Глава 20
Уже через день Марфа позвонила: расшифровала интервью, любовно его причесала, можно выходить на люди.
Как быстро она все делает… А Дубинину тем временем стало ясно, что получившаяся исповедь сейчас не очень уместна.
Вообще-то он симпатизировал полякам. Как, впрочем, всем – и людям, и странам, – кто отстаивал себя, свою самостоятельность. Но как только борьба эта становилась не столько "за", сколько "против", как только появлялся конкретный враг, для Федора это было знаком бессилия. Тупик… И на этом этапе он предпочитал не вмешиваться ни в какую свару. Это публичным политикам выгодно участвовать в разгорающихся конфликтах: правильная позиция приносит быстрые дивиденды, а ошибешься – все равно пиар.
– Отправь мне по электронке. И сама сохрани текст – непременно пригодится…
Повисла тишина. В телефонном разговоре, да еще по мобильнику, секунда молчания кажется вечностью а Марфа обычно крутила веретено болтовни в таком темпе, что Федор не всегда поспевал за ней. Какие бы ни были промежутки между их разговорами, пусть всего пара дней, – мысли и чувства, накапливаясь, переполняли ее. Ни разу не выговорилась до конца. Точку, то есть многоточие, ставила необходимость расстаться. Или позднее время – если он звонил ей перед сном из Москвы. Или, например, ей надо было выходить из электрички – подъезжали к остановке, с которой можно пересесть на конечную станцию метро: не могла же она провожать его до дачи – оттуда ночью не выберешься.
А тут вдруг замолчала.
Распрощаться сейчас – невежливо, да и несправедливо…
В голове крутится дочкина идея… Конечно, надо бы не по телефону Марфу огорошивать, но что-то другое придумывать не хочется. Ну, раз так получилось…
И Федор выложил свои новости.
Не торопясь, повторил то, что Марфа уже и так знала: новый Надин муж хоть и упирается, но пристойной работы в Москве заполучить не может. Проблема… А в Ставрополе, откуда он родом, у него был вполне приличный компьютерный бизнес. Правда, парень без высшего образования. Но рукастый! И электрик, и плотник… Дочь настояла, чтобы он проучился на дорогущих американских курсах "Ай-би-эм". За сдачу экзамена надо выложить пару тысяч долларов… Ну, получил он высшую квалификацию, а все равно ничего для себя интересного подобрать в Москве не выходит.
– Здесь рынок компьютерных услуг забит, и они решили перебраться к нему на родину. В теплые места. Купить кусок земли, построить дом и нас с женой забрать. Я ведь так люблю солнце…
– А как же я? – В Марфином голосе – слезы.
Давно уже она не срывалась. Вроде бы научилась сдерживать эмоции…
Но сейчас даже упрека никакого Федор не расслышал. Только растерянность и беззащитность. Как ребенок… Такое трогает…
– Если бы я о тебе не думал, то ничего бы и не рассказывал. Да это все пока планы… Я буду ездить туда в слякоть и в холод – продлевать лето… Спину свою погреть… Ну, месяц, другой – не больше, а потом возвращаться сюда. Я и так всякий раз, когда приезжаю в Москву и временем располагаю, тебе звоню.
Молчит… Федор побалагурил:
– Надя говорит: оттуда до Лондона не дальше, чем из Москвы…
Не смеется…
– Считай, что, помогая мне, ты поддерживаешь Россию. Сейчас сразу это не воспримешь, но потом…
Дальше рассусоливать не хотелось, да и дела поджимали.
– Ну, давай прощаться. Тебе в копеечку наш разговор влетит… И у меня на счете почти пусто, а мне еще пару звонков надо сделать.
– Я заплачу! Тут рядом с метро принимают. Как обычно, тысячу? Или больше надо?
– Тыщи хватит…
К середине дня высветилось, что придется ехать в город. Ждут на семинаре в Институте экономики, где учится внук. Знакомство с ректором не помешает…
Ни от каких подобных посиделок Дубинин не ждал чуда, поэтому и не было никогда разочарования. На этот раз Медякова, правда, укусила: мол, в Америке наши экономисты не котируются. Дубинина, например, там и не знают. Она проверяла.
Он только-только собрался отразить подленький удар, как в бой кинулся Филипп. Отчехвостил бедняжку. Мол, сколько мы еще будем американцам в рот смотреть?! Они ведь тебя, голубушку, не как студентку пригласили, а как эксперта, так ты им и расскажи про отечественную науку, поделись.
Видно, и ему Медякова насолила. По наивности такие, как Филипп, считают, что за себя заступаться неудобно, а за другого – можно. Не понимает, что если вмешиваешься в чужую драку, то тебе больше всех и достанется… Себя так не защитишь…
Когда все кончилось, Дубинин поискал глазами Филиппа, чтобы в награду за его заступничество вместе дойти до метро, но чета Медяковых перехватила инициативу. Предложили подбросить до дома на своей серенькой "тойоте". По хитроватому тону стало понятно: хотят проверить, не сдает ли он городскую квартиру богатым иностранцам, как поступают многие обитатели центра, живущие на дачах. Увиливать не стоит…
А Филипп? Филиппа можно отложить.
Доехали за десять минут. Вот он, мой дом. Как насчет заглянуть чаю выпить? Подтекст – чтобы не подумали, что сбегу задами… Деликатно отказались, но в карих глазах Медякова-мужа, опушенных длинными ресницами, прочиталась зависть: вот, мол, здорово устроился! Трахается тут всласть…
И на следующий день пришлось остаться в городе. Надо было отдать заграничный паспорт, чтобы министерские девочки позаботились о немецкой визе – через неделю выступать на экономическом форуме. И заодно добиться, чтобы ему разрешили здесь заплатить налоги за зарубежные гонорары.
Пустяковое вроде дело, а тянется… Мелкие клерки не знали, как это оформить. Никто, что ли, не платит налоги? Он первый? Эх, русская экономика в действии, то есть в бездействии…
Дошел до начальницы. Шатенка лет так под сорок. Карьеру, видимо, сделала не без помощи высокой груди и такого же самомнения. На хмуром лице написано: меня не проведешь…
Объяснил ей, что наша же страна получит деньги. Сердито оборвала:
– Нет, это вы ради своей выгоды печетесь! Страна получит только тринадцать процентов, а в Германии, например, с вас взяли бы тридцать. Так что семнадцать процентов вы в свой карман положите.
– Так я – это тоже наша страна…
Обезоружил вроде бы. Засмеялась.
А помогло ли остроумие?.. Бывает, оно как пыльца. Сдувается добытая при его помощи симпатия, стоит только с глаз скрыться. Завидуют люди – сами-то так пошутить не умеют… И остается у них лишь раздражение, подозрение: не пытались ли меня обдурить?
Прикусить бы иногда язык… И лишить себя удовольствия? Ну уж нет…
К вечеру все дела Федор закончил. Самой начальницы не было, но она предусмотрительно распорядилась, и ему выдали нужную справку.
Вернуться на дачу? Бульку выгулять… Пожалуй, с этим Зоя справится… Отдохнуть бы сейчас… Марфе, что ли, позвонить? Домой или на мобильник?
Федор нажал первые цифры ее городского номера и… сбросил набор. Какая-то она невеселая последнее время… Чего доброго, еще примется укорять за то, что ему погреться хочется…
Женщины…
Говорят, что любят, а сами неспособны порадоваться за любимого человека. Не нравится, если наслаждаешься без их участия.
А ему-то чаще всего недостает именно одиночества.
Жаль, теперь почти всюду приходится летать. Сесть бы сейчас в поезд и ехать! Сутки, двое… Молча… Ничего не читать, ни с кем не разговаривать. Ритмичный перестук, движение – и хаос сам собой структурируется. Раз – и становится внятным не только прошлое. Не только цепочка событий, которая привела к краху или к успеху кампании. Видишь будущее: ту последовательность действий, которые надо предпринять, чтобы спасти большое дело…
Федор сцепил руки в замок, рывком закинул их над головой и потянулся. Мышцы приятно напряглись.
Все мышцы?..
Хм…
Губы растянулись в улыбку, которая – ему многие говорили – так достает женщин.
И он набрал совсем другой номер.
Глава 21
Что он наделал!
Филипп пробудился среди ночи, покрутился на узком диване, сбил простыню. Левая нога запуталась в пододеяльнике. Дернулся – ветхая ткань с кряхтеньем расползлась. Сейчас бы прижаться к Марфе, только ощутить ее живое тело, и уснул бы…
Но он не мог и заикнуться о том, чтобы полежать с ней рядом. И то хорошо, что она хотя бы не уходит в другую комнату, когда переодевается. По утрам иногда даже удавалось взглянуть, как она снимает ночную рубашку и голая встает на четвереньки, чтобы поупражнять свое тело. Спина выгибается, как у кошки, попка прыгает вверх-вниз…
Нет, ночью, в одиночестве… лучше это не представлять.
Филипп встал, пошел на кухню… По дороге на всякий случай завернул в уборную: может, мочевой пузырь не дает уснуть. Но легче не стало. И чашка горячего чая не помогла…
Каждые пятнадцать минут глядя на часы, дождался утра, тихонько умылся и стал готовить завтрак.
Сколько воды нужно для кофе? Несколько раз бегал с прозрачной пластиковой чашей от крана к кофеварке. Три или четыре деления? Перестарался. Большой ложкой вычерпал сколько мог. Не проще было сообразить, много ли порошка насыпать в фильтр… Явно не получится так, как у Марфы…
Теперь морковка. Чем ее чистят? Господи, как неудобно держать специальный нож, лучше уж простым поскоблить.
С теркой в конце концов тоже справился. Ничего, что салат будет немножко приправлен его кровью: указательный палец пару раз соскользнул и вместо морковки прошелся по острым зубьям.
Йогурт из холодильника, тарелки, кофейные чашки… Свеча…
Когда Марфа села за стол, Филипп уже устал. Полчаса потратил на то, что она делала каждое утро. Незаметно, пока он задумчиво стоял у окна и на свежую голову излагал свои задумки и обиды. Далекий от всего бытового…
О чем бы заговорить? Чтобы не испортить нейтральный фон, которого он добился благодаря своей утренней работе…
– Что сказал Дубинин про интервью?
Марфа отлепила взгляд от горящей свечи и посмотрела в глаза Филиппу. Никогда не хитрит, и сейчас явно читалась молчаливая борьба с самой собой. Наверное, решила больше ему не открываться… Имеет право…
Решить-то решила, но не может. И тот фраер, видимо, ее достал. Трудно переносить низость обоих.
– Давай разъедемся, пока мы еще можем разговаривать… – Тусклый голос – у нее нет сил даже на обвинительную речь… Совсем сникла…
– Я уйду, если ты хочешь… – Филипп вскочил из-за стола, но не осмелился подойти к жене и обнять ее поникшие плечи.
– Куда ты уйдешь… Опять я перегорю, и все пойдет по-прежнему…
– Нет! Я все понял! Я пользовался твоей энергией, сердечностью… – Филипп запнулся о взгляд Марфы. Мгновенно дошло, что нельзя сейчас бить себя в грудь, нельзя впадать в такой приятный экстаз самобичевания. Лучше маленькое конкретное дело, чем большие обещания. – Меня пригласили на конференцию в Бордо. Я написал, что мы вместе приедем, и твой доклад заявил. – Он метнулся из кухни в кабинет и толкнул рычажок ноутбука. Включил компьютер. Вернулся через секунду. – Не сегодня завтра должны ответить. Но уверен, они согласятся. И давай в интервью с Дубининым твое имя поставим. Это будет только честно – без тебя мне бы не о чем с ним было разговаривать…
– Интервью? Не будет никакого интервью. Он передумал. Наверное, даже не прочитал то, что получилось… Не звонит…
– Сама позвони! Это же по делу!
– Думаешь?
Уф, у Филиппа отлегло от сердца. Сумел подставить плечо. И даже немного возгордился: нисколько не ревнует же…
– Сейчас рано, он еще не встал, наверное… Может, у него что-то случилось, поэтому не звонит…
Черт, Дубинина-то сразу готова оправдать и простить…
Филипп снова побежал к компьютеру. Открыл почту, а там – ответ от французов. Мол, присылайте тезисы и паспортные данные обоих.
…День шел нормально. Но посреди обеда Марфа вдруг выбежала из-за стола, принесла мобильник и позвонила. Прямо при муже.
Филипп посмотрел на пар над тарелкой, подумал: эх, остынет, поддел на вилку горячий кусок мяса с черносливом, быстро отправил в рот и встал, чтобы выйти и не мешать разговору. Но Марфа перехватила его – вцепилась в рукав, как утопающий за соломинку, и усадила на место.
Железа в ее голосе хватило только на первую заготовленную фразу. Как комиссар, спросила, прочитал ли Федор интервью. Следующая реплика была уже совсем в другой тональности. Такая забота и сочувствие, такая ласка, что просто неудобно подслушивать.
Но Марфа уже и не заметила, что Филиппа сдуло из кухни. Правда, теперь он ушел со своей едой.
Воркование, слышное, даже если закроешь все двери, кончилось через четверть часа. Марфа пришла в кабинет мужа, села на диван – его ночное лежбище – и принялась рассказывать. В подробностях, ему совсем не нужных. Раньше бы он оборвал… Но теперь вынес и это.
Оказывается, у собаки случился новый приступ, когда Дубинин был в Москве.
– Он приехал, а жена Бульку усыпила… У того, правда, уже и передняя нога стала волочиться. Потом – впереди суббота и воскресенье, а Дубинину в Германию надо лететь… Булька в последние дни так понимающе на него смотрел… Как будто говорил: "Ну, хозяин, ты для своего душевного комфорта продлеваешь мои мучения". Приехал молодой человек, сделал укол, и собака спокойно уснула… Дубинин уже сходил на могилу – в лес, где они вдвоем часто гуляли, между двух столетних сосен…
Глава 22
В первый же кофе-брейк к Федору подсел организатор берлинского форума. Не случайно рядом оказался, а подошел с целью: попросил тексты последних дубининских статей. Намереваются, мол, перевести их на немецкий и английский – рабочие языки конференции. Перевести и издать отдельной брошюрой. Нынешним летом недалеко от Шлезвига будет международная экономическая школа для студентов.
Задачка…
К своему компьютеру он никого, кроме дочери и зятя, не подпускал. А они сейчас в Ставрополе…
Тексты эти есть в журналах и сборниках. Можно по электронке связаться с редакциями и попросить… Хотя без звонка – бесполезно. Но отсюда звонить в четыре места, объяснять, что нужно и кому послать…
Марфа… Она справится.
Начал издалека. Расписал номер в пятизвездочной гостинице, от которой приходится пешком топать в зал заседаний. Под дождем и ветром. Огромный черный зонт, выданный метрдотелем, выгибается и рвется из рук, как дикая девица. Испытание.
Но есть и еще проблема…
Марфа договорить не дала. Суть на лету схватила, записала названия журналов и номера. Те, что он вспомнил.
На следующий день нужный файл был в нужном месте. Оказалось, одну статью ей пришлось самой натюкать на компьютере – кто-то из крючкотворов заявил, что электронный вариант – собственность журнала… Ночью работала.
Дубинин пообещал повидаться с ней в день приезда.
Но… Надя прилетела в Москву по денежным делам. Встретила отца в Шереметьеве на своем джипе и отвезла на дачу. Так что в городе он появился только через неделю после возвращения из-за границы.
И опять Марфа была невесела. Пришлось вместе с ней выпить стопку водки, хотя язва пошаливала. Да и со спиной не все в порядке. Переезды даром не проходят. Чемодан не такой и тяжелый, и на колесиках, но ведь то и дело приходится его поднимать-опускать…
Чтобы как-то себя развеселить, Федор вслух припомнил, как в Берлине к нему кадрилась московская тележурналистка. В свой номер пригласила, для работы… Ха-ха… На обратном пути, уже в самолете, его просветили, что дива-то знаменита.
– А фамилия? – Марфины щеки раскраснелись, да и ревность немного ее оживила.
– Не знаю… Я же телевизор не смотрю, – пояснил Федор и поразглядывал свою визави.
Плечи чуть округлились, грудь налилась… Кофтенка удачно подчеркивает все женские выпуклости. В талии пополнела, животик… Втянула под его взглядом… Стесняется…
– Молодец, набрала вес. Тебе идет.
Комплименты Марфа всегда пропускала мимо ушей и сейчас только внимательно посмотрела ему в глаза. Словно проверила правдивость.
– А вот я никогда никого не заманивала… – немного спесиво сказала она.
– Никогда? – усмехнулся Дубинин. – А… – Он вспомнил, как ее сердце билось о его грудь… – Да ладно…
– Что? Говори, раз начал! – Марфа подперла щеку и беспечно улыбнулась.
– Нет, не стоит…
– Замах хуже удара!
– Ну, сама напросилась. Забыла, как ты меня к себе пригласила? "Опасное сходство" купила, пельменей настряпала… Вкусные! Я много съел… Ночевать оставила…
Сказал и осекся. Думал, Марфа посмеется вместе с ним, а она вылупила на него свои зенки и чуть не плачет. Убрала ладошку от лица, и заалевшие щеки подали красный, предупреждающий сигнал. Чего доброго, устроит сейчас истерику… На радость публике…
– Ну, ну… – Федор положил пальцы на Марфину руку и сжал их.
Но брать свои слова обратно… Не в его правилах… Так ведь все и было.
А Марфа уже совладала с собой:
– Значит, это все было… только для меня… – Она не спрашивала, она вслух рассуждала. – Неужели ты не чувствуешь, что мне важна… – Она споткнулась. Помолчала, подыскивая слова… Наконец сформулировала. Не шутя. – Сердечная близость. А как она выражается, эта тяга… Хотя… Пусть затащила… Значит, я – обычная женщина! – с гордостью выкрикнула и уже шутя выпучила свои зеленые глазенапы, прикрыв ладошкой рот.
– Ты совсем не обычная! Ну, давай здесь рассчитаемся. А чаю дома выпьем… Зайдешь?
Оба забыли, что в ту ночь Марфа, кроме всего, правила, вылизывала гранки его книги…
Подавая пальто, Федор задержал руку на груди Марфы. Проверить, есть ли то притяжение, которое она называет так высокопарно: сердечная близость… Тело ее замерло, голова вывернулась, и глаза посмотрели в глаза. Взгляд, который обычно называют двусмысленным… А на самом деле – однозначный признак обоюдной тяги…
…Когда пришло время пить чай, Марфа разговорилась.
– Я сейчас раздумываю, не лучше ли мне будет жить одной…
Федор нарочно поднес чашку к губам и долго не отнимал ее… Молча замер, чтобы ни жестом, ни словом не подстегнуть Марфину откровенность. Но ее уже несло.
– Я Филиппу сказала… Он, конечно, не хочет меня отпускать… Не в его силах мне помешать… Он виновен передо мной…
Черт, неужели сейчас пойдет жалоба на какой-нибудь пустяковый мужской промах… Сколько плачей он уже слышал от своих временных подружек, вдруг узнавших, что муж неверен… Глупо себя чувствовал: не скажешь же, что и ты, голубушка, не без греха…
Уф, у нее все-таки не та скука – отлегло от сердца, когда Марфа продолжила:
– Я в детстве усвоила: жена служит мужу. И служила. Не задумываясь. Может быть, где-то в подсознании было: близкий человек не может не ответить на самоотверженность… Я о нем забочусь – он обо мне. Тем более что Филипп меня любит… Но такая любовь греет, возвышает прежде всего того, кто ее испытывает. Люблю, мол, что еще надо… Конечно, если сравнить с другими, то…
– Да, Филипп очень терпеливый… – в первую же паузу вставил Федор.
Марфа пропустила его слова мимо ушей. Еще не до донышка высказалась.
– Может быть, я хочу жить одна потому, что нельзя с тобой.