Но конечно, и тут не всё так радужно. Отмечу сразу, что поклониться мощам приходит народу немного, да и нечасто. Здесь их величают старинным словом "паломники" (что в устах соратников-привратников звучит, мне показалось, почти как "прокажённые" или "нашествие саранчи"): то и дело открывай им красную верёвку, отгораживающую и так запрятанный в плексиглас высокий гроб под красивой сенью, наблюдай, как бухаются на колени на чугун (полы "коридора" покрыты фигурными чугунными плитами – видимо, как и металлическая рака, образца 1900-х годов), кланяются и целуют, следи, чтобы отсюда они без билета не просочились дальше – вокруг раки даже павильончик такой устроен из стекла с двумя дверями, чтоб билет можно было спросить! (Впоследствии я частенько использовался для этой нелюбимой всеми работёнки, и не разу не видел, чтобы кто-то пытался прошмыгнуть: за то, что я поднял идиотскую верёвку, каждый говорил "Спасибо" или "Храни вас Господь", а я, довольный (словами, а не властью шлагбаумщика), улыбался и кивал головой, вот и всё. Да и что им там смотреть – копейки ваши, клочки одежды и волос, пуговицы и расчёски?! Хотя, конечно, там есть и ещё кое-что, полезное и для верующих…) Многие уже отмечали, что к раскрученным святыням народ так и прёт, когда как в той же Москве, например, чуть не в каждом храме есть и мощи святых, и их частицы, и т. п.
Ещё один нюанс: я ни разу не слышал от своих коллег (девочек и мальчиков 17-37 лет) слово "рака" – понятно, что в библейские времена оно означало нечто очень ругательное, а теперь уж, по их мнению, и подавно. Даже экскурсоводы его заминают: из словаря они, видите ли, выучили "под спудом" (и думают, что всем понятно: "Мощи находятся под спудом" и точка), не забыли красивое под сенью, а некрасивую буквопрестановку позабыли!
…Влетаю – и поклонившись только лишь незаметным кивком и быстро помянув про себя Иисусову молитву – уже нахожусь в поле зрения открытой дверцы с табличкой "Служебное" – влетаю – ожидая, как выстрела в спину, удара курантов! – влево, в комнатку смотрителей, где уже идёт какой-то сыр-бор…
Запыхавшись, стою как дурак, выпрастывая телефон (без пяти – успел!), соображая, куда бы приткнуть рюкзак. Появление моё отмечается максимум кивком или безымоционально-череззубным "Здрасьте". И так стою, переминаясь, довольно долго – не уступать же мне место! На диване сидят две девушки, две или три за столом, ещё одна или две в движении… Кругом всё завалено оранжевыми куртками, куртками, переменяемыми на оранжевые, кругом зонты и шапки, сумки с торчащими расчёсками, в каждом углу, из-под каждого стула – сапоги и сапожки… Юлечка вычёсывает свои длинные волосы, Анфиса, топчась у зеркала, выливает полтонны мерзкого аэрозоля на свой сельповидный чубчик-чёлку, орошая всё вокруг. Короче, женская такая гримёрка.
"В малине", "восемь девок, один я" – мне это уже до боли знакомо по старшим классам школы, по старшим курсам универа и т. д. – хуже не придумать. Но тут, я всё же надеялся, Москва всё же, столица, центр, музей, храм…
"Что вы стоите? – расписывайтесь за приход!" – это обращается ко мне лично кто-то из так называемых старших смотрителей, Лана или Дана (я их путаю). Кто-то тоже срывается, все ищут ручку. Я достаю свою из рюкзака (вечером готовлю, чтоб утром здесь была), и выждав, пока все доотметятся, ставлю и свою фамилию и подпись, а также время прибытия (оно у всех одно и то же – 8.45; могут придраться, поэтому иногда, в зависимости от того, кто за старшего, ставлю более правдивое 8.55). Днём ещё суют другую тетрадку – скопом расписаться за каждое из почасовых дежурств – вот где целые залежи моих автографов!..
"Не велика птица!" – я не понимаю, мне ли это брошено, потому что я, как ни стараюсь ускорить процессы (ручка наготове, вторые штаны на мне из дома, не переобуваюсь и т. д.) и минимализировать занимание собою тесноты прекрасной вообще-то сводчатой комнатки, наверное, кому-то уже помешал…
Начинается распределение на посты… Кое-кто передавал мне шёпотом легенду, что раньше, в незапамятные времена, распределение было тоже по заранее начертанному в тетрадке графику, никому не обидно, и чуть ли не… – тише, тсс! – чуть ли не посты в течение дня переменялись… А теперь это, скорее, самоопределение… а остальным что достанется…
В первые дни я не понимал систему, и постоянно ждал, что меня быстро сменят, что будет обмен верх-низ и т. д. Вскоре не выдержал и высказал свои подозрения Наташе, что хочу пойти к директрисе и спросить у неё, как же так, ведь обещалось 45 мин. с ротацией постов (да немало меня, как и многих, сманило и то, что зимой, в самые морозы, работа была с 10 до 17 час. – про 8.45 я, видимо, соврал, это уже весной было – но и пяти часов в промёрзших чертогах вполне хватало). Она мне объяснила, что есть, "как ты наверно уже понял", так называемые старшие смотрители: они и работают дольше всех, и по возрасту чуть старше и вообще… – они составляют графики, за всем следят и всем управляют, им идёт за это доплата, но определён ли их статус официально, даже она не знает. Кроме Даны-Ланы Гуля ещё. "А Анфиса?" – сразу пришлось задать насущный вопрос. "А Анфиса – это крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам. Понятно?" – улыбнулась она, покуривая на задворках. Я понял, но она всё равно нашла в себе удовольствие и смелость внятно расшифровать: "Анфиса претендует на то, чтобы стать старшей. Всюду лезет, хотя её никто не просит. Ходячее воплощение деревенщины, что поделаешь. Будь с ней осторожнее. Я сама пойду к начальству, хочешь, для профилактики спрошу?".
Отстаивать свои права я не мастер (Аня упрекает, что в автобус или в вагон метро всегда вхожу последним…), но тут, видимо, определённая цепная реакция всё же последовала: в следующие дни я всё же узнал, что такое "пост №1" на первом этаже и ещё пару раз побывал "на отдыхе" в подклете; правда, при этом, как только я что-то попытался спросить, мне сразу, как бы к слову, публично попеняли: "Ну, вы же у нас всем недовольны. Не хотите работать, так и скажите". Я спокойно сказал, что работать хочу, всем доволен, но нам с Леной, насколько я помню, обещали несколько иное. Некоторые ехидно заулыбались и демонстративно захихикали в кулак. Я догадался, что это обозначает и что за этим последует, решил вооружиться терпением и по возможности переключить своё внимание на сам собор.
Трудно и описать все его сокровища… Тут в самых порой неожиданных местах всё пропитано, пронизано историей и святостью… Не думал я, никогда даже почему-то не предполагал, что когда-нибудь окажусь в таком месте, и смогу без иронии написать подобную фразу!..
Рассказывая о дежурстве в подклети, я не упомянул о том, что стул смотрителя находится буквально в полутора-двух метрах от могилы (тоже под спудом, раскопки якобы до сих пор не велись, святые мощи современной церковью не обретены) другого известного на Москве юродивого, можно сказать, последователя Василия Блаженного – Иоанна Блаженного, по прозвищу Большой Колпак.
Мне интересно, думал ли кто-то из отсиживающих своё на стуле, что сидишь тут, вот стена с нишами, а за ней…
Вообще юродство меня привлекает очень сильно. Это самое загадочное и фантастическое, наиболее радикальное и парадоксальное явление, которое было (а в определённом смысле и есть: история историческая и история святая – всё же разные вещи) в восточном и русском христианстве. Несмотря на то, что в древности оно бытовало и в других землях (например, в Египте и Сирии), в Средние века оно стало отличительной и исключительной чертой русской веры. Иноземцам, прибывшим в далёкую Северную страну, многое было непонятно, но практически всё другое имело аналогии, его можно было перевести и растолковать, а такое всем на Руси привычное, понятное и неотъемлемое не имеет в европейских языках никакого перевода… "Russian word "yurodstvo" (иногда в транскрипции западных авторов даже просто "urodstvo"!), – читал я с любопытством на табличках в храме, – means foolishness-for-Christ…" Грамотно составлено, хотя это, кажется, единственный перевод-объяснение. Думаю, и нынешним нашим соотечественникам непонятно, не то что иностранцам-иноверцам.
– Скажите, – вежливо-вкрадчиво расспрашивает меня солидный интурист, – Василий – это был основатель этого храма?
– No, – мотаю головой я, невольно улыбаясь.
– Священник? Настоятель? Епископ? Большой церковный начальник?
– Не.
– А, понял! Строитель этого храма! Архитектор? Нет? Спонсор!
Я еле сдерживаюсь от ещё большей ухмылки. Невольно киваю на икону.
– Я понимаю, – не унимается турист, – Василий, он был такой секси парень… (Улыбается и даже пытается изобразить некоего гарцующего атлета). Он так нагишом и ходил? Русской зимой? Это вроде шоумена такого?
– О да, вроде бомжа.
– А почему такой большой и красивый храм в честь него назван?
– Он был святой.
Ну, и дальше по привычным экскурсионным шпалам: он тут похоронен, он был беден и лютому царю (хоть и почитавшему его "яко провидца сердец и мыслей человеческих", но обременённому властью, с детства одинокому, а потому всё же лютому), говорил правду, когда все боялись.
– Прям полностью голый, без всего, ходил? – через раз выспрашивают и заморские гости, и наши.
– Прям полностью. На иконы посмотрите.
Блаженный Василий изображён боком, как бы на ходу, в некоем благородном движении – будто геральдический лев.
Чуть было не вырвалось у меня: посмотрите, мол, господа иноверцы, на другое изображение – фронтальное, которое представлено на покрове на раку, изготовленном в мастерской царицы Ирины Годуновой: тут видны не только, как положено у святых, рёбра, но и характерный для немолодого человека рыхлый живот, выразительно обозначен пупок… Но вовремя спохватился: измышления все эти улыбчивые как пить дать от лукавого… святости это не убавляет, но восприятие идёт уже как бы в духе Возрождения. Или другими словами: это мы везде ищем того самого пресловутого "человеческого, слишком человеческого" (как и некоего "исторического, слишком исторического"!) и на всё его проецируем.
А вообще не только царю. Ведь стоило в гущу народную идти – да ещё в столичную – не в пустыню. И выделывали юродивые (по-другому их в старину называли похабами) подчас такое, что не только экскурсоводы, но и я не решился бы о том завести речь, чтоб потом полдня не объяснять, скатываясь к медведям-шатунам и ванькам-встанькам, что такое загадочная русская душа и широкая русская натура.
Прямо за постом №1 (не в блоге – в так называемом коридоре, напротив раки с мощами св. Василия и как бы на пересечении путей) находится стенд с веригами Иоанна Блаженного (как и Василий Блаженный, он также именуется Московским). "Вериги, вериги сконструирую – и себе и вам!.." – вспоминается фраза из моего первого романа и я вновь невольно улыбаюсь. А на самом деле тут смешного, как говорила бабушка, чуть. Конечно, не факт, что самого св. Иоанна Московского, но вещи производят впечатление. Пришельцам с Запада это более-менее понятно – в связи с инквизицией. А тут человек сам, осознанно и добровольно, носил на себе все эти железные орудия пыток! Для головы – нечто чудовищное вроде шлема или короны – тяжеленный обод, скреплённый крестообразным куполом… Если Блаженный Василий был нагоходец, "как бы уже предстоящий нелицемерному судилищу Божию", то Ивана, пришедшего уже в преклонном возрасте из Ростова, тоже представляющегося юродивым, многие дразнили за то, что он носит несуразно большую, как у бояр раньше, шапку и длиннополую одёжку… Пока кто-то не сорвал с него сей дурацкий большой колпак, обнаружив под ним железный венец… (Впоследствии я узнал, что есть вериги и св. Василия, которые хранятся в Московской духовной академии. Интересно, кто это всё для них выковывал?..)
Сейчас, в век однотонно лающих, вовкающих-вавкающих лайков, выродившихся пиартехнологий и не прикрытых юбкой леггинсов, кажется, что ни крупицы чего-то подобного уже необратимо не понять, не поднять, не донести ни колечка из вериг: даже такая вещь, как правда, хотя б её и высказать, в постмодернисткой кутерьме ничего не значит. Пустое шутовство осталось – перформанс, скажут, хэппенинг. На этой же площади сколько прецедентов. Да и то перформансы западные у нас плохо приживаются, у нас – голое барышничество, лицедейство уже излишне. Поэтому в проделках "Кошечки роют", хоть и политизированных, а потому лилипутских в смысле искусства и идейности, можно усмотреть и положительный аспект (или его туда вбивают – и чуть ли не само государство!) – специфического кощунства, способствующего разрыву ткани теперешней (Лаодикийской!) ковсемуравнодушности.
А вам, барышни, лишь туповато читающие о "подвигах" своих более свихнувшихся соотечественниц, ищущим везде если уж не голого в лоб барыша, то приличий и приятности, а проще говоря, в самую основу так называемой личности положившим чрезмерную заботу о чистоте тела и внешнем виде, небесполезно было б также узнать, что юродивые никогда не мылись (блаженный Иоанн, вслух передают легенду, лишь перед смертью "попросил истопить баню" – насчёт бани не знаю, скорее, это был акт символического омовения; да и более привычного рода святые не увлекались сим суетным "делом"), не брились и не стриглись, не меняли одежду, спали мало – на улице, приткнувшись где-нибудь на паперти (они обитали как раз здесь, на Красной площади и Варварке), почти ничего не ели (то, что им подавали, они тут же раздавали сами, а иногда наоборот ели, что по-нашему называется, продукты радикально просроченные), и при этом св. Василий был довольно крепок и дожил до 83 лет (при обычной продолжительности жизни в то время в два, если не в три раза короче).
Два года в старших классах, пять в институте, три в аспирантуре – доведёт гримёрка сия дамская до нравоучений – самому совестно!..
Немаловажно в связи с этим расхожим "говорил правду", кстати, и то, что разница в летах у всевластного московского государя и знаменитого московского чудотворца составляла 60 лет, то есть двадцатилетний Иоанн Васильевич имел дело с глубоким старцем.
Прямо при входе, ещё даже перед постом №1, сразу обращает на себя внимание вновь вошедшего стендик с небольшим макетом собора, а над ним – портрет Ивана Грозного. Некоторые из тех русских тёток, что намереваются креститься, начинают креститься уже на него!.. Это так называемый портрет из "Титулярника" (на нём государь Всея Руси не такой грозный, как на всем известных картинах, по сути, списанных с другого портрета, известного как копенгагенский), изначально, по-моему, акварельный, но выполнен современным художником на доске, из-за чего издалека и принимается за икону.
Сначала я думал, что осеняют себя крестным знамением по другой причине – но нет: историческая память у нас коротка и на события куда более близкие (например, не для каждого теперешнего школьника многозначно слово "Грозный"). Хотя, может, и впрямь образ первого царя (то есть не только руководителя государства, но и кесаря, катехона) демонизирован в угоду европейцам: информационные войны и в те времена велись дай дороги, а ближе к нам англоман Карамзин постарался: заманить, так сказать, в западню Запада – почётнейшее на Руси занятие (как и сейчас нахлынула его очередная волна) … Но много ли нынче читают самих этих светочей европейского просвещения? По моему опыту – что в школе, что в вузе – лишь цитатки в учебниках. Новое поколение – из тех, кто повидал мир не с экрана телевизора "Горизонт" под хрипловатые комментарии Юрия Сенкевича, а через визир своего гаджета, – должно, по идее, видеть на полях портрета… китайский узел счастья! (Ну, это, понятно, опять же я думаю!)
Появились вот недавно иллюстрированные книжечки про святых, в основном для детей (пытаются вновь не от противного обучать и воспитывать), я купил племяннице о Блаженном Василии. Моя мать принесла книжку в школу, стала читать вслух на внеклассном чтении. Детишки, конечно, сначала фыркали, баловались и скандировали "Ну её!" (привычное дело), но постепенно прислушались…
Правда сама мама, прочтя, что Василий, сын бедных родителей, уже в отроческом возрасте бросил подмастерство у сапожника и ушёл по зову сердца в Москву, спросила у меня:
– А что же он потом не вернулся?
– Зачем? – не понял я.
– Ну как же, родителям помогать. Они же бедные были, старенькие.
Что тут сказать. Всё же, наверно, "Вредные советы" для сорванцов написаны, а не для учителей и мам. Но вдруг меня осенило. Он же из деревни ушёл, хоть и подмосковной!..
– Я, когда к вам еду, специально штаны подбираю – как бы в сельских реалиях и нравах эрастом не прослыть. Ан всё равно ты их гладила и разглядела на солнце, что просвечиваются – охальство, говоришь! А человек вообще без штанов ходил – как бы он стал им помогать?!.
Юродство как подвиг в миру двояко: с одной стороны, всё что делал и говорил юродивый, было на виду, тут же подвергалось огласке и разносилось молвой, и сам он практически всегда был узнаваем (здесь даже можно усмотреть прообраз современного имиджа); с другой стороны, слава это была, как теперь бы сказали, скандальная, но и значение, и контекст её, конечно, были иные: избежать славы мира, избежать признанной (по сути, даже в своих глазах) святости, а заодно и окружающим людям не дать напустить на себя излишне серьёзную благочестивость.
Объяснения, как ни крути, всегда путаные, двоящиеся, как отражение в отражении – психологам что называется наваять целые тома… Но дело даже не в усложнённости, даже не в игре на грани фола, даже не в интуитивном осознании юродивым сложной, текучей, подчас парадоксальной и запутанной природы феноменов психики…
Юродство – лакмусовый индикатор, проверка на нравственную вшивость: смалодушничал, побрезговал таким образом святости или нет. Простейшие вещи: кто-то начнёт гнать и насмехаться, а кто-то наоборот – подаст милостыню, накормит, попросит благословения. Но юродивые (божии люди, убогие, блаженные и т. д., и главное – Христа ради), как известно, отличались ещё и тем, что работали на опережение: сами провоцировали или наносили первый удар, бранились постоянно с порядком сего мира (в том числе – и одновременно – и в себе самих).
Да и чисто фактически: каковы альтернативы у святого человека в миру – не за стеной монастыря, не в пустыне? В толчее людского мира он обречён на статус бомжа, изгоя и городского сумасшедшего.
Исчезли на Руси юродивые из-за псевдоюродивых. Одно от другого, внешнее от внутреннего перестали отличать. В своей сути юродство – не побрякушки, а род монашества.
Всё это меня очень интересовало и в близком созерцании очень бы радовало, если бы не миротворческий контингент. Мир (во всех смыслах) люди ежеминутно сами творят и налаживают, с оглядкой на Творца или нет. Вот весь мир людской и современный, наложенный на мир виртуальный (называемый исторический) и мир настоящий (по сути, внеисторический) – мир Бога, веры и святости…