До протоки дошли быстро. Дорога хорошая – по сухому сосновому бору. В кронах шелестел ветерок. Щелкали трясогузки. Мелькнуло рыжими хвостами семейство белочек. Агафья либо молчала, либо отвечала односложно. Андрей давно заметил, когда они оставались наедине, возникала неловкая пауза, преодолеть которую требовались определённые усилия. Причем, с обеих сторон. Небогатый опыт общения с противоположным полом подсказать Андрею ничего не мог. Нет, он, конечно, влюблялся. И неоднократно влюблялся, начиная со старшей группы детского сада. Была, например, девочка из параллельного класса, по которой Андрей вздыхал долгих три года. Были и киноактрисы, и бойкие сокурсницы, и даже случайные попутчицы в автобусах, но заканчивалось всё, как правило, взглядами и мечтами. С Агафьев было по-другому. Видимо, со стороны это бросалось в глаза, и Андрей порой замечал, как расплывался в довольной улыбке Ефрем, когда видел их вместе.
С болотистого берега к протоке вели мостки из жердей. На воде качалась большая лодка-неводник из кедрового тёса. Здесь же – в тенёчке – стояли две больших бочки для засола рыбы. Пока перетаскивали их в лодку, Андрей изрядно вспотел. Над головой повисла туча гнуса, и приходилось больше отмахиваться, чем работать. Агафья же, не смотря на тонкую гибкую фигурку, справлялась почти играючи. И еще успевала над ним подшучивать.
Весло Андрею она, естественно, не доверила. Оттолкнувшись шестом от берега, несколькими скупыми гребками вырулила на средину протоки. Дальше течение само вынесет к реке, а там и до посёлка недалеко.
На пристани было многолюдно. Мелкая волна таёжной Юган-реки качала многочисленные рыбацкие лодки. Долблёнки – обласы, перевёрнутые вверх днищем, отдыхали на желтом песчаном берегу. Пахло мокрыми сетями, смолой и солёной рыбой.
Увидев их лодку, рыбаки радостно махали руками.
– Пэча волытэх, Агафья!
– Пэча волытэх, рахем ях, – улыбалась она в ответ.
Пока Агафья сдавала рыбу, Андрей побродил по берегу, вдыхая сырой речной воздух. Хотелось искупаться, но пугали комары, да и вода была слишком холодная и мутная – с рыжим глинистым отливом.
Потом пошли в гости. Сам поселок стоял чуть дальше, на пригорке. Назывался он "Юбилейный". Там жили родственники Ефрема – его родные братья. Впрочем, как пояснила Агафья, здесь все друг другу родственники. И в "Юбилейном" и еще в трех посёлках выше по Югану жили люди их рода. Рода бобра.
У Демьяна – самого младшего – новый светлый дом. Их сразу усадили за стол. Долго расспрашивали о житье-бытье, бросая косые взгляды на Андрея. Видимо, о нем речь шла тоже, но Агафья переводила не всё, а лишь общее направление беседы. Андрей чувствовал себя скованно и почти ничего не съел, кроме нескольких ломтей хлеба. Ефрем обходился лепешками из грубой серой муки, а тут настоящий хлеб из пекарни, с почти забытым вкусом хрустящей корочки.
Домой возвращались другой дорогой. Против течения грести тяжело и Агафья повела лодку по другой протоке. Она отлично ориентировалась в лабиринте многочисленных болотных речушек и, довольная хорошей выручкой, болтала всю дорогу не умолкая. Вспоминала детство. Как без спросу ходила на сор за сморщенной сладкой клюквой, когда рыхлый снег сходил со склонов рыжей гривы. Как разоряла гнезда речных чаек – халеев за то, что они хохочут над людским горем. Как в интернате долго боялась ходить в лес, напуганная рассказами старших подруг о менквах – великанах-людоедах с кустистыми бровями и головой, как кедровая шишка…
Лодка легко скользила по воде, лишь изредка задевая бортами топкие берега, поросшие осокой. Андрея от усталости начинало клонить в сон, но он крепился. Вскоре показались знакомые мостки. Рядом на корточках сидел Ефрем и дымил трубкой.
– Смотри, – рассмеялась Агафья. – Отец встречать пришел. Не верит, что я взрослая и смогу дорогу сама найти.
В эту ночь Андрей спал спокойно…
Ближе к полудню появился Роман. Как всегда неожиданно. Агафья чистила рыбу, и Андрей присел помочь.
– Как живешь? – весело спросил Роман.
Андрей в ответ пожал плечами. Если сравнить с тем, когда Ефрем нашел его в тайге и полуживого принес в дом, то очень даже неплохо. Переломы срослись. Лишь правая рука немеет и на сырую погоду ломит колено, но это пустяки. Со временем и шрамы от когтей разгладятся. Останется всего один – в сердце.
– Волнуюсь я за тебя, Андрейка. – Роман вздохнул, пристально глядя в глаза. – Подарок мой не потерял?
Потянувшись к вырезу рубахи, Андрей инстинктивно потрогал амулет, который висел на сыромятном ремешке.
– Вижу. Вот и хорошо, что носишь. Не оставляй его нигде.
– Почему?
– Потому, что это Лунги Махи. Хранитель нашего рода. Ты напрасно улыбаешься. Если бы не его помощь и милость Нум Торыма, твоя душа давно нашла бы покой в Нижнем мире. Шрамы на твоей груди не от когтей бурундука, Андрейка. Это метка. Её оставляет Учи. Никто не выживает после встречи с ним. Ты выжил, хотя опасность всё еще рядом. Учи не смог забрать твою душу-ильт в Нижний мир, но и вернуться к тебе она не может. Лишь во сне ты видишь, как мечется она по урманам-борам и рекам-озёрам…
Роман вдруг замолчал.
– И что? – спросил Андрей. – Ты мне сам говорил: человеку семь душ от рождения даётся. Как-нибудь без одной можно протянуть…
– Всё в руках Нум Торыма…. Если бы ты родился на нашей земле, то мог бы стать хорошим охотником. Наш род мог бы тобой гордиться. Но ты родился среди людей, которые потеряли связь с землей своих предков. Они живут в каменных стойбищах, окружив себя железом. Такой человек без своей ильт долго прожить не может. В ней вся его жизненная сила. Очень плохо ему будет, если ильт не сможет удержать. Страдать будет. Болеть будет долго. Пока одна Тень от него не останется. У тебя нет выбора, Андрейка. Ты уцепился за тонкую лёгкую паутинку, один конец которой в руках Лунги. Он может тебя удержать, но только на землях нашего рода. Ты не сможешь вернуться в каменное стойбище. Там Лунги совсем ослабнет. Камень и железо во власти Учи.
– Понятно, – кивнул Андрей. – Значит, я должен спрятаться?
– Не надо так думать… – нахмурился Роман. – Разве тебе здесь плохо?
– Хорошо.
– Вот видишь! Не надо прятаться. Надо просто жить. Роман, хоть и старый, но не слепой. Я вижу, тебе нравится дочь Ефрема. Я вижу, и ты ей нравишься. Женись. Рожай детей. Нашему роду не помешают хорошие охотники. И Ефрем, думаю, возражать не станет.
Андрей почувствовал, как краснеют щёки, и осторожно покосился на Агафью. Она сидела неподалёку, но тихо напевала, поглощенная своими делами, и едва ли могла слышать разговор.
– Пора уходить. – Роман поднялся. – Подумай над моими словами, Андрейка. Я тебе только добра желаю.
Когда маленький хант спустился по склону гривы и пропал из виду на повороте тропинки, Андрей понял, что снова ни о чем не успел его спросить. Все вопросы появлялись слишком поздно…
Несколько дней Андрей ходил задумчивый. С утра уходил на сор и часами сидел, глядя на его просторы. Мрачная непроходимая топь, без единого деревца тянулась на восток до самого горизонта. Ему иногда казалось, что если край земли существует, то он должен выглядеть именно так – ровное болото, уходящее в бесконечность.
Вечером приходила Агафья. Осторожно гладила его по голове, и, взяв за руку, как маленького мальчика, настойчиво уводила в дом.
Многое обдумал Андрей за эти дни. Сначала было тяжело, но вскоре мысли опять научились выстраиваться в логические цепочки, и дело сдвинулось. Еще год назад он бы искренне посмеялся над словами Романа. Крепкое атеистическое воспитание давало большой запас прочности. Он и сейчас не воспринимал их буквально. Просто пришло время сделать выбор. Нелёгкий выбор между тем, что оставил в прошлом, и тем, что приобрёл здесь.
От неподвижности и унылого пейзажа он словно погружался в полудрёму, а перед глазами калейдоскопом проносились яркие картинки детства. Тёплые руки матери, запах разогретого солнцем асфальта, заросли сирени и таинственный мир городской окраины, постичь который никак не хватало сил; друзья, книги, первый поцелуй, щемящая радость от удачной рифмы, футбол во дворе с разбитыми коленями…
И обратная сторона, где действует неумолимая логика государственной машины, где глухая тоска сменяется отчаянием, а жизнь человека измеряется килограммами ценного меха. Из-за чего погиб безобидный балагур Кукиш? Был это злой дух Учи или просто коварный зверь, против которого оказались бессильны и вчерашний студент-филолог, и работяга с завода "Полёт" – не суть важно.
Андрей не искал оправданий. И с себя вины не снимал…
…Он очнулся, когда боли еще не было. И Кукиш был еще жив. Андрей из последних сил закинул его на спину и пытался выйти к людям. Он не терял надежды, даже когда не смог идти. Он его не бросил. Он полз сам и упрямо тащил товарища, не замечая, что Кукиш уже перестал дышать…
Кукиша похоронил Ефрем. Вернулся на следующий день и похоронил. Со всеми почестями, как и подобает охотнику. Андрей узнал об этом только через месяц, когда первый раз пришел в сознание. Агафья, Ефрем и Роман сделали всё, что могли. Андрей выжил. И отвечает теперь не только за себя, но и за них. И еще за маленькую девочку, фотография которой выпала у Кукиша из бушлата…
…Родился Содани на Средней Земле – матери. Смешался с её водами и деревьями. С её сочными травами. Кедры – деревья её блестели, как молодая шерсть осеннего оленя. Сосенки – деревья её росли, как хвост рыжей белки…
Был у него брат – Иркиничэн. Такой человек, что, поравнявшись с бегущим лосем-самцом, хватал его за задние ноги, как паука. Даже силач из Верхнего мира, лучший из чужеродцев в одежде из серебра, сын Солнца, не мог сравниться в богатырской славе с братьями, чей отец Коколдокон Среднего мира и девушкой, их сестрой, имеющими три полных имени во всех трех мирах.
Пришел к ним Бурундук – авахи Нижнего мира Деге, родившийся в стране, где град с косулю.
– Нужда у нас в девушке для нашего брата Буруннюка – богатыря, отдайте вашу сестру, оставляющую следы, словно ниточки, Инмэкен – красавицу. По доброму ли, по худому, всё равно её возьму, ибо нет мне равного из родившихся в Девяти Племенах Нижнего мира.
Отвечал ему Содани:
– Прими низкий поклон! Бурундук – авахи Деге именуемый. После этого по настоящему пойдёт разговор. Если спросишь меня: "Кто ты богатырь, по роду-крови?" – то отвечу: "Я богатырь Содани, выросший в потаённых местах бора". Слова же твои очень дерзкие, богатырь. Сейчас же я из твоей груди жидкую кровь пущу и поиграю, брызгая на небесную радугу. Длинные кости твои кучей сложу, а короткие кости твои разбросаю по речной гальке.
Бились долго. Узнавая лето по дождю. Узнавая зиму по снегу. Криками разрывали дно Верхнего мира. Соединяли в крике тысячи громов. Копья их стали как кривое острие ножа старика-кузнеца. Они их через макушки бросили. Как скребки старухи-мастерицы уткэны их затупились. Они и их назад отбросили. Храбрый Содани – богатырь из лука нацелился в середину черной печени Бурундука – авахи. Увернулся Деге, стрела на лету пробила край его железного панциря. Стали решать свою судьбу, бросая друг в друга каменные ядра. Их ненадолго хватило. Снова стали биться. Холмы они растоптали, низины втоптали, раскрошили горы, размесили долины рек. В мягкой земле утопали по бедра, в твердой земле вязли по колено. Страшный Бурундук стал ловчить, как убегающая туча, а Содани – богатырь на хитрость авахи попался. Долгие мысли его укоротились, огненные глаза потемнели, упругие суставы ослабли. Свет его дня стал гаснуть. Пасть авахи наполнилась жидкой кровью, а когти его покраснели. И терзал он, и грыз верхний слой человека.
Сказал Содани сам себе такие слова:
– Хитростью подобной уходящей туче, меня обманул, победил Бурундук – авахи Нижнего мира. Кто же придет спасти моё дыхание? Младшая сестра Инмэкен, прощай на долгие годы!
Так говорил умирающий богатырь Среднего мира.
Деге обратился к его сестре красавице, дочери почитаемых родителей:
– Если спросишь меня: "Кто ты по роду-крови?" – то отвечу: "Я сын Тукала Манги – старика из Девяти Племен Нижнего мира, брат Буруннюка – богатыря". В год тебе суждено было стать его невестой. В два года – хозяйкой его чума. В три года – его женой. Укрась себя так, чтоб стала похожа на священного оленя. Иначе, как бы тебе не стать его свадебным угощением.
Так говорил Бурундук – авахи Деге славной девушке Инмэкен.
Появились белые тучи. Сгустились черные тучи. Сбежались красные тучи, закрыв солнце. Прилетел ворон взъерошенный, огромный, уселся на священное дерево. Унесло у храброго Иркиничэна ветром много оленят. Много важенок подняло в небо, много самцов к тальникам прибило. В Верхнем мире ухнуло, в Нижнем мире грохнуло. Вышла самая лучшая из девушек с белым лицом, со светлой кровью. Тело сквозь одежду просвечивалось, кости сквозь тело просвечивались, сквозь кости мозг просвечивался, такой красивой она была. В левой руке держала серебряный бубен с шестью выступами, подобный грудине осеннего лося-самца, в правой руке её была, подобная лопаточной кости лосихи, шаманская колотушка. Остановилась она, позванивая колокольчиками, печальным голосом таким слова говоря:
– Храбрый Иркиничэн – богатырь, богатырь Средней земли, принесла я тебе весть. Если спросишь о послании, то отвечу: старшего брата твоего Содани – храбреца, этого человека со счастливым предназначением, убил играючи Нижний богатырь – Бурундук. Младшую сестру, родную сестру твою, в сторону закатного солнца унесли. Сильный, когтистый, коварный оборотень, могучий грабитель, прожорливый отец убийц. Одна нога у него железная, одна рука посреди груди. Посреди лба один глаз, на затылке ухо. Унес он её в страну покрытую туманом, подобным мутной ухе из недоваренного гольяна. Два богатыря разве поладят по-доброму? В кого попали, – тех уничтожили. Кого задели, тех погубили. Пока бились, треть народа перебили, кажется.
Иркиничэн – богатырь опечалился:
– Где найти, отыскать Бурундука – авахи? На наших тропках зарубки разные. Такой широкой стала Средняя земля-мать, что восемь стерхов – птиц, летая вокруг восемь лет, не находят её Края. Девять серых журавлей, летая девять лет подряд, не находят конца – такой огромной стала земля. С похитителем сестры младшей Инмэкен – красавицы, как мне справиться? Хорошо, если б остался от братца старшего хоть осколочек одного из суставов.
Отвечала ему так красавица с телом белизны удивительной:
– Иркиничэн – богатырь, имеющий три полных имени в трёх мирах. Бурундук коварный взял себе Нижнее имя, забрав его у брата старшего, твоего родного брата Содани – храбреца. Назови стреле имя звонкое. На закат нацель шестигранную. Куда авахи ни скроется, имя выдаст его отнятое, назовет себя крови-племени, позовет наказать обидчика. Бурундук – богатырь вместе с именем взял и Содани – храбреца силу кровную, к тебе Иркиничэн силу добрую.
Согласился Иркиничэн с красавицей. Выстрелил стрелу заговорённую, сел на неё и догнал Бурундука…
– Значит, ты уже решил…
Ефрем сунул в огонь ветку, не торопясь, набил трубку табачной крошкой и раскурил её от тлеющего уголька.
– Агафья знает?
– Еще нет.
– Скажешь сам?
– Да…так будет лучше.
Перед разговором со стариком, он неделю собирался с духом. Теперь предстояло самое трудное – сказать о своём решении Агафье. Даже при мысли об этом начинала болеть голова.
Ефрем выпустил из ноздрей две струйки дыма. Внешне спокойный, он смотрел, как языки пламени в чувале с треском поедают сучья, но печаль закралась в его сердце. Андрей это видел.
– Куда думаешь идти? – прервал тягостное молчание Ефрем. – Вернешься в своё стойбище?
– Нет, – покачал головой Андрей. – Мне туда путь закрыт. На север пойду, где ненецкая земля начинается. Роман сказал: Учи туда откочует. Хочу душу-ильт найти. Человек без неё, что мертвый. Дышать, есть, ходить, говорить – может, а жить не может.
– Далеко до ненецкой земли. Зима скоро. Река встанет. Пурга будет. Тяжело зимой. Может, до весны подождешь?
– Нельзя. Времени мало. Уйдет Учи за Енисей, тогда совсем мне его не найти. А сейчас шанс есть. Я успею, Ефрем-ики. Должен успеть…
Два дня прошли в сборах.
Ефрем отдал свой облас, с которым Андрей уже вполне сносно управлялся. Агафья нашла ему зимнюю одежду и помогла подогнать по размеру. Лагерный бушлат Андрея не годился для длительных путешествий.
Еще снабдили его самым необходимым в пути – солью, спичками, табаком.
Свою винтовку Андрей оставил Ефрему, а сам взял ижевскую двустволку Кукиша. К ней при необходимости легче найти патроны, чем для нарезного оружия калибра 7,62. А мало ли что в пути случится?!
Заходил прощаться и Роман. Разжег костёр. Долго ходил вокруг. Пританцовывал, ожесточенно терзая бубен. Видимо, остался недоволен результатом, поэтому ничего не сказал, махнул рукой и ушел.
Агафья тоже ничего не сказала. За два дня она вообще не проронила ни слова. Даже не поднимала взгляда. Лишь на прощание порывисто обняла, и снова отвернулась.
– Я вернусь, – твердо сказал Андрей и оттолкнулся от берега.
Он уже не видел, как по её лицу покатились слёзы. Без звука. Без всхлипа. Просто покатились и всё.
6.
– Копьё ему удачу приносило, – отвечал отец. – У каждого охотника есть оружие, которое ему удачу приносит. Вот он и охотился с ним. Стреляющий Глухарей, когда плавали по этой реке, на левой стороне обласа всегда копьё возил. Мелкое зверье и птиц для котла ружьём стрелял. А как увидит бурундука, – хватает копьё.
– Всех бурундуков копьём низводил?
– Луком-самострелом немного. На таёжных тропах – рогатиной. А ружьём не помню. Они уважали друг друга. Охотник и бурундук. Поэтому Стреляющий Глухарей хотел быть на равных со зверем. Я думаю, ему нужна была охота с копьём – встреча с бурундуком на равных, борьба с ним, опасность. Однако меру знал. Такой был у тебя дед. Последний, кто с копьём на бурундука ходил…
(Е. Айпин, "В тени старого кедра"; Свердловск, 1986 г.)
Кучегура смотрел в иллюминатор, почти не отрываясь. Старенькая "вертушка" дребезжала всеми своими внутренностями. Внизу, словно лохматая бурая шкура в кабинете деда, растянулась тайга. Она притягивала и одновременно отталкивала. Она гипнотизировала, нагоняя тоску. Воздух щетинился электрическими разрядами с привкусом озона. Казалось, за спиной медленно сгущается тьма, неотвратимая и леденящая, как скрип железа по стеклу…
Он непроизвольно оглянулся. Четыре солдата и сержант, похоже, не разделяли его предчувствий и продолжали мирно клевать носами. Вид группы захвата, по правде сказать, не внушал оптимизма. Он вообще ничего не внушал. Везде бардак. Ничего удивительного, если и армия туда катится!
Когда дед служил простым майором, дисциплина была не в пример нынешней. Дисциплина и порядок, вот на чем должна держаться служба. Так говорил дед, сам отличавшийся любовью к Уставу. Изрядно подвыпив, он иногда предавался воспоминаниям, не обращая внимания на восьмилетнего внука, притихшего за праздничным столом…