– А как это дважды? – спросил Балаганов. – Украдены дважды?
– Да, интересно, – посмотрел на следователя Бендер.
– Поясню. Ценности, украденные из квартиры, были не иначе краденными, товарищи. Хозяин обворованной квартиры выменял их на сало у беженца из Москвы. А откуда они у беженца, спрашивается? Конечно же, краденные.
– Это почему же, товарищ Доменко?
– Да, может, она и не краденная, – произнес Балаганов. – Этим беженцем.
– Э-э, нет, товарищи. Дело в том, что эти ценности из коллекции Фаберже. И они никак не могли принадлежать обменщику, который очевидно не знал истинной цены их.
– Все более и более загадочно, – пыхнул дымком папиросы Бендер.
– Разгадка здесь простая, ценности то из коллекции Фаберже.
– А кто это такой этот Фаберже? – спросил Балаганов. – А, Остап Ибрагимович?
– Товарищ Доменко нам пояснит, товарищ эксперт, если вы не знаете.
Не знал и Бендер, кто такой Фаберже, но не хотел признаться в этом.
– Фаберже это известный царский ювелир, товарищи. Коллекция его насчитывает десятки, а может и сотни ювелирных изделий, стоимость которых не поддается денежному определению. Скажу откровенно, я и сам ничего не знал об этом. Мне пришлось побеседовать с десятком ювелиров, чтобы узнать это. Когда мне поручили вести следствие по этому делу.
– Очень интересно, – погладил свои кудри Балаганов.
– Интересно, товарищ Доменко, – согласился Остап. – Только неясно чем может помочь вам наш клуб?
– Вот если бы принесли нам эти ценности, этого самого Фаберже, – привстал Балаганов. – Вот тогда мы…
– Помолчите, товарищ эксперт, – осадил его Бендер.
– Да, если бы принесли, – достал новую папиросу Доменко.
– А что представляют собой, эти уворованные ценности, товарищ следователь?
– Молочник с двумя чашечками.
– Только и всего?! – хлопнул ладонью по столу эксперт.
– Только и всего, товарищ эксперт, – усмехнулся Доменко. – А знаете, сколько этот молочник с двумя чашечками стоит на заграничном аукционе?
– Интересно? – уставился на следователя Бендер.
– Десятки, а может и сотни тысяч валюты.
– Вот это да! – воскликнул Балаганов.
– Интересно, очень интересно, – затоптал папиросу в пепельнице Остап. – Значит Фаберже…
– Да, царский ювелир, всемирно известный, товарищи.
– Вот найти бы эти изделия, – мечтательно протянул эксперт.
– С этим желанием я и пришел к вам, археологи.
– Да, если бы принесли этот молочник… – промолвил Остап.
– С двумя чашечками к нему, – добавил Балаганов.
– С двумя, – кивнул Доменко. – Такое предложение, товарищи. Хозяин обворованной квартиры вас не знает, думаю. Вы Остап Ибрагимович, или ваш эксперт, посещаете его и предлагаете ему купить какую-нибудь ценность или… – помолчал следователь, – спросить, нет ли чего продать, для вашего музея?
– Это вариант, – кивнул Остап. – Поговорить с ним. А для убедительности, я дам сегодня же объявления в газеты, что при нашей конторе открывается музей экспонатов найденных при раскопках…
– Дельное предложение, товарищ Доменко, – встал Бендер. – Откуда вам стало известно, что уворован этот молочник?
– С двумя чашечками? – добавил Балаганов.
– Как откуда? – опустился на стул следователь. По его заявлению, по описи краденного.
– Да, А что молочник Фаберже? Он что, ювелир, знаток изделий Фаберже?
– Нет, не ювелир, а школьный учитель рисования, друзья.
– Странно. Гражданская война, беженцы, голод… откуда же у него учителя рисования оказывается сало для обмена?
– Вот надо и попытаться выяснить, откуда и почему это он знает, что молочник Фаберже, – встал Доменко. – Все, мне надо идти, до свидания. Значит, договорились? Вот его адрес, – подал бумажку он.
– Договорились, товарищ следователь. До свидания…
Проводив гэпэушника, Остап сказал:
– Видите, Шура, какие рождаются варианты. Миллионные, но навряд они могут стать нашими, когда за ними охотится само ОГПУ.
– Да, командор, дело государственное, раз они сами… если по справедливости… нам не удастся.
– Я так и полагаю, товарищ эксперт, – прошелся по комнате Бендер.
– Но дружбу с гэпэушниками надо продолжить. Посетим этого рисовальщика… – посмотрел на бумажку оставленную следователем.
– Мне пойти или вы сами, командор?
– Пойдем вместе, Шура. Вначале к соседям этого Лоева Семена Михайловича. Вы к одним, я к другим с вопросом: "Нет ли чего продать, для музея?", а уж с таким вопросом и к рисовальщику. И не пойдем, а поедем, эксперт. Для пущей убедительности. Да, и не только к соседям обокраденного, а по всей улице… – посмотрел на бумажку Остап, – по всей Десятинной, где проживает этот рисовальщик. Заставим походить и Адама Казимировича с таким же заданием.
– Ой, командор, хлопотно все это, – крутнул головой Балаганов.
– А вы как думали? Рисовальщик сразу так и пойдет на откровенность? Нет. Да, а к нему мы заявимся только через пару деньков, когда вся улица будет уже знать, что ищутся экспонаты для археологического музея.
Вошел Козлевич и спросил:
– Остап Ибрагимович, надо съездить на заправку автомобиля.
– Съездим, Адам, и вот что… – и Бендер подробно посвятил его в предстоящую операцию.
И вот компаньоны начали осуществлять план похода к Лоеву. Посещая дома, они для большой убедительности показывали газету с объявлением, что открывается музей археологии, для которого собираются экспонаты, возможно имеющиеся у жителей не только Десятинной улицы, но и Андреевского спуска. В результате похождения по домам, было куплено ряд довольно ценных предметов: иконы, кресты, лампадки, медали, старинные монеты медной чеканки, бронзовые и фарфоровые статуэтки и даже кивер с аксельбантами к нему и эполеты.
Глава V
Учитель рисования Лоев о молочнике Фаберже
И вот пришло время, когда великий искатель-предприниматель задернул цепочку входной двери квартиры Лоев, учителя рисования.
Перед Остапом предстал среднего роста мужчина лет сорока-сорока пяти, с гладко причесанными седеющими волосами, с несколько морщинистым лицом. Светлые его глаза внимательно смотрели на Бендера, и прозвучал негромко вопрос:
– Слушаю вас.
– Здравствуйте, хозяин, – улыбнулся ему в ответ Остап. – Вы, наверное, читали, – развернул перед Лоевым газету искатель.
– А-а, да, все улица уже об этом…
– Я председатель клуба археологов, уважаемый, – раскрыл картонки своего удостоверения Бендер, – Вот ищем, собираем нужное, интересное. Может и вы, предложите нам что-то… разрешите войти? – улыбнулся Остап.
– Собственно… у меня ничего такого для клуба… входите, пожалуйста, если уж так, – посторонился Лоев.
– Благодарю, – вошел Бендер. – Разрешите представиться – Остап Ибрагимович Бендер.
– Очень приятно, Лоев… Семен Михайлович. Лоев, – повторил он.
– Рад знакомству, уважаемый Семен Михайлович. Возможно, и найдете что-нибудь для нашего клуба…
– Нашел бы, – указал хозяин на стул у стола. – Если бы не ограбили…
– Как!? Вас ограбили? В милицию заявляли?
– Да, унесли самовар, из посуды кое-что, костюм мой выходной. Платья жены, мой сюртук гимназический…
– Гимназический? Интересно…
– Да, я преподавал в свое время в гимназии…
– Интересно, географию преподавали или…
– Нет, рисование. Две картины унесли… мои картины, маслом.
– О, я всегда уважал и уважаю художников, любезный Семен Михайлович.
– Да, отрез на пальто унесли для жены, собирались шить.
– Вот мерзавцы, а что-нибудь из предметов, могущих стать экспонатами для нашего музея?
– Да такого… вот думаю. И не нахожу что-то… Вот молочник…
– Ну, это посуда… Самовар, тарелки…
– Э-э, нет. Молочник, а к нему две чашечки, работа самого Фаберже.
– А кто это такой? Как вы сказали Фабе…
– Фаберже. Это знаменитый царский ювелир. Дорогая вещь. Ее и унесли. Воры, наверное, и не знают, сколько он стоит, если продать знающим.
– Интересно, а вы знаете, уважаемый Семен Михайлович?
– Сколько не знаю, но дорого.
– Вы знаете, уважаемый Семен Михайлович, у меня есть к вам предложение. Поскольку вы художник, не согласились бы вы, когда мы откроем музей, сделать надписи над каждым экспонатом и с кратким пояснением? Или вы заняты учительством в школе?
– Не занят. Я не работаю. Рисование не преподают в обычных школах сейчас. Да и места нет, если бы я предложил свои услуги по какому другому предмету.
– Вот и славно. Мы вас пригласим, когда музей откроем.
– Согласен, Остап Ибрагимович. Работать надо, чтобы карточки на хлеб получать.
– Да, оформим тогда… А что этот молочник, как вы сказали, Фаберже мог бы быть ценным экспонатом в нашем музее?
– Еще каким, но не знаю, решился бы я вам его продать?
– Да что говорить, если его нет, Семен Михайлович. А как он попал к вам, из археологических раскопок? Или купили по случаю на базаре?
– Ни то и не другое. Расскажу. Приехал свояк из села. Продавать колбасу и сало. Остановился у нас. Подкормил, значит. Пошел я с ним на базар, чтобы как-то охранить его от воровства. Время-то голодное, военное. Утром белые, вечером красные. Петлюровцы сегодня, банда какого-нибудь атамана завтра. Стоим, продаем его товар. А тут подходит человек и предлагает этот самый молочничек с чашечками, завернутыми в тряпки, в обмен на сало. Свояк ни в какую на обмен. А я как увидел этот молочничек, схватил без спроса куски сала и сунул их обменщику, схватив этот молочничек. Свояк в крик, а я ни за что уже не выпускал эту ценность. Вот как он ко мне попал этот молочничек, уважаемый Остап Ибрагимович. Обменщик беженцем из Москвы оказался. А сколько лет прошло, а мне все это помнится.
– А как вы определили, что молочник этого самого Фаберже?
– Так у нас в гимназии был альбом с рисунками этого ювелира. Я же о них и преподавал ученикам.
– А где этот альбом? Посмотреть можно?
– Нет, ограбили гимназию, пропал альбом, уважаемый.
– Жаль… – протянул Остап. Хотелось бы посмотреть.
– Конечно, но… – развел руки рисовальщик.
– Ну а когда вы выменяли, как убедились, что он Фаберже?
– На тыльной стороне донышка была буква "Ф" замысловато написана с завитушками. Надо полагать это эмблемы самого Фаберже.
– Эмблема, значит, буква фэ с завитушками… – произнес Бендер.
– Да. А вы знаете, я могу предложить вашему музею несколько своих акварелей и картину написанную маслом… Сейчас покажу.
Акварели и картины Остапа не заинтересовали, но он все же купил их по недорогой цене, получив от хозяина кучу "спасибо". И, уже уходя, спросил:
– Не могли бы вы, уважаемый Семен Михайлович, нарисовать для нашего музея этот молочник? Поскольку вы…
– С большой охотой, Остап Ибрагимович, нарисую, как он есть.
– Клуб заплатит вам за работу…
– Весьма благодарен, весьма…
Распрощавшись с хозяином, Бендер вышел к своим друзьям, ожидающим его в машине, передав Балаганову купленные картины у Лоева, сказал:
– Очень интересные сведения, камрады, будет у нас не фотография, а рисунок этого молочника…
– С двумя чашечками, – вставил рыжеволосый эксперт археологии.
– С двумя, – поддакнул ему Остап. – Все, купля-поиск закончены.
– Довольно прилично потрачено денег, командор, – крутнул головой эксперт, он же и финансовый распорядитель, и учетчик средств их конторы.
– Все окупится, разве не ясно, – завел мотор машины Адам. – Поехали.
– И не только окупится, товарищ эксперт, а мы еще раз завоюем доверие гэпэушников к нам. – Помолчав, Остап поправил свой вывод: Если не доверие, то расположение к нашей деятельности. Не мешать нам.
Доложив следователю Доменко о проведении им операции, Бендер не спешил сообщить ему, что Лоев нарисует вид этого молочника.
И вот настал тот момент, когда Остап, Балаганов и даже Козлевич склонились над рисунками заветного молочника с двумя чашечками, когда принес их Лоев. Рисунками? Да, не над одним, а над тремя даже. Рисовальщик представил их с некоторыми поправками в каждом, руководствуясь своей художественной зрительной памятью.
Что же представлял этот молочник, изготовленный, как утверждал Лоев, в ювелирной мастерской Фаберже? Это был по виду обыкновенный по формам молочник, размером большого заварного чайника и, стоящих по бокам его малыми чашечками. Цвет изделия светло-коричневый с золотыми прожилками и звездочками по округлым их формам и тонкими золотистыми линиями по носику, ручке молочника и ручкам чашечек. Крышечку самого молочника венчал золотой шарик.
– А узоры из чистого золота? – спросил эксперт конторы.
– Надо полагать, господа-товарищи. Ювелиры Фаберже работали только с чистым золотом, бриллиантами и драгоценными камнями: янтарем, изумрудами, жемчугом, кораллами и другими, как я читал, – пояснил Лоев.
– Послушайте, Семен Михайлович, за рисунки спасибо, теперь мы имеем ясное представление об этой ценности, расскажите нам и о других изделиях этого знаменитого царского ювелира Фаберже.
– То, что знаете, уважаемый художник? – попросил Балаганов.
– Да, интересно, конечно… – вставил и Адам Казимирович.
– Всего не знаю, а так… Например император заказал Фаберже изготовить подарочное пасхальное яйцо для царицы…
– Пасхальное яйцо!? – воскликнул Шура. – Изготовил?
– Разумеется, оно представляет собой несколько увеличенного размера, в золотых украшениях с бриллиантами, ценность его сказочная, господа-товарищи!
– Где же это изделие сейчас, Семен Михайлович? – спросил Остап.
– А Бог его знает, сведений не имею. Да, и еще, такое же пасхальное яйцо царь подарил своей фаворитке знаменитой балерине Кшесинской…
– Балерина Кшесинская… – произнес Бендер. – Читал, – рассмеялся Остап. – Знаменита еще тому, что с балкона ее дворца в Петербурге выступал Ленин.
– Возможно, – произнес Лоев, – Десятки, сотни изготовил этот Фаберже ювелирных изделий, ценности их, как я сказал сказочная. – Ну, так, рисунками довольны, – встал рисовальщик. – А когда мне оформлять надписи в вашем музее?
– Рисунками довольны, Семен Михайлович, – это вам, – выложил несколько десяток рублей Бендер на стол. – Возьмите уважаемый. – А насчет работы, когда откроем музей, Семен Михайлович, мы вас известим.
– Премного благодарен, благодарен… – взял деньги рисовальщик, – Буду ждать приглашения на работу. До свидания, – направился он к выходу.
– До свидания, уважаемый, – ответил Бендер, провожая его до двери.
– Вот так друзья-единомышленники, – заходил по комнате глава конторы. – Увидели, услышали, поняли?
– Да, Остап Ибрагимович, чего уж тут… такой маленький…
– С двумя крошечными чашечками к нему, Адам Казимирович, – сказал и Балаганов. – А стоит тысячи…
– Не рублей, детушки, а валюты! – ткнул пальцем в рисунок Бендер, подойдя к столу.
– Так или иначе, все равно не наш, если по справедливости…
– Наш, не наш, товарищ эксперт, а найти его не помешало бы.
– Это верно, Остап Ибрагимович, – прогладил свои усы Адам.
– Если бы нашли без ведома гэпэушников, то, как продать его на аукционе? – На международном аукционе? – уточнил Бендер.
– Командор, а что такое аукцион?
– Это способ продажи некоторых товаров, Шура. – Гарнитуров, стульев… – вдруг рассмеялся Бендер. – Стульев, камрады. Например, двенадцать стульев из гарнитура, по одному стулу из этого гарнитура, – продолжал смеяться Бендер, глядя на своих друзей, не понимающих причину его смеха. – Ладно, – успокоился Остап. – Как-нибудь расскажу о такой продаже на аукционе. – А сейчас…
– Нет, так вы покупали или продавали, что на аукционе, командор?
– Покупал, Шура, покупал, – усмехнулся Бендер.
– И все же, если по справедливости, покупали что? – допытывался рыжеволосый компаньон.
– Да, интересно, Остап Ибрагимович, покупали что? – задал вопрос и автомеханик их конторы. – Может такой же молочник? – взял он рисунок.
– Да. С двумя чашечками? – задал вопрос и Балаганов.
– Нет. Покупал стулья, – вновь рассмеялся Остап. – Двенадцать стульев из гарнитура, камрады-единомышленники, – перестал смеяться бывший покупатель стульев "из дворца".
– И что, купили, Остап Ибрагимович? – опередил вопрос Балаганова Адам Казимирович.
– Не купил. Денег не хватило. А компаньон мой прогулял нужные деньги.
– И все же, если по справедливости, зачем вам надо было покупать эти стулья, командор? – допытывался Балаганов.
– Скажу, если по справедливости, как вы говорите, камрад Шура.
– Да, пусть по справедливости, Остап Ибрагимович, – подал голос и Адам.
Бендер усмехнулся, достал папиросу, закурил с глубокой затяжкой и, глядя на своих друзей, с нетерпением ожидающих ответа, сказал:
– В одном из этих двенадцати стульев, в сидении, были спрятаны бриллианты.
– Бриллианты!? – в один голос воскликнули концессионеры.
– Да, на сумму не меньше, а может и больше, чем этот молочник, – двинул по столу рисунок Лоев, Остап.
– Да как же так, командор?
– Ну и ну, Остап Ибрагимович, – махнул рукой по усам Козлевич, – не хватило денег… И что же? Стулья продали другому?
– Нет, начали продавать по одному стулью, так как желающих купить все двенадцать не нашлось.
– Вот кому-то достался стул с бриллиантами, командор?
– Не кому-то, Шура, а государству. Стул с бриллиантами купили железнодорожники и на эти бриллианты построили клуб, как стало мне известно.
– Теперь и молочник может достаться государству, – сказал Адам.
– Если найдут его, друзья-единомышленники, – сказал Бендер. – Этот молочник.
– С двумя чашечками, – тихо произнес Балаганов.
– А может нам постараться найти его раньше гэпэушников, Остап Ибрагимович?
– Подскажите. Каким образом, Адам Казимирович? – встал против него Остап, ожидая ответа.
– Да, каким образом, Адам Казимирович? – задал вопрос и Балаганов.
– Еще не знаю, что сказать… – пожал плечами Адам. – Надо, наверное, связаться с уголовниками, я думаю… – неуверенно ответил он.
– А есть ли у вас знакомые эти самые уголовники, а по-простому, воры?
– Здесь нет. В Москве и Арбатове знавал таких. А здесь нет у меня знакомых из таких. В Черноморске нашел бы…
– Таких, нам не надо, нужны здешние, которые обворовали Лоева. Иногородние нам не нужны, друзья-товарищи.
– Конечно, не нужны, командор, – подтвердил Балаганов.
– И еще, думаете, органы: милиция, ОГПУ с этим Доменко не знают местных воров? – заходил по комнате Бендер. Разве у них нет стукача из уголовного мира?