– Конечно, есть, Остап Ибрагимович, – согласился автомеханик.
– И я знаю, что у легавых и этих гэпэушников всегда есть сексоты, командор.
– Вот именно, детушки-искатели. Думаете гэпэушники и тот же следователь Доменко не прошерстили своих осведомителей?
– Еще как, командор.
– Несомненно, Остап Ибрагимович, – согласился Адам.
– Ну, вот… Может какой-нибудь не профессиональный вор, а какой-то случайный, которому подвернулась добыча. Сосед или знакомый рисовальщик, его жены… Родители детей, которые дружат с детьми Лоева, знакомые жены на работе… – рассуждал Остап. – Видите, сколько может быть вариантов установления личности вора?
– А может следователь Доменко все эти версии уже проработал, Остап Ибрагимович?
– Да, командор, а мы будем стучать в уже отворенную дверь. – отметил Балаганов.
– Правильно, Адам Казимирович, и вы, Шура. Надо узнать, что известно по этим вопросам следователю. А уж потом прикинем наши варианты.
Как и предполагали компаньоны, Доменко уже достаточно опытный в сыскно-следовательской работе, в разговоре с Бендером сообщил, что он допросил жену Лоева, которая работала медсестрой в больнице, ее знакомых, соседей Лоева. Короче, из всех вариантов, перечисленных Остапом, не было не одного не проработанного гэпэушником.
– А кто знал о сказочной ценности этого молочника? – спросил Остап.
– Кроме Лоева никто, так утверждает обокраденный, – ответил Доменко. И даже его жена, как он говорит, не знала о ценности этого изделия. Он хранил его, как утверждает рисовальщик, для своего морального художественного удовлетворения.
Никаких других сведений Бендер от гэпэушника не получил.
Когда Лоев пришел в контору "Доларх", чтобы узнать, когда откроется музей археологии, Бендер его спросил:
– Ну что, милиция нашла украденное у вас?
Учитель тяжело вздохнул и ответил:
– Да где там. Ничего. Ни вещей, ни воров.
– Да… – с чувством произнес Остап. – А кто знал о вашем молочнике, о его ценности?
– Никто, никто, Остап Ибрагимович, – заверил рисовальщик. – Даже Екатерине не говорил. Екатерина, жена моя, – пояснил Лоев.
– А ваш свояк? Вы не пояснили, почему так поступили с его салом?
– Не-е, зачем ему знать это.
– Как же вы объяснили ему, что этот молочник дорог вам?
– Сказал, что нужен для моей работы в школе, чтобы дети рисовали натюрморты с ним, что мол, школа заплатит хорошо за него.
– А он поверил?
– А что ему оставалось делать, обмен уже состоялся. Да и сала у него еще с пуд, а то и больше. Кабана заколол, как он говорил. Сенокосилку хотел купить. Да мануфактуры для жены и дочери.
– Он из зажиточных селян?
– Жена говорила, что куркулем его называли, когда советы начали колхозы делать. Так, когда музей открывать будете, Остап Ибрагимович?
– Скоро, скоро, уважаемый. Помещение пробиваем для музея. Обещают выделить по-соседству с нашей конторой. Трудно сейчас с площадями, как известно.
– Понятно, – встал рисовальщик, чтобы уходить.
– Мы вам сразу же сообщим, товарищ Лоев, как только решим этот вопрос. И еще… Вы говорили, что вашего обменщика вы тогда видели на вокзале.
– Да, когда провожал свояка на поезд. А потом когда мне снова пришлось побывать на вокзале и что же, как вы думаете? Мой обменщик – беженец из Москвы, как он мне тогда сказал уже работал, носильщиком на вокзале.
– Это интересно! – воскликнул Остап. – Обрисовать его можете?
– Да как вам сказать… Это когда было…
– И все же набросаете портрет этого беженца из Москвы, как он вам сказал.
– Вот, вот вам бумага, карандаш, – подскочил к Лоеву Балаганов с карандашом и тетрадью, в которой он вел учет вступающих в члены общества археологов.
Лоев присел к столу, некоторое время молчал, полузакрыв глаза и держа карандаш в руке, потом проговорил:
– Нет, извините… Не могу вспомнить лицо его для рисунка… Одежда… фартук… бляха на груди… А вот лицо, не могу вспомнить, – встал рисовальщик. – Извините, товарищи.
– Понимаю, Семен Михайлович, сколько лет прошло… Значит, как музей откроем сразу же пригласим вас. Ждите. До свидания.
Когда Лоев вышел, Адам, который вошел раньше и слышал весь разговор Бендера с учителем рисования, сказал:
– Остап Ибрагимович, а почему бы вам не обратиться к этому самому Шаврову, с просьбой отобрать одну из комнат у магазина торгующего игрушками. Он рядом с нашей конторой. Вот вам и музей археологии.
– Ну, Адам! – воскликнул Остап. – Вы все больше и больше становитесь предпринимателем.
– Ой, командор, ваша правда – воскликнул и эксперт конторы Балаганов – Жизнь нас учит. Так, Адам Казимирович?
– И еще, Остап Ибрагимович, а почему бы нам не взять этого учителя и повезти его на вокзал? Пусть поищет своего обменщика. Вдруг тот и сейчас там носильщиком работает.
– Еще раз благодарю вас, Адам Казимирович за дельный совет. Это и я так подумывал, а вдруг, мои дорогие единомышленники. Следователь же не знает, что Лоев видел своего москвича на вокзале, а потом уже как носильщика.
– А может, знает, командор, – пригладил свои рыжие кудри Балаганов.
– Верно, Шура. Уточним у рисовальщика. Это мой промах, друзья.
Уточнив у Лоева, что тот ни единым словом не обмолвился со следователем, что видел обменщика на вокзале, а потом еще раз видел его работающим там носильщиком, Бендер пригласил его поехать с ним на вокзал и поискать этого таинственного москвича среди вокзальных носильщиков.
С этой целью ездили и раз, и два, и в третий раз поехали на вокзал, на московского обменщика не находили. Без имени и фамилии разыскиваемого, обратиться к железнодорожной администрации было бесполезно. А если бы они и знали, то администрация сказала бы: "да работал такой, мол, уволился или уволили". Из расспросов работающих носильщиков тоже ничего выяснить не удалось, так как обрисовать портрет обменщика Лоев, как известно, не мог. После третьей безрезультатной поездки на вокзал, Балаганов спросил:
– Командор, а зачем нам нужен этот обменщик?
– Да, Остап Ибрагимович, обменщик на сало этого молочника?
– С двумя чашечками? – не упустил возможность добавить бывший уполномоченный конторы "Рога и копыта", а сейчас эксперт конторы по археологии.
– Сказать вам ничего определенного не могу, друзья-товарищи. Только сверлит в моем мозгу мысль узнать, где он взял этот прибор?
– С двумя…
Жестом руки Бендер осадил Балаганова, привычно добавляющего фразу "с двумя чашечками" и повторил: – Где он взял этот молочник? И есть ли у него нечто подобное? Или не скажет ли он где можно приобрести такие же изделия как этот молочник?
– Так он вам и скажет, командор.
– И я так думаю, Остап Ибрагимович, – пригладил свои усы Козлевич.
– Не скажет или не знает, или побоится, что его развенчают, как вора. Но это уже второй этап выведать у него нужное. Первый же, это найти этого москвича – обменщика, детушки.
– Ищем и не находим, командор.
– Ничего, брат Шура, ищем и будем надеяться, что найдем, так Остап Ибрагимович?
– Надежда умирает последней. – закурил Остап. – Подумать надо мне, да и вам, соискатели неизвестного.
– Верно, Остап Ибрагимович.
– Да, если по справедливости, – согласился и Балаганов.
– Ну а теперь о насущной действительной нашей работы, камрады. Открыточное производство наше значительно свернуто, но продолжается, и нам не следует обходить его нашим вниманием ПРЕДЛАГАЮ. Эксперт Балаганов остается на хозяйстве в нашем "Долархе", я еду в Симферополь, Адам Казимирович – в Харьков. Уточняем, проверяем наше открыточное производство. Срок поездки мне и вам, Адам, два дня, не больше. Вам же, Шура, продолжать прием антиквариата, если такой будет, и продолжать оформление поступающих в наше археологическое общество.
– Остап Ибрагимович, в Харьков мне на автомобиле?
– Нет, Адам, пусть машина постоит в амбаре-гараже дворника Македона, я и вы – на поезде поедем. Вопросы есть?
Автомеханик и эксперт молчали. Затем Балаганов тихо произнес:
– Если по справедливости…
– Никакой вашей справедливости, камрад Шура! – оборвал его Остап. За дело, компаньоны-искатели мои. После моего и Адама возвращения продолжим работу над молочником.
– С двумя чашечками. А что мне говорить Лоеву, командор?
– Тоже самое, пробиваем помещение для музея.
Глава VI
Таинственное исчезновение молочника Фаберже
– Можно к вам? – раздался голос у дверей конторы.
Все обернулись к входу и увидели входящего к ним следователя Доменко.
– Входите, входите, Роман Павлович, – пошел на встречу гэпэушнику Бендер.
– Здравствуйте, товарищи.
– Здравствуйте, – почти в один голос ответили археологи.
– Присядьте. Пожалуйста, Роман Павлович, – указал на стул Бендер.
– Присяду и сообщу вам новость. Приятную и не очень вторую новость, – закурил следователь.
– Послушаем и ту и эту, если так, верно, археологи?
– Верно, – кашлянул Балаганов.
– Конечно, уважаемый товарищ, – кивнул Козлевич.
– Первая, – пустил дым с папиросы Доменко. – Вашей конторе выделяется комната, отобранная у магазина игрушек. Уплотнили магазин немного. Комната примыкает к вашей конторе…
– Ура! – воскликнул Бендер.
Вот это да! – воскликнул и Балаганов.
– Приятно слышать, уважаемый, – пригладил свои усы Козлевич.
– Да, помещение это использовалось магазинок под склад. Обойдутся.
– Вот спасибо, вот спасибо. – заходил по комнате Остап. – Организуем теперь там музей археологии, Роман Павлович.
– Ну, а вторая новость? – выпалил Балаганов.
– Да. Вторая, какая новость? – подошел ближе к следователю Остап.
– Вторая… – помедлил Доменко. Нашли вора-домушника, – быстро произнес Доменко. – Да, который обокрал квартиру Лоева, товарищи.
Эту новость археологи встретили разными голосами. Но радостными, поздравительными и даже вскриками удивления.
– Да, нашли, – повторил Доменко. – Но среди уворованных вещей нужного нам молочника не оказалось.
– Вот это да! – топнул ногой Бендер.
– Как же так, если… – развел руками Балаганов.
– А может, утаил его вор? – спросил Козлевич.
– Божится и клянется, что не брал и не видел такого. Даже когда применили к нему меры устрашения, товарищи. Вот какие дела, товарищи, – пустил клубы дыма от папиросы гэпэушник. – Прошерстили его дружков, безрезультатно. Не брал, не видел и точка.
– Да, шарада с неизвестным, – прошелся по комнате Бендер.
– И не с одним, Остап Ибрагимович. Если не он, значит, есть и другой преступник.
Воцарилось молчание четырех мужчин, поставленных перед необъяснимым исчезновением уникального произведения ювелирного искусства.
– Теперь, товарищи, одна надежда на ваш музей. Возможно, вор номер два и принесет вам для продажи.
– Дал бы Бог, – закурил Остап.
Балаганов одобрительно посмотрел на своего руководителя упомянувшего слово "Бог" и проговорил:
– Дал бы Бог.
– Если бы, – сказал Козлевич.
– А для этого надо еще дать объявление, товарищи, что экспонаты для музея и другие ценные изделия покупаются по дорогой цене.
– Дам, дам такое объявление, Роман Павлович, – заверил Остап. – И, как только принесет кто этот злополучный молочник, сразу же доставлю его в ваш отдел, Роман Павлович.
– И постарайтесь, задержать ворюгу, – товарищи, – встал Доменко и направился к выходу.
Остап, проводив следователя, сказал своим компаньонам:
– Вот вам и сказка уголовная. Вора нашли, краденые вещи нашли, хотя и не все, наверное, а самое ценное, молочника…
– С двумя чашечками, – не преминул добавить Балаганов.
– Да, с чашечками, Шура…
– А может, Остап Ибрагимович, у этого Лоева и не было этого молочника? – медленно, как бы в раздумье произнес автомеханик.
– Как это не было? – уставился на него Бендер.
– Может этот учитель говорит что-то не так.
– С какой это целью, Адам? Никакой логики не вижу.
– А так, Остап Ибрагимович, чтобы милиция, а тем более ОГПУ, приложили все усилия, чтобы найти уворованные вещи.
– Ну, Адам, вы все больше и больше удивляете меня и, наверное, Балаганов своими вашими умственными заключениями, советами. – А что, если подумать, то это возможно и так, – опустил свое слово "по справедливости" Балаганов.
– И вы, Шура, заслуживаете похвалы, – заходил по комнате Бендер, что говорило о его раздумывании.
Адам и Балаганов смотрели на своего командора и жали, сто скажет он. И Остап сказал:
– Вот почему гэпэушники пошли нам на встречу с открытием музея.
– Надеюсь, что нам вор все же может принести эту ценность, – произнес Балаганов.
– И я так думаю, Остап Ибрагимович, – встал и снова сел Адам.
– Наши поездки пока откладываются, друзья. А сейчас… поехали к Лоеву.
Рисовальщик был дома, сидел за мольбертом. Писал пейзаж.
– Поздравляю вас, Семен Михайлович, с открытием нашего музея!
– Ну?! И мне на работу?
– Да. Власти выделили нам помещение. Сделаем ремонт, какой надо, и будем оформлять экспонаты.
– Вот славно, вот славно! Премного благодарен вам за новость! А вы знаете, вора милиция нашла.
– Ну?! И ваши вещи у него?!
– Не все, – уже не радостным голосом сообщил рисовальщик. Главного у него не отыскали, молочника! – повысил с горечью голос Лоева. – Не брал он, говорит и все. И не видел этого молочника.
– Вот это да! – воскликнул Бендер. – Кто же тогда украл его, а, Семен Михайлович?
– Ума не приложу… – тяжело вздохнул Лоев.
– А может ваш свояк?
– Так его, пять лет уже, наверное, как в Сибирь выслали, как куркуля… Да он и не из таких для этого, хотя бы и знал сколько стоит этот молочник. Зачем ему это. Тут кто-то другой крал, – покрутил головой Лоев.
– Ясно. А когда вы видели этот молочник?
– Когда видел?
– Да, любовались им? До кражи вещей он был еще у вас?
– Дайте вспомнить… – замолчал учитель, думая.
Бендер терпеливо ждал, видя, как Лоев вдруг встал, открыл ящик стола, достал какие-то бумаги, картонки и начал их листать.
– Ищу акварель, я с молочника писал, – пояснил он. – Там дата, я всегда ставлю число на своих работах…
– С него вы рисовали эскизы и для нас, которые принесли?
– Нет, не с моей акварели, а по зрительной памяти, я тогда не нашел ее… вот и сейчас не нахожу, Остап Ибрагимович, – швырнул он бумаги в ящик стола. – Вытер пот со лба и опустился в кресло. – Ни припомню, когда писал эту акварель… натюрморт…
– Ясно. А задолго до похищения молочника, Семен Михайлович?
– Да, когда подумывал продать его… чтобы показать вид его…
– Показать в музее?
– Нет, там не заплатили бы мне дорого. Поэтому и не предлагал…
– Ясно… Значит, молочник до кражи был у вас? И задолго до нее?
– Да. И задолго до нее… – скучно повторил Лоев.
– А в милиции тоже такое спрашивали?
– Да. Сказал, что и вам… только о моем натюрморте и о продаже я не сказал… ни слова, Остап Ибрагимович. О продаже разве можно…
– А кому вы могли предложить купить это произведение искусства?
– Не знаю… – пожал плечами рисовальщик. – Иностранцу какому-нибудь, а может и нашему нэпману, скажем.
– Да, если бы принесли нам в музей, то мы заплатили бы дорого…
– Если бы принесли… – тяжело вздохнул Лоев.
– Значит так, Семен Михайлович, как только сделаем ремонт, выставим столы, витрины, сразу же пригласим вас на работу, – встал Бендер, чтобы уходить.
– Премного благодарен, премного, Остап Ибрагимович, – пошел за работодателем рисовальщик.
Зазвякал в передний звонок.
– Это Славик со школы, наверное, отворил дверь хозяин.
В дверях стоял школьник лет пятнадцати с ранцем в руке. Увидев Остапа, произнес учтиво:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, молодой человек, – улыбнулся ему Бендер.
– Ступай обедать, сын, я провожу гостя.
– Сегодня нас кормили в школе, папа, не хочу… Разреши покататься немного, мы договаривались с Леной…
– А уроки? Тебе только бы кататься… Отец Лены велосипед Славику подарил, – пояснил Лоев.
– Так велосипед сына, не ваш? Я думал… – этот велосипед Остап видел в прихожей. И сам того не зная почему предложил: Хотите покататься на автомобиле, Слава?
– На этом шикарном, он ваш? – указал он рукой на дверь.
– Да, наш, – засмеялся Бендер. – Хотите, тогда прошу, – жестом руки пригласил Бендер школьника.
– Ой, спасибо, – бросил ранец на пол Слава и поспешил за Остапом.
Балаганов и Козлевич, ожидающие Бендера в машине, были удивлены их новым юным пассажиром, осторожно садящего в машину.
– Знакомьтесь, Слава. Сын художника Лоева, который, как я уже говорил, будет работать у нас.
– Очень приятно, в один голос ответили концессионеры. – Куда поехали, Остап Ибрагимович?
– Славу покатаем, друзья. Куда поедем, Слава?
– А куда повезете, к Днепру можно, – ответил школьник.
– В каком классе учишься, Слава? – задал первый вопрос Остап для знакомства.
– В седьмом…
– А твоя знакомая Лена, с тобой в одном классе учится?
– Нет. В другом, просто мы подружились как-то. Она тоже на велосипеде любит кататься.
– Семен Михайлович сказал, что папа Лены подарил тебе велосипед, так?
– Подарил… – замялся мальчик. – Он богатый нэпман… И подарил, чтобы я с Леной на прогулки ездил.
– Так просто подарил? – обернулся к мальчику Балаганов, он сидел рядом с шофером.
– Товарищ бортмеханик, не вмешивайтесь в наш разговор! – строго предупредил Остап. – Правда, Слава?
– Извините, извините, командор…
– Так уже лучше… Да, Слава, вы же обещали Лене покататься вместе.
– Да, надо вернуться мне… и с вами поездить хочется… – смотрел по сторонам юноша.
– Тогда так, Адам, завезите нас в контору и везите Славу к его Лене… Как, Слава, она захочет покататься на автомобиле?
– Еще как! – воскликнул паренек. – Конечно, захочет.
– Вот и славно. Адам Казимирович, покатайте молодых людей, – распорядился Бендер.
– Будет сделано, товарищ директор.
– Надеюсь, Адам Казимирович, что вы будете внимательны к молодым людям, – сказал Остап, выходя с машины с Балагановым, многозначительно глядя на понятливого автомеханика.
– Все как вы сказали, товарищ директор, – закивал головой Адам, отлично понимая, что все это Остап делает неспроста.
Вот что поведал Адам, когда вернулся через пару часов езды по городу с семиклассниками Славой и его подружкой Леной.
Молодые люди дружат с пятого класса. Отец Лены содержит ряд магазинов в том числе… – засмеялся Адам, – и магазин игрушек от которого гэпэушники передают нам комнату.
– Действительно можно посмеяться, – улыбнулся Остап.
– Такому совпадению, командор…
– У них собственный дом на Печерске, – продолжал Козлевич, – автомобиля нет, папа Лены ездит на пароконном собственном экипаже…
– По магазинам своим, – вставил Балаганов.
– Ну что еще… Лена – красивая белокурая девушка… Вот и все пока, Остап Ибрагимович.
– Не густо, но хорошо. Спасибо, Адам Казимирович.