* * *
Университетский коридор с одной стороны ограничен вестибюлем, с другой - окном, через которое видна курилка. Они прогуливаются вдоль аудиторных дверей с седым профессором, морщинистое лицо и форма ушей которого делают его похожим на Йоду. И, с каждым новым поворотом его мысли, с каждым разворотом их маршрута от окна к вестибюлю и наоборот Янкино сердце тяжелеет. Так что очень скоро оно начинает напоминать чугунную гирьку, которую кто-то забавы ради засунул ей за ребра. А потом гирька начинает расти, давит на легкие, и даже дышать из-за нее делается непросто.
Профессор спокойно и очень дружелюбно говорит, что он лично все прекрасно понимает. И, что он допускает даже, что большая часть написанного в статье - правда. Но он видит и другое. Например, Янкину обувь. Или то, что в буфете она берет себе только две сосиски с каплей кетчупа, причем делает это раз в неделю. Кроме того, он прекрасно осознает, что дочь такого человека никогда не получила бы исполнительный лист за уклонение от распределения. И что само распределение было бы для нее формальностью, капризом, шоу, устроенным для фотографий на память.
Но, говорит он и задумывается, подбирая слова, и им приходится пройти весь коридор, от окна до вестибюля, прежде чем он заговаривает снова. Но, повторяет он. Но нет абсолютно никакой возможности - то есть вообще никакой, - после статьи в литовской "Республике" передать все это его понимание членам управляющего совета. Большинство которых - почетные доктора ведущих европейских университетов, и им некогда разбираться с какой-то девочкой Ясей. И конечно, уже разразился скандал. И конечно, совет разъярен тем, что в университете, некогда замышлявшемся эксклавом свободомыслия для Беларуси, оказалась родная дочь человека, держащего Беларусь в каменном веке. Как в правовом, так и во всех остальных смыслах.
- Так что, - говорит он и поощрительно хлопает ее по плечу. - Так что не унывай, Янина Сергеевна. Выгонять тебя из университета никто не будет. Но сохранить стипендию со второго семестра не представляется возможным, даже с учетом твоей блестящей успеваемости. Я уже пробовал об этом заикаться. Более того, - он тяжело вздыхает, - тебя переведут на платное, и с января придется платить семьсот пятьдесят евро за семестр. В противном случае ты будешь отчислена, а это повлечет за собой аннулирование вида на жительство и депортацию.
После этого он замирает на секунду, отворачивается в сторону и произносит, не глядя на нее:
- А вообще, я бы от такого отца тоже убежал. Но за все наши действия, даже самые правильные, - особенно самые правильные! - приходится платить.
Когда он раскланивается, дочь миллиардера чувствует, что ей ужасно хочется тех самых сосисок с каплей кетчупа - она спускается в буфет, берет разогретую в микроволновке тарелочку и, вгрызаясь в бесплатный кусочек хлеба, полагающийся к порции, надламывает белесое поленце вилкой. "Сосисок у нас не умеют делать! - В который раз при этом она вспоминает из "Зависти" Юрия Олеши. - Это склеротические пальцы, а не сосиски! Настоящие сосиски должны прыскать!" Эти - хоть и не прыскают, но так вкусны, особенно в сочетании с кисло-сладкой томатной пастой, что девочка Яся успевает забыть, почему плачет.
- Янина Сергеевна! - Даниэль Брюль присаживается рядом. Его движения мягки, как и тембр его голоса. Буфет закрывается через десять минут и они тут вдвоем, ушли даже тетки с черпаками - живые напоминания о Вальке из Малмыг.
Янка спешно вытирает щеки. Девушка, плачущая над сосисками, - слишком мощный образ, чтобы его можно было безнаказанно показывать человеку, страдающему литературой.
- Я видел публикацию, - говорит он. - Хотите, я напишу в редакцию письмо? Хотите?
Янка качает головой. Как будто это что-то изменит.
Они молчат несколько минут. За окном начинает накрапывать - острые мелкие капельки оставляют на стекле следы, формой похожие на листья тростника. Вода барабанит по подоконнику - унылый осенний ритм, рассказывающий точкой и тире историю про скорую зиму. Небо забрано тучевой рябью, как будто его серое платье опять забыли погладить. На пути домой Янка промочит ноги.
И тут внезапно молодой профессор накрывает ее ладонь своей и говорит, горячо и быстро:
- В августе тысяча восемьсот восьмидесятого… Нет, восемьдесят первого года Фридрих Ницше шел от деревни Сильс-Мария, расположенной на берегу горного озера Зильсерзее, к другому озеру, Сильваплана, у перешейка которого расположилась маленький поселок, подпертый холмом. Его путь был коротким. Всего четыре километра. Но жаркое солнце утомило его. И он остановился отдохнуть у пирамидальной скалы…
Яся вырывает свою руку из-под его и резко встает. Она говорит: "Не надо!" Говорит это и уходит прочь. Она идет длинным коридором от окна с видом на курилку к вестибюлю на выходе из учебного корпуса, и ее беспокоит ощущение, что сейчас, вот прямо в этот момент, по узкому тоннелю коридора пронесется темно-синий поезд минской подземки: он вылетит со спины и разотрет Ясино тело по полу и стенам.
* * *
Чего Янка не учла:
- того, что найти работу в Литве с ее визовым статусом невозможно;
- того, что литовская пресса сможет узнать про ее родство с человеком, находящимся в европейских черных списках, и не посчитает зазорным предъявить это родство не только ей, но и университету;
- того, что предложение о бесплатном обучении и стипендии - временное и может быть отозвано;
- а кроме того очевидно, что ее бегство в Вильнюс было ничем иным, как попыткой поставить свою жизнь на паузу. Остановить взросление. Получить еще один диплом. А там - посмотрим. Вдруг долг растает сам собой. Но - не растает.
* * *
Ночью она ворочается и мечтает о кондитерской на Траку, за францисканским костелом. О творожных конвертиках, опаленных по бокам и сбрызнутых сахарной пудрой, о горьковатых марципанах. О вершине вильнюсского кулинарного мастерства - запечатанной чаше из слоеного теста, в которой, очищенное и лишенное серединки, - млеет в собственном загустевшем соку цельное яблоко. Первый же надрез высвобождает сладкую слезу - она окружает башенку из теста рвом, в который так вкусно макать отрезаемые кусочки похожего на папирус теста, прослоенные кисловатой мякотью яблока. А когда конец расправы близок, в серединке яблочной цитадели обнаруживается маленький сюрприз от повара - вручную сделанная конфета из корицы и сахара, запечатанная в том месте, где в яблоке жили вырезанные косточки. Полтора евро. Всего полтора евро.
Янка просыпается, размышляя над тем, идти за яблоком сразу или после пар. Кондитерская работает с восьми. Из Университета все равно придется уходить недоучившись, так стоит ли ждать января? И если она все равно уезжает, нет никакого смысла экономить каждую копейку! Так размышления о собственной судьбе вращаются у нее вокруг запеченного в тесте яблока. Продолжая колебаться, девушка проходит в ванную комнату, забирается в чугунную ванную и включает душ. Вытираясь, она обнаруживает на эмали под ногами ожерелье красных капелек.
"Началось", - вяло думает Янка, вылезает из ванной и собирается проскользнуть к себе в комнату за прокладками. Одновременно с этим она замечает, что ноги почему-то слабо ее слушаются, снизу живота подкатывает пахнущая школьным киселем тошнота, а перед глазами темнеет. "Секундочку, - думает она, успевая сделать несколько шагов и осознавая, что прокладок у нее нет, что она приехала в Вильнюс без них и тут их вообще не покупала. - Секундочку, - повторяет она, - какое началось? Я ведь беременна". По ее ногам бегут горячие бордовые ручейки. Оседая на пол, она догадывается: наверное, Сашка несла свою кровь на забор и просто расплескала ее по ванной.
Дальше все происходит быстро и непонятно - она выныривает из багровой темноты, и в первую очередь ощущает, что парализована кисельной тошнотой, что даже ее сердце как будто сжато спазмом и не стучит, а тошнит стуком. На этом фоне чем-то куда менее важным является звук сирены "скорой", ощущение стремительного движения, сосредоточенный голос, который прямо над ухом что-то надиктовывает на литовском языке. Она раскрывает глаза и обнаруживает мужчину с сосредоточенным лицом - он нависает над ее животом и о чем-то говорит санитару, который виден периферическим зрением. Мужчина видит, что Янка пришла в себя, и обращается к ней:
- У вас задний свод выпирает!
Позади него возникает перепуганное лицо Сашки, у нее на щеках - разводы крови, как будто она вытирала себе слезы перепачканными руками. Кровь также видна на платье "Desigual" и клепанном кожаном фартуке "Diesel", но это не страшно. Это отстирается.
- Ты слышишь меня, Янка? - орет Сашка и трясет ее за руку. - Ты голая на полу лежала! В луже крови!
Дальше тошнота, в которую она очнулась, меркнет, и приходит блаженное ничто. Из него приходится снова вынырнуть, так как какие-то мерзавцы шлепают ее по щекам и суют под нос вонючую дрянь, которая пробивает до самого мозга.
- Паспорт и полис! Паспорт и полис! - кричит ей в лицо женщина. - Где ваш паспорт и страховой полис?
Янка в белом помещении, на неудобном узком столе. Другой женский голос перечисляет, почему-то по-русски: "кровотечение в карман Дугласа", "большая кровопотеря", "геморрагический шок", "экстренное хирургическое". Что-то случилось с рыбкой. Но рыбку сейчас приклеят обратно.
- Рюкзак, - выдавливает из себя Янка и отступает в уютный мрак.
Ее тревожат снова, настойчиво предлагая какую-то "группу" и "резус фактор", почему-то - вопросительной интонацией, но Янка говорит: "Нет, спасибо". И качает головой. Тьма вокруг начинает пульсировать. В ней появляются проблески, заполненные ярким светом. Один из этих проблесков повторяет как заведенный: "Это ваш полис? Вот это? Другого нет? Вот это ваш полис? Литовский есть? "Эрго" полис есть"? Янка улыбается - какая глупость, им нужно скорей приклеивать рыбку, а они про какой-то полис. Затем она чувствует укол в руку, и чернота вокруг начинает блекнуть и выветривается, как на только что сделанном полароидном снимке. Янка - в операционной, перед ней - коротко стриженный человек в очках, похожий на Moby, решившего спрятать нос и рот под хирургической маской. Мужчина держит в руках шприц с прозрачной жидкостью. По всей видимости, именно этим шприцем он ее только что уколол.
- Янина Сергеевна, - тихо, но внятно обращается мужчина к Ясе. Его тембр похож на голос корабельного компьютера HAL 9000 из "Космической одиссеи" Стэнли Кубрика. Вежливого робота, который в процессе эволюции своего IQ дошел до соображения о ненужности экипажа того корабля, которым управляет. - Янина Сергеевна, - повторяет он, - у нас с вами проблема. У вас произошло прерывание ампулярной внематочной беременности. В вашей брюшине не менее одного литра крови. Вам нужно срочное хирургическое вмешательство.
- Это за то, что я плохо ела? - беспомощно спрашивает пациентка. - Я плохо его кормила, да?
- Янина Сергеевна, сконцентрируйтесь. Вы умираете. - У человека со шприцем нет акцента. Должно быть, он точно также хорошо играет в шахматы, как HAL 9000. Он вдруг хмыкает и говорит чуть быстрей и человечней. - Ну конечно, это не из-за питания, кто вам сказал такую глупость? Зигота имплантируется через сто часов после оплодотворения, ее положение не меняется. Вы что думаете, внематочную можно диетой лечить, да?
- Вы приклеите рыбку обратно? - спрашивает мать.
- Нам нужно спасти вашу жизнь, Янина Сергеевна. - Голос за маской снова становится механическим. - И с этим у нас возникли проблемы. Операция будет стоить семь тысяч евро. И у нас возникли проблемы с вашей страховкой. - Он достает листик небесного цвета, купленный пациенткой в Минске перед посадкой в ночной поезд. - У вас белорусская страховка. Представительства этой компании нет в Литве. Вам нужно подписать сертификат финансовых гарантий.
- Это нормальная страховка! - негодует Янка. Она не понимает, почему все цепляются к купленному в Минске полису. - Там пятизначная сумма выплаты! Два года, все страны мира!
- Беларусь - не Литва, Янина Сергеевна, - поучающим тоном сообщает компьютер внутри человека со шприцем. - Белорусские страховые компании могут уклониться от исполнения обязательств в Литве по полисам, выданным за пределами Литвы.
Тут краешки видимой Янке реальности начинают затемняться. Она понимает, что сейчас снова потеряет сознание, и эта мысль почему-то радует ее.
- Там телефон! Обведенный кружочком! Позвоните на него… - лепечет она.
- Я "позвоните"? - переспрашивает мужчина.
"В другую страну? По три евро за минуту?" - вот что значит его восклицание. У Янки нет сил ему возражать. Доктор бросает на умирающую цепкий взгляд, достает свой телефон и набирает длинный номер.
- Занято! - сообщает он. И набирает снова. - Занято!
Врач пожимает плечами:
- Ну конечно. У них всего один телефон, пусть даже многоканальный. Так может быть занято весь ближайший час. У вас нет часа, Янина Сергеевна. Через тридцать-сорок минут ваше сердце остановится из-за геморрагического шока. Ваше состояние - критическое. Вам нужно срочно подписать сертификат финансовых гарантий. - Он берет в руки зеленую бумажку, лежащую на столике-каталке рядом с ним, среди баночек и бутылочек с препаратами. В бумажку уже впечатан текст. Набранный по-литовски. Мужчина показывает ей этот текст, и Яся понимает только одно: циферку семь с тремя ноликами рядом. Жизнь научила ее во всяких документах, набранных на официальных бланках, искать в первую очередь численные значения, а уж потом разбираться со всем остальным.
- У меня нет денег, - шепчет Янка. Из живота по ее телу начинает разливаться спасительный обморочный кисель.
- Мы понимаем, что у вас нет денег, Янина Сергеевна. - Он продолжает говорить ровно и спокойно. - В данном случае сертификат финансовых гарантий будет означать лишь то, что затраченную на ваше спасение сумму можно будет взыскать в будущем через суд с вас либо с белорусской страховой кампании.
Тут лед, державший Янку на поверхности, проваливается под ней, и она плашмя уходит в горячие багровые глубины. Где нет ни исполнительных листов, ни сертификатов финансовых гарантий. Ни суда Фрунзенского района города Минска, ни литовского госпиталя, ни страховой компании, в которую сложно дозвониться. Однако спасительный дайвинг продолжается недолго. В руку снова вонзается комарик, и ее подледное царство прорезает прожектор. Световой сноп становится все шире, в нем маячат контуры операционной. Наконец нестерпимый тошнотворный свет заливает все видимое Ясей пространство. Вокруг - снова кафель.
- Вы не поняли меня, Янина Сергеевна, - говорит не знающий жалости вежливый голос HAL 9000. Мужчина склоняется над ней и поправляет очки рукой в резиновой перчатке. - Потерять сознание - не выход. Будете терять сознание, я буду включать вас медикаментозно. - Он показывает ей шприц. - Пока вы не подпишете сертификат финансовых гарантий.
Янке хочется рассказать ему так много. О рыжеватой щетине, о том, как ветер расчесывает волосы траве на холме под палаточным лагерем в Малмыгах. О вихрах и циннамоновых ладонях, которые умеют быть такими ласковыми. О том, как он будет любить своего ребенка. О пятнадцати тысячах. О стипендии в триста пятьдесят евро. О том, как ела раз в день, и о том, какой адский голод накапливается в тебе к вечеру. О голубях на колокольне кафедрального. О блеске солнца на влажных мостовых. О том, что она не может приплюсовать к пятнадцати уже выставленным ей тысячам еще семь. За те пятнадцать у нее отобрали лампу, на свет которой приходила мама. За эти семь у нее отберут душу. Если у Яси еще осталась душа.
- У меня нет денег! - шепчут вместо этого Янкины губы.
- Янина Сергеевна, мы не начнем операцию, пока вы не возьмете на себя финансовые гарантии, - талдычит голос. Сейчас, кажется, он запоет "Daisy Bell", замедляясь и распадаясь на цифровые слои.
- У меня нет денег, - повторяет девушка, чувствуя, как синий поезд, набирая скорость, уносит ее в темноту тоннеля, быть может - того самого, на выходе из которого никакой Яси уже не будет.
"Какая глупость! Не может быть в мире мест, где нужно платить за то, чтобы тебе спасли жизнь!" - произносит детский голосок, и перед глазами захлопывается книжка "За моря, за океаны", со старомодным кораблем на обложке.
Дальше ей снится Луна. Янка сидит в крохотной желтой лодчонке в полумраке, освещенном лишь мерцанием звезд. Над головой - огромный темно-синий шар, весь южный полюс которого укутан пеной от капуччино. Среди разрывов в белесых молочных завихрениях угадывается силуэт Африки, шкурой и цветом похожей на старого слона. Земля с Луны видится как аэростат, зависший прямо над головой.
Вокруг девушки в рожденных звездными отсветами сумерках различимы кратеры, черные провалы озер и ровные глади простирающихся до горизонта морей. В руках у Янки деревянное весло размером с клюшку для лапты. На носу у лодки - детская фигурка, укутанная в плед. Ребенок держит перед собой небольшой фонарик, но фигурка повернута к Янке спиной и проступает из тьмы сгорбленным силуэтиком. Ни его пол, ни примерный возраст определить невозможно. Янина погружает весло в липкую воду и отталкивается изо всех сил. Лодка почти не шевелится, так плотно держит ее поверхность. Девушка понимает, что не там свернула в Озере Сновидений и попала в Озеро Горя, откуда очень сложно выгрести. Ибо в печали вязнут весла и киль. Она делает несколько гребков и вздрагивает: детская фигурка с носа лодки исчезла. Оказавшись в полной тьме, Янка поднимает голову и смотрит на зависшую над ее головой планету. Силуэты облаков и циклонов за это время не изменились, хотя сама Земля сместилась немного в сторону. Ясе странно, что все это время она жила на этом синем шарике и даже считала его домом. Озеро Радости тут, где-то совсем рядом. Нужно просто не сдаваться и грести.
* * *
Она приходит в себя в реанимации, под мерное попискивание аппарата жизнеобеспечения. Резко болит внизу живота, и очень хочется обратно на Луну. Сестра, модельного вида блондинка, сообщает, что Янине Сергеевне сделали операцию без финансовых гарантий с ее стороны. Что "докторы решились на рицк, так как вы уже начинали умерщвлевать", - ее русский прекрасен. И что "они зря взволновывались, так как балторусишская компания не упиралась вообще и сразу стала согласной все заплатить". "А что с моим маленьким?" - обрывает ее Янина. Вопрос удивляет медицинскую работницу. "У вас была внематочичецкая беременность, - объясняет она, произнося окончания длинных слов по слогам. - О том, чтобы сохранить, так вообще речи не шло. Вас едва откачали с другого света. Это все будет? - такую форму сестра избирает, чтобы уточнить, нет ли у Янки больше вопросов. - Ну так мы вас через три дня выпишем, больше не сможем держать по условиям страховывания. Полежайте дома, на спине".