, подкожное ощущение тех невидимых жил, по которым течет кровь этого мира, и вдруг, среди всего этого золотого мерцания, взрывается стекло, и воздух рассыпается миллионом осколков - кто-то из ворошиловградских выследил наше празднование и запустил кирпичом в ресторанное окно, и оно сразу же разлетелось, и синяя ночь ввалилась в зал, отрезвляя головы и остужая кровь. И сразу, после короткой паузы, общее движение, злость в голосах, отвага, что пробивалась в каждом, шумное вываливание на улицу через дверь и в проем окна, стук туфель на мокром асфальте, белые рубашки, которые прыгают в сиреневую ночь и светятся оттуда, женские фигуры, напряженно всматривающиеся во тьму. Рэкетиры и кооператоры, футболисты и шпана из нового района - все рассыпаются в темноте и начинают прочесывать пустыри, что начинаются за парком, загоняя невидимую жертву в сторону реки, не давая ей выскользнуть, странная погоня, исполненная азарта и радости, никто не хочет отставать, каждый пристально вглядывается в черноту лета, пригибается к земле, стараясь высмотреть врага, за рекой горят далекие электрические огни, словно в траве прячутся желто-зеленые солнца. А тьма загустевает, будто кровь, и прогревается нашим дыханием, как двигателями внутреннего сгорания.