– Да уж… ладно… – пригладил свои кондукторские усы тот.
– А зачем нам, командор, эта Лена? Ее папаша-нэпман?
– Вот вы всегда, Шура… Но здесь, камрады, есть что-то такое, что может указывать путь к разгадке исчезновения этого ценного молочника.
– С двумя… – хотел добавить свою обычную фразу Балаганов, но воздержался, глядя на своего командора, расхаживающего по комнате.
– Хорошо, пойдем по пути расследования, друзья-товарищи… – Бендер подошел к входной двери конторы и с уличной стороны ее повесил картонку с надписью: "Закрыто, работают эксперты". Вернулся в комнату и продолжил:
– Если верить следователю, что, и не верить, а руководствоваться результатами допроса вора-домушника, что он никакого молочника не брал и даже не видел такого, а к нему применяли, как сказал Доменко, меры устрашения…
– Знаем эти меры, командор, – махнул рукой Балаганов, – когда я в допре…
– Не перебивайте старших, бывший уполномоченный по рогам и копытам.
– И я знаю, какие это меры устрашения у милиции, а тем более у гэпэушников…
– Помолчите и вы, Адам Казимирович… Не уводите мои рассуждения в сторону.
– Да, да, да, Остап Ибрагимович, простите, вспомнилось как-то…
– Так вот, друзья мои, товарищи, будем считать, что домушник не брал этого молочника. Тогда вопрос, кто его взял, украл, разбил и выбросил, что маловероятно? Кто задаю себе и вам вопрос? Был еще вор? Второй вор или первый? Оказывается, что Лоев любовался этим изделием в последний раз еще задолго до кражи. Кроме того, он сделал акварельный рисунок с него, как натюрморт. Признался он мне, что собирался продать его… Но передумал, жена устроилась работать в больнице, начали получать карточки. Он решил повременить с продажей молочника. А когда я попросил его, помните, нарисовать его, так он своего акварельного рисунка не нашел и нарисовал нам в трех экземплярах по-памяти. Не нашел он своего этого рисунка и сегодня. Исчез и все. А не оказался ли первый вор в самом доме учителя рисования? Задал я себе вопрос, детушки-друзья мои. Возможно. Свояк? Пять лет тому, как его выслали. Жена? Маловероятно. Она из простой семьи. Рисовальщик не посвящал ее в ценность молочника. Сын? Ученик седьмого класса?… Не вызвал у меня подозрений. Но когда всплыл в этом деле велосипед!.. Что Ленин папа вдруг подарил Славе его! С чего бы это? Чтобы кататься парню вместе с его дочерью, охранять ее? С трудом верится, камрады-компаньоны мои, – начал закуривать Бендер.
– Ой, точно, командор, ой, правильный ход к этой разгадке.
– И я с вами согласен, Остап Ибрагимович, – подтвердил Адам.
Прикурив папиросу, Бендер не спешил одобрить мнения своих друзей. Присел к столу и взял карандаш, и на листе блокнота начал записывать, говоря:
– Первое. Сблизится, как только можно, с семиклассником Лоевым. Через него с его симпатией Леной, дочерью нэпмана… Узнать фамилию нэпмана… впрочем, магазин его радом, комнату же его передают нам…
– А Славе я предложу научить его водить автомобиль, Остап Ибрагимович.
– Дельное предложение, Адам. От него и выведать можно что-то… каким это образом папаша Лены подарил ему велосипед? Так дальше…
Раздался стук в дверь конторы и голос:
– К вам можно?
– Заняты, занят! Работают эксперты! – подскочил к двери Балаганов.
– Ничего, ничего, соседи… – вошел мужчина, одетый элегантно по тому времени, среднего возраста, полноват, лет пятидесяти можно было ему дать, глядя на него.
– Мой магазин рядом с вами, товарищи…
– А-а, пожалуйста, прошу, прошу к нам, – пошел к нему на встречу Бендер. – Рад познакомиться. Бендер, археолог, Остап Ибрагимович.
– Очень приятно, товарищ Бендер, а я Клюев… Юрий Власович, товарищи. Мне приказано передать вам контору… Тоже полуподвальную, рядом с вами…
– Очень хорошо, Юрий Власович! Дверь в нее сделаем, музей там наш археологический организуем. Вот спасибо…
– Спасибо не мне, – засмеялся Клюев. – А властям, они меня ущемили. Склад там у меня, освобождаю уже. Хотите посмотреть?
– Да, да, конечно…
– Тогда прошу, – двинул рукой Клюев в сторону выхода.
Бендер с компаньонами последовал з Клюевым. Это была полуподвальная комната, примыкающая к "Доларху", размером таким же, как и комната их конторы. Без окон, требующая ремонта не только стен, но и полов.
– Электрику надо провести, дверь в мой магазин заложить, а к вам дверь сделать, – пояснил Клюев. – Как довольны?
– Из-за неимения лучшего, конечно, Юрий Власович, – ответил Остап.
– При недостатках жилья и помещений в городе, конечно, – товарищ директор магазина, – произнес Балаганов.
– Итак, смотрины состоялись, можете приступать к ремонту и организации своего музея, товарищи.
– Спасибо властям и вам, конечно, Юрий Власович, пожал руку нэпману Бендер.
– На новоселье… открытие музея, пригласите?
– Непременно, непременно, Юрий Власович, – заверил Остап нэпмана.
Компаньоны-предприниматели вернулись к себе, оставив Клюева в его магазине, и Бендер сказал:
– Благодаря этому украденному молочнику наш "Доларх" расширился, знакомство со щедрым нэпманом, дарящим велосипед, состоялось. Знакомство с ним продолжим, узнаем причину подарка велосипеда Славику. Решение, – прошелся по комнате Остап, – В командировку мы с вами едем, Адам. Вы, эксперт Балаганов, остаетесь на хозяйстве, нанимаете нужных мастеров и делаете ремонт комнаты для музея. Привлекаете к этому и рисовальщика Лоева.
Глава VII
Музей "ДОЛАРХа" или крючок для нэпмана
Когда Бендер и Козлевич вернулись из своих командировок, то с удовлетворением увидели, как полуподвальная комната, бывший склад игрушечного магазина, преобразовалась до неузнаваемости, после ремонта. Вдоль стен стояли столы, над ними Лоев сделал надписи. Их было немного, так как компаньоны еще не решили, что экспонировать. Да и предметов для этого было у них немного, после распродажи. Бендер, осмотрел то, что Балаганов с Лоевым выставили и сказал:
– Главного здесь нет, товарищи, рисунков молочника, нарисованного по памяти вами, Семен Михайлович.
– Да… но…
– Я ждал вас, командор, вашего указания, – пояснил Балаганов.
– Указание, Шура, даю, немедленно выставляй!.. Будем приглашать Клюева на открытие нашего музея… И надо увеличить освещение, товарищ эксперт.
– Будет сделано, командор. Электрик рядом тут. А как ваши открыточные дела?
– Все хорошо, Шура, идут, как и положено, Балаганов, я давал вам задание проконтролировать сбыт наших открыток здесь, в Киеве, что скажете о сбыте их не только в киосках, но и в магазинах торгующих книгами? Проработали, уполномоченный эксперт?
– Тоже скажу, командор, что все хорошо, продажа не быстрая, как известно, но с божьей помощью…
– Ладно, по банковским счетам будет видно, что и как.
– Да, командор, приходил переводчик, тот, который к нам с немцами приходил, помните?
– Еще бы! – засмеялся Бендер. – Так славно тогда торганули…
– Переводчик интересовался по просьбе своих немцев, что у нас есть нового, немцы обещают скоро приехать…
– Вот это хорошая новость, камрад Шура. – Вы слышали, Адам Казимирович? Эти немцы покупали антиквариат до вашего приезда в Киев.
– Да, да, Остап Ибрагимович, дельные люди?
– Еще какие! – поднял большой палец Балаганов.
– Да, Адам, открыточное производство наше, хотя и обкорнали гэпэушники, но все же, а вот антиквариат, это антиквариат, концессионеры. Музей им покажем, если приедут.
– И других иностранцев не помешало бы, командор.
– Где же их возьмешь, друзья-товарищи. Не будем же давать объявление в газетах, что требуются иностранцы для покупки антиквариата.
– Ни в коем случае! Гэпэушники сразу к нам нагрянут, командор.
– Да, Остап Ибрагимович, может, поговорить с переводчиком? Пообещать ему плату.
– А где его мы найдем, камрады? Адрес его мы не знаем.
– И как фамилия, зовут как? – добавил Балаганов.
– Нет, для нас возможен только такой же случай, как с немцами. Наши объявления в газетах вывеска нашего "Доларха".
– Да, был бы у нас этот молочник, командор, – мечтательно произнес Балаганов.
– Если бы был, товарищ эксперт, то ОГПУ разве упустили бы его из лап своих? Разве позволили нам устроить продажу его на том же аукциона?
– Ни за что, Остап Ибрагимович, сразу бы статью нам, – крутнул головой Адам.
– Не иначе. Все, пошли в наш музей, посмотрим, что там понадписывал Лоев над нашими экспонатами.
И вот настал день открытия музея. Пригласили Доменко и Клюева. И если следователь не обратил должного внимания на рисунки молочника, сделанные Лоевым, то Бендер и его компаньоны с понятным интересом увидели, как нэпман оторопело уставился на рисунки.
– Правда, исключительное творение искусства? – спросил его Остап.
– Да… – несмело ответил Клюев. – Откуда они у вас?
– Наш художник изобразил.
– Да, я. – подошел Лоев. – Я перерисовал его с натюрморта своего, так рисунок мой куда-то девался.
– Пришлось рисовать ему по памяти своей художественной, – пояснил Бендер.
– По памяти? – подошел ближе следователь Доменко. – Так это и есть тот молочник?
– С двумя чашечками, – вставил Балаганов.
– Молочник? – обескуражено прошептал Клюев.
– Да, Юрий Власович, – смотрел на него Бендер, – Тот, который украли.
– У меня, товарищи, – грустно пояснил Лоев.
– Ну, теперь мы хоть вид его знаем, товарищи, – сказал Доменко. – Легче будет искать вора.
Клюев все это время молчал, затем прошептал: – Вора…
– Да, Юрий Власович, ведь это ценнейшее изделие искусства, – продолжая смотреть на него, проговорил Бендер.
– Ничего, найдем, товарищи, – твердо заявил Доменко. – Все, мне надо идти, продолжайте свою работу, Остап Ибрагимович, – бросил он, выходя из музея.
– Мне тоже, товарищи археологи, – двинулся к двери и нэпман. – До свидания…
– До свидания, Юрий Власович, кивнул ему Бендер. И когда нэпман вышел, хлопнув в ладоши и констатировал: – Все, детушки, Клюев клюнул! Он на крючке!
– Он! Я понял сразу, когда он смотрел на него, – притопнул ногой Балаганов. – И этот велосипед Славика…
– Он, Остап Ибрагимович, разве не видно, как он затушевался, когда увидел рисунки нашего рисовальщика.
Когда компаньоны остались одни и перешли из музея в контору, Бендер сказал:
– Теперь, Адам Казимирович, ваша работа. Подъезжаете к школе, где учится Слава, встречаете его и предлагаете ему покататься, с обещанием научить его автовождению. Он, конечно, тут же попросит покатать и свою симпатию Лену и других друзей его. Вы, разумеется, не отказываете, и некоторое время ездите с ними по городу. Затем сообщаете им об открытии нашего музея и привозите их на смотрины. Мы с экспертом встречаем не только Славу и Лену, но и всех друзей.
Группку из пяти школьников встретили Остап и Балаганов и перед тем, как провести школьников через свою контору в музей, Бендер не скупился своим красноречием, поясняя школьникам о большом значении археологической науки.
– Думаю, – в заключение сказал он, – что вы, ребята, после окончания школы заинтересуетесь поисками разгадок, как жили наши предки, какая была у них культура, быт. А теперь прошу вас в наш скромный музей, который только-только организован.
Когда группа школьников пошла вдоль столов с экспонатами, компаньоны услышали:
– И у тебя я такой рисунок видела, Лена, – указала школьница на творение "по памяти" рисовальщика Лоева.
Слава отвел глаза в сторону.
А Лена сказала:
– Мне подарил на день моего рождения Слава. Этот натюрморт нарисовал его папа.
– Так, Слава? – всматривался в лицо юноши Бендер.
– Да, подарил… – виновато и тихо проговорил молодой Лоев.
– И, конечно, без спроса у отца, – констатировал Балаганов.
– Почему… – замялся школьник.
– А потому, – строго сказал Бендер. – Так, ребята, все. Пройдите к машине, вас развезут по домам. А ты, Слава, останься…
– Зачем? – насторожено спросил даритель натюрморта отца своей симпатии.
– Мне надо поговорить с тобой.
Когда группа школьников вышла к машине, Бендер строго глядя на Славу, спросил:
– Подарил Лене натюрморт без разрешения папы?
Мальчик помолчал и тихо ответил:
– Да…
– А папа твой искал, искал его и до кражи вашей квартиры и после кражи, и вынужден был нарисовать по нашей просьбе натюрморт, благодаря своей художественной памяти. Твой папа талантлив, а его сын… – "вор" хотел сказать Остап, но воздержался.
Слава всхлипнул и промямлил:
– Не говорите папе, что я…
– Не говорить? Как же не говорить, куда исчез его натюрморт?
– Я сознаюсь… скажу ему, что я… – лепетал школьник.
Балаганов хотел что-то сказать, но Бендер остановил его жестом руки.
– Все это можно допустить, Слава, – прошелся по комнате Остап. Потом подошел вплотную к Славе и, глядя ему в глаза, спросил:
– А как быть с молочником?
– С двумя чашечками? – не удержался Балаганов.
– Да, молочник с чашечками, Слава?
– Вы знаете?! – вскричал мальчик, отступая к двери.
– Знаем, знаем, – преградил путь к выходу школьника Балаганов.
– Унес это ценнейшее ювелирное изделие, которое так ценил твой папа из родительской квартиры! – громко произнес Бендер.
– В обмен на велосипед! – также громко сказал Балаганов.
– Я не хотел, не хотел, простите, простите! Отпустите меня… – с плачем опустился на стул Слава. – Это папа Лены уговорил меня на обмен, когда он увидел натюрморт, простите… – уже громко плакал школьник и его плач переходил уже в рыдание. – Умоляю, не говорите папе… не говорите… – рыдал мальчик.
Бендер и Балаганов молчали, слушая раскаяние Славы, затем Остап сказал:
– Хорошо, успокойся, Слава, не скажем твоему отцу, перестань плакать. Обещаем, что не скажем, так, Шура?
– Да, да, Слава, не скажем, – подошел к мальчику Балаганов и положил руку на плече его.
– Но для этого, – помедлили Остап, – для этого, – повторил он. – Садись за стол. Вот тебе бумага, ручка с чернильницей и, напиши все, как было с натюрмортом, а как потом и обменял молочник…
– С двумя чашечками, – вставил Балаганов.
– Обменялся с отцом Лены Клюевой на велосипед. Пиши, умник, иначе это станет известно не только твоему папе, но и всей школе, – предупредил мальчика Остап.
Слава, все еще всхлипывая, подсел к столу и дрожащей рукой, макнул ручку в чернильницу и собрался писать. – Я не знаю что писать, с чего начать? – тихо спросил Слава.
– Начни с того, что ты без разрешения папы унес из дома натюрморт с молочником, который нарисовал мой папа… Вот так и начни.
Школьник быстро стал писать слова, которые произнес Остап.
Бендер стоял за его спиной и когда тот написал, обернулся к Остапу с вопросом:
– Что еще писать?
И Бендер продиктовал все по порядку то, что совершил Слава. И закончил обменом велосипеда на молочник.
– А теперь подпиши, – указал Остап. – Ученик седьмого класса Слава Лоев. И число, как положено.
Вошел Козлевич и, видя школьника за письмом, ничего не сказал, поняв, что его слова будут ник месту, опустился на стул.
– Вот так, Слава, – взял лист с написанным Бендер. – Как и обещал, мы никому ни слова, Слава. Надеемся, что ты полностью раскаялся и будешь отныне честным человеком.
– Обещаю, клянусь… товарищи, – горячо заверил школьник.
– Ну что же, поверим ему?
– Поверим, если по справедливости, – произнес Балаганов.
– Если так, поверим, Остап Ибрагимович. Отвезти Славу домой?
– Да, конечно, а учить Славу вождению автомобилем будете в свободное от работы время.
– Спасибо, – воспрянул духом школьник. – Спасибо, – пошел он к выходу за Козлевичем.
– Ну, командор, имея такую бумагу, мы этого Клюева! – хлопнул в ладоши Балаганов.
– Да, Шура, теперь он у нас на крючке, прочно посажен за свое беззаконие, а точнее, подведен под статью уголовного кодекса РСФСР, – дорогой мой рыжик единомышленник, – засмеялся Бендер.
Встретился Бендер с Клюевым у него дома, после уточнения его адреса у того же Славы.
– Я знал, что вы придете, Остап Ибрагимович, – голосом виноватого проговорил нэпман, когда Остап вошел к нему.
– Иначе и не могло быть, Юрий Власович, – без приглашения уселся на стул у стола Бендер.
– Чаю? Или коньяка, водки?
– Нет. О деле, товарищ нэпман, будем говорить о деле-е, – произнес Остап слово "о деле" подчеркнуто и твердо.
– Да, да, конечно… – опустился на стул Клюев.
– Один знакомый мне пройдоха говорил: – "Утром деньги-вечером стулья, вечером деньги, утром стулья", – но сейчас вместо стульев – молочник. Молочник, который дал вам в обмен на велосипед Слава Лоев, семиклассник школы, где учится ваша дочь Лена. Дал вам этот молочник без ведома родителей, своего отца, а попросту украл у своего отца. Итак, молочник сейчас и деньги вам сразу без вечера… без утра и вечера, как речь шла о стульях. Вношу поправку: молочник сейчас с двумя чашечками, как любит добавлять мой эксперт и никаких денег, ни утром, ни вечером, Юрий Власович.
– Да… – вдруг встал нэпман, – А откуда вам известно, что Слава принес мне этот молочник без ведома родителей?
– Не будьте наивным, Юрий Власович, вы же серьезный коммерсант, в наше время, время новой экономической политики! Отец Славы подтвердит, что его сын унес из дома этот молочник без спроса, а попросту украл! Это раз, а вот и показания самого Славы, – извлек из кармана лист написанный школьником.
– Да… да… понимаю… – опустился на стул Клюев с видом человека убитого фактами о содеянном им преступлении.
– Может прочесть вам писанину школьника Славы?
– Нет, не надо… – тихо проговорил нэпман. – Виноват, чего уж тут.
– Виноват, не оправдание. И счастье ваше, что этим делом еще не занялось ОГПУ. Как вам известно, это по их указанию отвергли от вашего магазина полуподвальную комнату моему учреждению для музея.
– Да, это мне известно, – прошептал Клюев.
– Тем более. Перейдем к делу? Вместо предлагаемых вами чая, водки и коньяка, прошу на стол молочник и чашечки к нему! – хлопнул ладонью по столу великий предприниматель, коммерсант, комбинатор, искатель миллионов.
Нэпман молчал, опустив голову. Бендер подождал какое-то время и пояснил:
– За покупку краденного у советского школьника, статья 136 Уголовного кодекса РСФСР, часть первая до десяти лет строгого режима с конфискацией всего имущества, не говоря уже о ваших нэпманских магазинов.
Клюев вскочил и вскричал:
– О, Боже! Да как же это я так?! – закачался он, стоя перед Бендером. – Не губите, Остап Ибрагимович, у меня семья, дочь, сын… Что надо сделать, чтобы искупить свою вину?
– Для начала, как я уже сказал, Юрий Власович, молочник на стол! Об остальном потом.
– Да, но… – замялся нэпман.
Что но? – возлился на него Остап.
– У меня нет его! – вскричал Клюев.
– Как это нет?! – вскочил Бендер.
– Я его подарил фининспектору… – заплакал нэпман.
– Как это подарили? Кому?! – криком спросил Остап.