Элия Вита
(история "Верности")
…Адекватность миру это - когда знаешь, зачем спешишь…
…Опирающиеся на веру всегда глупее тех, кто опирается на понимание…
…В работе у меня был застой пополам с кризисом.
А настоящий кризис - это неверие в то, что что-то можно изменить.
И так уж вышло, что недели две подряд в моей жизни были одни понедельники; но как только в какой-то из четвергов наступила суббота, мне показалось, что лучшее, что я мог бы сделать - это встретиться с друзьями.
Вася Никитин был где-то то ли в Испании, то ли в Индии, Андрей Каверин - где-то на Полярном Урале, где ловил рыбу и катался на лыжах. Так что нам с Гришей Керчиным и Ваней Головатовым ничего другого не оставалось, как устроить междусобойчик в кафе Центрального дома художников в усеченном виде.
Но уж если что-то не складывается с самого начала, то и продолжение может выйти не таким, как ждешь.
Вначале Гриша опоздал, потом Иван задержался.
Или - наоборот.
А в конце концов не пришел я.
И конец сегодняшнего дня привел меня к совсем иным началам.
Впрочем, знай люди, каким будет результат, они и начала выбирали бы не по своему усмотрению, а по венцу всякого дела…
…Выпив две чашки кофе с бутербродами с какой-то краснобрюхой рыбой, пожертвовавшей часть себя для моего ланча, я, дожидаясь друзей, а значит, попросту от нечего делать, решил прогуляться по залам.
Выставки в Доме художника идут постоянно, и иногда, на мой взгляд, там увлекательно смотреть многое; иногда - кое-что.
Но что-то интересное в залах ЦДХ, по-моему, можно увидеть всегда.
Хотя самым интересным в залах, как и во всей остальной жизни, может оказаться совсем не то, что ожидается.
На первых двух этажах висели картины, которые не показались мне интересными: реализм - прибежище тех, кто строит свою жизнь по лекалам позапрошлого века. И никто из людей, стоявших пред этими картинами, не привлек моего внимания - мне неинтересны люди, которым интересно неинтересное мне.
На третьем этаже, там, где большие залы перемежаются с закутками, было пустовато даже для четверга; и это вполне могло бы навести меня на мысли о том, что - то дело, которым занимаюсь я - занимает совсем немногих.
Впрочем, и слава богу, до мыслей дело не дошло - вообще, когда дело доходит до мыслей, ситуация начинает вызывать у меня некоторое подозрение в том, что я что-то перепутал.
По жизни я куда ближе к тем, у кого мысли доводят до дела, а не наоборот…
…Возле одной из картин, показавшейся мне интересной, стояла девушка…
…Одно время я был дружен с женщиной наполовину - полькой; и однажды, когда к ней приехали родственники из-под Варшавы, оказался свидетелем сцены, показавшейся мне занятной.
Моя знакомая, собираясь пойти погулять с мелкой племяшкой, надела новое платье, и малая, внимательно посмотрев на нее, пососала палец и высказалась откровенно:
- Тетю, очень красиво.
Но все равно видно, что ты русская.
Есть в каждом из нас то, что кто-то называет самобытностью, а кто-то - совковостью.
Впрочем, те, то часто бывает за пределами Родины, говорят, что различимы не только мы - опытный человек без труда отличит, скажем, немца от англичанина…
…В девушке, стоявшей у одной из картин, висевшей на стене зала на третьем этаже, было что-то неуловимо-заграничное.
Хотя, если бы мне предложили бы определить - в чем именно заключалась ее заграничность, я вряд ли смог сказать что-нибудь вразумительное.
Как и вся моя страна совершившая эволюцию от подобострастия перед всем иностранным - от американской жвачки, через польские сапоги до иномарок - к брюзжанию: "Понаехали тут…"
При этом мне почему-то стало очевидно, что по-русски она говорит.
Но здесь все было более или менее понятно - с таким вниманием рассматривать картину российского художника могла только русскоязычная женщина.
Люди смотрят на картины своих соплеменников как на вариацию портрета своей жизни, а на картины художников иных стран, как на элемент экзотики.
А еще, глядя на девушку со спины, я увидел, несмотря на то, что она была одета в джинсы, что ноги у нее красивые.
Джинсы ведь только делают вид, что они что-то прячут, а на самом деле - они ничего не скрывают.
Особенно - от художника.
Девушка стояла ко мне спиной, и я не мог видеть ее лица, только светло-каштановые волосы; но мне захотелось, чтобы она оказалась красивой.
И когда я, подойдя и встав с ней рядом, взглянул на ее профиль и увидел, что она действительно красива, мне это стало приятно.
Приятно, когда что-то оказывается именно таким, каким ждешь.
Когда ждешь хорошего…
…Впрочем, удивляет не то, что люди ищут золото. Удивляет то, что иногда золото ищет людей.
И большой вопрос в том, какое из этих двух золот - нашедшее людей или найденное им - интересует человечество больше?..
…К своим предпреклонным годам я не только не научился знакомиться с женщинами на улице, а выставочный зал в Центральном доме художника при определенных обстоятельствах вполне может подходить и под это определение - но даже не выяснил того, где этому можно научиться.
И то, что девушка сама проявила инициативу и первой задала мне вопрос, решило все проблемы.
Потому что, если бы она не задала вопрос первой, этой истории вообще могло не случиться.
И не только не была бы написана еще одна картина, но и мои взгляды на жизнь оказались бы не переформулированными.
Хотя бы - отчасти.
Вот так бывает - соберешься побалбеситься с друзьями, а на дороге - пренепременность, заставляющая взяться за работу…
…Командир разведгруппы выбирает себе помощников, тренер - свою команду, и даже бригадир водопроводчиков подбирает свою бригаду.
Потому что каждый из них - знает, что ему предстоит сделать.
Художник никогда не знает наперед тех, кто пойдет с ним…
- …Вы - москвич? - спросила девушка, оглянувшись в мою сторону и пропрожектировав меня своими карими глазами.
Глазами, которые своей глубинной могли бы стать вдохновляющим фактором не только для художника, но и для поэта.
- Сейчас я живу в Подмосковье, - то ли проговорил, то ли пролепетал я, продолжая смотреть в ее глаза.
Чувствуя, что наши взгляды поздоровались.
- А я только время от времени приезжаю в Москву учиться, - сказала девушка.
- И откуда в столицу нашей Родины приезжают такие красавицы? - ничего более банального я сказать не мог.
Даже стало слегка неловко за такой тривиальный комплимент. И слава богу, что девушка не обратила внимания на мои слова и просто улыбнулась:
- Это - ваша Родина.
А я - осколок империи.
- В каком смысле? - не понял я и тем самым продемонстрировал, что очень многое в этой жизни - слишком сложно для моего понимания.
А остальное - просто непонятно.
Я приехала из… - она назвала одну из прибалтийских республик; и мне пришлось помножить приблизительное знание европейской географии на полный демографический профанизм самой простой формой согласия:
- Ага. - Что я еще мог сказать в ответ на информацию, не требующую никаких комментариев.
- А вы хотели бы жить в империи? - Девушка задала этот вопрос так, что мне стало понятно, что этот вопрос промежуточный.
Но для того, чтобы последовали другие ее вопросы, мне пришлось задуматься.
И слава богу, что на мгновение:
- Нет.
- Почему?
- Потому что я хотел бы жить в республике.
- Почему?
- Потому что жители империи - подданные, а жители республики - граждане.
Я хотел бы быть гражданином, а не подданным.
Мне показалось, что сказанного мной было достаточно, хотя я мог бы добавить, что при империи система формирует человека для системы, а при республике - человек формирует систему для людей…
…Кажется, экзамен на знакомство я сдал, потому что она не замолчала, а спросила:
- Вы - художник?
- Как вы догадались? - ответил я вопросом на ее слова с явным знаком вопроса на конце фразы.
В то время я еще не подозревал, что количество вопросительных знаков в ее вопросах будет постоянно увеличиваться, а мне придется искать ответы на ее вопросы.
И вопросы эти иногда будут такими, что мне не останется ничего, кроме как изобретать новый орфографический знак.
Знак ответа.
А девушка продолжала улыбаться:
- На каменщика вы не похожи.
- А разве бывают люди, похожие на каменщиков?
- Бывают.
- И как же они выглядят? - спросил я девушку о неочевидном для меня.
И получил самый очевидный ответ:
- Как каменщики.
В этот момент колокол церкви Иоанна Воина, находившейся недалеко от Дома художников, пропел свою песню, и его голос достиг третьего этажа.
И красивая женщина, стоявшая рядом со мной, тихо проговаривала:
- Сколько в Москве церквей…
Восстанавливаете…
Развиваетесь…
Я повел себя еще тише - ничего не ответил красивой женщине: "В наше время, в двадцать первом веке, одни считают, что нужно строить храмы, другие считают, что нужно строить дороги.
Каждый полагая то - то, то другое - развитием".
Я промолчал не потому, что не знал этого.
А потому, что не знал - кто прав?
И не только в двадцать первом веке…
…Мы помолчали; и я подумал о том, что я, как художник создающий образы, сам являюсь образом для кого-то.
Но наше молчание было недлинным, потому что девушка спросила, указывая пальчиками ладошки на картину, возле которой мы стояли:
- Вам нравится эта картина? - Неожиданно для себя оказался готов к ответу, потому что успел рассмотреть то, что привлекло внимание девушки.
Это произошло неумышленно и не оттого, что меня изначально заинтересовала картина.
Изначально меня заинтересовала девушка.
Хотя я и не предполагал, что она очень скоро может повести меня по дороге, на которой у меня не будет обратного пути.
- Да, - ответил я.
На картине был изображен угол дома, занесенного снегом, в вечернем освещении.
- Почему?
- Потому что эта картина позволяет что-то додумать.
- Что додумать?
- Додумать, например, то, что может находиться за углом этого дома.
И что произойдет в этом месте, когда наступит утро.
Я подумала о том же самом, - тихо сказала девушка и тут же, в одну строчку, спросила:
- А какие картины пишете вы?
- Что значит - какие картины? - улыбнулся я.
Мне всегда казалось, что описать картину - это все равно что пересказать спектакль.
И как в спектакле, кроме текста, есть главное - режиссура и исполнители: соавторы действа, так и в картине - есть некий стиль автора, который делает или не делает картину произведением искусства.
- Дело в том, что я учусь в МГУ на факультете истории искусств, - девушка разговаривала со мной, спокойно глядя мне в глаза. Но в ее интонациях было что-то не студенческое.
Так говорят не ученики, а научные работники, обладающие определенной практикой:
- И мне важно понять не только то, что вы изображаете, но и то, что вы исследуете. - Мне пришлось отвечать так же серьезно:
- Я исследую не ту жизнь, которая есть.
Та жизнь, которая есть, нуждается не в моих исследованиях.
Я исследую ту жизнь, какой она еще только может стать.
- Культура помогает людям понять эпоху, - проговорила она, и мне ничего не оставалось, как, соглашаясь с ней, добавить:
- Культура помогает эпохе понять людей.
- И вас всегда понимают ваши зрители?
- Не всегда.
- Вы от этого не страдаете?
- Нет.
- Почему?
- Потому что не только люди предъявляют определенные требования к живописи, но и живопись - предъявляет определенные требования к людям.
И я, как автор, не могу требовать от всех остальных людей того, что я требую от себя.
- Вы думаете - это происходит только с живописью?
- Нет, не только.
- А с чем еще, например?
- Например - с воспитанием детей.
- Вы думаете, что людям так уж необходимо думать о будущем для того, чтобы быть умными?
- Я думаю, что умным людям необходимо больше необходимого…
- …А вы разве не считаете всех людей равными? - спросила она в первом предложении.
А во втором прозвучало утверждение:
- Ведь перед всеми людьми одинаковые дороги.
Вот так бывает, разговаривая с красивой девушкой, напрягаешься, думаешь, что ответить на ее вопрос, но совсем не жалеешь о том, что судьба свела тебя не с дурочкой, которой можно отвечать что угодно.
- Перед всеми людьми одинаковые дороги, - повторил я слова девушки.
- Да, - ответила она, не обратив внимания на сомнения, прозвучавшие в моем повторении, а потом приложила мир окончательно:
- И на этом строится весь современный мир, - Вряд ли весь мир она знала, для того чтобы выносить миру такой удручающий приговор.
Но говорить ей о том, что перед людьми стоят разные дороги, а главное - перед каждым человеком - своя дорога, я не стал.
Тем более что знал - все дороги - чужие.
Потому что человек только думает, что выбирает дорогу.
На самом деле - дороги выбирают людей.
Вместо этого мне просто пришлось вздохнуть:
- Во Франции, например, дорогами равенства называются дороги на кладбище…
- По-вашему, у вас в стране есть свобода? - Вопрос, заданный мне, был произнесен негромким голосом. И это давало мне возможность не отвечать на него.
Во всяком случае, не говорить, что свобода у нас опять не такая, как у всех.
Свобода у нас опять - самодельная…
- … А я думаю, что художники - демократы, - проговорила моя новая почти незнакомая, и я включился в разговор с ней, даже не подумав о том, что третий этаж Дома художников и красивая женщина - это не самая удобная декорация для разговора о политике.
Но я включился в этот разговор - возможно, именно из-за того, что красивая женщина была такой красивой.
Уж во всяком случае не из-за того же, что третий этаж был таким третьим.
- Да, - улыбнулся я, а затем добавил небольшой комментарий, основанный на моем собственном опыте общения с некоторыми художниками:
- Особенно - придворные.
- А вы - демократ? - спрашивая, девушка слегка наклонила голову, и ее волосы спустились ей на плечо, оттеняя ее лицо.
Лицо, на которое хотелось смотреть без всяких вопросов, но с ответами.
Хотя отвечать мне приходилось не ее лицу, а ее вопросу:
- Я такой демократ, что даже Царство небесное считаю республикой, - я продолжал улыбаться уже не вновь, а бессчетно.
- А почему вы - демократ? - молодая красивая женщина спрашивала меня серьезно, и я стал говорить с ней серьезно - так, как нужно говорить с молодой красивой женщиной:
- Потому что демократия - это единственное противоядие от ошибок одного, пусть даже очень умного человека.
- И - все?
- Нет, не все.
Я демократ - потому что только демократия предоставляет народу власть, не ограничивающую народ собой - властью.
Правда, демократия предоставляет народу власть, ограничивающую народ самим народом.
Но - выше головы прыгнуть нельзя.
Ни человеку, ни народу.
- Да, - согласилась она перед тем, как задуматься вслух:
- Если эта голова - своя.
Впрочем, женщина, стоявшая рядом со мной, задумалась лишь на мгновение:
- Вы - хороший народ?
- Да, - ответил я, и не прибавил: "Только не стоит забывать, что все хорошее - плохо по-своему".
- И вы состоите в какой-нибудь демократической партии?
- Я демократ, хотя по судьбе - беспартиец.
- Почему? - спросила она; и в ответ мне пришлось импровизировать:
- Дело в том, что люди, объединяющиеся в партию, хотя бы приблизительно представляют то, зачем они собираются вместе в данную эпоху. Но, как правило, понятия не имеют о том, что они сами собираются делать в этот момент.
Я же, наоборот, почти никогда не знаю, что планируют делать люди, но знаю, что каждый раз собираюсь делать сам, - Такой монолог исчерпал меня полностью; и если бы девушка не задала бы очередной вопрос, в зале на третьем этаже Центрального дома художников возникла бы пустота.
Но она задала его; и пустоте оказалось негде приютиться:
- Вы правда не всегда понимаете, что делают люди? - спросила она, явно делая ударение на словах "не всегда".
- Правда, - сказал я; и в моих словах было лицемерия не больше, чем в любых словах о правде.
Не признаваться же мне было в том, что я такой старый, что иногда делаю ошибки, устаревшие еще в прошлом тысячелетии - думаю, что то, что делают люди - хоть иногда можно понять.
- А вы уверены в том, что все ваши… - очевидно, собираясь произнести слово "люди" и понимая, что это не вполне подходящее слово, она сказала: - … граждане доросли до демократии?
- Если мы не доросли до демократии, значит, мы не доросли до своего времени.
- Почему?
- Потому что в наше время только демократия создает страну, которая нужна людям. Все остальные системы создают страны, которые нужны власти.
- Далеко не все в вашей стране думают так.
И не всегда ваша страна поступает так, как вы говорите.
- Когда я вижу, что моя страна поступает лучше, чем я - я подстраиваюсь под страну.
А когда страна поступает хуже, чем я от нее жду, додумайте сами, что происходит.
- А вы не боитесь, что вас посчитают нескромным? - задав этот вопрос, девушка контрольно улыбнулась, ожидая, что я смогу сказать в защиту своей скромности.
И я защитился самым простым способом:
- Я больше боюсь оказаться хуже, чем судьба, которая мне досталась.
- Вы критикуете и свою страну, и свою эпоху?
- Значит, я одинаково небезразличен и к первой, и ко второй…
- А вам не кажется, что такие взгляды вносят раскол в единство вашей страны? - Она ждала ответа на свой вопрос; и мне пришлось неответить, потому что ответ был слишком очевиден для меня и неочевиден для очень многих. А значит, я не мог рассчитывать на взаимопонимание: "Какое, к черту, единство, если половина страны за Сталина, а вторая половина стыдится того, что среди ее соплеменников есть первая половина".
- Вы уверены в том, что знаете о своей стране правду, а не выдумку? - она вновь задала мне вопрос, на который я неответил вновь.
Дело в том, что ложь о моей Родине была мне неприятна, как и всякая ложь.
Но правда о моей Родине была мне еще неприятней…
- … Похоже, вы оппозиционер и интеллигент… - сделала моя все более новая знакомая свой вывод из моего молчания.