Почему-то в обморочном мареве ему привиделись змеи и пустыня. Вокруг него ползали черные злые гадюки, желтопузые ехидны, рогатые поскоки, тонкие цветастые полозы. Он не мог сделать ни шагу, опасаясь разозлить гадов. Они ползали рядом с ним и злобно шипели. Горан дрожал от страха: зачем вокруг расползаются эти змеи? Откуда они вообще взялись и что хотят? Нет более подходящей твари на земле, чтобы уподобить ее злу. Пауки агрессивны и злобны, ядовиты… но в них нет мудрости. Они подчиняются простейшему вампирскому инстинкту – сосать соки из жертв, но не имеют представления о добре и зле. Паук похож на бессознательное зло наподобие низших упырей, находящихся в обморочном состоянии. Змеи же – совсем другое дело. Они злы и мудры, хладнокровны в покое и яростны в гневе. Их взгляд ничего не выражает, и в то же время в этих немигающих глазах сквозит какой-то сверхчеловеческий ум. Большая черная гадюка посмотрела на него этим мудрым бесстрастным взглядом и быстро поползла к нему. Что она от него хотела?! Почему она ползет к нему?! Почему…
– Почему?! – Горан очнулся от того, что кто-то легонько хлопал его по щекам.
Мальчик стал брыкаться:
– Почему?!
– Все нормально. – Голос был успокаивающим, с легкой тенью раздражения, но без злобы. – Спокойно, спокойно, парень, тебе очень повезло. – Чьи-то руки держали его мертвой хваткой. В дупле помимо него находилось еще двое людей. А люди ли это вообще? Змеи из ночного видения еще не оставили сознание. Голос продолжал его успокаивать, руки, которые его держали, были очень сильными. Они были просто могучими. – Не представляешь, как тебе повезло. Да не трепыхайся ты, дурачок! Мы твои друзья. Ты только что чуть не угодил на обед к вампиру.
Горан перестал вырываться из железных рук незнакомца и немного успокоился. Это были те самые охотники на вампиров, которые откапывали могилу Савановича в Субботице. Он узнал их по балахонам и голосам.
– Я-я знаю… Марко мертв? Вы же убили его? – Горан тревожно посмотрел на среднюю звезду пояса Ориона – две крайние заслонили фигуры незнакомцев.
– О! Гляди-ка. Он знает нашего Марко. Мне все больше это кажется странным. Откуда ты знаешь это имя? – Правая фигура в балахоне зловеще покачнулась. Говорил тот человек, который держал его. – Кто ты, парень? И что ты вообще здесь делаешь? Ты что, следил за нами?
Горан понятия не имел, кто были эти люди и насколько они были опасны. Быть может, вампир Марко Саванович – тварь намного безобидней, чем эти товарищи. Может, охотники на вампиров как гробокопатели, преступники и осквернители могил, которые лучше убьют нечаянного свидетеля, чем отдадут себя в лапы полиции. Но происшествие с вампиром словно выжгло весь его страх. Если они и захотят убить его, то сделают это быстро, без особых мучений. В них не чувствовалось жестокости, и Горан отвечал уверенно:
– Я ищу то же самое, что и вы! Мне нужен хотя бы один зуб Марко Савановича. Я думаю, это будет справедливым. Я никому ничего не скажу, потому что сам хотел сделать то же, что и вы. Отдайте мне клык Марко!
– Зуб?! – Голос, судя по интонации, сильно удивился. – О! Похоже, парень очень напуган и бредит. – В голосе появились нотки сострадания и волнения. – Ты, мальчик, сможешь спуститься с Душана самостоятельно?
Горан кивнул головой. Он все больше успокаивался – эти люди не хотели причинить ему вреда.
– Да, со мной все хорошо. Только мне немного страшно. Он… жив?
– Не бойся, мы связали Марко лучшими серебряными нитями. Он не сможет даже шелохнуться. Давай, спускаемся.
Горан осторожно слез с дерева. За ним спустились и охотники. Балахоны разожгли костер и поставили на огонь котелок с водой. Языки пламени лизали ночь в бесовом ущелье. Рядом с костром лежало тело Савановича, обмотанное грубой холщовой тканью, как погребальным саваном. Но он был жив, охотники не убили его, а только связали "лучшими серебряными нитями". Почему?
Охотники напоили Горана чаем. Он узнал их имена – Йордан и Владимир.
Горан рассказал им свою историю, как он подслушал разговор охотников на вампиров в Субботице и пустился за ними в Боснию. Что ему необходим зуб вампира, который принесет ему удачу. Главный охотник – Йордан – внимательно выслушал откровения мальчика, он не перебивал его и не поднимал на смех:
– Послушай меня, парень. Твоя бабушка немного не понимает, о чем говорит. Миф о зубах упырей родился среди необразованных крестьян во время "вампирской лихорадки". Те крестьяне, которые думали получить благоволение дьявола, носили на шее клыки упырей, как верующие носят нательные крестики. Как и любое суеверие, этот обычай ни на чем не основан. Ты ничего не получишь от того, что повесишь зуб вампира на шею, уж поверь мне.
Владимир подтвердил слова Йордана:
– У многих вампиров прошлого и позапрошлого века действительно вырваны зубы. Мы встречаемся с этим довольно часто – зубы именно вырваны из пасти. Крестьяне когда-то давно приписывали им магические способности. Но никому это удачи не приносило. Ты уж поверь. Мало того, осквернившись от дьявольского суеверия, человек лишает себя помощи Божьей. Как видишь, налицо одни плохие стороны, ни одной хорошей.
– Да. – Йордан чихнул и поворошил головней в кострище. – Добрый христианин всегда носит на шее нательный крест, не снимая. Это как колокольчик у домашней овцы. Во время Страшного суда Христос, как пастырь добрый, узнает по звону этих колокольчиков своих овец и введет их в небесные пажити. – Он внимательно посмотрел на Горана. – А кто узнает тебя, если на твоей шее будет болтаться зуб вампира? – Йордан вытащил из золы несколько картофелин, которые он положил туда десять минут назад. – К тому же этот вампир – Марко Саванович – уже лишен зубов. – Йордан бросил пару картофелин Владимиру и столько же – Горану. – По крайней мере, клыков у него точно нет. Разве что коренные или резцы.
– Что? – удивился Горан. – Кто-то все-таки вырвал ему зубы?
– Да нет. – Владимир очищал картофелину от кожуры. – Марко слишком много времени провел на голодном пайке. Здесь нет людей, а звери чуют нежить и обходят за километр. Сумрачная память Савановича не дает ему отойти более чем на километр от места своей первой могилы. Поэтому он вынужден питаться кровью редких крыс, змей, лягушек и даже насекомых. Как ты понимаешь, такой голодный паек не пошел на пользу вампиру. Он сильно ослабел, даже ты смог справиться с ним. Зубы у него выпали от неправильного образа жизни. – Владимир засмеялся.
Горан поел немного картошки. Он все больше соглашался с охотниками и проникался их словами. И вправду – дался ему этот зуб! Йордан с Владимиром расспросили его, кто и где его родители. Услышав, что родители мальчика давно мертвы и у него нет никого, кроме бабки-колдуньи, которая не будет о нем волноваться или переживать, даже если он навсегда уйдет из дома, Йордан предложил ему идти с ними в Македонию, чтобы и он в будущем смог бы стать охотником на вампиров. Горан согласился. Пояс Ориона уже померк, и на небосклоне появилась утренняя звезда, предвещающая скорое пробуждение зари. Охотники раскрыли небольшие военные носилки из двух шестов и брезента и положили на них тело Савановича, завернутое в холстину.
Наступало утро, охотники и Горан тронулись в обратный путь. Он полностью доверился судьбе, да и таинственный сон бабули, в котором отец Савва обещал прибрать его к себе, был, как говорится, в руку. Прежде чем покинуть ущелье, охотники услышали истошный нечеловеческий вопль. В то же время непохоже было, чтобы этот звук издавало какое-нибудь животное. Звери не способны на подобную ярость, что порождала такой вопль. Йордан в каком-то благоговейном испуге перекрестился:
– Пойдемте быстрее, ребята! Не иначе как старый упырь Сава Саванович ходит неподалеку. Не хватало нам еще встать у него на пути. – Охотники прибавили шагу – до восхода солнца оставалось еще полчаса.
Обратный отсчет
На следующий день я, разумеется, проспал службу и пришел в храм к самому завершению литургии. После трапезы мы с отцом Харитоном поговорили по поводу моих дальнейших действий. Он посоветовал мне поскорее возвращаться в Белград и ждать, когда Божко вновь выйдет со мной на связь. Игумен посочувствовал, что меня используют втемную, но, по его мнению, иначе быть и не может. Пройдет не один год, пока я пойму принципы великой борьбы. На данном этапе для меня лучше всего просто выполнять послушание, как в монастыре.
Для этого я должен был оценить свою степень доверия ордену и слепому Божко. Горан и сам прошел через страшные сомнения и колебания, много раз он порывался уйти, но всегда возвращался. Теперь, глядя в прошлое, он видит пользу от своего послушания на примере собственной жизни. Ропотники обычно приводили в пример, намекая на недуг Божко, евангельскую притчу о слепом, который ведет слепцов, и все падают в яму. Но, честно говоря, мало кто из зрячих мог вести "Рош" так же хорошо, как это делал слепой полковник. Он никогда никого не ругал, как, впрочем, и не подпускал близко к себе. Божко знал, что делал – в этом Горан был уверен. Но это было его личное мнение, я же должен сделать свой собственный выбор – готов ли я довериться ордену или нет.
Никодим отвез меня до Битоли. Во время пути думал о непостижимом промысле Божьем. Я не был сильно верующим человеком, да и не хотел полностью предаваться религии, но события последних дней сильно поколебали мой скептицизм. Все же не так я представлял себе эту "великую борьбу". Как-то все выглядело для меня… слишком просто, что ли. Много политики, мало романтики, игра втемную… Конечно, Божко мало был похож на почитателя Макиавелли, но и моим представлениям о белом мудреце он не соответствовал. Мне казалось, что лидер подобной организации должен быть похожим на древнеиндийского аскета – седобородый полуголый старик, пребывающий большую часть времени в медитации или молитве. А здесь вам слепой украинец в темных очках, выстраивающий свою непонятную для всех игру. Но, может быть, это и было основным его достоинством – враги не могли точно просчитать, как он поступит. Божко был хитер и опасен для них. Но все-таки все чувствовали, что он оставался добрым человеком, неспособным на подлость или предательство. Однако это не относилось к вампирам, которых, по учению "Рош" нужно было обманывать и уничтожать. Пусть даже весь современный мир признает их права, "Рош" никогда этого не сделает – ведь в этом вся суть секретного ордена.
Монах посадил меня на поезд до Белграда. Я купил в ларьке вокзала газету, чтобы узнать вести из Сербии. Союзники продолжили бомбардировки, они разбомбили даже китайское посольство, по их же заверениям, ошибочно. Русские грозили Америке карами, но с каждым днем их угрозы становились все слабей и нереальней. Албанцы ликовали. Милошевич начал выводить войска из Косово, но не был готов признать независимость края. Бомбы летели в основном не на военные объекты, а на сербскую инфраструктуру. Союзники разрушали мосты, фабрики, нефтехранилища. Порой бомбы падали и на жилые здания – погибали мирные люди. Потом натовцы, конечно, оправдывались, но всем было понятно, что это была продуманная политика Запада – политика запугивания, направленная на то, чтобы сломить волю нашего народа, чтобы мы отдали наше сердце – Косово шиптарам, а православные храмы на поругание.
В поезде я почти все время спал. Грохота взрывов слышно не было. В вагоне все обсуждали европейские новости и бранили американцев. Мне не хотелось ничего видеть и слышать – впечатлений последней недели хватило бы на несколько лет. Я думал о своей следующей встрече с Божко. Что я ему скажу? Хватит ли у меня выдержки не обвинить его в том, что он играл со мной, как с игрушкой? Но, учитывая пример Горана – каким он был и каким стал впоследствии, – я мог надеяться, что старый полковник имеет большой опыт по разрешению подобного рода проблем и поставит меня на место без особого ущерба для моей психики. Все-таки ставки в этой игре были очень велики. Терион вместе со своими жаждет пробуждения Ктхулху, чтобы вампиры правили, опираясь на власть демонов, а человечество поклонялось демонам и их жрецам – поганым вампирам. Поэтому не только моя гордость, но даже сама жизнь ничего не значат в этой игре.
Я вернулся в Белград в свою квартиру ранним утром. Толстая Милена, как всегда, подстригала вьюн на балконе, соседи спешили на работу. Начало бомбардировок почти никак не изменило ритм жизни сербов. Только больше беспокойства на лицах за своих родных и близких. Казалось, никто не верит, что все-таки это произошло – война. Все было таким же, как и прежде, но я смотрел на мир совершенно новыми глазами. Изменился не Белград – сербы довольно долго были под властью турок, они знали, что в мире все переменчиво: удача сменяется неудачей, радость – печалью и мир – войной.
Изменилось мое восприятие мира – он стал совершенно другим. Это все из-за страшных откровений Корвина о духовной войне между "высшими вампирскими кланами". Его слова, пропитанные, как бумага, керосином вампирской веры, отравили мое сознание. Теперь я видел людей, как пчел, работающих не покладая рук, чтобы кормить своей энергией "небесного Горича", о котором подавляющее большинство не имеет никакого представления.
Я понял, что, если меня никто не разубедит в словах вампира, я могу впасть в сильную депрессию. Настолько сильную, что выбираться из нее будет не легче, чем выйти из заколдованного леса.
Вчера я успел поговорить на эту тему и с Гораном, рассказав ему детали нашего с Корвином разговора. Он отвечал мне так:
– Дьявол слеп, Милан. Он был сброшен в кромешную тьму, которая ослепила его. Он не может теперь видеть что-нибудь, кроме тьмы и ада, в котором он теперь находится. И люди, которые подчинились ему, внешне или внутренне, также не видят. Посмотри вокруг, Милан, с какой любовью сотворено все окружающее нас: поля, реки и дубравы. Мы могли бы при желании превратить нашу землю в рай, но грехи наши делают ее адом. Лишь Церковь с законом духовным и Государство с законом земным противятся злу и не дают человечеству окончательно погрузиться во мрак. Допустим, клан высших духовных существ создал для нас эти жизненные условия, чтобы мы благодарили их и отдавали им любовь. Что-то наподобие современных теплиц. Но где ты видишь благодарность людей к Творцу? Если кто-нибудь и выражает ее постоянно, его объявляют святым. Даже ревностные религиозные люди должны заставлять себя благодарить Бога утром и вечером. Нет, Милан. Бог есть Любовь. Он непрестанно отдает нам Самого Себя, зажигая солнце для людей каждое утро, даря нам воду, пищу и надежду. Ему ничего от нас не нужно, но любовь Его знает, что нужно нам. Все окружающее нас, Милан, не есть ад. Это рай. А ад располагается здесь и здесь. – Отец Харитон указал на голову и сердце.
Мой старый приятель был прав: своими мыслями и чувствами я превратил свою жизнь в ад. Но теперь мне ничего не оставалось делать, как ждать. Я чувствовал, что нечто должно произойти.
Ждать мне пришлось недолго – я даже не успел пожарить себе яичницу. В пустой квартире раздался звонок. Это позвонила Ана. О, этот спокойный милый голос, который я не слышал очень давно. Ее звонок стал для меня самой приятной неожиданностью за последние десять-пятнадцать лет моей жизни. Я говорю правду, и мои слова не просто красивый образ – я все еще любил ее.
Наверняка ушла страсть, быть может, даже привязанность, но не любовь. И не благодарность. То, что она дала мне, было гораздо больше, чем я того стоил. Мы любили друг друга еще со студенческой скамьи. Она была единственной девушкой курса, которая обратила на меня внимание как на парня, а не как на сокурсника. И по странной иронии моей судьбы, Ана несомненно была одной из самых красивых девушек университета. Ана! Ее хорошее отношение означало, что мир не так жесток, каким я его себе представлял. Что жизнь имеет смысл. Ее прекрасная улыбка развеивала тысячи безобразных гримас вампиров. Самая красивая и достойная девушка курса обратила внимание именно на меня – самого презираемого студента. А меня все именно презирали, считали чокнутым и страшным брюзгой. Впрочем, наверное, так оно и было. Наши отношения с Аной развивались медленно, но уверенно. Наконец, мы даже поселились вместе и хотели пожениться. Но прожили мы так недолго.
Я часто думал, что бы было, если б она не оставила меня тогда? Могли бы мы быть счастливы? Наверное, все-таки нет. Постоянное психологическое напряжение давало о себе знать. Это незримое проклятье, как венец безбрачия, не оставило бы нам места для любви. Сердца бы постепенно заполнились злобой и раздражением. Но Ана этого не хотела. Она оставила меня, когда почувствовала, что с нами произойдет, что должно произойти; она ушла, когда мы еще любили друг друга. Она бросила меня, чтобы сохранить пусть не любовь, но хотя бы воспоминание о ней. И прежде всего это касалось меня – годы, проведенные с ней, были не совсем счастливыми, но самыми радостными годами моей жизни. И, вспоминая Ану, я всегда видел ее чистой и свежей, как бутон свежей розы, без мрачного облака раздражения и взаимных обид, в которые так часто погрязают расставшиеся любовники.