– На день рождения его жене, он выпросил, когда увидел этот молочник, – продолжать всхлипывать Клюев.
– Фамилия, имя, отчество, где живет?
– Сейчас, сейчас, я напишу даже… – заторопился нэпман.
– Напишите и мы сейчас же едем к нему.
– Не сейчас, не сейчас, Остап Ибрагимович, сейчас он на службе, – писал адрес и фамилию фининспектора Клюева.
– Жена? Жена его дома? Этого достаточно, чтобы вернуть ваш подарок. Поехали!
Остап и Клюев сели в машину, в которой терпеливо ждали своего командора Балаганов и Козлевич и вскоре подъехали к дому фининспектора. На звонок нэпмана дверь квартиры отворила женщина лет пятидесяти и со следами былой красоты удивленно уставилась на пришедших.
– Здравствуйте, Варвара Николаевна, извините, за вторжение, но это необходимо, – вошел мимо нее в квартиру Клюев.
– Здравствуйте, – последовал за ним и Бендер.
– Здравствуйте, – последовала за ними хозяйка.
– Дело срочное, очень срочное, Варвара Николаевна, – быстро заговорил Клюев.
– Да, уважаемая, для ведения следствия, – вынул демонстративно красную книжечку Бендер.
– Да, так чем я могу? – отступила в глубь комнаты хозяйка.
– Извините, дорогая Варвара Николаевна, где мой подарок? Молочник? Так сложились обстоятельства.
– Как где? – удивилась женщина. – В серванте, проходите в гостиную, – пошла хозяйка в другую комнату.
Клюев и Бендер быстро, можно сказать, рванули за ней.
– Вот ваш подарок, Юрий Власович, – указала хозяйка на сервант.
За стеклом серванта стоял заветный молочник с двумя однородными малыми чашечками по его бокам. И свет из окна гостиной играл яркими золотистыми отблесками на его утонченных узорах.
Если нэпман смотрел на молочник, как на уже знакомую вещь, а теперь спасительную для него, то Бендер, расширенными глазами смотрел впервые на чудодейственное творение царского ювелира, стоимость которого определялась сотнями тысяч валюты. Об этом ни фининспектор, ни его жена, ни нэпман Клюев не знали.
– Да… – оторвал взгляд от искусного творения рук человека Бендер. – Варвара Николаевна, – обратился он к хозяйке, – принесите, пожалуйста. Салфетки, полотенце, чтобы упаковать изделия.
– Как?! – воскликнула хозяйка, – Вы увозите свой подарок, Юрий Власович?
– Да, вынужденно, – пролепетал Клюев.
– Да, необходимо для ведения следствия, хозяйка. – раздвинул стекла на серванте Остап. – И поторопитесь, уважаемая, нас ждут.
Хозяйка открыла комод, достала полотенце, салфетки и Бендер, проявив чуткую осторожность, упаковал изделия в салфетки, молочник отдельно. Чашечки порознь тоже отдельно, затем все обернул в мохнатое полотенце, взял обеими руками и сказал:
– До свидания, Варвара Николаевна, о результатах следствия вам сообщат, – пошел из комнаты "представитель органов".
Клюев заспешил за ним. Успев так же попрощаться с хозяйкой, которая, не проронив ни слова, закрыла за ними дверь.
Компаньоны завезли Клюева домой. Расставаясь с ним, Бендер строго сказал:
– Надеюсь, Юрий Власович, в ваших интересах не распространяться об истории этого молочника.
– Да, да, Остап Ибрагимович, разумеется, разумеется, как я могу… против себя…
– А что будем делать со всеми этими, касающим вас, – решим после. – Вы меня понимаете?
– Да, да, Остап Ибрагимович, готов, готов. Скажите сколько и я готов.
– Сейчас речь не об этом, товарищ нэпман. Успокойтесь, поговорим на эту тему после.
– Да, да, как скажете, приму любые ваши условия, дорогой мой. Остап Ибрагимович.
– На этом пока и расстанемся, товарищ Клюев. – твердо ответил Остап, выходящему из машины нэпману. – До свидания.
– До свидания, до свидания, – затараторил, слегка кланяясь уже отъезжающей машине.
– Ну, детушки! – воскликнул Остап, держа завернутый сверток в мохнатое полотенце.
– Надо быть все-таки, командор, назначить ему сумму выплаты за сокрытие его преступления.
– Мне нравится, Шура, когда вы думаете, и не нравится, когда вы все переводите на деньги.
– Да я, командор… по справедливости, конечно, вы правы как всегда.
– Как всегда, – ведя автомобиль, подтвердил Козлевич.
Компаньоны подъехали к своей конторе и были удивлены, увидев у дверей ее, прохаживающегоЛоева.
– Я к вам с просьбой, Остап Ибрагимович, – встал он перед Бендером, когда тот вышел из машины, не выпуская из рук ценнейший сверток в мохнатом полотенце.
– Слушаю вас, Семен Михайлович?
– Хочу отпроситься на два-три дня. Нам надо с Клавой. Это моя жена, съездить в Мотовиловку к ее родственникам. У ее сестры ребенка крестить будут. Заодно и продуктов прихватим оттуда.
– Хорошо, хорошо, не возражаю, поезжайте, поезжайте. Сейчас особо работы в нашем музее нет.
– Спасибо, благодарен вам, – сказал рисовальщик уходя.
– Это кстати, камрады, – сказал Остап, входя в контору, дверь которой уже открыл, расторопный Балаганов.
– Ну, камрады! Закройте на замок дверь, Шура, чтобы нам никто не помешал. И вывесите табличку, что все археологи на раскопках. И задерните занавески на наших двух полуподвальных окнах, – давал указания Остап, разворачивая бережно полотенце свертка на своем председательском столе.
Тройка концессионеров сгрудилась у стола и шесть их глаз уставились на сказочный молочник и на стоящие рядом с ним чашечки, размерами соответствующие ему.
– Чудо, а? – не мог оторвать от него глаз Бендер.
– А две чашечки, командор? – прошептал Балаганов.
– Неспроста эта тройка так дорого стоит, Остап Ибрагимович, – погладил усы Козлевич.
– И вот смотрите, – взял молочник Остап, – показывая его донышко. – Буква "Фэ", как замысловато написано. И так на всех чашечках, – показывал он донышко чашечек: – Фэ, Фэ, Фэ… Что скажете, камрады?
– Фаберже!
– Надо полагать, братец Шура, – тронул осторожно рукой чашечку Адам Казимирович.
– Так как же нам на аукцион их, командор?
– Еще не знаю, не знаю, детушки мои, теперь уже удачники. Браво!
– Браво! – повторили немного не одновременно единомышленники Остапа.
– А хранить его, где будем, командор?
– Да, это тоже… – качнул головой Козлевич.
– В камере хранения на вокзале? – засмеялся Бендер. – Как Корейко?
– Нет, командор, нельзя доверять вокзалу. А вдруг…
– Я тоже так, Остап Ибрагимович.
– Наверное, в нашем подпольном сейфе, в квартире ВУАКа, а? Камрады-единомышленники?
– Да, не прятать же их в нашей конторе или в музее, командор.
– Да, Остап Ибрагимович, мало ли что здесь может произойти.
– Гэпэушники не нашли же наш склад в квартире ВУАКа?
– Не нашли, – прошелся по комнате Остап. – Не нашли, – повторил он. – В заграничных банках, я читал, есть арендуемые сейфы… есть ли они у нас, в нашем сообществе? Надо выяснить, друзья-концессионеры.
– А пока в подполье наше, Остап Ибрагимович.
– Да, пока так, командор.
– Придется… – начал осторожно упаковывать трехпредметную ценность Остап. – Определим его, как решили, тогда и поужинать можно.
– По такому случаю можно и в ресторан, командор, – тряхнул рыжими кудрями Балаганов.
– Да, Остап Ибрагимович, празднично отметим наше приобретение.
Концессионеры заняли столик в ресторане "Чайка" на берегу Днепра. Посетителей было много, несмотря на то, что цены в этом ресторане были завышены. И Бендер, сунув купюру одному из официантов, сделав знак своим друзьям, уселся за стол, откуда хорошо просматривался Днепр в вечернем свете.
Заказали все лучшее, что нашлось в этом летнем ресторане. А когда подвыпили, тихо разговаривая между собой, Козлевич встал и попытался заказать свой любимый полонез Огинского. Но, к сожалению, скудный оркестр из четырех музыкантов, заказываемый Адамом полонез не играли, как это ни странно было для Козлевича. И он, садясь за стол сказал:
– Тоже мне музыканты…
– Не расстраивайтесь, Адам Казимирович, в другой раз и в другом ресторане, восполним это пробел и закажем играть вашу любимую мелодию трижды.
– Благодарю, Остап Ибрагимович, – наполнил три стопки Адам и, подняв свою, сказал, уже хмельным голосом:
– За удачу, друзья мои, братья…
Выпивали, закусывали. Балаганов жуя кусок шашлыка, сказал:
– Вот бы найти нам еще что-нибудь от этого Фаберже.
– Еще бы, Шура, но это вряд ли чтобы нам подвернулся такой случай. Впрочем, камрады, завтра я отправляюсь в библиотеку ВУАКа и полистаю страницы найденного при раскопках, возможно, найдется что-нибудь.
Глава VIII
Поиск других изделий Фаберже
На следующий день Бендер был в ВУАКе. Библиотекарша, да и сам директор этого учреждения ничего сообщить не могли, и как Остап понял, они понятия не имели, кто это такой Фаберже. Директор посоветовал Остапу обратиться в художественный институт. Остап направился туда, предварительно узнав адрес. Здесь тоже ничего ему не сказали о Фаберже, хотя уже знали кто это такой. А один мастистый художник сообщил:
– Видел я коллекцию этого Фаберже в Москве. Талант, баснословный талант. Говорят, более тысячи создал он ювелирных изделий непревзойденной красоты. Ну, конечно колоссальной стоимости. А те, которые он делал для царя-батюшки миллионы сейчас стоят, молодой человек.
– А где можно посмотреть эту коллекцию? – спросил Бендер.
– Как где? В Москве.
– Да, а в Москве где?
– А вот это сообщить вам не могу, молодой человек. Ведь это была выставка шедевров искусств. Живописи, скульптуры, эскизов, фрагментов, и не только этого самого Фаберже, но и других, менее знаменитых.
А когда Бендер уже попрощался, поблагодарил, мастер тот сказал:
– Да, и вот еще что, как мне думается. Наиболее ценнейшие изделия этого царского ювелира правительство, наверное, уже продало за рубеж. Деньги. Деньги нужнее для борьбы с голодом, – вздохнул он. – Пшеничку ведь в Канаде покупаем, товарищ, – вставил сосед этого рассказчика, сидя за мольбертом.
Возвращаясь домой, Остап подумал: "Наверное, этот молочник и был украден на этой самой выставке в Москве. И когда? Да какая тебе разница, Ося, когда? Ясно, в годы лихолетья. В гражданскую или уже после нее. Украден, ну и что? Молочник у тебя, а другие ценности Фаберже не досягаемые для тебя".
Поведав своим компаньонам об узнанном, Бендер сказал:
– Все, камрады, другую ценность царского ювелира достать невозможно. Надо продумать, как реализовать его творение, которое в наших руках.
– Если бы аукцион, командор, – мечтательно протянул Балаганов.
– Да, Шура, аукцион, но не советский.
0 И все же, почему не здесь? – допытывался эксперт-археолог.
– Вы что? Забыли о ГПУ, товарищ Балаганов?
– Да, братец Шура, нельзя, нас сразу… как это у них водится…
– Да и если бы можно было бы, разве дадут цену, как на западе, камрады? Нет, не стоит ломать копья о невыполнимом.
– Так что нам с ним делать, командор?
– Вот я и задаю вопрос себе, мои единомышленники, и вам что делать?
– Может отдать его гэпэушникам? – громко рассмеялся бывший уполномоченный по рогам и копытам, а сейчас и бортмеханик, и эксперт по археологии, и концессионер открыточного производства, и хороший преданный друг Остапа Бендера.
– Ну и сказал, ну и сказал ты, братец Шура, – усмехнулся Козлевич, – отдать гэпэушникам!
Бендер молчал, слушая своих подопечных.
– Нет! Я что?! Я в шутку, если по справедливости, – затоптался на месте Балаганов. – Я так…
– Да, рыжик, я так и понимаю, – кивнул ему Остап.
– И я, если так, – погладил усы Козлевич, одной рукой слева, другой – справа.
– Знаете, командор, а что если нам молочник предложить немцам, если они объявятся?
– Надо подумать, товарищ эксперт, подумать, чтобы этот показ им не дошел до ГПУ, друзья-товарищи.
– Не дай, Бог, – замотал головой Шура.
– Все может статься, Остап Ибрагимович…
– Да. Продадим, скажем за крупную сумму. Не за миллион рублей конечно, но за тысяч сто, попробовать можно… Но тут другое, мои соратники-советчики. Скажем, продали, а немцев на границе и застопорят с нашим молочником. Где взяли? У кого купили? И к нам, – заходил по комнате Остап.
– Ой, ой, командор! – тряхнул кудрями Балаганов.
– Вот тогда нам и будет ой, ой, Остап Ибрагимович, – тяжело вздохнул Адам Казимирович.
– Вот и я опасаюсь этого, друзья. Но предложить можно, узнать их интерес, их оценку, а с продажей повременить.
– Верно, Остап Ибрагимович, узнать, а с продажей повременить.
– Это так, командор, узнать и повременить…
В дверь постучал кто-то и последовал женский голос:
– Предметы археологии покупаете?
Балаганов открыл дверь, говоря:
– Да, да, покупаем, заходите, пожалуйста.
В комнату вошла женщина в клетчатой косынке, обтягивающей волосы, выбивающиеся прядями на лоб.
– Проходите, проходите, уважаемая, садитесь, пожалуйста, – предложил Остап и выдвинул стул у стола.
– Хочу предложить вот что, – развернула сверток женщина.
Было ей лет под сорок, светлые ее глаза смотрели на Бендера с лукавинкой.
– Вот, смотрите, товарищи, в нашем разрушенном колодце нашла, начала чистить его, укреплять кирпичную кладку стен его, и вывалился брезентовый мешочек, – высыпала она на стол из увесистого мешочка кучу монет.
Все склонились над кучей почерневших и позеленевших от времени монет, разной величины, разной чеканки и разной неправильной окружности.
– Не золотые и не серебренные, как наши определили, старинные и все. Решила принести вам.
– Спасибо, спасибо, уважаемая, – разгребал монеты Остап. – Что скажете, эксперт?
– Да, командор, древние, наши царские, и других стран, как я понимаю, – рассматривал монеты Балаганов.
– Верно, не наши, иностранные, – согласился Козлевич, перебирая монеты лежащие кучей.
– Сколько можем заплатить, товарищ эксперт? – спросил Бендер.
– Мда… рубликов пятьдесят не больше.
– Согласна, чего там, все равно некуда деть их, монеты эти.
– Вот и ладно, оформите покупку, товарищ эксперт, – распорядился Остап.
Балаганов уже привычно дал женщине расписаться в книге учета, отсчитал ей денег и спросил:
– Вступать в наше общество археологов не желаете? Три рубля всего взнос.
– Нет, зачем мне это, товарищи, до свидания, – пошла она к выходу.
– До свидания, – сказал ей вслед Остап. – Если еще что, приносите.
– Да, милости просим, – добавил Балаганов.
– Дело в том, – сказал Остап, – когда женщина вышла, – монеты коллекционные, разных стран, как я понимаю, да и металл какой-то непонятный, ни медь, ни серебро, какой-то сплав, перебирал он монетную кучу на столе. – Да и стран каких, не могу определить.
– Взять несколько штук и предложить в торгсин, Остап Ибрагимович, – посоветовал Козлевич, там разберутся.
– Да, Адам, попробуем.
– Ага, деньги бумажные они же покупают, командор.
Хорошо, попробуем. А теперь молочник, – заходил Остап, что говорило о его поисках правильного решения.
Но все планы компаньонов поломались, как говорится на ловца и зверь бежит. У дверей "Доларха" послышался шум подъехавшей машины и раздался голос:
– К вам можно?
Это был знакомый им переводчик немцев из общества Красного Креста, как он говорил им.
– Да, да, пожалуйста, – шагнул ему навстречу Остап. – Входите, входите, пожалуйста.
За переводчиком, одетым в синий костюм, с галстуком на белой рубашке, стояли, одетые по-летнему уже знакомые им два иностранца-немца.
После приветствия немцев "Гутен Таг" и компаньонов "Здравствуйте", Бендер пригласил гостей в музей, дверь которого была открыта.
– О, я, я, карашо! – последовали немцы туда и начали осматривать экспонаты, надписи над которыми переводил им переводчик.
Бендер и его два единомышленника, молча смотрели на гостей, и готовы были принять участие в отборе экспонатов для продажи.
– Товарищ эксперт, пройдите к входной двери и повесьте табличку "Закрыто. Археологи на раскопках".
– Слушаюсь, командор, – выбежал Балаганов исполнять указание.
Как уже говорилось, в "Долархе" имелось несколько разных табличек, вывешиваемых по мере надобности.
Осмотр и отбор экспонатов был закончен и последовал вопрос высокого немца с переводом:
– Сколько будут стоить эти предметы, которые нам нравятся?
– Не так как в прошлый раз, камрады, десять тысяч и не меньше, – не задумываясь, ответил Бендер.
Не будем перечислять отобранные гостями экспонаты для покупки, скажем, что это были уже названные ранее купленные компаньонами по газетному объявлению. Немцев заинтересовали также и древние монеты, которые принесла женщина в клетчатой косынке незадолго до этого.
Немцы зашептались между собой, затем низкорослый, но полный сказал с переводом:
– Э-э, нет, десять тысяч и не меньше. Я жду гостей тоже иностранцев из Англии, как мне сообщили, тогда я им и продам.
– Хорошо, хорошо, пусть будет девять тысяч, товарищи, девять, хорошо?
– Нет, только десять тысяч и точка.
Козлевич и вернувшийся в музей Балаганов с интересом наблюдали торг своего командора с немцами.
Видя, как Остап начал возвращать экспонаты на их прежнее место, толстяк засуетился со словами:
– Карашо, карашо, – начал отсчитывать деньги.
– Они согласны, товарищи, – пояснил переводчик.
– Я так и понимаю, – усмехнулся великий коммерсант.
Сделка была завершена, купленное немцами упаковано и гостей компаньоны проводили до их автомобиля. И когда немцы и переводчик уселись в машину, за руль которого сел высокий гость, Бендер тихо сказал переводчику:
– Скажите им, что у нас есть настоящий молочник с чашечками к нему… Это изделие Фаберже.
– Переводчик перевел и как только он произнес слово Фаберже, немцы, один за другим не вышли, а выскочили, если можно так сказать, со словами:
– Я, во?! Во?! – почти в один голос затараторили они.
– Где, где, – они спрашивают, – Посмотреть хотят, – перевел их вопросы сопровождающий.
Бендер молчал, Балаганов и Козлевич тоже, и Остап спросил:
– Покажем, друзья?
– Скажите, что завтра, командор.
– Да, не сейчас, Остап Ибрагимович.
Немцы молчали в томительном ожидании ответа. Переводчик спросил:
– Так что им сказать, товарищи?
– Скажите, что показать можем только завтра, экспонат не здесь, он в сейфе в другом месте, – сказал Бендер, горя желанием узнать, как иностранцы прореагируют, увидев ценность, и в какую стоимость оценят.
– Карашо, карашо, – уселись гости снова в машину, – Ауфвидерзейн, ауфвидерзейн.
– До свидания, – ответили им компаньоны дружно.
– Ну, друзья-товарищи, приступаем к важнейшему, – сказал Остап.
– Да, командор, а как им показывать?
– Вот именно, братец Шура, – произнес Козлевич, – Начнем принимать их здесь, а тут следователь этот самый Доменко.
– Или рисовальщик Лоев, командор.
Да, и табличка не поможет, – заходил по комнате Бендер. – Их автомобиль будет стоять у входа в нашу контору, камрады.
– Да, табличка тогда ни к чему, командор.