* * *
Когда десять с лишним лет назад Ларри впервые встретился со своей будущей женой, их обоих вряд ли можно было назвать особенно ревностными католиками. Относись они с большим почтением к заповедям церкви, в лоне которой были воспитаны, Джоанни, наверное, не решилась бы принимать участие в конкурсе "Мисс Лучшие Соски Четверга" в баре "Кахлуа", а Ларри со своим помощником, молчаливым гигантом по прозвищу Дюк, не стал бы с таким энтузиазмом окатывать ее и четырех других финалисток ледяной водой из ведер (к возмущению Ларри, Джоанни заняла тогда второе место, но это только потому, объяснил он ей уже перед самым закрытием и после немалого количества выпитой текилы, что сам он только поливал конкурсанток водой и не входил в число судей, которым, по его мнению, всем не мешало обратиться к окулисту).
И все-таки, невзирая на легкость, с которой они вступили в добрачную связь (в первую же ночь после знакомства!), и пользовались контрацептивами, и, наверное, согласились бы на аборт, возникни такая необходимость, Ларри и Джоанни в каком-то глубоком и непреложном смысле считали себя хорошими католиками, что, правда, имело отношение не столько к религиозным догмам, сколько к культурной самоидентификации. Они были католиками так же, как были американцами, - это являлось формой гражданства, правом, которое они получили от родителей и передадут своим детям и которое не зависит от того, разделяют они взгляды Ватикана на запутанные моральные проблемы вроде права на аборт и участия в конкурсе "Мисс Лучшие Соски" или нет.
В отличие от Джоанни, Ларри даже какое-то время посещал ныне распущенную католическую школу Святого Антония. В те дни там еще позволяли преподавать старым, выжившим из ума монашкам, и просто чудо, что ему с одноклассниками удалось хотя бы научиться читать. А кроме того, он иногда прислуживал в алтаре, обычно помогая молодому и атлетически сложенному отцу Макманусу. Тот после службы любил погонять баскетбольный мяч и в конце концов сбежал с очень набожной и сексуальной мамашей Дэйва Михалека, которая, принимая святое причастие, так медленно приоткрывала губы и так многозначительно облизывала их языком, что у Ларри каждый раз делалось тесно в штанах, к счастью скрытых под облачением (вероятно, примерно таким же образом она действовала и на отца Макмануса, хотя, разумеется, они с Ларри никогда не обсуждали эту тему по окончании мессы). После скандала, потрясшего всю паству, бывший священник и бывшая миссис Михалек переехали в соседний город и там открыли вполне успешный видеосалон под названием "Мистер Муви", который, впрочем, обанкротился, после того как "Блокбастер" открыл в городке несколько своих филиалов.
* * *
Хотя вначале отношение Ларри и Джоанни к религии было примерно одинаковым, за десять лет брака их взгляды сильно разошлись. Ларри даже помнил точный момент, когда в их семье возникли первые теологические противоречия. Они были женаты уже почти год и весь этот год безуспешно старались зачать ребенка. В то субботнее утро Джоанни сообщила ему, что у нее уже недельная задержка, и оба они решили, что радостное событие наконец совершилось. Потом они занимались любовью с необычайной осторожностью и нежностью из уважения к чуду зарождения новой жизни, но, когда закончили, обнаружили мазки крови на простынях и на себе. Джоанни ушла в ванную, чтобы помыться, и Ларри слышал ее всхлипывания из-за закрытой двери. Но когда она вернулась в спальню в старых трусиках в цветочек, надетых поверх прокладки, ее глаза уже были сухими.
- Мне очень жаль, - сказал Ларри, когда жена прилегла рядом, и погладил ее по голове. - Я уж думал, дело сделано.
Джоанни перевернулась на бок и храбро посмотрела ему в глаза:
- Я думаю, может, Бог не хочет, чтобы у нас были дети.
Ларри показалось, что она его ударила.
- А какое Ему дело до этого? По всему миру миллионы людей заводят детей. Он что, что-то имеет лично против нас?
- Не знаю, - призналась Джоанни. - Мы и не можем знать, чего Он хочет. Мы должны просто принимать Его волю.
- Я думаю, мы должны просто сходить в семейную клинику, которую рекомендовали Джон и Карен. Может, все дело в чисто технической проблеме, в какой-нибудь закупорке. И все решается самой простой операцией.
- Или все дело в Божьей воле.
- Послушай, - терпеливо начал Ларри, - не все можно объяснить Божьей волей. Если у тебя ломается телевизор, это же не потому, что Бог не хочет, чтобы ты смотрела фильм.
- Не надо смеяться надо мной, Ларри.
- Я просто говорю, что, если ломается телевизор, ты же не несешь его к священнику. Ты несешь его к мастеру.
- Мы живые существа, а не телевизоры, - напомнила она.
- Наши тела - это те же машины, - возразил Ларри. - Иногда их просто надо немного подрегулировать.
В то утро Джоанни впервые за много лет пошла на исповедь, а в воскресенье - на службу. Но в понедельник она все-таки позвонила в клинику и записалась на прием.
* * *
К их облегчению - хотя и к некоторому конфузу Ларри, - проблему удалось быстро диагностировать. У него оказалась такая низкая концентрация сперматозоидов, что возможность зачатия при обычном акте представлялась "крайне маловероятной". Врачи предложили экстракорпоральное оплодотворение, и Джоанни не стала возражать, хотя зачатие в пробирке и представлялось Ларри довольно сомнительным выражением Божьей воли.
- Жаль, что я раньше об этом не знал, - сетовал он по дороге домой. - Сэкономил бы состояние на презервативах.
Джоанни забеременела с первой же попытки, но через два месяца у нее случился выкидыш - ужасное и болезненное испытание, которое она перенесла со стоицизмом, восхитившим Ларри, но и слегка обеспокоившим его.
- Все в руках Божьих, - заявила Джоанни. - Я все равно не могу ничего изменить.
Ее родители немного помогли деньгами, и они сделали вторую попытку. На этот раз беременность проходила благополучно, хоть и тяжело. Последние восемь недель Джоанни не вставала с постели и коротала время, листая Библию или читая молитвы, но, впрочем, не отказывалась и от телевизора (она питала слабость к передачам, в которых рекламировались всякие новые кухонные приспособления, и к "Такси"), Когда родились близнецы, ее первые слова благодарности были обращены не к врачам и медсестрам, принимавшим роды, и не к Ларри, который все одиннадцать часов держал ее за руку и подбадривал, а к Тому Парню Наверху.
- Благодарю Тебя, Господи! - прижимая к груди двух крошечных мальчиков, в экстазе воскликнула она, будто какой-то исполнитель госпелов из Алабамы. - Благодарю тебя, Иисус!
Даже в этот высокоторжественный момент Ларри с трудом удалось скрыть раздражение. "А что случилось? - хотелось спросить ему. - Почему Он вдруг передумал? Неожиданно решил, что нам все-таки можно иметь детей?"
Но в то время его сердце переполняла такая радость - мальчики получились чудесными и здоровыми, и Ларри уже предвкушал, как будет учить их играть в бейсбол и футбол и ходить с ними в походы, - что он почти завидовал искренней вере своей жены. Он тоже с удовольствием поднял бы лицо к небесам и вознес хвалу знающему все и любящему всех без разбора Господу из своего детства, если бы только мог сделать это, не покривив душой.
* * *
Ларри надеялся, что после рождения близнецов религиозный пыл жены немного угаснет, но получилось наоборот. Она с фанатичной регулярностью посещала службы, а кроме того, начала требовать, чтобы и муж ходил в церковь вместе с нею и принимал причастие, отчасти потому, что заботилась о его душе, но еще и потому, что считала это необходимым для правильного воспитания мальчиков. Решив, что один час лицемерия в неделю - это небольшая плата за семейный мир, Ларри подчинился и почти год аккуратно выполнял ее пожелания до тех самых пор, пока осенью девяносто восьмого года его жизнь не перевернулась с ног на голову.
В начале года, еще зимой, у отца Ларри обнаружили рак легких. Метастазы распространялись стремительно, но умирал он медленно и страшно - унизительный, мучительный конец, достойный, возможно, Гитлера или убийцы-людоеда Джеффри Дамера, но никак не добродушного старика, который тридцать семь лет горбатился в принадлежащем его тестю магазине запчастей и, перед тем как доктор произнес ему смертный приговор, всего три месяца успел порадоваться жизни на пенсии. И лишь через месяц после того, как гроб с телом отца опустили в могилу, Ларри, хрипло дыша, стоял в продуктовом отделе Торгового центра Веллингтона, вглядывался в лицо вооруженного преступника, которого он только что убил метким выстрелом в шею, и постепенно с ужасом осознавал, что "преступник" оказался подростком с невинным и милым лицом, а его оружие - пластмассовым пистолетом, до смешного не похожим на настоящий.
Оба этих трагических события, произошедших так быстро друг за другом, что в воспоминаниях Ларри они сливались в одно - как будто прямо с кладбища он отправился в Торговый центр, - только подтвердили уже давно имевшееся у него подозрение, что жизнь - это жестокая и бессмысленная штука, в которой одинаково ужасные вещи случаются и с плохими, и с хорошими людьми без всякой зависимости от их грехов или заслуг. Они просто случаются. И если там наверху действительно имеется какой-то Бог, ответственный за справедливость и воздающий всем по заслугам, как уверяет Джоанни, тогда этот Бог либо полный засранец, либо, в лучше случае, неумеха, и тогда он абсолютно не нужен ни Ларри, ни всем остальным честным людям, которые просто хотят нормально жить и по возможности уберечь своих близких от бед, болезней и смерти.
- Ты это серьезно? - не поверила Джоанни, когда он изложил ей свою теорию. - Ты в самом деле считаешь Бога засранцем?
- Примерно так.
- У меня есть для тебя новость. Возможно, и Он не очень высокого мнения о Ларри Муне.
- По мне, так пусть он сгорит в аду, - заявил Ларри, - после того, как поцелует меня в задницу.
- Клянусь, - сказала Джоанни, - что если хоть один раз услышу, что ты говоришь что-нибудь подобное мальчикам…
- И что? Что ты тогда сделаешь?
Она начала говорить что-то, но потом замолчала. Ларри вышел из комнаты, решив, что победа осталась за ним. Но позже, вспоминая этот эпизод, он понял, что именно после того разговора отношения между ними стали другими.
* * *
С очаровательно виноватым выражением на задорном личике Сандра Баллок вытащила из декольте своего вечернего платья шоколадный пончик и отдала его английскому актеру, не очень убедительно изображающему гомосексуалиста. Мэй хихикнула и с надеждой скосила взгляд на Ронни.
- Правда, смешно?
Ронни медленно повернулся и смерил ее таким пренебрежительным взглядом, как будто был по меньшей мере профессором из Гарварда, а не уборщиком, теперь безработным, недавно вышедшим из тюрьмы.
- Полная чушь, - изрек он.
- Она голодная, - попыталась объяснить Мэй, - и хотела стащить у него за спиной какую-нибудь еду.
- Это я понимаю, мама. Но там ведь уже середина ночи.
- И что?
- Откуда среди ночи у них взялся целый поднос пончиков?
- Это ведь конкурс красоты. Их оставили, чтобы девушки могли подкрепиться.
- Все девушки давно должны спать.
- Ну, может, кто-то поставил его, а потом забыл.
- Ты на какой планете живешь, мама? Кто это может забыть о целом подносе с пончиками?
- Не будь таким занудой.
- А чего ты хочешь? Дурацкое кино.
Мэй охватила знакомая, похожая на приступ какой-то болезни безнадежная усталость. Она мечтала всего лишь о приятном субботнем вечере у телевизора, о хорошем фильме и миске с попкорном и о том, чтобы хоть немного отвлечь сына от печальных мыслей. Потому что Мэй видела, как что-то гложет его изнутри и с каждым днем он становится все мрачнее.
Когда Ронни только вышел из тюрьмы, он, по крайней мере, делал попытки искать работу, рассуждал о будущем и иногда говорил матери что-нибудь приятное. Но после того свидания пару недель назад весь его оптимизм окончательно испарился. Он сдался. Он даже не притворялся больше, что читает объявления о вакансиях, и категорически отказался встретиться еще с какой-нибудь из женщин, написавших ему письмо. Он только целыми днями слонялся по дому и жаловался, что по телевизору ничего не показывают. Сегодня Ронни был как-то особенно взвинчен. Он непрерывно двигал ногами, раскачивался вперед-назад и нетерпеливо вздыхал так, будто, застряв в пробке, опаздывал на какую-то важную встречу.
- Просто смешно, - проворчал он. - У нас целый шкаф забит фильмами, а мы смотрим эту чушь.
Сандра Баллок убеждала симпатичного парня, что собирается прекратить участие в конкурсе. Было видно, что она ему очень нравится, хотя, вместо того чтобы поцеловать ее, он в последний момент откусил половину шоколадного батончика.
- Она такая хорошенькая в этом платье, - заметила Мэй. - В начале была совсем замухрышкой, а теперь смотри как похорошела.
- Это сказка про гадкого утенка, - снисходительно объяснил Ронни. - Такую любой дебил может написать.
- А мне нравится.
Мэй выбрала "Мисс Конгениальность", потому что фильм был веселым и легким, без всяких серьезных проблем, насилия и ругани, без которых сейчас не обходится почти ни одно кино. Они с Бертой пару недель назад взяли его напрокат и хохотали как сумасшедшие. Наверное, в этом все дело, сообразила Мэй. Не надо ей было упоминать имя Берты. Оно действовало на Ронни как красная тряпка, и он немедленно начинал ненавидеть все, что Берта одобрила.
- Сейчас будет смешная сцена, - пообещала Мэй, потому что на экране начинался конкурс талантов. - Тебе понравится.
Сандра Баллок появилась с косичками на голове и в каком-то нелепом платье. Она прикасалась пальцем к горлышкам бутылок, по-разному заполненных водой, и действительно извлекала из них приятную музыку. Публике это очень нравилось. Но потом прямо к сцене подошел какой-то сумасшедший в ковбойской шляпе, и, когда он распахнул куртку, все увидели пистолет.
- Надеюсь, он ее застрелит, - пробурчал Ронни, - и избавит нас всех от этого кошмара.
- Если тебе не нравится, займись чем-нибудь - почитай книгу, например. И перестань наконец дергаться. У меня от твоих ног уже в глазах рябит.
Ронни сделал попытку успокоиться, но Мэй видела, что он с трудом себя сдерживает. Как будто беспокойный подросток - все время посматривает на дверь и не может усидеть на месте. Ей это очень не нравилось. Таким же нервным он был в то самое утро, когда обнажился перед бедной девочкой-скаутом.
- Не понимаю, что со мной творится, - пожаловался он. - Совсем не могу читать. Как будто я разучился концентрировать внимание.
Отплатив ему его же монетой, Мэй молча отвернулась к экрану. Английский актер запихивал фальшивую грудь в купальник Сандры Баллок и прихлопывал ее сверху рукой. Ронни захохотал, но что-то в его смехе испугало Мэй и напомнило ей о вещах, о которых она предпочла бы не думать.
- Мне очень жаль, что ты невежливо обошелся с той девушкой, - сказала она, - которую приглашал на обед.
- Когда ты уже про нее забудешь? Я же объяснил тебе, что она не в моем вкусе.
- Знаю я, кто в твоем вкусе.
- Ты не понимаешь, мама. Она же совершенно чокнутая.
Мэй прикусила язык. Конечно, Ронни этого не знал, но она позвонила Шейле через несколько дней после свидания. Ей вовсе не хотелось вмешиваться, но она же должна была знать, а Ронни ничего ей не рассказал даже о том, что они ели на обед. Разговор не внес особенной ясности - тут Ронни прав: девушка немного не в себе, - но все-таки Мэй поняла, что ее сын повел себя не как джентльмен.
- Надо добрее относиться к людям, - назидательно сказала она. - Можно подумать, какая-нибудь идеальная женщина сидит и дожидается твоего звонка.
- Знаешь, что нам надо? - вдруг спросил Ронни. - Купить компьютер.
- Зачем нам нужен компьютер?
Ронни ненадолго задумался:
- Можно писать электронные письма.
- Кому? - удивилась Мэй.
- Ну и не только это. - Он начал загибать пальцы. - По нему можно оплачивать счета, играть в игры, заказывать билеты на самолет, много чего еще. Сейчас все так делают.
- Компьютеры дорогие.
- Если бы я умел пользоваться компьютером, мне гораздо легче было бы найти работу. Во всех объявлениях об этом пишут. В наши дни, если не знаком с компьютером, лучше и не пытаться устроиться. Наверное, можно купить подержанный, долларов за пятьсот.
Мэй испугалась. Она знала, как у Ронни работает голова. Когда он начинал говорить так гладко и разумно и приводить всякие доводы, будто они только что пришли ему в голову, значит, задумал что-то.
- Знаю, зачем тебе нужен компьютер, - отрезала она. - Думаешь, я газет не читаю?
- А что? - Ронни играл свою любимую роль святой невинности. - Я не понимаю, о чем ты.
- Хочешь смотреть на всякие картинки.
- Какие картинки?