Глава 27
Мне всегда хотелось посмотреть сверху на всех нас - так, как смотрят звёзды. Как мы выглядим оттуда, с небес? Не кажутся ли оттуда, с небесной высоты, маленькими и незначительными наши большие проблемы?
Может быть, при взгляде оттуда главным становится совсем не то, что кажется нам главным здесь. Потому что оттуда видно всё, что здесь скрыто для нас.
Может, и скрыто оно для того, что нам положено во всём разбираться вслепую, что нам положено с болью, и даже иногда с кровью, отделять главное от второстепенного, нужное от ненужного?
А потом, выходя на новую дорогу, плача, или смеясь над собой, всё ненужное - выбрасывать, а всё второстепенное - ставить на своё, второстепенное место?
Что мы помним о своей жизни с течением лет? Что мы помним в своей жизни яснее и дольше всего?
Наверное, мы помним те малые мгновения, когда нам открывались тайны. Те мгновения, когда мы понимали - что главное, а что нет.
Те мгновения, когда, сжалившись над нами, небеса приподнимали перед нашими сердцами свою вечную завесу.
- Я нашла, нашла, нашла! - Анька влетела в палату, прижимая к груди тоненькую книжку.
- Ты что там, рубль нашла? - это Нинка, как всегда.
- Я нашла стихи!
- Что, те самые?
- Нет, другие, но тоже такие же, как те.
- Как называются?
- Сейчас. Фредерико Гарсия Лорка. Я как открыла, так и закрыть не могу. Сейчас прочту:
И тополя уходят,
И свет их озёрный светел…
Анька читала сначала взахлёб, потом всё медленнее, медленнее - так, что потихоньку из её слов стали проявляться и озёра, и тополя, стало слышно, как смолкал ветер, и как
Крохотное сердечко - раскрывалось на ладони.
Девчонки слушали. Такие стихи не могли не затронуть сердца.
- Тебя что, в библиотеку пустили?
- Пустили, наконец! Я там два часа сидела, рылась на полке, в поэзии, и вот, нашла. Тут ещё такие есть… одно - это прямо песня, слушай, Маша:
Юноша с тёмною кровью,
Что в ней шумит, не смолкая?
- Это вода, сеньор мой,
вода морская!
А дальше… девушка… торгую! Она отвечает, понимаешь - торгую! Торгую водой, сеньор мой! А дальше - мать, мать говорит: плачу водой, сеньор мой! Как здорово! Маша, это точно песня! Вот бы музыку придумать! Та-та-та-та-та…
Подчиняясь внутренней музыке, Анька прикрыла глаза и слегка покружилась возле кровати.
А ты к Славику пойди! Может, он тебе музыку сочи нит. Он же на гитаре играет хорошо!
Маша могла почувствовать, чего жаждет чужая душа.
- А чего, пойди! - сказала и Аська. - Пусть сочинит, а мы потом споём.
- Страшновато. А вдруг не захочет?
- Иди, иди - чего не попробовать!
И Анька отправилась в палату к мальчишкам - музыку сочинять.
- Можно?
Аньке были рады, только Джем лежал, закрыв глаза. Нянечка Дора мыла полы, широко размахивая шваброй. Суть дела была изложена, Славик прочёл стихи.
- Хорошие какие! Правда на песню похоже. Только я сочинять-то не умею!
- Ты же учился в музыкалке! Попробуй, - Анька начала напевать. - Вот так как-нибудь!
Славик взял гитару и начал сочинять, подбирая аккорды. Думал же он при этом примерно следующее: "Знала бы ты, как я учился в этой музыкалке! Полгода выдержал, а потом от сольфеджио убежал. Аккорды только брат показал". Эх, тайны, тайны!
Славик честно пытался сочинить песню, только вот мелодия получалась - обычная, состоящая из аккордов "квадрата", и вместо испанского чуда вырисовывалось что-то чуть ли не блатное. Не получалось!
Анька собиралась уже уходить, как к кровати Славика, отложив швабру и тряпку, подошла нянечка Дора. Доре было неопределённое количество лет, та как лицо её носило явные отпечатки того, что было выпито за всю её жизнь. Скуластое, испитое лицо с резкими чертами, с прямыми черными бровями. Волосы были вечно покрыты низко повязанным платком. Из всех нянечек была она самой немногословной, вечно выходила курить - то на веранду, то в подсобку.
Дора обтёрла руки о полу халата и молча взяла у Славика из рук гитару. Лёгким движением она подтянула расслабленные струны. И вдруг запела. Запела тихим, низким голосом, запела на незнакомом, чуть гортанном языке.
Анька сразу поняла, что она поёт. Она пела те стихи, что пронзили Аньке сердце, только пела Дора их - по-испански, на языке оригинала, так сказать.
Лицо Доры преобразилось. Как будто изнутри появился свет, высветив нечто - то самое, что покорило Аньку в этих стихах. Глаза Доры были прикрыты. Дора не смотрела на нас. Было такое чувство, что и пела она не для нас и, уж конечно, не для себя.
Когда Дора закончила петь, в палате была классическая "немая сцена". И мальчишки, и Анька - сидели замерев и открыв рты. Потом Анька опомнилась:
- Дора! Как! Откуда ты так умеешь? Дора!
Мальчишки тоже заволновались, все, кто мог, подтянулись поближе.
- Умею, умею! Это я сейчас - Дора, Сергиенко, по мужу… А вообще-то я Долорес, Долорес Гарсия. Да… Я из испанских детей - может, знаете, нас привезли перед войной. Теперь… вот тут живу. Только я и сама забываю иногда - кто я.
- Дора… Долорес… тебе… вам… вам надо со сцены выступать! - Анька не знала, как обратиться к Доре - ведь это была уже совсем не Дора!
- А я и пела. Пока пить не начала. Пить начала - всё потеряла, опустилась совсем. Теперь вот выгребаю потихоньку, с вами вместе. Да, с вами вместе я выгребаю… Уже почти год не пью. Я гитару в руки зареклась брать, пока уверенной в себе не стану. А то снова захочется выпить.
- А сейчас?
- А сейчас - ну, это просто смотреть было невозможно, как ты, Славка, песню портишь. А тебе спасибо, Анька! Как это ты нашла стихи эти. Я их тоже люблю, и песню эту люблю.
Дора достала "Беломор" и пошла к веранде. На пороге она обернулась:
- Только не просите меня играть больше! Когда смогу, сама к вам приду, концерт давать! Анька, молчи! Не смей просить! И вообще - если песня из сердца выходит - не проси никого, бери гитару, и сама пой!
- Я не могу…
- Не могу, не могу! Захочешь - сможешь. Всё.
Швабра валялась на полу, Анька сидела на кровати у Славика, и все мы - молча смотрели в сторону веранды, где курила Дора.
Платок съехал на тугой узел волос, собранных на затылке, открыв прямой пробор. Дора стояла прямо, отставив руку с дымящейся папиросой. И веяло от всей её фигуры жарким испанским воздухом. Тайна стояла на нашей веранде, стояла и курила наша Долорес Гарсия, наша Дора. Вот вам и Дора.
- Пойду, расскажу девчонкам, - Анька забрала свою книжку. Стихи она знала уже наизусть.
А вот вечером, вместо сказки, Анька читала вслух "Цыганское романсеро". Причём читать пришлось два раза. Потому что Стёпка сначала послушал со стороны веранды, потом пришёл, и прямо таки утащил Аньку прочитать ещё раз, на этот раз - в палате мальчишек. Так что плакали все - и девчонки, и мальчишки. И в девятом, и в десятом.
А вот смен Доры теперь Анька ждала. И не только Анька. Многие ждали, когда Дора станет снова - Долорес, и придёт к нам, придёт к нам первым - давать свой концерт.
Глава 28
- Сколько можно, Нинка, прекрати давать свой концерт! Поставят, поставят тебе трояк по математике, не бойся!
Я не боюсь, только хочу, чтоб всё гладенько проскочило! Значит, Машка, вы с Анькой на разные варианты садитесь, и сразу мне передаёте.
- Передаём! Ещё надо Джему написать и Юрке. Всё, звонок.
Это последняя контрольная. От экзаменов все освобождены. Лето! Лето! Скоро лето, летний корпус, купание, море! Это кому можно, конечно. У кого ран нет, и т. д., и т. п. Таких и нет почти! Но всё равно - здорово.
Наденька грустит: она поедет в летний корпус - лежачей. Ярославцев снимки посмотрел и сказал - ещё месяца три. Хорошо, что хоть сколько, но сказал; а то раньше и не говорил ничего. Ладно - три так три, полежу, думает Наденька. Тем более Серёженьке моему - тоже лежать ещё. На операцию готовятся трое - Аська, Анька, Степка. Потом - Джем, потом, может быть, Маша и Нинка Акишина. Операции должны сделать в июне, а потом врачи пойдут в отпуска.
Вот сейчас последнюю контрольную напишем - и всё! Все суетятся, болтают, только что-то Светка наша всё хуже и хуже - то спит, то лежит молча. И ест совсем плохо, даже от бутерброда с кильками отказывается.
Анька ей приносила такую колбаску вкусную, копчёную (из самоволки, конечно, приносила). Так она съела два кусочка, и всё. Сегодня все уроки проспала. На последней контрольной - и то спит.
Спокойно решает Маша, грызёт кончик ручки Аська. Ловко скатывает Нинка Акишина, делая при этом совершенно невозмутимое лицо. Пишет для Джема Анька, не зная, что Джем складывает все её шпаргалки, как любовные записки. Маша же написала уже и Юрке, и Ма-риэте.
Косой предзакатный луч солнца прорезает палату наискось, и мелкие пылинки образуют столб света. Остановись, мгновенье!
Вот и последний звонок. Контрольная закончилась. Все те, кто хотели, списали всё, что хотели. До свидания, школа!
Уроки закончились, и мы постояли немного в нашем классе-палате, поболтали, посмеялись, вспоминая, как передавали записки с контрольными вариантами, кто как решал, и кто как перекатывал. Маленький такой последний звонок, вместе с выпускным вечером. Так все и разъехались.
Сегодня ещё и баня - воду дали. Баня проходит так. Если воду дают вечером, девчонки - до ужина, мальчишки после. А перевязки после бани - просто постовая сестра пройдёт потом, и сделает. Завтра всё равно всех перевяжут, как надо.
Лежачих привозят не на кроватях, а на каталках, потом прямо с каталок перебираются они на щиты, лежащие поверх ванн. И потом уже моются - кто сам, а кого нянечки моют.
Стёпка везёт Костика, а Анька - Джема. Что-то чувствует Анька со стороны Джема, и старается взять его каталку. Вперёд! Степка тоже рвётся вперёд, а Костик его подгоняет:
- Вперёд! Вперёд, мой конь! Обгоняй Джема!
- Ну, нет! Джем, держись! Адские водители выходят на трассу! У-у-у!
Гонки по длинному коридору заканчиваются победой Стёпки. Джем тяжёлый и большой, и ноги его - то и дело норовят слететь с каталки на виражах.
- Ничего, будем брать реванш на обратном пути! - говорит Анька.
- Да, мы в следующий раз - побэдим! Эй, водитэль! Спасибо! - и Джем решается протянуть Аньке руку. Как будто молния пронзает обоих. Ещё мгновение, и оба превратятся в пепел! Но друзья не дадут сгореть - и вот уже Стёпка толкает Аньку в спину:
- Уходи, проход не загораживай! - в ванную завозит мальчишек Стёпка сам. - Иди, там Юрка ещё остался.
Что же это? Что это было?
А вот назад везти - боится Анька, нарочно выжидает, чтобы Джема увёз Степка, или Сашка из десятого.
Всё, угомонились все. Снова надвигается ночь, снова развешивает звёзды на своём высоком куполе.
Нет, не надоедает ей - из ночи в ночь одно и тоже, всё те же звёзды, та же луна. Учитесь, дети, терпению и постоянству!
И только месяц - то растёт, то стареет. Хотя, если вдуматься, это тоже - постоянство. Сколько же постоянств скрыто от нашего взора? Чудесно устроен наш мир… А мы? Как устроены мы?
- Анька, сказку давай!
- Светка, ты спишь?
- Нет.
- Сказку будешь слушать?
- Давай… я твои сказки люблю.
- Давай, Анька, давай!
- Ладно!
Анькина сказка № 2
Жила-была одна девчонка, и была она совсем неправильная. То есть всё у неё было - и руки, и ноги, и голова. Только она всегда делала что-нибудь не так. Умоется, причешется, а часы - на ногу оденет, бант - на руку привяжет, а кофточку - обязательно наденет пуговицами назад. Так и гулять идёт. И в школу так идёт.
В школе - тоже чудеса. На пении - сидит тихо, за учителем всё записывает. А на математике - баловаться начинает, а то и петь. Учителя, естественно, ругаются, родителей в школу вызывают.
И ела так. Обязательно - сначала компот, потом - второе, а на закуску - борщ, или суп какой-нибудь.
А комнату как убирала! Всё уберёт, чистоту наведёт, а вазу - возьмёт, перевернёт, а цветы разложит кругом - на кровать, на подоконник. Или возьмёт ковёр из квартиры, и на лестничную площадку постелит.
И так родителям это надоело, что пошли они к старой колдунье, и стали просить:
- Сделай так, старая, чтоб дочка наша нормальная была! Ну, чтоб всё делала так, как надо!
- Хорошо, - отвечает колдунья. - Я сделаю. Только если вы захотите всё назад вернуть, то годы ваши назад не вернутся!
- Давай, давай, делай! - обрадовались родители.
Стала колдунья колдовать, а родители с девочкой вернулись домой.
И стала у них она с того дня нормальной, и даже нормальнее нормальной. Всё делала так, как надо. Но только ни улыбки на лице у неё, ни слезинки - никогда не было.
Так прошло много лет. Родители стали старыми, а дочка - совсем взрослой. Она по-прежнему делала всё правильно. Только тоска была в доме, полная тоска.
Сидели как-то родители одни, и плакали.
- Что же мы наделали, - плакали они. - Не дочка у нас, а робот какой-то. Как будто и не живёт вовсе! Может, пойдём к той колдунье, пусть расколдует её?
А потом опять плачут:
- Мы теперь старые такие! Так она нам хоть стакан воды подаст, а если расколдуем - уйдёт ведь, обидится, что лишили её всего в жизни! Может, пусть уж будет всё, как есть!
Так сидят и плачут до сих пор. Тут и сказке конец, а кто слушал…
- Ну, уж нет! - быстрее всех вступает Нинка. - Ну, уж нет! Давай-ка конец нормальный!
- Какой это - нормальный? Что они так и не пошли никуда, и так и померли, а потом и дочка их - жила, как робот, до самой смерти?
- Нет, ты хороший конец давай! - требует Нинка. - Пусть её расколдуют, что ли!
- Давай, пусть принц прекрасный её поцелует, и расколдует! - просит Наденька.
- Да, принца давай! - просит Аська.
- Принца! Принца! - присоединяется Нинка.
- Давай хороший конец, - просит Светка.
- Ну ладно. Плакали, плакали родители, и решили - если не пойдём к колдунье, это будет всё равно, как будто мы дочь свою убили! Пока не поздно, пойдём, даже если на старости придётся нам одним жить. И пошли. Колдунья ждёт их, злорадствует:
- Ну что, не нравится вам с нормальной дочкой жить? Жизнь-то свою потеряли и её жизнь - искалечили! Что будем делать?
- Возвращай все, и будь, что будет! Не имеем мы права чужую жизнь забирать! Будем у дочки прощения просить!
- Ладно, идите домой. - И начала колдовать. Пришли родители домой, и легли спать. Просыпаются - а перед ними дочка их, живая-здоровая, и снова ей - четырнадцать лет. В квартире всё убрано, и только картина на стене - вверх ногами висит. Посмотрели родители друг на друга, да как засмеются! Приснилось нам всё, думают, или не приснилось?
Дочка тоже смотрит на них и не понимает, чего они смеются. Думает: почему это они меня ругать не начинают?
Мать спрашивает:
- Скажи, а почему картина вверх ногами? - а на картине было изображено озеро, а вокруг озера - лес.
- А это, - отвечает дочка, - я нырнула в озеро, и у меня всё перевернулось!
- А… - говорит мать, - а времени сейчас сколько? Дочь посмотрела на ногу и говорит:
- Семьдесят восемь минут двадцать шестого!
- А я думала - уже восемьдесят минут, - ответила мать.
- Ура! Ура! - закричала дочка!
Ура! Ура! - закричали родители. И стали они жить поживать, и добра наживать. Тут и сказке конец, а кто слушал - молодец.
- Ну вот, хоть и без принца, но хорошо! - сказала Маша, - так ещё можно.
- Да, а то не заснёшь - будут всякие роботы сниться! Нет, нельзя человека насильно заставлять, даже заставлять хорошим быть. Вообще ничего нельзя насильно делать с человеком. Нинка повернулась на бок. - Главное - свобода! Спокойной ночи!
- У мэня вопрос… э… а что, мать её - тоже стала часы на ногэ носить? - Мариэта задаёт очень беспокоящий её вопрос.
- Да нет, - отвечает Анька. - Я думаю, со временем и девчонка эта часы на руку перевесила.
- А почэму?
- А с руки время лучше видно, не надо ногу задирать.
Смеются девчонки, смеются.
- Спасибо за хороший конец, - сказала Светка. - У тебя, Анька, всегда правильные концы в сказках получаются, когда тебе напомнишь. Ты просто старайся сама про них не забывать.
Сказав такое длинное предложение, Светка устала, и почти сразу уснула. А девчонки шушукались ещё долго. Завтра начинались летние каникулы.
Глава 29
Всё-таки решился Костик Нинке записку написать. Написал: "Нина, если хочешь, выезжай на веранду после ужина. Костя". Понятно каждому, что такие записки означают.
Нинка прочитала, показала сначала Маше, потом Ань-ке и Аське. Потом долго лежала и смотрела в потолок.
- Нинка, э… ты заболела?
Мариэта сразу поняла, что тут что-то не то. Тогда Нинка передала записку и Мариэте.
- Поедэшь?
- Поеду! А чего мне не поехать! Он же не замуж мне предлагает! Замуж - я не хочу. Я, может, вообще замуж не выйду - очень надо!
- А тебя про "замуж" никто ещё и не спрашивает! - сказала Аська. - Мала ещё!
- А я - и взрослая буду, а не захочу!
- Не зарекайся! А Костик >- парень хороший, надёжный. За такого можно и замуж - это уже мудрая Маша говорит. - Только ты, Нинка, сама ненадёжная!
- Чего это я ненадёжная?
- А у тебя на неделе - семь пятниц…
- И все - во вторник! - это Анька. Теперь уже все смеются, включая саму Нинку. Чего-чего, а обид Нинка не держит. Обиды просто не доходят до неё, пролетают мимо, не задерживаясь.
- Ну ладно, девицы-красавицы, давайте подруженьку на первое свидание собирать! Нинка, бери кофточку мою! - говорит Маша.
- Нинка, тебе тушь для ресниц дать? - Наденька тоже хочет помочь.
- На кого ты нас, Нинка, покидаешь? - притворно страдает Аська. - Смотри, с первого свидания не целуйся!
- Смотри, Нинка, нэ бэзобразничай! - предупреждает Мариэта.
- Девчонки, да вы что? Отстаньте! - Нинка пригладила ладонями свои вихры. - Я поеду, как всегда! Анька, я готова давно, что ты там застряла? Вези!
Нинка с Костиком немного подержались за руки. Потом они легли на бок, вернее, на бока, лицом друг к другу, и начали без устали рассказывать друг другу смешные истории из своей жизни. Потом они сели, и снова рассказывали.
Костик рассказывал, как он нырял, как плавал, как был в лагере. А Нинка - как уходила из дома, как сидела в степи, как ночевала в шалаше.
Потом они начали вообще вспоминать всё смешное и смеялись так громко, что две другие парочки - Славик со Светкой из десятого, и Наденька с Серёжкой - подтянулись к ним, при помощи вышедшего на смех Стёпки. Так они на веранде вшестером и хохотали. А Стёпка сидел на кровати у Славика, и тоже хохотал до упаду.
Потом Стёпка взял у Юрки Владимирского тетрадку с анекдотами, и тогда уже смех на веранде начался такой, что на веранду стал подтягиваться весь народ, все - кто мог, и кто не мог.