- Ты прав. Я действительно изменилась, - согласилась Люси. - И не к лучшему. Честно говоря. Я стала намного хуже. Но теперь это я, а не твое отражение. Я не второстепенная, покорная, блеклая, предсказуемая пятая часть твоей жизни. Это я, в своей наготе. Я сама себе хозяйка. Я самостоятельный человек.
- Ладно, - резко оборвал Оливер. - Иди, сложи свои вещи и поехали домой. Я пойду за Тони и скажу ему, что ты готова.
Люси вздохнула. И совершенно неожиданно она рассмеялась.
- Оливер, дорогой, да ты настолько не привык слушать то, что я говорю, что даже если я скажу, что на тебе горит рубашка, до тебя не дойдет, пока ты не сгоришь.
- Ну, а это ты к чему говоришь?
Люси перешла на серьезный тон.
- Я писала тебе, что не собираюсь возвращаться домой с Тони. Ты разве не прочел мое письмо?
Оливер раздраженно отмахнулся.
- Прочел. Прочел. Чушь какая-то. Ты наверное, была взбудоражена, когда писала его и…
- Оливер, - опять предостерегла Люси.
- В любом случае это всего несколько дней. Он уедет в школу в конце месяца, и ты сможешь успокоиться, прийти в себя. И вы не увидитесь до самого Дня Благодарения. И…
- Я не собираюсь оставаться с ним эти несколько дней. Я не поеду к нему на День Благодарения. Я не поеду к нему на Рождество. Я не…
- Люси, прекрати это дурацкое причитание, - грубо остановил ее Оливер. - Не глупи.
Люси устало закрыла глаза и легко отмахнулась:
- Почему бы вам вдвоем не поехать домой и не оставить меня в покое?
- Но мне казалось, что мы все уладили, - сказал Оливер.
- Ничего мы не уладили. Ты сказал, что хочешь, чтобы я вернулась. Я сказала, что хочу вернуться, но на определенных условиях. Одно из них это то, что я никогда больше не увижу Тони.
- Как долго вы не будете видеться? - угрожающе низким голосом спросил Оливер.
- Никогда.
- Это дешевая мелодрама. Это просто бессмыслица.
- А теперь послушай внимательно, - Люси шагала вперед-назад перед Оливером, с трудом контролируя свой голос. - Я полностью отдаю себе отчет в том что сказала и в том, что собираюсь сказать. Он ненавидит меня. ОН мой враг…
- Ему всего тринадцать лет…
- Он свидетель обвинения, и он никогда не забудет этого, и я тоже. Всякий раз, когда он смотрит на меня, он смотрит через то окно в тот злополучный дождливый день. Он смотрит на меня осуждающе, он обвиняет, выносит приговор.
- Не устраивай истерик, Люси, - Оливер схватил ее за руку и успокаивающе погладил. - Он все забудет.
- Он не забудет. Сам спроси его. Спроси. Я не могу жить под одной крышей со своим судьей! Не могу ощущать чувство вины двадцать раз на день! - Голос ее надрывался и она уже почти рыдала.
- Ты должна попробовать, - настаивал Оливер.
- Я пробовала, - прошептала Люси. - Я делала все что только могла, чтобы примирить нас. Даже когда я писала тебе, что не смогу жить с ним в одном доме, я все еще надеялась… Я не верила, даже когда писала эти слова. А потом, сегодня, он сделал вот это… - Она отняла у него руку и показала на разбитый грамофон. - Бейсбольной битой. Но он разрушал не машину. Он уничтожал меня. Он УБИВАЛ меня! - Тут Люси сорвалась на безумный вопль. - Убийство!
Оливер схватил ее за плечи и резко встряхнул:
- Прекрати! Возьми себя в руки!
Рыдая и не пытаясь высвободиться из его рук, она сказала:
- Он отравит всю нашу жизнь. Что будет с нами после пяти лет вот такого существования? И что станет с ним в конце концов?
Оливер опустил руки. Они стояли друг перед другом, не двигаясь некоторое время. Затем Оливер покачал головой.
- Не могу, - сказал он.
Люси громко вздохнула. Она склонила голову и скрестила на груди руки, поглаживая плечи, которые только что крепко держал Оливер. Она заговорила глухим голосом:
- Тогда оставь меня. Забери его и оставь меня. Навсегда.
- И этого я не могу сделать, - сказал Оливер.
Таким же бесцветным и глухим голосом, все еще поглаживая плечи, Люси произнесла:
- Придется выбрать одно из двух, Оливер.
Оливер отвернулся и подошел к краю крыльца. Спиной к Люси, он облокотился о перила и направил взгляд на озеро. А я-то думал, что все понял, подумал он. Он понимал, что потерпел поражение, и чувствовал, что больше никогда не сможет принимать решения и строить планы. Наверное, надо было заставить их уложить вещи в ту самую ночь и увезти домой. А так, у всех было время для самокопания, подумал он.
Он услышал движение за спиной и резко повернулся. Люси открыла дверь дома, чтобы уйти вовнутрь.
- Ты куда? - подозрительно спросил он.
- Тони идет. - Она показала в сторону гостиницы и Оливер увидел Тони быстро шагающего по направлению к дому. - Думаю, тебе не мешало бы поговорить с ним.
Люси вошла в дом, легкая дверь тихо захлопнулась за ней. Через матовое стекло Оливер смотрел, как растворялись ее размытые очертания.
Он покачал головой и заставил себя улыбнуться сыну. Мальчик шел по лужайке навстречу отцу. Приблизившись, он настороженно и серьезно посмотрел на Оливера. Потом он остановился прежде чем сделать последний шаг. - Привет, папа, - сказал он выжидающе.
Оливер подошел к Тони, положил руку на плечо мальчика, и поцеловал его.
- Привет, Тони, - ответил он. Не снимая руки с плеча сына, Оливер направился обратно к крыльцу.
- Я готов, - сказал Тони, показывая на чемоданы, расставленные на крыльце. - Можно нести багаж в машину?
Оливер промолчал. Он снял руку с плеча Тони и медленно пошел к плетеному креслу. Тяжело, по-старчески, опустившись в него, он обратил взгляд на ребенка.
- Я думал, что мы должны были уехать еще в три, - сказал Тони.
- Подойди ко мне, Тони.
Нерешительно, будто в ожидании наказания, Тони пересек веранду и остановился перед креслом отца.
- Ты злишься на меня, папочка? - тихо спросил он.
- Нет. Конечно же нет. С чего бы мне злиться на тебя?
- За то, что я позвонил тебе тогда, - Тони глядел в пол. - За то, что я рассказал тебе… Что я видел… Оливер вздохнул.
- Нет, - сказал он. - Ты не виноват.
- Я ведь должен был сказать тебе, правда? - молящим голосом говорил Тонги.
- Да, - не сразу ответил Оливер. Он не сводил глаз с сына, задавая себе вопрос, что именно из виденного мальчик запомнит навсегда. Дети забывают все, говорил Петтерсон.
Он сказал также, что и взрослые забывают все. Но ни то, ни другое не правда. Тони запомнит все, четко, подробно, с мучительными деталями, и вся его жизнь будет построена на этой памяти.
Было бы гораздо проще замять этот разговор, придумать любое оправдание тому, что придется ребенку уехать без мамы и самому подготовиться к школе. Было бы гораздо легче временно отложить все разговоры о Люси, уклончиво и хитроумно отвечать на детские вопросы, на письма из школы о предстоящих каникулах, дать ребенку самому сделать это болезненное открытие, медленно, со временем, осознать, что он изгнан из семьи. Было бы проще, не так болезненно, и в конце концов, совершенно справедливо, став взрослым, Тони стал бы презирать отца за это.
Оливер протянул руку и обнял мальчика, усадил его себе на колени, прижав голову ребенка к своему плечу, как в те далекие времена, когда Тони был совсем еще маленьким.
- Тони, - сказал Оливер. Ему было легче говорить вот так, ощущая вес сына на коленях, его по-детски худые ноги на своих ногах. Сердце Оливера сжалось, когда он произнес то, что хотел сказать:
- Выслушай меня внимательно. Мне очень жаль, что все это произошло. Мне жаль, что ты узнал об этом, если уж этому суждено было случиться. Но все уже произошло. И ты все знаешь. И ты обязательно должен был сообщить мне.
Тони молчал. Он напрягся в объятиях отца.
- Тони, - продолжал Оливер. - Я бы хотел задать тебе один вопрос. Ты ненавидишь свою мать?
Оливер почувствовал, как детское тело сжалось.
- Почему? - спросил Тони. - Что она тебе сказала?
- Ответь на мой вопрос, - настаивал Оливер.
Тони неожиданно резко вывернулся из рук отца, встал перед ним, сжимая и разжимая кулаки.
- Да, - яростно бросил он. - Я ненавижу ее.
- Тони… - Оливер не мог скрыть своей боли.
- Я не собираюсь разговаривать с ней. - Тони спешил высказать свою обиду, его скороговорка звучала по-ребячески громко и беспощадно. - Она может говорить все, что хочет. Может, я и буду отвечать ей "да" или "нет" когда придется, но разговаривать с ней я больше никогда не буду.
- А что если ты никогда больше не увидишь ее? - осторожно спросил Оливер.
- Прекрасно! - Мальчик стоял понурив голову, челюсть настойчиво выдвинута вперед, как драчун смотрящий на соперника через проведенную на земле линию.
- Она не испытывает ненависти к тебе, - тихо возразил Оливер. - Она очень любит тебя.
- Мне безразлично, что она говорит.
- Но она боится тебя…
- Не верь ей. Не верь ни одному ее слову. - Его слова звучали очень по-взрослому.
- И только потому, что она боится тебя, - Оливер говорил без всякой надежды, стараясь исчерпать все возможные аргументы, - именно поэтому она не хочет, чтобы ты ехал с нами домой. Она не хочет жить с тобой в одном доме.
На несколько мгновений Оливеру казалось, что сын разрыдается. Он склонил голову и отрывистыми движениями тер руки о колени. Но потом он поднял глаза и прямо посмотрел на Оливера.
- Ладно, - наконец сказал он. - Я все равно еду в школу.
- Дело не в этом, - настаивал Оливер. - Она вообще не хочет видеть тебя, никогда. Она не хочет, чтобы ты приезжал в наш дом. Ни на Рождество. Ни на праздники. Никогда.
- О, - голос ребенка прозвучал так слабо, что Оливер, не мог точно сказать, действительно ли Тони произнес что-то. - А почему бы тебе не сказать: "Это мой дом. И я буду принимать кого захочу".
- Тогда она уйдет от меня, - поникшим голосом сказал Оливер. -Сегодня же.
- О, - Тони испытующе глядел на отца. - А ты не хочешь, чтобы она ушла?
- Думаю, что нет.
- Почему?
Оливер вздохнул, произнося эти слова он не глядел на Тони, его глаза были устремлены на голубое небо, в котором витало холодное предчувствие осени.
- Непросто объяснить тринадцатилетнему мальчику, что такое… Семейная жизнь. Насколько мужчина и женщина становятся зависимыми друг от друга. Я просчитался, недооценил это сам. Ты понимаешь, что это значит? Тони задумался, потом кивнул.
- Да, ты считал, что это так, а оказалось, что все наоборот.
- Что-то в этом роде, - подтвердил Оливер. - Выяснилось, что я ошибался.
- Ладно, - глухим дерзким тоном сказал мальчик. - Что от меня требуется?
- Решай сам, Тони. Скажи только слово, и я позову маму сюда и объявлю ей, что ты остаешься со мной. Мы попрощаемся с ней и положим конец всему этому.
Губы Тони задрожали.
- И как ты потом будешь жить?
- Я… Я буду умирать, Тони, - сказал Оливер откровенно.
- А если я скажу, что ухожу из дому.
- Я повезу тебя домой, подготовлю к школе и вернусь за мамой. -Оливер не отрывал глаз от холодного неба над головой сына. - Я буду навещать тебя на каникулах, летом мы сможем путешествовать вместе в горы, в Канаду, может даже в Европу.
- Но я никогда не смогу приехать домой? - спросил Тони как человек, заглядывающий в окошко кассы, задавая самые разнообразные вопросы, чтобы наверняка убедиться в том, что он садится на правильный поезд.
- Не сможешь, - прошептал Оливер. - По крайней мере долгое время.
- Никогда? - резко переспросил Тони.
- Ну, год или два… - нерешительно отвечал отец. - Сейчас твоя мать в истерике, но со временем, я уверен…
- Ладно! - Тони повернулся спиной к отцу. - Мне наплевать.
- Что ты имеешь в виду? - Оливер встал и подошел к ребенку сзади, но не осмеливался прикоснуться к нему.
- Позови ее сюда. Скажи, что ты возвратишься за ней.
- Ты уверен?
Тони резким движением повернулся к отцу и устремил на него взгляд полный горечи.
- Разве не этого ты добиваешься?
- Это только тебе решать, Тони.
Тони потерял контроль над собой и сорвался на крик.
- Разве не этого ты добиваешься?
- Да, Тони, - прошептал Оливер. - Этого я добиваюсь.
- Хорошо, - отчаянно сдался Тони. - Так чего мы ждем? - Он подбежал к двери, распахнул ее рывком и крикнул в пустоту дома:
- Мамочка! Мамочка! - Затем, повернувшись к отцу, он бросил: - Сам говори с ней. - Быстрыми суетливыми движениями, трясущимися руками Тони начал собирать свои чемоданы и сумки. - Я хочу отнести это в машину!
- Подожди. - Оливер протянул руку, чтобы задержать его. - Ты должен попрощаться. Ты не можешь так уйти. Может, в последнюю минуту она передумает…
- Я не желаю, чтобы кто-то передумывал, - крикнул Тони. - Где мой телескоп?
Дверь отворилась, и Люси появилась на крыльце. Она выглядела очень бледной, но совершенно спокойной, она переводила взгляд с мужа на сына и обратно.
- Оливер… - начала она.
- Я увожу сейчас Тони, - Оливер пытался говорить небрежно, как будто о чем-то само собой разумеющемся. - Я позвоню тебе. Я приеду за тобой где-то на следующей неделе.
Люси кивнула не спуская глаз с Тони.
- А теперь можем отправляться, - сказал Оливер с напускной веселостью. - Теперь уже достаточно поздно. Тони, это твои вещи? - И он кивнул в сторону двух чемоданов. - Да, - ответил мальчик. Он старательно избегал встречаться глазами с матерью, собирая по крыльцу свои вещи - биту, телескоп, удочку. - Я сам понесу это.
Оливер поднял два чемодана.
- Я жду тебя в машине. - Слова получились скомканными и сдавленными. Он попытался что-то сказать Люси, но не смог. Быстрым шагом он устремился к машине, неся чемоданы.
Тони чуть задержал взгляд на удаляющейся фигуре отца, затем все же стараясь не смотреть на мать, огляделся, будто желая убедиться, что ничего не забыл.
Люси подошла к ребенку. В глазах ее блестели слезы, но она не расплакалась.
- Ты не собираешься разве попрощаться со мной? - тихо произнесла она. Тони пытался скрыть дрожание губ.
- Конечно, - грубо ответил Тони. - Прощай.
- Тони, - Люси стояла очень близко, но боялась прикоснуться к нему. -Я хочу, чтобы ты стал замечательным человеком.
С детским криком боли и отчаяния Тони бросил все на пол и укрылся в объятиях Люси. Они долго стояли прижавшись друг к другу. Но оба знали, что это прощание и что ничто уже не поможет. И наконец, Люси усилием воли сделала шаг назад.
- Наверное, тебе пора, - сказала она.
Лицо мальчика напряглось.
- Да, - ответил он и склонился, чтобы поднять уроненные им биту, телескоп и удочку. Затем он нерешительно отправился вслед за отцом. На самом краю веранды он остановился, и Люси почувствовала, что именно таким она запомнит сына на всю свою жизнь - мальчик в костюме, из которого он успел вырасти за лето, с окаменевшим лицом, с последними атрибутами уходящего детства в руках, детская фигурка на фоне встревоженного ветром голубого озера.
- Если доведется просто встретиться, случайно, как чужим людям - в поезде или на улице, например, что мы скажем друг другу? - спросил он. Люси несмело улыбнулась.
- Я… Думаю, мы скажем друг другу "Привет".
Тони кивнул.
- Привет, - повторил он задумчиво. Он снова кивнул, будто был доволен ответом, и скрылся за углом дома, догоняя отца.
Люси замерла. Через несколько минут донесся гул мотора. Она все еще не шевелилась. Она стояла, не сводя глаз с озера, под ее ногами валялись обломки грамофона.
Было все то же лето.
Глава 15
- Ну, Мистер Краун, - говорил директор, - о мальчике его возраста всегда есть что сказать.
Директор вопросительным жестом поднял бутылку шерри, но Оливер отрицательно покачал головой, отметив про себя, что когда он учился в школе, директора вряд ли угощали родителей своих учеников шерри. Это, наверное, было признаком либерализации образования по сравнению с годами его детства, но в то же время он понимал, что второй бокал шерри может заронить где-то в глубине сознания директора зерно недоверия к семейству Краунов. Директор церемонно поставил бутылку на стол. Его фамилия была Холлис? и он был удивительно молод для своего положения. Он осторожно и неторопливо передвигался по своему светлому кабинету, очень похожему на библиотеку. Всеми своими жестами он как бы пытался убедить родителей вверенных ему мальчиков, что юные души не будут травмированы каким-то непродуманным движением с его стороны.
- Я хочу сказать, - продолжал Холлис с мальчишеской улыбкой, при этом очень ловко смягчая суждение. - То есть у него есть проблемы, ну, как у всех нас в этом возрасте.
- Когда я был таким как он, - начал Оливер, стараясь прозвучать беспечно, чтобы не превратить этот разговор в сухую нотацию, "моей единственной проблемой было то, что я мог подтянуться на перекладине только сорок три раза. И только в шестнадцать я дошел до пятидесяти. Холлис счел своим долгом улыбнуться. Он повидал разные поколения отцов. - Конечно, - подтвердил он.
- Физическое развитие нельзя совсем сбрасывать со счетов. Потому что он не участвует в играх, в соревнованиях, хотя я слышал, что он неплохо играет в теннис. Вероятно, его склонность к уединению, к одиночеству, несколько преувеличена. Хотя школьный доктор вполне удовлетворен состоянием здоровья мальчика - мы ведь проводим тщательные медицинские осмотры раз в месяц. Доктор даже выразил свое частное мнение, что Тони при желании мог бы больше участвовать в коллективных спортивных играх, чем он это делает сейчас.
- Может ему не нравятся дети его группы, - предположил Оливер. -Может, если бы группа была другой, он бы увлекся общением.
- Может быть, - согласился Холлис. Его тон был мягким и вежливым, но в открытом умном взгляде его голубых глаз сверкнул холодный огонек. - Хотя у нас здесь неплохой подбор учеников, с моей точки зрения. Очень представительный.
- Извините, - Оливер понял, что задел этого безвредного и добропорядочного человека, потому что ничего не мог объяснить ему. - Я уверен, что это вина самого Тони.
- Ну, - Холлис мирно развел руками. - Вина это слишком сильно сказано. Это скорее его вкусы. Он несомненно изменится с возрастом. Хотя, если росток все время гнуть… - Тут он пожал плечами и улыбнулся. - Но есть кое-что, в чем он выделяется. - Холлис говорил так, будто сам несказанно обрадовался этому открытию. - Он делает остроумнейшие иллюстрации в школьной газете. У нас уже много лет не было столь художественно одаренного мальчика. Его рисунки удивительно зрелые. Я бы даже сказал, резкие… - И снова эта милая извиняющаяся улыбка, которой он старался прикрыть неприятную правду. - Я сам слышал кое-какие недовольные высказывания по поводу резкости его карикатур. Но он, наверняка, посылал вам свои рисунки, и вы видели их сами…
- Нет, - сказал Оливер. - Я не видел их. Я даже ничего не знал об этом.
- А, - Холлис с любопытством глянул на Оливера. - Неужели. - Он склонился над бумагами на столе, ища что-то, затем добавил скороговоркой.