Чертоозерская школа № 1 являла собой четырехэтажное дореволюционное здание с непонятными ходами и выходами. В преследовании горячо любимого дяди Мойдодыра приняла участие вся школа без исключения. Даже первоклашки, ничего не соображая, и те тащились в хвосте этой принявшей огромные размеры погони.
- Где феерия? Где черные лилипуты? Где Станиславский?! - раздавались сзади меня вопли.
- Сейчас мы его без веревочек и ниточек!
- Он у нас сам будет летать!
- Отдайте его мне! Я ему налажу прямой левой! Метров тридцать второго этажа я пролетел быстрее
своего дыханья. Школа содрогалась от погони. Во главе бежал самый дисциплинированный и спортивный 10 "Б", размахивая огромными кулаками. Третий и четвертый этаж были пройдены даже стремительнее, чем второй. И вот, наконец, долгожданный… Тупик! А в начале коридора показались дорогие моему сердцу рожи ребятишек.
"Туалет! - мелькнуло в уме. - Дамский!" Я, не раздумывая, рванул дверь. Крика не последовало. Никаких крючков и задвижек на двери.
"Что за доверие такое? Как они тут живут?" Я бросился к окну, но там без парашюта делать было нечего. Торжествующие крики приближались все ближе и ближе…
"Чего они медлят?" - с ужасом думал я.
- Выходи! - вдруг послышались возбужденные запыхавшиеся голоса спортсменов.
- Выходи, администратор! - узнал я голос Семенова. - Будем по-честному, один на один!
"Ага! - дошло до меня. - Боятся зайти!" Подскочили учительницы. Они не верили своим глазам.
- Как вам не стыдно! - с негодованием кричали они. - А еще артист! Сейчас же выходите! Какое кощунство!
Вашему цинизму нет предела!
- Не входить! - орал я. - У меня живот!
- Какой позор школе! - колотили в дверь. - Какой неслыханный инцидент! Мы будем жаловаться в Министерство культуры!
"Инцидент нашли, - мучительно искал я выход. - Лучше пять минут побыть трусом, чем всю жизнь калекой. Попробуй выйди, там одна ряха Семенова чего стоит…"
Я уже не думал, что мне кто-то должен в этой школе, а с ужасом смотрел на водосточную трубу.
Или суд Линча, или свобода! Как я слез по этой древней, как римский водопровод, трубе - не помню. Несколько раз я умирал между этажами и, когда до земли оставалось метра три, вместе с трубой рухнул на асфальт. Лишь на улице, среди людей, которые меня видели в первый и последний раз, я почувствовал себя человеком.
* * *
Семьдесят рублей Закулисный с дьявольским визгом занес в долговую яму. Когда я попросил было Левшина сходить в школу забрать деньги, он только посмотрел мне в глаза и презрительно произнес:
- Если ты считаешь, что совершил подвиг, спустившись по водосточной трубе с четвертого этажа, то глубоко ошибаешься. Ты просто не знаешь, что такое администратор… Когда тебя вместо снеговика поставят старшеклассники под елку, облепят снегом и обольют водой в двадцатиградусный мороз, - поежился Витюшка, -когда ты, и спрыгнув с крыши школы, не промахнешься и попадешь точно в контейнер для отходов, когда тебя привяжут за ноги на турнике и заставят крутить "солнышко", когда подвесят за…
- Хватит! - оборвал я разошедшегося Левшина. - Хватит.
- Скучный ты человек! - воскликнул Витюшка. - В работе нужна фантазия, только тогда появится хорошее настроение, а без него и крошки не по кайфу.
- У меня после этой школы хорошее настроение теперь долго не пройдет.
- Запомни, - сказал серьезно Витюшка. - Надо делать заделку так, чтобы больше никогда не встречаться со зрителями! Закулисный так и делает. Только заканчивается спектакль, он хватает своей портфель и убегает на сцену, а к учителям выпускает Петю, обнаженного по пояс. - Эх, - горько вздохнул Витюшка, - даже жабе и той памятник стоит, а администратору - ни в одной стране не додумались поставить! Черт с ним, с памятником, - махнул рукой в отчаянии Левшин, - кружкой пива ни один гад не додумается угостить!
Закулисный на общем собрании известил, что, возможно, мы застанем "Чертог дьявола", который вот-вот должен приехать и отлабать пять концертов в самом Чертоозерске, остальные - по периферии.
Нам же до плана оставалось совсем мало: заделать с Левшиным по пять спектаклей - и назад, в Куралесинск.
* * *
Встреча с Яковом Давыдовичем Школьником для каждого артиста всегда праздник, недооценить который просто невозможно.
Была ли это роковая случайность, или… В десять часов вечера в гостинице "У озера" отключили свет. Дежурные орали на этажах, что сейчас… вот сейчас наладят.
Кому приходилось бывать в командировках, тот знает, что в это время только и начинается самая настоящая жизнь всех обитателей гостиницы. До десяти идет раскачка, разминка, завязываются знакомства, тебя только-только успели узнать, если же узнали накануне, то не до конца поняли всю глубину твоей души, все благородство твоих высоких порывов.
Кто?
С кем?
Где?
Когда?
Обитатели ссорятся, мирятся, делятся последним, как бы случайно ошибаются номерами и как бы случайно не гуда попадают по телефону. Жизнь в гостинице - это миг, ярчайший миг в их серой командировочной жизни. Уйти от преследования администратора, прошмыгнуть с незнакомкой мимо дежурной по этажу, выехать из гостиницы, не заплатив за разбитый графин и посуду, за переговоры и за чай, подружиться со швейцаром, расположить к себе горничную, чтоб молчала о том, чего ей знать совсем не нужно, и еще столько всего…
В десять часов вечера гостиница в ужасе вздрагивает и стыдливо закрывает глаза на все, растопыривая карман для чаевых.
И в этот самый момент, когда сотни голосов произнесли разом:
- Простите, но не встречались ли мы с вами в прошлом году в Альпах?
- Девочки, может, уйдем из этого гнусного кабака? У нас в номере такая музыка…
- Простите, я, кажется, не туда попал, но ваш голос так похож на…
- А я раз ее, суку, по бочине, по бочине!
- Мужчины, а что это вы все одни и одни?
- Какие у вас глаза! Когда я был в последний раз на симпозиуме в Швейцарии…
- Ты, Клавка, не путай Тулуз-Лотрека с каким-то там Петрухой Водкиным…
… погас свет. У кого заделка была уже готова, тому, может, и на руку; а у кого нет?
Обитатели гостиницы "У озера" повыскакивали из номеров и требовали дать дежурный свет, о котором здесь никогда не слышали.
- Свет! Свет! - дружно скандировали они. - Дайте свет! Вы лишили нас праздника, нам скоро возвращаться к семьям! Когда же кончится безобразие?!
Но что это? Какой-то волшебник в начале коридора зажег свечу.
- Это стоит всего три рубля, - сказал волшебник, который нес людям свет. - Имею вам сказать, что это совсем дешево!
- А за два рубля не продадите? - послышался нерешительный голос.
- Что вы такое говорите? - отчаянно засуетился огонек. - Толя, что говорят эти люди? Они хотят иметь свет всего за два рубля? У меня нет слов!
Горох, который тащил целый чемодан свечей, вздохнул:
- Яша, если люди привыкли жить без света, то я покупаю вашу рекламную свечку! Заверните ее мне вместе с огнем.
- Нет, извините, - вынырнул бородатый господин из темноты. - Я первый спросил.
Человек отдал три рубля и бережно понес призрачную надежду на счастье к себе в номер.
- А вы точно знаете, что света не будет? - кричали люди.
- Какой свет?! - ужаснулся волшебник, даривший народу надежду на продолжение только что начавшейся жизни.
Обитателям ничего не оставалось, как поверить в искренность его слов, потому что могли потерять гораздо больше, чем три рубля.
- Пожалуйста, - говорил Прометей, зажигая новую свечку. - Вы же видите - она не бракованная, она горит так же ярко, как в первый день своего рождения.
С других этажей уже неслись люди, прослышав о кудеснике, который дарит счастье за мизерную цену.
- Пять рублей! - вскричал Прометей, до которого вдруг дошло, что людям досталось больше, чем ему. - Нет, десять! - ужаснулся он.
- Яша, - сверкнул в полумраке величественной залысиной Горох. - Это последняя свечка. Продайте мне, я поставлю ее вам на могилу.
- Толя! - не мог прийти в себя волшебник. - Я сорок лет возил этот чемодан - и все отдал даром!
- Яша! Верните людям деньги и унесите чемодан со свечами в загробную жизнь, там свет можно продать гораздо дороже.
- Толя, вы меня совсем не хотите понять, вы же ничего не понимаете!
Люди грозили своим высоким положением и требовали, чтобы он продал последнюю свечку.
- Я сам покупаю эту свечку! - дрожащим от волнения голосом прокричал волшебник. - Я сам.
* * *
Яков Давыдович Школьник… Тсс-с… ни слова больше.
* * *
- Евгеша! - как-то раз в непомерном изумлении дернул он меня за ухо. - Разве я виноват, что я такой? Меня таким сделали! Мне хочется стать лучше, но как? А разве мой Бенечка будет лучше меня? - тут же спросил он сам у себя и ответил, не задумываясь, на свой вопрос: - Бенечка не будет хуже!
* * *
- Витюша! Что с вами? - закричал Яков Давидович, когда мы встретились. - Толя, посмотрите на Евгешу. Что с ним?
- Яша, - поморщился грузчик-философ. - Под вашим взглядом камни плачут.
- Вы иногда кочумайте, когда что-то говорите, Толя! - взмахнул руками Яков Давыдович. - Евгеша, как я устал от этого человека! Возьмите его к себе в "Мойдодыр".
- За что вы его так? - улыбнулся я. - Анатолий Юрьевич мне симпатичен, он не заслужил такой участи.
- Яша, не знаю, что творится в "Мойдодыре", но что я вам сделал? Если вы будете умирать на гастролях, кто передаст привет от вас Бенечке?
- Не говорите мне о смерти! - вскричал Школьник. - Вы злой, Толя, и я завтра же попрошу вас вернуть мне долг! Евгеша, скажите этому человеку, что у него нет больше друга. Скажите, вы еще не разлюбили искусство? Вас любят зрители?
- Яков Давыдович, я только начинаю понимать, что такое искусство.
- Как? Вы пытаетесь разобраться в зрелищах? Зачем вам это нужно?
Яков Давыдович возбужденно бегал по номеру. Горох сидел на кровати и ждал Левшина, с которым они собирались идти в ресторан.
- Яша, - начал издалека Горох. - С "Мойдодыром" мы больше в Чертоозерске не увидимся, для встреч у нас не совпадает время. Поэтому… - напряг свою мысль грузчик-философ, - мне нужно из-под вас вытащить червонец, на котором вы лежите спиной. Говорю это честно, как ваш друг, вы меня знаете - завтра отдам… перевернитесь на живот.
- Что? И после этого вы считаете меня своим другом? Если б у меня были десять рублей, я бы встал на них головой!
Прибежал Витюшка.
- Давай быстрее! - закричал он на Гороха. - Все в сборе! Там такая новенькая крошка! Ты идешь, придурок? - покосился в мою сторону.
- Только с Яковом Давыдовичем.
- Пойдете? - спросил Левшин. - Для вас что-нибудь тоже придумаем…
- Я? В кабак? - схватился за голову Школьник. - За кого вы меня принимаете? - и после небольшой паузы добавил: - Ну если только посмотреть…
Левшин прямо засветился изнутри, когда мы зашли в ресторан. Перед тем как сесть за столик, он долго размахивал руками знакомым и лишь после этого заказал другу Карлуше - графин и по второму.
…Яков Давыдович с ужасом созерцал наш ужин. Потом встал и прошелся по залу.
- Здесь что, все сговорились? - дрожащим голосом спросил он нас, возвратясь. - Все пьют и едят одно и то же! Лишь только за одним столиком я увидел вместо шницеля - отбивную. Я понимаю что тот, кто лабает на сцене, не может позволить себе заказать под котлету салат. Но неужели все эти люди артисты? Тогда почему я никого не знаю? А эти бинты на головах? Я случайно попал не в сумасшедший дом? Витюша, что у вас на голове? Вы разве участвовали в турецкой компании? Девушка! - щелкнул он пальцами молоденькой официантке. - Простите, я забыл ваше имя, я пятнадцать лет назад был последний раз в этом ресторане, но мне кажется, что вы любите искусство, скажите Санюле, что Яша хочет его видеть.
Молоденькая официантка в упор смотрела на Школьника и никак не могла профильтровать текст.
- Не смотрите на меня так! - вскричал Яков Давыдович. - Я вам ничего не должен, но у меня аллергия от общей кухни, и я не верю, что Санюля может не работать в ресторане, он моложе меня лет на пять… он еще должен жить.
- Какой Санюля? - робко спросила официантка.
- Вы не Сильфида, - грустно сказал Яков Давыдович. - Вы не любите искусство, почему так грубо… Санюля - это не заказное блюдо. Бегите и скажите, пусть летит и обнимет своего друга.
Официантка была раздавлена и испугана. Она побежала на кухню искать неизвестного ей Санюлю. Школьник вытер платком мраморный череп, уселся на стул и вздохнул.
- Яша, - икнул философ. - За что вы измучили эту девушку? Что она вам сделала плохого? Откуда ей знать какого-то типа Санюлю?
- Толя, откуда такой жаргон? Вы обозвали Санюлю - типом?! Когда я был моложе, у нас не было типов, этого слова никто не знал. Вы посмотрите вокруг, я перестал понимать в жизни. Здесь нужно поставить одну общую тарелку со шницелем, огромный графин - и усадить всех вокруг него. Никто не знает, чем отличается кухня одного ресторана от другого. Зачем ходить сюда каждый день, нужно делать себе, в конце концов, праздник, а не превращать праздники в вечные будни.
- Яша, - задумчиво произнес Горох, погладив бороду. - Философия - удел убогих, двое умных людей на один "Чертог дьявола" - это много… но когда у меня будут такие друзья, как у вас, я буду жить только по праздникам.
Молоденькая официантка вдруг выскочила из кухни и понеслась к скучающим музыкантам. Левшин расстался со своими подружками и присел рядом с Яковом Давыдовичем.
- Давайте накатим! - завопил он на него. - Я с вами еще ни разу в жизни не выпил!
- Витюшка! - ужаснулся Школьник, с омерзением показывая рукой на графин. - Как вы можете такое говорить? Неужели вы хотите моей смерти? Ведь это нельзя пить!
- Почему? - удивился Левшин. - Отличная древесная водка, я вас сегодня с одной старушкой познакомлю.
- Меня? - подскочил Яков Давыдович. - Толя, Евгеша, скажите Витюше, что этим не шутят, разве такое говорят о женщинах?
- Яша, я не знаю, что вы там задумали, - нетерпеливо произнес Горох, - но давайте выпьем, что вы из себя вечно корчите…
- Дорогие друзья! - вдруг ожили музыканты. - Сегодня у нас в гостях друг нашего древнего города Чертоозерска - Яков Давыдович Школьник! Давайте дружно поприветствуем его!
На наш столик направили прожектор, Левшин помахал рукой, и зал разразился аплодисментами.
- Ах, Санюля, Санюля, - прошептал Школьник. - Значит, жив, не может без эффектов.
- Дорогому гостю из Куралесинской филармонии директор нашего ресторана дарит танго их молодости и дружбы! Дамы приглашают кавалеров!
"Когда простым и нежным взором", - разлилась по залу серебряная музыка.
Мы во все глаза смотрели на Якова Давыдовича.
"Ласкаешь ты меня, мой друг", - рассыпалось по залу старинное танго.
Школьник был невозмутим. К нашему столику подошла с бриллиантовым колье на высокой белоснежной шее, в бархатном лиловом платье с глубоким вырезом на спине, удивительно сохранившая остатки былой красоты женщина.
- Яша, - прошептала она ему тихо, стоя за его спиной, - вы разрешите пригласить вас на танец?
Школьник быстро повернулся - и глаза его засветились от счастья.
- Зиночка, - мягко и нежно сказал он, вставая и целуя ей руку. - Вы по-прежнему божественны! Зиночка, как Санюля? Его еще не занесли в Красную Книгу?
- Яша, - искренне улыбнулась она, показывая красивые зубы с перламутровым оттенком. - Вы все тот же.
Он предложил ей руку. Они танцевали старое танго. Серебряная музыка кружилась вместе с ними, обволакивала их и уносила в прошлое.
Давай пожмем друг другу руки -
И в дальний путь на долгие года.
Свет в зале был потушен. Лишь только они одни в луче прожектора легко и плавно плыли по невозвратимым волнам своей молодости. Последние "синие киты" кружились в старом чарующем танго, которое в этом борделе никто не мог танцевать.
- Зиночка, - прошептал взволнованно Школьник. - Вы знаете, как я вас люблю… с Санюлей, но что творится вокруг? Я ничего не понимаю…
- Яша, - краешком губ улыбнулась женщина. - Вы всегда были большим и веселым ребенком.
- Что вы такое говорите?! Ах, Зиночка, как вы здесь пели… неужели все это когда-то было? Как здесь раньше лабали…
- Яша, давайте помолчим, ведь мы еще живы… вы помните то лето… в Лазурном?
- Зиночка, - еле вымолвил Школьник. - Почему вы хотите меня обидеть?
Веселья час и грусть разлуки
Готов делить с тобой всегда
………………………………………
………………………………………
- Все это пойло, - сказал Яков Давыдович официантке, подходя к нашему столику, - отнесите тем, кто сегодня трудился… Как здесь раньше лабали! - покачал он мраморной головой. - Как давно это было, ах, танго, танго…
- Кому? - моргала официантка, безуспешно пытавшаяся понять Школьника.
- Ниночка, - ласково сказала дорогая женщина. - Вы особенно не напрягайтесь, когда слушаете Яшу. Отдайте все, что стоит на столе, музыкантам.
- Яша, - обернулась она к Школьнику. - Что же вы кочумаете, как не родной, предложите мне руку. Санюля вас уже заждался.
За все это время даже Левшин не проронил ни слова. У нас забрали графин, шницели и отнесли на сцену к музыкантам.
- Яша, - кинулся вдогонку опомнившийся Горох. Дайте червонец, не лишайте меня своего покровительства!
- Толя! - ужаснулся Школьник. - О чем таком вы говорите? Вы что, хотите меня разорить?
Женщина слушала Яшу и весело смеялась.
- Яша, - нежно произнесла она, положа руку ему на плечо. - Вы неисправимы, милый Яша.
Мы сидели за пустым столом, на котором не было даже крошки хлеба. На нас начали показывать пальцем.
- Я уважаю Якова Давыдовича! - вскричал Левшин. - Но я заплатил за водку! Где она? Почему ее пьют другие? Горох, вы что, с ним сговорились?
- Я знаю Яшу с ледникового периода, - хмыкнул Горох. - Но что он может сделать в ближайшие пять минут, я не знаю.
- В общем, я пошел к крошкам! - яростно воскликнул Левшин. - Вы как хотите, Яша думает…
Витюшка не успел договорить. Пожилой метрдотель, которого здесь видели исключительно по праздникам, с самой приятной улыбкой подлетел к нам и красивым баритоном пожелал приятного вечера. Левшину показалось, что над нами смеются.
Горох криво усмехнулся, погладил бороду, провел рукой по залысине и язвительно спросил: