Но главное, что мешает мне всерьез относиться к патриотам, это то, что я, даже прожив некороткую жизнь, не знаю - что все-таки или на самом деле важнее: любовь к Родине или любовь к истине…
…Я встречал людей, говорящих, что наша Родина, Россия - самая лучшая страна в мире.
И никогда не спорил с ними.
Не потому, что, по-моему, Россия страна неудавшаяся.
Надеюсь - только пока.
Просто мне кажется, что тому, кто говорит, что Россия лучшая в мире страна, просто все равно - какая она на самом деле.
Может, у таких людей просто нет Родины?..
…Я молчал, потому что не мог в двух словах объяснить своей гостье, что для меня патриотизм не в тех, кто восхищается тем, что на Родине что-то хорошо.
Для меня настоящий патриот тот, кто ненавидит то, что на Родине плохо…
- … Ты - молчишь.
Это - честно, - прошептала Элия Вига, видя мое молчание, и я, хотя и услышал ее шепот, опять промолчал.
Потому что не мог найти слова, которыми сумел бы объяснить своей гостье, что честность и правда - иногда очень разные вещи.
- Я сейчас живу с папой; и мой папа называет себя патриотом, - Элия говорила не оценочно, а рассказывающее; и я улыбнулся ей в ответ, уверенный в том, что мои слова не обидят ни ее саму, ни ее папу:
- Возможно, это неплохо, но - утомительно.
- Мне кажется, что моего папу любовь к Родине никогда не утомляла.
- Я говорю не о твоем папе, а - вообще.
- По-твоему, любить Родину - для человека утомительно вообще? - Элия явно не понимала, о чем я говорю, и мне пришлось пояснить свою мысль.
- А я и не говорил, что это утомительно для человека.
- А - для кого?
- Для Родины.
- Почему?
- Потому что Родине приходится терпеть целую ораву любителей.
- И что же, Петр, по-твоему, любители Родине не нужны?
- Мне кажется, что Родине куда нужнее профессионалы…
…По-моему, право любить Родину, как, кстати, и любить женщину, нужно заслужить.
Если Родину любят все подряд - это не Родина, а девка на площади рядом с рынком…
- …А мне казалось, что в России сейчас очень выгодно быть патриотом?
Все так и рвутся в патриоты.
- Нет, Элия.
Не все.
- Почему?
- Потому что если патриотом быть выгодно, значит, им называет себя тот, кто может Родину продать.
И тогда Элия Вита задала мне еще один вопрос, на который я не смог ответить вслух:
- Разве можно на что-нибудь променять любовь к Родине? - И мне пришлось промолчать ей в ответ.
Не мог же я ей сказать, что с удовольствием променял бы любовь к Родине на повод ее любить…
…А еще я не сказал Элии, что, по-моему, Родина и человек должны быть на равных.
И Родина получает право что-то требовать от меня только тогда, когда предоставляет мне право что-то требовать от нее…
…Родина, как и мать, у каждого человека одна, и потому - это явление безальтернативное.
Было бы пять родин: выбирай - какую любишь больше, а какую меньше? Которая из них - лучшая?
И патриот не тот, кто говорит о том, что его Родина лучшая, а тот, кто задумывается о том: счастлива его Родина или нет?..
…У меня уже был опыт подобных разговоров.
С представителем одной из партий при власти.
И я помнил, как разговаривал с человеком, всю свою додепутат-скую жизнь владевшим уникальной профессией - он занимался тем, чего нет: научным коммунизмом.
Разговор этот оказался таким же бессмысленным, как и всякий разговор с представителем этой партии - он не верил в то, что говорил мне, а я не верил, в то, что слышал от него.
Никчемность нашего разговора была изначальной - я не встречал ни одного депутата этой партии, который понимал, что ему говорят люди.
Больше того, я не встречал ни одного ихнего депутата, который понимал бы, что говорит людям он сам.
И в конце, когда у него не было никаких аргументов, он нечестно спросил меня:
- Если вам так не нравится здесь, то почему вы не уезжаете из России? - И тогда я ответил ему честно:
- Потому что если уедут все такие, как я, то в России останутся только такие, как вы.
Не говорить же мне ему было, что усилиями его партии Россия превращается в страну, в которой не то что - жить, из которой даже уезжать неинтересно…
- … Петр, вы же сами отгораживаете себя от остального мира.
Ведь вы хотите жить в стране, у которой только два союзника: армия и флот, - Элия повторила слова, сказанные давно и неправдиво, и мне пришлось засучив рукава выправлять всю историческую ситуацию скопом - и было хорошо, что править ситуацию с историей всегда проще, чем вымыть подъезд:
- Я хотел бы жить в стране, у которой были бы другие союзники.
- И - какие? - спросила она, и я ответил, перед тем как замолчать, готовясь уже к следующему ее вопросу:
- Совесть и здравый смысл…
…Сказав это, я замолчал.
Довольно часто случалось так, что - кто-то неправильно истолковывал мои слова.
Теперь я столкнулся с тем, что было неправильно истолковано мое молчание.
Видя, что я молчу, Элия проговорила:
- Вы, конечно, считаете себя самым великим народом. - И в ответ мне пришлось слицемерить - сделать вид, что все проходящее мимо меня проходит мимо.
А я просто сижу и пишу картины:
- Элия, я не могу говорить от имени всех людей всем людям, - соврал я, не зная, как сказать правду: как будто художник занимается чем-нибудь иным всю жизнь.
Хорошо еще, что моя гостья была совсем молодой и пока не понимала этого - а объясняют ли это на факультете истории искусств Московского государственного университета, я не знал.
И все-таки мне пришлось пояснить свою мысль, оправдав свою трусость:
- Понимаешь, народ, считающий себя великим, - это народ настолько глупый, что уверен в том, что учиться у других народов ему нечему.
Такой народ уверен в том, что может учить другие народы.
Я не знаю, как остальным россиянам, а мне есть чему учиться у других.
А о том, что, по-моему, называние себя великим - это признак вырождения народа, я говорить не стал.
Может, потому, что для самого меня - это вопрос спорный.
А может, потому, что - бесспорный.
В одном я уверен: россияне до тех пор не начнут становиться великим народом, а Россия великой страной, пока оба будут уверены в том, что они уже великие.
- Но ведь вы же считаете себя особенным, исключительным народом, отличающимся ото всех.
- Понимаешь, никто не станет спорить с тем, что каждый народ имеет свои отличия.
Но мне всегда казалось, что то, что объединяет людей, для художника куда важнее, чем то, что их отличает, - ответил я.
А про себя подумал: "Народ мы, конечно, исключительный. Нам бы еще нормальным стать…"
…С другой стороны, Россия давно уже страна расистская.
- Во всем евреи виноваты, - сказал мне однажды один мой нетоварищ. - Читал я тут одну газету…
- Я даже знаю, какую именно газету ты читал, - перебил я его.
- Ты что, тоже читаешь ее?
- Я ее даже в сортире не использую.
- Почему? - Ничего более глупого дурак спросить не мог. И мне не оставалось ничего, как дать ему умный ответ:
- Потому что не хочу пачкать этой газетой дерьмо из своей задницы…
- …То есть ты, Петр, не считаешь, что другие народы хуже вашего?
- Элия, тот, кто думает, что другие народы хуже его народа, в своем народе - не лучший…
- …А какая отличительная черта у вас, россиян? - спросила она, и я отметил, что молодая женщина все время говорила спокойно, не давая моим мыслям разбушеваться.
Позволяя мне отвечать ей так же - спокойно:
- За свою историю мы впитали в себя так много от других народов, что, пожалуй, нашей отличительной чертой является отсутствие всяких отличительных черт.
- Но у нас и у вас разный менталитет, - проговорила Элия тоном, явно выдававшим то, что в своих словах она не уверена; и я укрепил эту неуверенность своими словами:
- В СССР ничем не владеющий народ всегда проигрывал владеющей властью власти.
Мы, бывшие жители Советского Союза, так долго были вырваны из традиционного, естественного развития, что у нашего менталитета есть особенность.
И эта особенность заключается в том, что никакого менталитета у нас нет.
- Почему?
- Потому что несвобода не создает опыта, значит, ничему не учит.
- Но вы же говорите о нас, прибалтийцах, плохо, - Элия произнесла эти слова тихо, и я так же тихо ответил ей:
- Проще всего говорить плохо о своем народе, говоря плохо о чужом.
Поэтому я ни о каких народах не говорю плохо.
- Но ведь вы, русские, не любите нас, прибалтов.
- Не знаю, Элия, - сказал я, а потом прибавил:
- Но ты должна знать, что любят за любовь, а не за ненависть.
- Но у нас-то, прибалтийцев, есть повод вас не любить.
- Может быть, Элия, такой повод у вас есть.
Правда, я о нем не слышал.
- Вы нас оккупировали.
Прибалтийские республики вам еще счет за это предъявят, - Элия Вита говорила так тихо, что я не мог понять - говорит она серьезно или шутит.
И в ответ улыбнулся:
- А мы вам предъявим счет за латышских стрелков, - я произнес это сочетание слов, даже не помня - пишется оно в кавычках или без.
- А что - латышские стрелки?
- Они дважды спасли ленинское правительство, когда его попытались скинуть: шестого июля в восемнадцатом и после подписания Брестского мира, когда ленинское правительство бежало из Петербурга в Москву.
При этом латышскими стрелками в народе называли не только латышей, но всех прибалтийских головорезов, составлявших ленинскую охрану.
Кровавый Тоом, например, был эстонцем, - сказал я.
Удивительная вещь - история - рассказ о времени, которое прошло.
Сейчас, находясь в одной комнате с красивой женщиной, я говорил о кровавых страницах истории совершенно спокойно и даже не переставая улыбаться.
Хотя улыбался я грустновато.
А Элия Вита не хотела расставаться со своей правотой:
- Это были отщепенцы.
Мы их осудили.
- Это были ваши граждане, - тихо, но спокойно ответил я.
- Мы их осудили, - повторила Элия.
- Мы тоже осудили время, которое привело к оккупации чужих стран, - вступаясь за свою страну, я не в первый раз солгал, выдавая желаемое мной за действительное.
Прекрасно зная, что далеко не все мои современники осудили сталинизм.
- Но ваши страны захватывались советскими солдатами по приказу режима, а ваши граждане, ставшие латышскими стрелками, пришли к нам добровольно.
Им никто не приказывал идти в Россию.
Да их никто и не звал.
- И что же?
Мы должны сохранять ваши памятники советским солдатам? - Этот вопрос был задан Элией тоном, не оставлявшим сомнения в том, что ответ может быть только один; и в ответ я честно признался:
- Не знаю.
- Тогда почему же вы называете нас варварами за то, что эти памятники переносятся с центральных площадей? - Моя гостья продолжала задавать свои вопросы, но делала это уже как-то неагрессивно.
Словно ставя галочку в соответствующую графу таблицы: "ответ получен" - "ответ не получен".
А возможно, ее больше интересовали не вопросы, известные всем, а ответы, известные, как ей показалось, именно мне:
- Элия, варвары всегда разрушат чужое.
Ни один варвар не разрушил ничего своего.
- Так это ведь - ваши памятники, - девушка сделала ударение на слове "ваши", при этом - слегка подзапуталась в моих словах и, наверняка неумышленно, привела аргумент в пользу вандализма своих соплеменников.
И мне пришлось вносить ясность.
То есть исправлять ошибки дипломатов и делать то, что не сумело сделать российское Министерство иностранных дел.
Но, в отличие от дипломатов, за каждое свое слово я должен был нести ответственность:
- О том, что солдаты Красной армии пришли по приказу, а не по собственной воле, я уже сказал.
И повторять не стану.
Но дело в том, что сами советские солдаты шли воевать не с вами, прибалтийцами, а с фашизмом.
Все они, от солдата до генерала, рисковали жизнью, а некоторые, погибнув, так и остались лежать в вашей земле.
И если вы были на стороне Советского Союза и стран антигитлеровской коалиции, то памятники советским солдатам, погибшим на вашей территории, - это не только наши, но и ваши памятники, - я говорил тихо, совсем не напрягаясь, не пытаясь что-то доказать.
Но видел, что Элия Вита внимательно слушает каждое мое слово.
- И все равно - это была оккупация, - повторила она слова, слышанные ей не раз у себя дома; а я замолчал, собираясь с мыслями.
И не смог быстро подобрать слова о том, что, кроме всего прочего, та страшная, кровавая война была войной между двумя тиранами: фашистским и социалистическим.
А социализм - это всегда: декларируется одно, делается другое, а получается - третье…
…Ни судьбы, ни истории не бывает без изъянов…
…Однажды, а в жизни часто приходится заниматься всякими глупостями, мне пришлось поговорить с каким-то полулевым депутатом об этом, и он спросил:
- За что вы так не любите социализм? - И я вполне мог бы ответить просто:
- Социализм так долго заставлял любить его, что ничего, кроме ругани, у меня для социализма не осталось. - Но глаза депутата светились таким неподдельным любопытством, что мне пришлось ответить сложно:
- За то, что социализм - это система, при которой на любой должности - от генсека до бригадира водопроводчиков - чем мельче человек, тем лучше для всех.
- Почему? - не унимался полулевый.
- Потому что чем человек при социализме мельче, тем меньшая он сволочь.
- Да - почему же?
- Потому что тем меньше он принуждает других людей отстаивать не свое.
Депутат ничего не понял из того, что я сказал.
И в этом не было ничего удивительного - в России вообще трудно встретить депутата, способного что-нибудь понять.
Но решил продемонстрировать мне свой главный аргумент:
- Многие наши современники считают, что нужно вернуться в социализм.
А это - уже объективная историческая причина. - Это был человек, думающий, что для того, чтобы управлять страной, нужно управлять массами людей. И не понимавший того, что, чтобы управлять страной, нужно понимать конкретных людей.
Так что в ответ я просто пожал плечами:
- Для исторического обращения вспять объективных причин не бывает.
- И чего же вы хотите?
Чего мы, коммунисты, вам не дали? - продолжал вопросить меня депутат, и я грустно улыбнулся:
- Вы, именно вы, коммунисты, сделали для нас желанным все, что вы запрещали.
А так как вы запрещали практически все, кроме права восхищаться вами - желанным для нас стало все, кроме вас.
Левый депутат, разговаривая со мной о достоинствах социализма, делал одну ошибку - он разговаривал со мной, как с самим собой.
То есть как с дураком.
Дураки - опора социализма.
А потом депутат заставил меня расхохотаться.
В этом не было ничего удивительного - я почти всегда смеюсь, когда слышу, что говорят депутаты.
Исключения составляют те случаи, когда слушая депутатов, я плачу.
А расхохотался я потому, что, почему-то сказав: "Мы должны быть нормальными", - получил гордый депутатский ответ.
Депутат дал ответ гордо, потому что не понимал, что его ответ граничит с идиотизмом.
Причем занимает на границе место не до, а за пунктирной чертой:
- Мы не нормальные.
Мы - русские…
…Мое молчание Элия Вита, кажется, вновь поняла неверно и тихо проговорила:
- Хотя бы извинились за оккупацию.
Трудно, что ли, вашему президенту сказать: "Простите". - И это показалось мне атакой с другой позиции.
И мне вновь пришлось держать оборону за всю страну:
- Элия, если позволишь, я сделаю небольшое отступление.
Ватикан извинился перед христианами за инквизицию.
- Да. Но при чем здесь это? - перебила она меня на мгновение, но я не поддался ее перебивке:
- При том, что сегодняшний папский престол - прямой наследник папства в истории.
- Ну и что? - Элия явно не понимала направления моей мысли.
- А то, что нынешняя Россия - не продолжение Советского Союза.
И мы, и вы - совсем иные, новые страны.
Те времена, когда совершались эти преступления, - это не наша нынешняя вина.
Хотя - это по-прежнему наша нынешняя беда.
Общая, кстати сказать.
И если у вас был чужой тюремщик - сталинизм, то для нас он был своим собственным тюремщиком.
И как я не могу нести ответственности за преступления эпохи моих дедов, так и наш президент не может отвечать за сталинские преступления.
А сожаление о том, что это было в нашей совместной, не социальной, а человеческой истории, было высказано не раз.
И наверняка будет высказано еще.
Но подумай сама - разве я виноват перед тобой в том, что в жизни наших дедов и прадедов был сталинизм?
- Петр, ты еще скажи, что вы и Ленина не любите?
- Ленин для меня это просто кровавый шут от марксизма.
- А Маркс?
- Маркс, - улыбнулся я, - троечник от экономики.
- Что это ты так о Марксе?
- Я так о Марксе потому, что он не понял и сделал главную ошибку.
- И - какую? - Элия задала свой вопрос так, что я понял - это действительно ей интересно.
- Маркс решил, что пролетариат - это двигатель прогресса.
А время показало - что тормоз…
- …Тирания… Авторитаризм…
Да вы же сами на всех углах кричите о том, что Россия традиционно монархическая страна, - Элия говорила не митингово, а констатаци-онно; и мне вновь пришлось вступаться за своих современников.
Это было не просто, потому что об этом действительно говорили много.
Хотя мне было понятно, что говорить о традиционности монархии в России могут только - или очень глупые люди, или люди, специально нанятые для того, чтобы они рассказывали о том, что в России можно хорошо жить и при однодержавии.
И сталинизм выгоднее авторитаризму, чем демократия.
А уж монархия - и подавно.
- Понимаешь, девочка, - я говорил осторожно, подбирая каждое слово, - говорить о традиции могут только те, кто эту традицию продолжает непрерывно сохранять.
Вот если кто-то родился в городе, в котором родились его отец, дед и прадед, и продолжает жить в этом городе, эволюционируя вместе с ним, - это традиция, которую я понимаю.
А о какой традиции монархизма в России можно говорить всерьез, если монархии в стране нет уже почти сто лет?
И, кстати, монархия в России рухнула под давлением самих россиян, а не в результате внешнего воздействия.