- Поверь мне на слово, Мозес, прекрасное старое пианино ты купишь в Чикаго со склада. Массу старых инструментов вроде этого некуда девать.
- Правда?.. Мне цвет нравится. Яблочный, попугаистый, такой людевилльский цвет. - С какой-то одержимостью тянулся он взглядом к своей работе. Был готов сорваться, опять что-нибудь учудить. Этого никак нельзя себе позволить. Ни при каких обстоятельствах не должно сорваться слово, которое можно перетолковать как околесицу. И без того все скверно. Он увел глаза с пианино в тенистую садовую сень и сам решил стушеваться. Посчитаться с мнением брата.
- О’кей. В следующий приезд куплю ей пианино.
- Здесь у тебя, если угодно, превосходная дача, - сказал Уилл. - На отшибе, но очень мило. Если все образить.
- Тут будет замечательно. Слушай, можно устроить семейный курорт. Сложимся понемногу. Подстрижем кусты. Выроем бассейн.
- Конечно. Хелен ненавидит поездки, как ты знаешь. И Шура с удовольствием отдохнет от скаковых лошадей, карт, друзей-магнатов и девиц.
- На Баррингтонской ярмарке устраивают рысистые испытания… Нет, боюсь, ничего не выйдет. А может, переделать под санаторий? Или перевезти в другое место?
- Не имеет смысла. Я видел, какие дома идут на снос, когда расчищают трущобы или строят автобан. Разбирать его нет смысла. Может, сдать в аренду?
Герцог осклабился и устремил на Уилли насмешливый взгляд.
- Тогда только один выход: продавать. Но свои деньги ты не вернешь.
- Можно пойти работать и разбогатеть. Нажить кучу денег и содержать дом.
- Можно и так, - сказал Уилл. Он бережно говорил с братом.
- В диком я оказался положении, Уилл, правда? - сказал Мозес. - И для себя дичь, и для вас, для родных то есть. Что могло сулить такой финал? Этот чудо-зеленый уголок… Ты беспокоишься за меня, я вижу. - Пряча тревогу на таком родном, любимейшем лице, Уилл ответил ему взглядом, не оставлявшим сомнений.
- Конечно, беспокоюсь. И Хелен беспокоится.
- Не надо, не переживайте из-за меня. Я в необычном состоянии, но ничего страшного. Я бы открылся тебе, Уилл, будь у меня ключ. Расстраиваться из-за меня нет оснований. Боже, Уилл, сейчас расплачусь. Как же это все? Нет-нет, не буду. Конечно, это любовь. Или что-то еще, что сваливается на тебя, как любовь. Наверно, любовь. И мне ее не стряхнуть. Я не хочу, чтобы ты думал не то.
- С какой стати, Моз? - тихо заговорил Уилл. - Я нутром тебя понимаю. И чувствую так же, как ты. Если я подрядчик, это не значит, что я с тобой не разберусь. Я не для того приехал, чтобы навредить тебе, ты сам знаешь. Сядь, Мозес. Уж очень ты большой.
Мозес опустился на старый диван, отозвавшийся пыльным выдохом.
- И ты очень возбужден. Тебе нужны питание и сон. Возможно, некоторая медицинская помощь. Несколько дней в больнице, ни о чем не думая.
- Уилл, я возбужден, но не болен. Я не хочу, чтобы со мной обращались как с ненормальным. Спасибо, что приехал. - Он сидел, строптиво затихнув, подавляя нестерпимое, надрывное желание расплакаться. Голос потускнел.
- Не пори горячку, - сказал Уилл.
- Я… - Герцог обрел голос и заговорил внятно: - Я вот что хочу оговорить. Я слушаюсь тебя не по слабости здоровья и не потому, что сам не могу справиться. Я не против того, чтобы несколько дней поваляться в больничке. Если вы с Хелен решили за меня, я не возражаю. Чистые простыни, ванны, горячая пища. Сон. Чего лучше? Но только несколько дней. Шестнадцатого я должен быть у Марко в лагере. Это родительский день, он меня ждет.
- Согласен, - сказал Уилл. - Вот это правильный разговор.
- Как раз неделю назад, в Нью-Йорке, я тешил себя мыслью о больнице.
- Разумная была мысль, - сказал брат. - Тебе нужны покой и присмотр. Я и для себя обдумываю эту возможность. Рано или поздно мы все нуждаемся в таком отдыхе. Так, - он взглянул на часы, - я просил своего врача позвонить в здешнюю больницу. В Питсфилде.
Едва Уилл выговорил эти слова, Мозес резко дернулся вперед. Он лишился языка и мог только отрицательно мотать головой. Видя такое, и Уилл изменился в лице. Наверно, слишком неожиданно брякнул это слово: больница, наверно, надо было действовать потихоньку, осторожно.
- Нет, - сказал Мозес, продолжая мотать головой. - Нет. Ни за что.
Теперь и Уилл смолк, сохраняя на лице обиженное выражение человека, совершившего тактическую ошибку. Мозес без труда представил себе, что говорил Уилл Хелен, уплатив за него залог, и какой встревоженный совет они держали по его поводу. ("Что же делать? Бедняга Мозес, все это вполне могло свести его с ума. Давай, по крайней мере, покажем его специалистам".) Хелен преклонялась перед мнением специалистов. Мозеса всегда забавляло, с каким благоговением она говорила: "по мнению специалистов". Они, значит, пошли к терапевту Уилла и попросили осторожненько организовать что-нибудь в Беркширах.
- Я думал, мы договорились, - сказал Уилл.
- Нет, Уилл. Никаких больниц. Я понимаю, вы поступаете как полагается брату и сестре. И чувствую искушение поддаться вам. Для такого человека, как я, это соблазнительная мысль: покой и присмотр.
- А почему нет? Найди я в тебе улучшение, я бы не стал поднимать этот вопрос, - сказал Уилл. - А ты посмотри на себя.
- Понятно, - сказал Мозес. - Но едва я начал здраво соображать, как ты хочешь сплавить меня психиатру. Ведь вы с Хелен о психиатре договаривались, верно?
Уилл, взвешивая мысли, молчал. Потом, вздохнув, ответил: - А чем тебе это повредит?
- Неужели, обзаводясь женами, детьми и забравшись в эту дыру, я показал себя большим безумцем, чем папа с его бутлегерством? А мы не считали его сумасшедшим. - Мозес улыбнулся. - Помнишь, Уилл, его фальшивые этикетки: "Белая лошадь", "Джонни Уокер", "Хейг и Хейг"? Бывало, сядем к столу, на столе миска с клейстером, а он разложит этикетки и скажет: "Ну, ребята, что у нас сегодня?" - и мы кричим на разные голоса: "Белая лошадь", "Тичерз". От плиты пышет жаром. Угольки, как кровавые зубы, падают в зольник. А какая прелесть были его темно-зеленые бутылки. Сейчас таких не выдувают, да и стекла такого не делают. Моей фавориткой была "Белая лошадь".
Уилл мягко рассмеялся.
- Хорошее дело - прилечь в больницу, - сказал Герцог. - Но это будет неправильно. Мне пора кончать мороку с моим проклятьем, я вроде бы начинаю разбираться, что к чему. Я отчетливо понимаю, чего мне следует избегать. И вдруг снова улечься в постель с этой штукой и целоваться с ней. Вместо Маделин. Которая, похоже, удовлетворяла специфическую потребность.
- Что ты имеешь в виду, Мозес? - Уилл опустился на диван рядом с ним.
- Очень специфическую. Не могу определить. Она привнесла в мою жизнь идеологию. Что-то из области катастрофического. В конце концов, мы живем в идеологический век. Даст Бог, она не будет делать отцом каждого, кого полюбит.
Уилл улыбнулся такому повороту мысли.
- Что ты тут собираешься делать?
- Останусь пока. Отсюда недалеко до лагеря Марко. Вот и дело: если Дейзи разрешит, заберу его сюда на следующий месяц. А сейчас вот что: отвези-ка ты меня с велосипедом в Людевилль, я договорюсь насчет света и телефона. Потом ко мне поднимется Таттл и скосит траву. А миссис Таттл, может, приберется. Такие у меня дела. - Он встал. - Налажусь со свежей водой, куплю хорошую еду. Пошли, Уилл, подвези меня до Таттла.
- Кто он такой, этот Таттл?
- Он тут всем заправляет. Украшение и гордость Людевилля. Видный из себя парень. Снаружи застенчивый, но это для простаков. Настоящий лесной дух. Свет включает в течение часа. Знает решительно все. Запрашивает дороговато, но очень стесняется при этом.
Когда они подъехали, Таттл стоял у своих высоких, маломощных, допотопного вида бензонасосов. Худой, морщинистый, с жилистыми руками, поросшими мучнисто-белым волосом, в хлопчатобумажной малярной кепке, жующий пластиковую зубочистку вставными зубами (чтобы отвыкнуть от курения, как он однажды объяснил Герцогу). - Я знал, что вы у себя, мистер Герцог, - сказал он. - С возвращением.
- Как вы узнали?
- По дыму из трубы, это, во-первых.
- А во-вторых?
- Дама одна прорывалась к вам по телефону.
- Какая дама? - спросил Уилл.
- Насчет вечеринки в Баррингтоне. Она оставила номер.
- Только номер? - сказал Герцог. - Она не назвалась?
- Не то мисс Хармона, не то Армона.
- Рамона, - сказал Герцог. - Так она в Баррингтоне?
- Ты кого-нибудь ждал? - Уилл повернулся к нему на сиденье.
- Только тебя.
Уилл не удовлетворился этим.
- А кто она?
Не очень охотно и уклончиво Герцог ответил: - Просто дама. Женщина. - И, бросив игру в прятки - чего, собственно говоря, он боится? - добавил: - Женщина, цветочница, приятельница из Нью-Йорка.
- Будешь ей звонить?
- Конечно. - В темной глубину мастерской он разглядел белое, вслушивающееся лицо миссис Таттл.
- Вот какое дело… - сказал он Таттлу. - Я приехал пожить. Нужно пустить ток. И может, миссис Таттл пособит мне с уборкой?
- Да, наверно.
На миссис Таттл были теннисные туфли, из-под платья выглядывал край ночной рубашки. Полированные ногти протравлены никотином. Пока Герцог отсутствовал, она сильно раздалась, подурнела, повисли запущенные темные волосы, в серых глазах застыло какое-то отсутствующее выражение, словно прибавка в весе действовала на нее как снотворное. Он знал, что через нее шли все его телефонные разговоры с Маделин. Возможно, она слышала весь выплеснувшийся стыд и кошмар, слушала словесные и слезные излияния. Теперь же он зовет ее поработать у него, подмести полы, застлать постель. Она вытянула сигарету с фильтром, по-мужски раскурила ее, осовело глянула сквозь дым серыми глазами и сказала: - Помогу, конечно. У меня выходной. Я работаю горничной в новом мотеле на автостраде.
- Мозес! - сказала по телефону Рамона. - Тебе сказали, что я звонила. Какое чудо, что ты оказался у себя! В Баррингтоне говорят: если у тебя есть дело в Людевилле, звони Таттлу.
- Привет, Рамона. Ты не получила мою телеграмму из Чикаго?
- Получила. Очень внимательно с твоей стороны. Но я не думала, что ты так задержишься, и тут я заподозрила твой деревенский дом. К тому же я задолжала визит старым друзьям из Баррингтона, так что я взяла и прикатила.
- Так просто? - сказал Герцог. - Какой же сегодня день?
Рамона рассмеялась: - Очень в твоем духе. Неудивительно, что женщины теряют из-за тебя голову. Сегодня суббота. Я гощу у Миры и Эдуардо Миссели.
- А, у скрипача. Мы шапочно знакомы.
- Он душка. Ты знал, что он учится делать скрипки? Я пробыла в его мастерской целое утро. А еще у меня была мысль увидеть поместье Герцогов.
- Тут со мной брат, Уилл.
- Прекрасно, - пропела Рамона. - Вдвоем и живете?
- Нет, он проездом.
- Я бы очень хотела с ним познакомиться. Миссели устраивают скромную вечеринку в мою честь. После обеда.
Рядом с будкой, слушая, стоял Уилл. Посерьезневший, встревоженный, со сдержанной мольбой в темных глазах: не делай больше глупостей. Этого я ему обещать не могу, думал Герцог. Я могу сказать ему только одно: что в настоящий момент вопрос о сдаче на милость Рамоны или какой другой женщины не рассматривается. Глазами Уилла глядела семья, их карий свет яснее слов.
- Нет, спасибо, - сказал Герцог. - Вечеринки отменяются. Это сейчас не для меня. Но…
- Может, я подъеду? Глупо вот так висеть на телефоне. Ты в восьми минутах от меня.
- Пожалуй, - сказал Герцог. - Я подумал, что мне все равно надо в Баррингтон - купить кое-что, договориться, чтобы включили телефон.
- Так ты рассчитываешь пожить в Людевилле?
- Да. Ко мне приедет Марко. Одну минуту, Рамона. - Герцог закрыл рукой трубку и сказал Уиллу: - Ты подвезешь меня в Баррингтон? - Уилл, конечно, согласился.
Через несколько минут улыбающаяся Рамона встретила их. В шортах и сандалиях она стояла рядом со своим черным "мерседесом". На ней была мексиканская блузка с пуговицами в виде монет. Волосы сверкали на солнце, щеки пунцовые. Тревожная ответственность момента поколебала ее самообладание. - Рамона, - сказал Герцог, - это Уилл.
- Какая радость, мистер Герцог, познакомиться с братом Мозеса.
При всей своей настороженности Уилл был сама обходительность. В общении он всегда ровный, располагает к себе. Герцога тронуло, что ради Рамоны он выказал свою любезность самым очаровательным образом. В его взгляде светилась приязнь. Он улыбался, хотя и в меру. Было видно, что Рамону он нашел чрезвычайно привлекательной. Он, наверно, ожидал увидеть шавку, подумал Герцог.
- Ой, Мозес, - сказала Рамона, - ты порезался бритвой. И сильно. У тебя весь подбородок содран.
- Да? - Он невнимательно потрогал подбородок.
- Как же вы похожи на своего брата, мистер Герцог. Такая же дивная голова, мягкие ореховые глаза. Вы не остаетесь с ним?
- Я еду в Бостон.
- А я буквально сбежала из Нью-Йорка. В Беркширах изумительно, правда? Какая зелень кругом!
Любовь-бандитка набирали в куцых газетках поверх таких вот темных головок - в двадцатые годы. И Рамона впрямь смахивала на тех красоток, сексуальных и знающих себе цену. Но было еще в ней что-то пронзительно трогательное. Она боролась, сражалась. Ей требовалось чрезвычайное мужество, чтобы сохранить эту выдержку. Легко ли в наши дни быть женщиной, самой решать свои проблемы? А мужество непросто дается. Бывают сбои. И тогда срочно ищешь что-то в сумочке, пряча задрожавшую щеку. Он уловил запах надушенных плеч и в ту же минуту, как это почти всегда с ним бывало, услышал глубокий, космический, идиотский мужской отзыв: кря! Детородный, похотливый, глубинный кряк. Кря. Кря.
- Значит, тебя не будет на моей вечеринке? - сказала Рамона. - А когда я увижу твой дом?
- Сейчас там самая уборка, - сказал Герцог.
- Тогда, может… А что нам не пообедать вместе? - сказала она. - Как вы смотрите, мистер Герцог? Мозес подтвердит, что у меня неплохо получается креветочный ремулад.
- Даже очень неплохо. Лучшего я не пробовал. Но Уиллу надо ехать, а ты отдыхаешь - чего ради готовить, да еще на троих? Может, выберешься и пообедаешь со мной?
- Правда? - снова оживилась Рамона. - Ты меня зовешь в гости?
- А почему нет? Запеку меч-рыбу.
Уилл взирал на них, неуверенно улыбаясь.
- Замечательно. Я прихвачу бутылку вина.
- Ни в коем случае. Приезжай в шесть. В семь пообедаем, и у тебя еще будет полно времени вернуться на вечеринку.
С распевной интонацией (специально, что ли? - гадал Мозес) Рамона сказала Уиллу: - В таком случае до свидания, мистер Герцог. Надеюсь, мы еще увидимся. - И, садясь в свой "мерседес", тронула Мозеса за плечо. - Рассчитываю на хороший обед…
Ей хотелось, чтобы Уилл знал об их близости, и Мозес не стал лишать ее этого удовольствия. Он приложился к ней щекой.
- Может, и мы здесь расстанемся? - сказал Мозес, когда она отъехала. - Я могу вернуться на такси. Не хочу тебя задерживать.
- Нет-нет, я отвезу тебя в Людевилль.
- Зайду купить свою меч-рыбу. Еще лимон нужен. Масло. Кофе.
Они были на последнем спуске перед Людевиллем, когда Уилл сказал: - В хороших руках я оставляю тебя, Моз?
- То есть можно ли тебе ехать? Я думаю, можно, причем со спокойной душой. Рамона не так страшна.
- Что значит: не страшна?! Она бесподобна. Только ведь и Маделин была бесподобна.
- Ни в чьих руках ты меня не оставляешь.
Слив в кротком, мягком взгляде иронию, печаль и любовь, Уилл сказал: - Аминь. Теперь насчет идеологии: есть у нее какая-нибудь?
- Приехали, стань у мастерской Таттла. Они возьмут меня с велосипедом и прочим в свой пикап. Да, кое-какая идеология у нее есть. Касательно секса. Она фанатик этого дела. Но я не возражаю.
- Я выйду и уточню, как ехать, - сказал Уилл.
Таттл, когда они не спеша проходили мимо, сказал Мозесу:
- Еще несколько минут - и будет вам ток.
- Спасибо… Уилл, пожуй листок туи. Очень приятный вкус.
- Не решай пока ничего. Ты не имеешь права на новые ошибки.
- Я пригласил ее пообедать. Только и всего. Она возвращается к Миссели на вечеринку, я с ней не еду. Завтра воскресенье. В Нью-Йорке у нее работа, так что здесь она не останется. Я к ней не сбегу, как и она ко мне, если ты боишься второго.
- Ты странно действуешь на людей, - сказал Уилл. - Ладно, до свидания, Моз. Может, мы с Мюриэл заглянем к тебе по пути на запад.
- Вы найдете меня холостяком.
- Если бы ты жил и поплевывал, все было бы ничего: заводи хоть пять жен. Но с твоей самоотдачей… с твоим талантом делать роковой выбор…
- Уилл, езжай с легким сердцем. Поверь… Я тебе обещаю: ничего подобного не случится. Исключено. До свидания, и спасибо тебе. А что касается дома…
- Я буду думать. Деньги тебе не нужны?
- Нет.
- Уверен? Ты правду говоришь? Перед тобой все-таки родной брат, не забывай.
- Я знаю, кто передо мной. - Он обнял Уилла за плечи и поцеловал в щеку. - До свидания, Уилл. Как выедешь из города, первый поворот направо. Там шлагбаум.
Когда Уилл уехал, Мозес, ожидая миссис Таттл, опустился на скамейку у туи и наконец окинул поселок досужим взглядом. Повсеместно образцом дикой природы считается океан. Безусловно, подойдут в этом качестве и горы - сверкающие, круто обрывающиеся, державно синеющие. И даже эти пестрые лужайки. Эти красные кирпичные дома удерживаются на волнистой круче только благодаря заскорузлости духа. Благодаря тому жилому духу, что разит сквозь занавески. Живой дух крепит стены. А не то бы они искрошились в прах между складками холмов.
- Замечательное у вас место, мистер Герцог, - сказала миссис Таттл, когда они взбирались в гору на ее драндулете. - Тут всего ремонта на грош. Стыд, что вы сюда не показываетесь.
- Нам надо привести в порядок кухню, чтобы я мог готовить. Я найду вам метлу, веник, ведро и прочее.
Когда он возился в темной кладовке, вспыхнул свет. Таттл - волшебник, подумал он. Я говорил с ним около двух. Сейчас полпятого, может - пять.