- Как нет. Есть двое, и третьего ожидаем.
Женщина отошла, пожав плечами.
Чтобы попасть на свою барку, Кириллову нужно было сделать большой крюк. По дороге он раздумывал о своем поступке, который теперь казался ему безрассудным. Бедный ребенок совсем не мог идти, и его пришлось нести на руках.
"Как теперь явиться домой с такой прибылью? - думал Кириллов. - Пожалуй, жена прогонит вон вместе с мальчиком".
Но потом Кириллов стал успокаивать себя, мол, мальчика можно будет завтра же отвести в участок.
- Пусть, по крайней мере, - думал он, - бедняжка поест сегодня хорошо и переночует в теплом месте.
Вот уже замелькал огонек на его барке и послышался голос жены, кричавшей:
- Перестань, Люба.
Кириллов вошел; жена стояла спиной к дочери у печки, мешая в котелке варево и, не оборачиваясь, узнав его по походке, сказала:
- Что ты так поздно вернулся?
В это время Петя, попавший после вечерней сырости и холода в теплую комнату, с приятным запахом, сказал:
- Как тут тепло, и хорошо пахнет.
Жена обернулась, недовольная, и, указывая мужу на оборванного мальчика, спросила:
- А это что такое?
Муж предпочел бы быть сейчас далеко отсюда, но жена ждала ответа, и он, путаясь и запинаясь, все рассказал.
- Ты, верно, сошел с ума, верно, хочешь, чтобы мы сами умерли с голоду, если подбираешь на улице брошенных детей. Ведь ты знаешь, как ветха барка? А что будет с нами, когда она совсем развалится? Отведи мальчика немедленно в полицию, слышишь?
- Хорошо, хорошо, не сердись только. Я думал, что поступил хорошо, взяв мальчика; я отведу его хоть сейчас.
- Ну, теперь уже поздно, а завтра его надо отвести. Садитесь ужинать.
Сели. Бедный оборвыш ел с жадностью, набивая полный рот. Марфа - так звали жену Кириллова - сердито наполняла миску Пети, хотя в душе у нее шевелилась жалость к мальчику, и она с ужасом думала: что, если бы один из ее детей был в таком положении? Необходимо было обмыть этого замарашку, чтобы положить спать со своими детьми. И вот она принялась его мыть. Надела на него старую рубашку и, всмотревшись, заметила, что мальчик очень хорошенький.
На другой день началась разгрузка барки. Кириллов суетился и хлопотал, и жене его было немало работы - считать доски и так далее. Она была рада, что оставила Петю в каюте присматривать за детьми, а за обедом решили оставить его, пока будет продолжаться разгрузка или даже до отъезда барки на зимовку.
Прошло несколько дней, и пора было уже уезжать. Кириллов ходил задумчивый и ни разу не зашел в трактир, несмотря на приглашение знакомых. Жена была очень удивлена таким небывалым поведением мужа. Его беспокоила мысль: что будет дальше с мальчиком? Сам он не решался заговорить первым об этом с женой. Наконец она сказала, что следует отвести мальчика. Петя поняв, что его хотят прогнать, ухватился обеими руками за платье Марфы и со слезами упрашивал не отдавать его городовому. Люба, старшая дочь Кириллова, принялась кричать и плакать. Марфе самой стало жаль мальчика, он заменил ей няньку: двухлетнего носил на руках, а Любу забавлял, так что матери оставалось больше свободного времени для хозяйства и шитья.
"Пожалуй, - решила она, - пусть Петя остается; но только муж должен ей обещать не пить, а Люба - не шалить, в противном случае она сама отведет мальчика в полицию".
На другой день они отплыли вверх по течению реки на родину, где зимовала барка. У них была своя изба со двором и хозяйством, с десятиной огорода под картофель. За деревней тянулись бесконечные леса. Невдалеке, на опушке леса, стоял домик полесовщика. Он жил очень уединенно, занимался своим делом и сторонился всех. Это был высокий, худой человек с суровым лицом, но еще не старый. Кириллову часто приходилось иметь дело с полесовщиком при аренде и порубках леса, и тот очень удивился, зачем Кирилловы, имея своих детей, взяли еще чужого мальчика.
Прошло несколько лет. Петя и Люба окончили сельскую школу, в которой учились только зимой. Учитель и батюшка очень любили обоих детей. Многие из односельчан не одобряли необдуманного поступка Кирилловых, взявших чужого мальчика, ведь сами едва кормились. Но батюшка всегда хвалил их и говорил, что Бог вознаградит их за доброе дело.
Однажды Кириллов зашел по делу к полесовщику и остался у него пить чай. За чаем разговорились, и Белкин - так звали полесовщика - сказал:
- Меня считают нелюдимым и даже злым человеком, но я вовсе не злой, а несчастный. Когда-то я жил, как другие люди, имел достаток, добрую, любящую жену и сына, но всего этого я лишился по своей вине. Больше всего на свете я любил деньги и для прибыли денежной готов был жертвовать всем. Когда у нас родился сын, я стал требовать, чтобы жена поступила в город в кормилицы; она долго не соглашалась, но я заставил ее согласиться и нашел ей выгодное место. Ребенка отдали за дешевую плату к одной женщине на воспитание. Женщина эта ходила просить милостыню и, попавшись на краже, скрылась неизвестно куда, захватив вместе со своей девочкой и нашего малютку. Я разыскивал ее, расспрашивал о ней, но все напрасно. Жена, узнав об этом, от огорчения заболела и вскоре умерла. Я продал все, уехал далеко от родины, нанял это место и живу теперь нелюдем. Одиночество с каждым годом тяготит меня, и вот я хотел сказать вам: не отдадите ли вы мне Петю? Он мне очень нравится, такой смышленый мальчик. Я взял бы его вместо сына. Боюсь только, что ты, пожалуй, не согласишься?
- Это правда: я и жена очень привязались к мальчику и не думаем его отдавать. Ему уже пятнадцать лет, и он заменяет мне рулевого, матроса - кого угодно. Прошлым летом благодаря его ловкости мы спасли от гибели нашу барку, когда ее унесло под мост.
На этом собеседники расстались.
Весной Кириллов прибыл в город по делу, и на этот раз в одиночку. Забрали его в полицию и спросили: не у него ли мальчик Петя? При этом показали ему заявление одной умирающей женщины о том, чей был сын Петя. Оказалось, отцом его был Белкин, теперешний полесовщик. Это так поразило Кириллова, что, вернувшись на барку, он долго не мог прийти в себя и не говорил об этом никому ни слова.
Приехав в деревню, он прежде всего рассказал обо всем случившемся священнику и попросил у него совета. Тот велел ему немедленно идти к полесовщику и открыть ему все. Нельзя описать радости и счастья полесовщика, когда он убедился, что Петя действительно его сын. Он взял его к себе в дом и не мог вдоволь наглядеться на него, не хотел отпускать ни на шаг. Но со временем стал он замечать, что Петя как бы скучает по семье, вырастившей его.
Однажды Петя сильно заболел, потребовался женский уход. Кириллова усердно посещала дом Белкина и ухаживала за больным, пока он не поправился.
Белкин стал задумываться, и сердце подсказало ему выход. Он решился, в благодарность Кирилловым за воспитание сына, купить им новую барку вместо старой. Вскоре по просьбе сына он купил и себе большую барку, на которой сплавлял вместе с Кирилловым лесной материал. Со временем Петя женился на Любе.
Две семьи породнились и вели промысел сообща. Прибыли их росли и росли. Но не этим прибылям радовался теперь Белкин; радовался он доброй и счастливой жизни детей и часто повторял: "Не в прибыли счастье".
Кто Бога забывает, того и Бог не милует
Рассказ священника М. Островитянова
Была среда, пост. Утомленный великопостной службой и беспрерывными поездками в приход к больным, я только к вечеру собрался выпить стакан чая. Слышу, кто-то из прихожан требует меня. Недовольство от усталости сорвалось с моих уст, а впрочем, кто знает, подумал я, не с Причастием ли ехать к человеку.
- Скажите, - говорю, - чтобы подождал немного, а я сейчас же напьюсь чаю и выйду.
- Проситель какой-то странный, - сказали мне. - Ничего не говорит, только плачет.
- Что бы это значило?
Выхожу - и не узнаю моего прихожанина, крестьянина Сергея Полникова.
- Здравствуй, Сергей. Что с тобой? На тебе лица нет. Беда стряслась?
- Да, батюшка, несчастье, - произнес Сергей.
- Что такое?
- Ох, Господи! Что мне делать?
Долго мне пришлось успокаивать его, прежде чем я добился разъяснений. Оказалось, отца Сергия разбил паралич, и врач отказался лечить больного.
Я поспешил к нему для напутствования Святыми Таинствами. Подъехали к дому. Слышны причитания и неопределенный шум.
- Все кончено! - думаю. - Опоздал. Очень жаль.
Вхожу в избу. Хата битком. Вслушиваюсь. Под общий плач спорят, чем бы помочь больному.
- Слава Богу. Жив, значит, - вырвалось у меня.
- Батюшка. Добро пожаловать, - приветствовали меня соседи. - А мы вот собрались навестить больного.
- Добро. Посетить больного - христианская обязанность. В памяти ли Илья?
- Бог весть, - отвечали мне. - Чуть жив, язык отнялся.
- Неужели? Давно ли?
Я подробнее узнал о болезни отца Сергия. С вечера, под Чистый Вторник, Илья почувствовал слабость. Перекусив на семейном ужине, он лег в постель и до вторника не вставал. Паралич сковал Илью.
Думая, что у Ильи припадок, семейные пригласили деревенских бабок, которые, разумеется, не принесли никакой пользы. Тогда больного отправили в Вельможино, в частную больницу. Врач, осмотрев больного, отправил его обратно, сказав, что для таких больных у него не имеется лекарств. Илью повезли в городскую больницу, где без всяких уже экивоков посоветовали родственникам колотить гроб для больного.
И вот несчастный Сергей, расстроенный решительным отказом врачей, убитый горем, почти в беспамятстве приезжает ко мне с просьбой и приводит меня в дом свой.
- Не оставь хоть ты нас, родной, - молили в свою очередь меня семейные. - Помоги беде нашей.
Понятно было, что помощи оказать никакой я не моту, тем не менее попросил показать мне больного. Посетители расступились. Подхожу:
лицо его исказилось и стало темно-багровым, парализованные руки и ноги замерзли, как у трупа, дыхание редкое и прерывистое, а пульс редкий. Видно, что несчастный переживал последние минуты страшной болезни. Еще немного - и кончено.
Я отошел от ложа молча, все смотрели на меня, что я скажу. Но что я мог сказать? Повторить за врачом? Окончательно добить и без того убитых горем. Подать надежду, вопреки роковой правде. Пришлось лгать:
- Изменить приговор врачей никто не может, кроме Бога, и помочь больному я не в силах. Единственное, что я хочу сделать в облегчение вашей скорби, - это напутствовать больного и приобщить его Святых Тайн Тела и Крови Христовой. Пути Промысла Господня неисповедимы. И кто знает? Для Бога все возможно. Другое дело, и умирать не миновать; будет ли это рано или поздно, - исход один. А поэтому, вместо бесполезных воплей и рыданий, молитесь лучше Богу и усерднее просите Его, Милосердного, за нашего больного, чтобы Он удостоил его, по крайней мере, истинно христианской кончины, разрешил говорить.
- Правда, батюшка. Спасение души дороже всего, - сказал Сергей. - И если болезнь моего отца настолько трудна, что помочь никак нельзя, то отслужи завтра молебен о здравии, не пошлет ли Бог речь больному, хоть бы причастить его.
Сказанное Сергеем настолько было резонно и произнесено так отчетливо и притом спокойно, что я подивился совершившейся в нем перемене; это, однако, длилось не очень долго. Горький плач семейных и видимо порывающиеся узы близкого дорогого родства побороли минутную стойкость духа и твердость здравого суждения. Чувства сказались и под напором душевных волнений разразились обильным потоком слез и воплей сетования. Успокоив, насколько это было можно, плачущих, я обещал им завтра молебен о недужном. На том и расстался я со скорбящим семейством и довольно уже поздно вернулся в свой дом.
Наступил следующий день. К удивлению, Илья был еще жив, но состояние его здоровья не изменилось. Я с причтом прибыл в дом больного, захватив из церкви икону Скорбящей Божией Матери.
Кроме семейных и родных, участвовать в молебне пожелали соседи и знакомые больного.
- Молись и ты, несчастный страдалец, - обратился я к больному. - Молись мысленно. - Мне хотелось хоть как-то убедиться в том, что больной в сознании, и вызвать его к деятельному участию во внутренней молитве. Я не ошибся. Что-то заискрилось в его неподвижном взоре. Блеснула слеза, за ней другая, третья, и целый град их потоком полился из глаз и оросил изможденное лицо страдальца.
- Добрый признак. Господи, благослови! - воскликнул я и осенил себя крестным знамением.
Перекрестились и все.
- Благословен Бог наш, - начал я.
Последовало Молебное пение, которое сегодня отличалось особенной выразительностью. Отпели уже большую часть. Прочитано было Евангелие, прикладывая которое к устам больного, я заметил, что с ним делается что-то необыкновенное: цвет лица стал нормальным, конвульсии стихли, сердцебиение усилилось, дыхание стало глубоким, - кровообращение, видимо, восстанавливалось. Все это произошло очень быстро.
Я как-то невольно, но и совершенно сознательно, громко воскликнул:
- Веруем, Господи! Помоги!
Кончался молебен. Еще раз преклонили колени при чтении заключительной молитвы о больном. Осеняя крестом больного, я приветствовал его выражением благопожелания. И вдруг - о, дивное чудо! Уста больного раскрылись и произнесли слова благодарности Богу:
- Слава Тебе, Господи! Благодарю Тебя, Отец Небесный! - внятно сказал он, и осенил себя крестным знамением.
Трепет объял всех. Прошло несколько минут. Народ заволновался и сомкнулся вокруг постели больного. Всем хотелось поближе видеть ожившего, слышать его слова и убедиться в исцелении.
Илья, хотя и слабым голосом, начал беседовать с окружающими, - и затем, движимый чувством благодарности к Богу, дал обет пожертвовать посильную лепту на украшение храма, помочь одному очень бедному семейству материальным приношением и отправиться в Киев на поклонение святым мощам.
Что-то еще сказав, больной устал. Народ стал расходиться: отбыл со своим причтом и я, занятый размышлением о знаменательной повести Ильи и его чудесного исцеления.
Проходит три дня.
Я заехал в приход, где живет Полников Илья. Захожу к нему в дом и застаю Илью за работой у столярного верстака.
- Здорово, Илья. Ты ли это, воскресший из мертвых?
- А кто ж? Известно, я, - с улыбкой отвечал мне Полников. - Другого Ильи у нас в семействе нет. - И, приняв благословение, Илья порадовал меня, что он теперь совершенно здоров. И, действительно, свежесть его лица, бодрость и светлая улыбка, подтверждали его слова.
- Ну, и слава Богу, - говорю, - поблагодари теперь Господа за оказанную Им милость: в следующий субботний или воскресный день возьми да и отслужи благодарственный Богу молебен; да не забудь исполнить свои обещания.
- Забыть? Как это можно? Кто Бога забывает, того и Бог не милует, - сказал Илья.
- Ладно, коли знаешь. После этого мне одно только и остается напомнить тебе: не исполняющий должного заведомо ответствует перед Богом больше, чем не исполняющий по неведению.
Расстался я с Ильей и с тех пор долго не видался с ним.
А Полников забыл и про свои обеты, и про молебен.
Наступает Пасха. Встретил я Илью, напоминаю ему о его нравственном долге, но так как времени для объяснений было мало, не добился от Полникова никакого определенного ответа. Месяца два или три спустя снова вижусь с Полниковым и опять спрашиваю:
- Послушай, - говорю, - Илья. Прошло много времени, и ты не только не исполнил своих обетов, но не озаботился даже отслужить благодарственного молебна за свое исцеление. Как-то стыдно и даже страшно становится за тебя. Ведь ты сам же говорил: "Кто Бога забывает, того и Бог не милует". Положим, что Бог несказанно милосерден, в чем ты имел уже случай убедиться. Но Он и строго справедлив.
- Знаю, батюшка. Все мы под Богом ходим, да вот все не справлюсь как-то. То одно, то другое, - отговаривался Илья.
- Что касается недостатков твоих, то это неверно: ты ведь не из последних, не бедняк, а слово "недосуга" - пустая отговорка, по нашим житейским суетам, пожалуй, и умирать некогда, а ведь приходится же, рассуждал ли ты о недосугах, когда лежал на краю могилы?
- Оно хотя и вправду так, - сознавался Илья, - а как-то все не сладишь, да уж когда-нибудь справлю свое.
- Ты опять все в долгий ящик откладываешь, а скажи-ка мне: кто поручится за будущее? И силы мотут изменить тебе, и хозяйство твое разрушиться может, и рад бы ты тогда радешенек исполнить обет, да будет поздно, а совесть еще при жизни будет мучить и терзать тебя.
- Если невозможно будет исполнить обещание, так ведь и Бог за то не взыщет, - оправдывал себя Илья. - А сказать-то тебе по совести: и молебны-то эти все, и дары-то наши нужны ли Богу, когда Он - Дух? Было бы вот тут-то! - и при этом ударил себя в грудь.
- Однако далеко же ты зашел, Илья. Ошибаешься! Правда, что Бог - Дух и ищет нашей сердечной любви и благодарности к Нему, но Он не отвергает и внешних жертв, наоборот, даже требует этого: "прославьте Бога в душах и телесах ваших", следовательно, то и другое тесно связано между собой и одинаково обязательно. Человек имеет от Бога душу и тело: значит, и благодарить Его он должен всем своим существом, то есть не только душой, но и телом.
- По-твоему вроде и так, да как? - не унимался Илья. - Иной человек благочестивый: скоромник, малого ребенка не обидит и молитвенник усердный, ни одного праздника Христова не пропустит, чтобы не побыть у службы Божьей. Последними пожитками делится, а глядишь, этот благодетель за гумном и последнюю суму отберет у нищего, и в амбар залезет к соседу. Вот тебе и благочестие. Эх, батюшка. Пожив на своем веку, таких я видел немало. Значит, по-моему: благодарность-то нужно носить в сердце, а наружное-то дело часто лишь людей морочит да Бога гневит.
- Как видно, ты, Илья, умеешь рассуждать, только мне думается, что речи это не твои. Кто же втолковал тебе такие мысли?
- Кто? Известно, умные люди подсказали. Небось, поживешь, научишься, - самодовольно отвечал Илья.
- Похвально учиться только доброму, хорошо из жизни почерпнуть суждения зрелые, а не такие пагубные, какие усвоил ты. Пример твой не доказывает твоего положения, а, наоборот, только подкрепляет высказанную мной мысль. Кто напоказ делает доброе дело, а втайне творит зло, тот человек плохой, у него грязное сердце: а если грязное сердце злобствует под маской добродетели, то почему же доброму сердцу нельзя показать себя в делах христианского благочестия? Делать добро без сочувствия, а только по ханжеству - возможно, ведь, когда делаешь - преображаешься, а не делать добра по влечению благодарного сердца, по-моему, совсем нельзя. Выходит, ты не прав. И если на деле благодарности твоей нет, то ты никогда добрым и не был.
Полников уже не возражал, а только развел руками и отошел в сторону.
Видно было, что высказанная мною правда не совсем по вкусу крестьянину.
Модные суждения Ильи шли вразрез с его тогдашним искренним сердцем. Сколько ни подыскивал я причин для объяснения этой перемены - ничего на ум не приходило.
Однако скоро я все понял.