Глава 19. Аня Кондрашова-1
"Мне самой интересно, что это мне на новом месте приснится".
Анька закрыла глаза и полетела в светлую даль. Она привычно вступила в свой ночной полёт, как вступают в тёплое, ласковое море.
И сон ей снился - всегда один и тот же, с того самого времени, как она заболела. Или этот сон, или вообще ничего не снилось.
Ей снилось, что она поднимается на больших крыльях и летит прямо к солнцу. Крылья же у неё - как на картинке, которую она видела в книжке, там где читала легенду об Икаре. Как он поднялся на крыльях к солнцу, и там растаял воск, который скреплял крылья. Крылья растаяли, а Икар упал, и разбился.
Ну вот, летит она прямо к солнцу, и уже ей жарко, так жарко - невозможно.
"Всё, сейчас упаду, и умру", - думает во сне Анька.
Но вдруг она чувствует, что кто-то стреляет в неё, стреляет метко, чтобы попасть не в сердце, а в левую руку. Анька снова и снова чувствует боль и начинает падать.
Она понимает - тот, кто стрелял - спас её. Иначе она бы улетела ещё выше, на солнце, и потом, падая, разбилась бы насмерть. А так - она стремительно падает вниз, больно ударяется о землю, но остаётся в живых. Анька снова чувствует боль в руке и просыпается.
Что, уже утро?
Опять сон, всё тот же сон. А я и ночи не заметила.
Глава 19
- А я и ночи не заметила.
- Доброе утро, доброе утро! - Лида распахивает двери палаты. - Вставайте, девчонки, вставайте, умывайтесь, кровати стелите.
Лида разносит таблетки, а Светке - уколы делает, сразу два. Светка не реагирует на уколы, только улыбочка чуть кривится в сторону.
- Всё, порядок, Светик, молодец! - Лида уходит.
- Давайте, давайте! Подъём! - вот уже и Люба с суднами. - Веселее, птички мои!
Подъём - в семь, а смена у персонала - в девять. Все утренние процедуры - на ночной смене.
- Анька, ты беги в ванную, умывайся сама, и иди, лежачих умывай! Теперь давай по очереди ходить. Наконец-то я от этого Миронюка вздохну, хоть через день - и то легче!
Наташка откровенно радуется облегчению своей жизни.
- А что, и мальчишек тоже я должна умывать? Это что, положено?
- Положено, положено, иди!
- Ну, раз положено… А то страшно…
Не бойся, привыкнешь, познакомишься со всеми, - ободряет её Маша, - иди, не бойся. Наши мальчишки - налево, узнаешь по такому красивому, который сидит, по Славику.
Никто и не заметил, как вздрогнула Наташка. "Как хорошо, что мне туда идти не надо", - подумала она ещё раз.
Вздохнула и Аська.
Анька берёт в умывальной таз и чайник. Набирает половину чайника воды, потом останавливается и топает на пищеблок. Там, в титане, добирает чайник горячей водой и идёт в палату к мальчишкам.
- О, новенькая! - все взоры устремляются на Ань-ку. - Как зовут?
- Аня. Кто будет умываться?
Пока Анька отвернулась, Миронюк сделал Славику знак - сейчас, мол, проверим эту новенькую, из чего она сделана!
- Ой, вода тёплая! - Серёжка подставил руки под струю. - Ой, здорово как! Ты где это тёплую взяла?
- В титане! На кухне-то всегда тёплая есть!
- А ты откуда знаешь?
- Жизненный опыт! - слова сами выскочили. "Откуда у меня эти слова выскочили? Я ведь не знаю таких!"- подумала Анька.
- Ну, ты молодец, спасибо! - Серёжка - человек бесхитростный, и благодарит сразу, от души. Анька же переходит к Миронюку.
Миронюк уже орудия пыток достал - мыло в зелёной мыльнице и зубную пасту со щёткой.
- Ой, водычка тэпла! - начал Миронюк. Он плескался, фыркал, брызгался, плевался, пока ему самому не надоело, или стыдно не стало - кто знает.
Анька же стояла спокойно, и как бы не глядя на Кольку, хотя и воду подливала вовремя. Она смотрела в окно и, когда, по мысли Миронюка, она должна была бы уже сорваться, она вдруг спокойно сказала:
- Как красиво, у вас из окна море видно! В нашей палате его какой-то павильон загораживает!
Миронюк поперхнулся и закашлялся, на этот раз - по настоящему.
- Кончай там плескаться, Колька, а то вода остынет! Не только тебе хочется тёпленькой! - Славик давал Миронюку отбой.
- Да ничего, пусть моется, я ещё наберу! Мне всё равно ещё девчонкам набирать!
Это сразило всех сразу, и наповал. Аньку приняли.
- Всё, больше её не обижаем, пацаны! - сказал Костик, когда она ушла.
Девчонки тоже были поражены тёплой водой.
- Как это ты догадалась?
- А я думала, у вас всегда так! У нас в больнице нянечки умывали, так они всегда тёплую добавляли. Это не я, вернее, не я сама придумала, - как бы оправдывалась Анька.
Маша посмотрела на Наташку, посмотрела только.
- Ну да, я же по вашим больницам не лежала! - Наташка, конечно, была обижена.
- Да тебя никто и не винит! - сказала Маша. - Ничего особенного и не случилось. Будешь умывать, так теперь добавляй горячей. Приобретай жизненный опыт.
- Очень мне нужен этот опыт!
- А кто его знает? Может, пригодится когда-нибудь. Ты что, всю свою жизнь наперёд знаешь?
Всю жизнь наперёд Наташка не знала, поэтому ей пришлось замолчать и согласиться.
Завтрак пролетел, и вот уже забегали медсестры:
- Девочки, готовимся, готовимся! Обход скоро, обход! Кровати чтоб красивые были, с тумбочек всё убрали!
- Да убрали уже, убрали, хватит! - ворчит Нинка.
Хоть и бывает обход два раза в неделю, всё равно все волнуются немного, даже у кого перемены в здоровье никакой не предвидится. А уж о тех, кого должны поднять, или у кого срок операции подходит - о тех и говорить нечего.
Лечаший врач у нас - Ярославцев, Евгений Петрович.
Глава 20
Ярославцев, Евгений Петрович - небольшого роста, худенький и, наверно, от этого всегда грозен и сердит.
Вышибить из него улыбку - практически невозможно. Он ещё молод, но главврач уже разрешает ему оперировать самому. Есть среди наших люди, которых оперировал уже сам Ярославцев. Но самых тяжёлых оперирует всё равно главврач, величина недосягаемая. В отличие от маленького Ярославцева, он высок и могуч. Его фигура величественна. Седые волосы красиво ложатся на лоб, и сам лоб - высокий, прямой - "сократовский". И все его боятся - и врачи, и сестры, и нянечки. И мы, конечно.
Кроме хирургов, есть ещё терапевты. Наша - Жанна Арсеновна, красивая пожилая женщина. Она - действительно красива, и, кроме того, как я это понимаю сейчас, она - ухоженная женщина. И главное, у неё всегда - туфли на высоких каблуках. И каблуки эти выстукивают в нашем коридоре песенку: "тук-тук… тук-тук…", размеренно так выстукивают, слышно, что Жанна Арсеновна идёт, от самого конца коридора, от самой ординаторской. И если идёт она по улице, под верандой, тоже слышно её: "тук-тук…тук-тук..". А так, чтоб "тук-тук-тук", никогда не бывает.
Вот все уже приготовились, натянули одеяла на кроватях - так натянули, что ни морщиночки нет. Обход сегодня - без главного, но Ярославцев сам шороху на всех нагоняет. Сестры так докладывают, как будто мы все только вчера поступили, а не по году, или даже больше уже лежим. Остановились возле нас, сестра Аньку представляет, новенькую.
- Ну-ну, привыкай! - Полежи немного, сделаем тебе снимки новые, ну, а операцию - где-то в начале лета, если по снимкам всё хорошо будет. Привыкай, привыкай! Вот, вместе с Асей и возьму тебя.
И пошёл Ярославцев дальше.
- Пылинкину - на перевязку возьмёте, меня позовёте сегодня! Как твои дела, Света?
- Хорошо. У меня - хорошо дела, - отвечает Светка в спину Ярославцеву.
- А я? - А меня когда поставите, Евгений Петрович? - Наденька кричит вслед, не надеясь на ответ.
И вдруг Ярославцев оборачивается и говорит сестре:
- Да, а Лукинину на завтра - на рентген! - и все медики переходят на половину десятого класса.
И все кричат "ура!" Кричат пока беззвучно, только рты открываются, и взлетают вверх руки со сжатыми кулаками. "Ура, ура, ура!" А Наденька укрылась с головой, и только видно, как ноги дрыгают. Вот это да! Вот это новость! Это Ярославцев раньше ничего не говорил, и всё пугал Наденьку, чтоб не встала раньше времени.
И только Аська почему-то не разделяет общей радости.
- Подожди ещё, Наденька, это только снимок, - говорит она тихонько, - подожди радоваться, дождись, что снимок покажет.
- Всё равно - здорово! Наконец-то! - Наденька уже вылезла из под одеяла - хоть надежда появилась.
Надежда появилась и своими тёплыми, крепкими руками обняла маленькую Наденьку, а вместе с ней - и всех нас.
Странное существо - человек. Часто, а в молодости почти всегда, он всё ждёт чего-то, всё надеется, всегда считая новое - лучшим. А ведь новое - не значит лучшее. Разве мы понимали это тогда? Может, на месте Наденьки, надо было кричать Ярославцеву:
- Дайте мне ещё полежать! Не поднимайте меня! Я не хочу уезжать отсюда, я хочу остаться, остаться здесь подольше!
Кто знает, что лучше? Как бы жили мы, если бы знали, как лучше, если бы знали, как правильно?
Глава 21. Аня Кондрашова-2
Кто знает, что лучше? Как бы жили мы, если бы знали, как лучше, если бы знали, как правильно?
Вот меня всю жизнь заставляли всё делать правильно. Мама у меня - учительница, а папа - на заводе, экономист. И вот они меня так воспитывали, чтоб я всё правильно делала. Я вот помню, до школы ещё, меня в танцевальный кружок отдали. Придут за мной и спрашивают:
- Ну, как наша Аня вела себя? Сколько замечаний было?
А я знала уже - если одно, то значит - полчаса в углу, а если два, то час - дома в углу стоять. А если три - то ещё и в кино, в воскресенье, не пустят.
Танцевальный - ещё ничего, а когда в вышивальный отдали, то я бедная была. Я это вышивание просто терпеть не могла, всё нитки путались, всё рвались, всё узлы делались. Настоялась в углу, по самые уши.
А когда школа началась, то меня все работы, что с ошибками, заставляли переписывать. Бывало, плачу, а всё переписываю, раз по пять. Потом я привыкла, ошибок меньше стало, а если ошибусь, то сама уже всё переделываю, не жду, пока носом тыкать начнут.
Иногда так хотелось сделать чего-нибудь, придумать чего-нибудь этакое, а я боюсь, что неправильно будет, что опять начнут наказывать, да мораль читать. Только фантазировать и могла - в своё удовольствие.
То ещё помогало, что училась я легко - память у меня хорошая. Один раз прочту, и всё помню. А два раза прочту, и помню почти наизусть.
Потом уже сама всё всегда старалась правильно делать. Один раз в пионерский лагерь поехала, так там у меня кличка была: "Святая". А кто ссорился со мной, тот кричал: "Святоша!" Так и жила.
В восьмом классе меня избрали комсоргом. Было начало лета, и мы всем классом в поход пошли. Места у нас, под Севастополем, красивые такие. Наша классная с нами не пошла, по причине пожилого возраста. А пошла с нами молодая училка, только после института. Если бы наша классная пошла, то, может, и не было бы ничего, а так…
Короче, наши пацаны набрали вина, "Биомицина", уж не знаю, сколько у них бутылок было. "Биомицин" - это дешёвое вино такое, креплёное, по-украински - "Билэ мицнэ", "Белое крепкое". Это даже не портвейн, который у нас все пьют, а ещё хуже вино, просто, как говорят, "бормотуха".
Мы сидели сначала все вместе у костра, потом пацаны стали уходить по одному, а потом и девчонки за ними потянулись.
Училка побежала туда, а там народ - тёпленький уже. Половина песни поёт, половина - просто так валяется. Двое же - подрались, и сидели под кустами, красные сопли размазывали, а девчонки их успокаивали. Так бесславно наш поход закончился.
А потом уже, в школе, страшные разборки начались. Училка молодая всё директору расписала в красках. Меня директриса вызвала, и говорит: "Ты - комсорг, ты за всё отвечаешь. Садись и пиши, как дело было, кто зачинщик этого безобразия, кто пил, кто дрался, кто из девочек с ними был. Всех из школы выгоним!"
И, как всегда - как ты могла, ведь у тебя мама - учительница! А что - как я могла? Что я могла?
Я говорю: "А можно, я в классе всё напишу?" Она разрешила. А я уже еле живая, еле до класса доползла, а там все меня ждут.
Я листок положила на парту, и всё им рассказала, что мне надо написать. Какая буря в классе началась! Как стали все кричать!
- Неужели, - кричат, - напишешь всё? Неужели нас всех предашь?
- А чего же вы пили? А чего же вы поход испортили? Пьянство - это плохо, тем более в школе, тем более в походе! Пьянство - это не правильно!
- А чего от неё ждать, от этой святоши! Иди, пиши, предавай всех! Предавать - это правильно!
Когда снова я услышала это словечко - "святоша", так у меня сразу голова закружилась.
А когда сказали про предательство, у меня всё в глазах поплыло. Я потеряла сознание, и упала. Мне потом рассказывали, что я лежала долго, что медсестру вызвали, а медсестра мне делала уколы в руку, в левую руку, и прямо через одежду колола, так как я в себя не приходила долго. Очнулась я, когда меня на "Скорую помощь" грузили.
Так я заболела. Дома сразу температура поднялась, потом рука вспухла. Потом - в больницу, а там уже - и кололи, и вскрывали, а потом в областную больницу перевели.
Мама хотела на школьную медсестру в суд подавать, за то, что инфекцию занесла мне в руку. Но я всё плакала, и уговорила маму не делать этого. Ведь медсестра, можно сказать, спасла меня. Не пришлось мне, из-за болезни, ничего писать на этом листике - ни кто пил, ни кто рядом сидел. Медсестра спасла меня от предательства.
И от того ещё спасла, чтоб я оправдала тех, кто пил.
Я знаю, почему я заболела. Потому, что я оказалась между двумя правдами. И пить было нельзя, и предавать было нельзя. Я честно хотела сделать всё правильно, но впервые я не знала, где правда. Две одинаковых правды разорвали меня пополам.
Я не знаю, что бы я делала, если бы не заболела. Я не знаю до сих пор.
Глава 22
Я не знаю до сих пор, откуда в санатории была такая прекрасная библиотека. Высоченные стеллажи из темного дерева были доверху заполнены книгами, причём корешки некоторых наводили на мысли о чём-то таинственном, о каких-то давно забытых, скрытых за этими корешками древних тайнах.
Конечно, Аньку не пустили порыться в книгах.
Ответить на вопрос: "Что ты хочешь почитать?" - было очень трудно. И тогда Анька попросила Чехова, в принципе зная, что такой писатель существует, и что это - писатель хороший, раз его изучают в школе. Но, по максималистской своей сущности, Анька попросила сразу всё собрание сочинений, в чём ей и было благополучно отказано. Дали только два тома.
- Если одолеешь, дам следующие два, - сказала библиотекарь.
- Маша, будешь со мной Чехова читать? - спросила Анька, придя в палату. - Будем с тобой своё образование… свою образованность повышать. Может, и ты, Аська тоже будешь? А вообще, можем все по очереди читать.
- Не, я не буду, - сказала Аська, - я не выдержу, у меня терпения не хватит. Дадите, если что интересное будет.
- Я буду, давай! - Маша с удовольствием взяла серенький томик. - Я беру первый, а ты - второй, а потом поменяемся.
- Наташка, будешь с нами Чехова читать?
- Очень мне надо здесь читать! У меня дома такое же собрание сочинений - на полке стоит.
- Ну, как хочешь! Конечно, хорошо, что дома стоит. Если захочешь, можешь потом на себя в библиотеке взять.
Так мы начали Чехова, зачитываясь, смеясь над его рассказами, и преодолели первые тома с лёгкостью. Читали - и Аська, и гордая Наташка, пытались читать и Наденька, и даже Мариэта. Правда, последние тома Анька преодолевала в одиночку, медленно читая письма, и пытаясь изо всех сил понять - зачем же они напечатаны.
Была и ещё одна причина, по которой Чехов был близок его читательницам. Хоть и не костным, а лёгочным, но болен был Чехов - туберкулёзом, и жил здесь близко, в Крыму.
Если бы жил в наше время, мог бы где-нибудь в соседней палате лежать.
Анька же приобретала доверие библиотекарши - очень ей хотелось забраться туда, в стеллажи.
- Зачем тебе туда залезать, в книжки эти? - недоумевала Нинка. - Чего тебе не хватает?
Дело было вечером, уже после ужина. Наденька была на веранде, "крутила любовь". Светка спала.
- Я стихи хочу найти, - сказала Анька.
- Какие?
- Я не могу точно сказать…
- Про любовь?
- Может, и про любовь.
- Так ты про любовь у Наденьки возьми! У неё есть, она их в тетрадку переписывает. Эдуард Асадов написал. Там эта любовь во всех видах описана.
- Нет, я как раз и не хочу таких, как у Асадова. У него… как бы это сказать… сопли размазанные. Я хочу другие найти Я не могу сказать, какие. Ну, как бы в них ничего не сказано, и в то же время - всё сказано. Вот, послушай, это я в больнице, листик нашла. Из книжки какой-то. Так и вожу его с собой.
- Давай, давай, прочти! - присоединилась к разговору Маша.
- Сейчас! - Анька достала из блокнота сложенный, вырванный из какой-то книги, оборванный с края желтоватый листок. - Сейчас…
Водопад Ниагара - вуаль у меня на лице.
Запах пота под мышками -
ароматнее всякой молитвы…
Я весь - не вмещаюсь между башмаками и шляпой…
- Нет, ты слышишь, что он пишет! - Анька не выдерживает и прерывает чтение - Он - не вмещается между башмаками и шляпой! Понимаешь, я ведь тоже не вмещаюсь между тапочками и косынкой! Не вмещаюсь!
Маша молчала. Наверно, проверяла, вмещается ли она.
- Слушай, а я тоже не вмещаюсь! - Нинка аж подпрыгнула на кровати. - Я-то уж точно не вмещаюсь, я даже сама в себя через раз вмещаюсь! Меня всё время что-то гонит, что-то всё подгоняет, и из себя выгоняет!
- Я - тоже не вмещаюсь. - Маша сказала это тихо, как тайну. - Иногда - тесно мне… тесно…
- А дальше есть? - спросила Аська.
Наташка тоже слушала разговор, правда, молча.
- Дальше совсем немного, но здорово, - Анька и не смотрела в свой листок, потому что давно помнила всё наизусть
Солнце, ослепительно страстное,
Ты насмерть опалило бы меня -
Если бы во мне самом
Не было такого же солнца!
- Вот как дальше. Дальше, как сказка.
- А кто написал? - спросила Наташка.
- Не знаю. Хочу порыться в библиотеке и поискать, может, найду. Почитать бы, что ещё этот человек написал. А ты, Нинка, говоришь - Асадов!
- Да, Асадов отдыхает, - литературный критик Акишина вынесла свой приговор. - Давай, Анька, ищи - потом нам прочтёшь.