Мы ударили друг друга в ладоши.
– Что тебе еще нужно, говори? – Карич достал из кармана записную книжку и приготовился записывать. – Я все куплю.
Мне стало смешно: что я мог здесь сделать? Но все равно с умным видом закусил губу:
– Чтобы связать вампира, мне нужна высококачественная серебряная нить-проволока.
– Так, – обрадованно записал Борис.
– И еще: для того чтобы вампир никуда не удрал из заключения, нужно достать четверговый пасхальный огонь.
Карич удивленно посмотрел на меня.
– А что это такое – четверговый огонь?
Глава 5. Похищение старого вампира
В другой раз угодник Божий также изгнал из человека нечистого духа. И вот однажды в сумерки, когда в городе все было тихо, изгнанный нечистый дух, приняв на себя образ какого-то странника, начал ходить по улицам города и кричать: "Вот что сделал святой-то епископ Фортунат! Выгнал из своего дома странника! И теперь вот я ищу по городу ночлега и не могу найти!" Этот голос услышал один отец семейства из своего дома, где он перед камином сидел с женою и малолетним сыном. Расспросив, что сделал епископ, он пригласил странника к себе в дом и посадил вместе с собою перед камином. Едва только они обменялись между собою несколькими словами, нечистый дух вдруг напал на малолетнего хозяйского сына, поверг его в огонь и там задушил. Несчастный отец тотчас догадался, кого изгнал от себя епископ и кого он принял в свой дом.
Святой Григорий Двоеслов. Собеседование о жизни италийских отцов.
Битва за "Москву"
Мне казалось, что ночь – не самое подходящее время для подобного рода операций, но Ненад настоял, чтобы мы пошли на дело ночью. Администратор "Москвы" пустит нас через черный ход и даст нам ключи от "номера генсеков". Ненад взял с собой все необходимое: трех головорезов, вооруженных кинжалами и АКМ с серебряными пулями. Я настоял, чтобы на кинжалах был выгравирован 90-й псалом на церковнославянском языке. Также мы взяли с собой катушку серебряной проволоки, баллончики со слезоточивым газом "черемуха" с запахом чеснока, еще я захватил с собой второй том толкового Требника и святую воду. Я нес и большой фонарь со свечой внутри – она горела четверговым огнем. Мне пришлось попотеть, чтобы разыскать его, потому что Борис сам с этим бы не справился. Я обошел все белградские храмы, но не нашел священников, которые бы поддерживали в лампадах своих храмов четверговый огонь. Когда я обращался к ним, они смотрели на меня как на религиозного фанатика. Это был, по их мнению, излишний мистицизм, ведь очищать прежде всего надо внутренность чаши, то есть душу.
Вся наша суета проходила на фоне натовских бомбардировок. Мировые средства массовой информации раздували настоящую истерию вокруг Сербии и Косово! Каждый день бомбы убивали десятки мирных жителей, под завалами гибли беременные женщины и дети. По всей Сербии жгли американские флаги, все американцы и англичане уже покинули страну. Мы, сербы, держались достойно. Даже Милошевич, который фактически предал боснийских сербов, по вопросу Косово проявил удивительную твердость. Это добавило ему авторитета. Он был, конечно, сложной и трагической фигурой. Вряд ли он носил зуб вампира на шее.
На этом мрачном фоне мои розыски четвергового огня выглядели ярким примером апокалиптической истерии. Но я не отступал. Наконец, мне удалось найти этот огонь под Белградом в монастыре "Сланцы" – подворье афонского Хилендара. Один монах – отец Аввакум – поддерживал его в своей келье.
Мы вели подготовку к операции около недели, за это время я несколько раз виделся и беседовал с Аной. Мы вспоминали прошлое, старательно обходя в разговоре все конфликтные темы. Меня интересовало – почему Ана вышла замуж за этого Карича и родила от него детей? Ведь Карич для меня, как и для нее, был почти символом той эпохи, враждебной всяким духовным исканиям. Мы смеялись и презирали его так же, как люди его круга презирали меня – Милана Горича. Ана попыталась мне все объяснить: Карич, по ее словам, был не таким уж и плохим человеком. Он любил детей и семейный уют, умел вести дела и не боялся неудач. С ним она чувствовала себя как за каменной стеной, что для женщины очень важно.
– Иногда, Милан, – сказала она, – Бог заставляет нас полюбить то, что мы презираем. Чтобы мы, наконец, поняли, что мы ничего не можем презирать в этом мире, созданном Господом Богом. Что наше презрение – лишь выражение собственного несовершенства.
Я задумался над ее словами. Ана не была похожей на женщину, которая предпочитает деньги и успех человеческой привязанности. Но, с другой стороны, что есть человеческие отношения? Нам уже все уши прожужжали о любви. Но в реальности все гораздо сложней и гораздо проще. Богатых и успешных любить проще, чем бедных и неудачников. Почему-то бедные и неудачливые сделали богатых и успешных символом порабощенности материальному, хотя в реальности дело обстоит совсем не так. Бедные неудачники – это обычно обозленные и несостоявшиися люди. А богатые – часто люди, которые умеют не только зарабатывать деньги, но и строить крепкие прочные отношения, которые умеют уважать и ценить людей. Поэтому прав ли был я, когда презирал Бориса? Начнем с того, что в любом случае так мыслить неправильно. В девяноста случаях из ста за этим стоит банальная зависть…
…Я до сих пор помнил, как мать принесла домой подобранного по пути котенка. Он был маленький и неуклюжий, и я к нему по-детски привязался. Котенка полюбили и мать с отцом. Ну разве можно было не полюбить такое милое и беззащитное существо? Но котенок стал гадить во всех комнатах, иногда даже забирался на родительскую кровать и справлял там нужду. И котенок стал вызывать у моих родителей раздражение – оно нарастало день за днем, час за часом. Наконец, отец взял несчастное животное за шкирку и прокричал прямо в эту милую усатую мордочку:
– Ты, как я посмотрю, не хочешь ходить в туалет как положено: в песок, который насыпали специально для тебя, а на ковер и даже в нашу кровать! Ты не оценил того, что мы подобрали тебя и приняли в свою семью. Поэтому баста! Я вынужден отдать тебя врачам, чтобы усыпили.
Котенок беспомощно барахтался в воздухе и мяукал с невинным видом. Он не понимал, почему его, которого так все любят, сейчас безжалостно треплют и что-то выговаривают с гневным видом. Ведь он ничего никому не сделал плохого – а ему лишь нужна забота, ласка и миска молока на завтрак.
Тогда я понял (правда, как оказалось впоследствии, не до конца), что любить тебя будут, только если ты соблюдаешь некоторые правила и не нарушаешь невидимые границы. Людей с детства учат, как следует себя вести. Это касается каких-то бытовых вещей и правил приличия. Но, вырастая, люди раздражают друг друга словесным недержанием, изливая на ближних помои упреков и оскорблений, совершенно не заботясь о том, что о них подумают. Их не научили осознанным серьезным отношениям, потому что их родители сами не были этому научены. И, выливая на ближних свою внутреннюю грязь, люди еще и занимаются постоянным самооправданием, не позволяющим им взглянуть правде в глаза: за всеми их выходками стоит лишь банальная распущенность и психологическое недержание. При этом люди чрезвычайно требовательны по отношению к другим. Они требуют к себе уважения и любви. А когда получают в ответ презрение и ненависть, недоумевают, как этот котенок: за что их так не любят? Ведь все, что им было нужно, это ласка и забота и кружка молока на завтрак…
Любить Карича для Аны было удобней, чем любить меня – инфантильного неудачника, который с каждым годом становился все злее и злее. Чья внутренняя дурнота, выражающая себя хотя бы в презрении к этому Каричу, постепенно костенеет и превращается в неприятную черту характера. Начиная брюзжать и изливать на окружающих тухлое содержимое своего внутреннего "я" с умным видом интеллигента-неудачника, я становился похожим на этого котенка. Тогда Ана и взяла меня за шкирку, сказав, что так больше продолжаться не может… Ана, прости меня…
…Мы подошли к "Москве" уже поздним вечером. Со стороны нас можно было принять за праздношатающихся обывателей, и это нас вполне устраивало. Ненад немного ревниво отнесся к тому, что Борис назначил меня начальником группы. Поэтому он часто оспаривал мои решения и вел себя подчеркнуто агрессивно. Не скажу, что мне это было приятно, но я поддакивал Ненаду и позволял ему командовать остальными головорезами. Также Ненад окрестил нашу группу – отряд "Золотой вепрь". Пришлось примириться и с этим чудачеством. После нашего с Борисом разговора прошло уже больше недели. За это время я уже свыкся с тем, что являюсь "охотником на вампиров". Признание Карича и Божко означало, что я, хоть и в довольно зрелом возрасте, обрел свой путь. И это могло иметь для меня далеко идущие последствия.
Мы подошли к черному ходу с торца "Москвы". С заднего двора гостиница выглядела просто страшной: как будто здесь только что белградские бродяги справляли Хеллоуин. По двору бегали крысы. Клочки мятой бумаги, бытовой мусор и запах подгнивающей пищи показали мне изнанку бытия, скрывающегося за парадным фасадом "Москвы". Стена гостиницы с заднего двора была кирпично-красной: этот фабричный грязноватый цвет всегда вызывал у меня непреодолимое отвращение. Уже знакомый мне швейцар подобострастно отворил нам дверь. Он был одет уже не в ливрею, а в серый залатанный пиджак. Теперь он напоминал мне опытного вора-карманника, а не сотрудника гостиницы – корысть ясно читалась в его глазах. Ненад спросил его о Барченко.
Швейцар шепотом отвечал:
– Изволили ужин и кофе в номер два часа назад. Сейчас, я думаю, уже спят-с. – Швейцар посмотрел на часы. – И мне уже тоже пора. Жена и детки заждались.
– А Габриелла с ним?
Швейцар с отвращением поморщился:
– Да. Заказали на ужин телячий ростбиф и пудинг.
– Эта тварь еще и пудинг жрет!
Швейцар быстро сменил тему разговора:
– Надеюсь, вы пощадите интерьер номера. Особенно это касается убранства стен. Этот алый шелк мы получили по личной протекции товарища Мао через главу администрации Пекина Дао Де Дзина. Такой сейчас не купишь ни за какие баксы. Вы только не передавайте мои слова господину Каричу. Это я сказал для вас, как инструкцию…
– Ясно! – Ненад грубо перебил швейцара. – Мы будем осторожны.
Швейцар почтительно пропустил нас, и мы вошли внутрь гостиницы.
"Золотой вепрь" был настроен на победу. Ненад мечтал о реванше. Мы подошли к лифту, и тут я с удивлением подумал: зачем нам проникать в гостиницу с черного хода? Ведь мы пришли к тому самому лифту, в котором я ехал на аудиенцию к Корвину. Может быть, за всем этим прячутся ненадовские стереотипы как надо действовать, почерпнутые из шпионских боевиков о Джеймсе Бонде? Мое сердце колотилось от страха – мало ли что мы встретим в "номере генсеков"? Я уже был научен горьким опытом своей миссии с Корвином. В большой игре и я, и озлобленный Ненад были всего лишь пешками. В любой момент таинственный игрок мог разменять нас, подчиняясь стратегии большой игры, той игры, в которой наши жизни ничего не стоили. Казалось, сейчас я слышал стук сердца Ненада, почти так же, как и свой собственный. Что это было? Возбуждение от предстоящей мести или страх? Если бы я спорил на деньги, предпочел бы последний вариант. Страх! Он имел потустороннее происхождение. Я не боялся смерти, но все же предпочел бы умереть в кровати, как и мои родители, чем погибнуть непонятно где и непонятно зачем.
Мы сели в лифт. Мне показалось что мы находимся внутри советского батискафа "Мир-2", который всплывает на поверхность из глубин водной преисподней. Лица соратников Ненада были такими, словно они болели тяжелой формой кессонной болезни. Они готовились к жестокому мордобою и членовредительству. Видимо, Каричи их задействовали в подобного рода операциях, когда нужно было просто разбить кому-нибудь морду, поломать мебель и устроить беспредел. Их кулаки были в мозолях, натертых о чужие физиономии. Закаленные в разборках с врагами братьев Каричей, эти головорезы выглядели как средневековые пираты. Они не задумываясь оторвали бы мне голову, если б получили такой приказ.
Семнадцать этажей пролетели незаметно. Мы вышли из лифта и, крадучись, подобрались к номеру. Головорезы смотрели на Ненада как на вожака, мой же тщедушный вид не вызывал у них никакого уважения. Но Ненад колебался. Он боялся принимать на себя ответственность – мало ли что может произойти в "номере генсеков"? Барченко был лукав и опасен. Киллер с загадочным видом кивнул мне:
– Профессор, как будем брать вампира?
Я хмуро посмотрел на Ненада:
– Я думаю, что мы сможем взять его в кровати, пригрозив пристрелить серебряными пулями. Затем свяжем его и вывезем в бункер. Все должно пройти удачно. Вот только боюсь, что собака эта может поднять вой, тогда нам будет сложнее разобраться с вампиром. Если она даже вполовину такая злая, как ты мне ее описал, проблем не избежать.
– Не беспокойтесь по этому поводу. – Ненад выглядел взволнованным, но решительным. – Габриеллу я беру на себя. Вы, профессор, с ребятами идите сразу же в спальню вампира и берите его, а я уж позабочусь об этой псине. – Ненад достал свой кинжал и нахмурился. – Идемте. Нам пора…
Один из рядовых бойцов вытащил из кармана ключ от номера, перекрестился и всунул его в замочную скважину. Мы затаили дыхание. Головорезы прошли внутрь первыми. Я был уверен, что сейчас собачонка подымет лай. Ненад достал свой кинжал, ежесекундно ожидая нападения Габриеллы. Но все было тихо. Я зашел в уже знакомую мне прихожую, замыкая цепь вошедших. Осторожно, один за одним, мы пробрались в "номер генсеков". Он состоял из двух комнат: холл, где мы беседовали с Корвином, и спальня, где сейчас должен был спать высший вампир Барченко. Я вдруг похолодел от страха, мой лоб покрылся испариной. Я стал шептать на ухо киллеру:
– Ненад… Ненад…
Сжимая в руках кинжал, он свирепо обернулся и приставил палец к губам:
– Тсс, Милан… Ты все испортишь.
Невзирая на его предостережение, я всеми возможными способами старался привлечь его внимание:
– Ненад… Мы совсем забыли одну важную деталь: Барченко ведь не просто дипломат, а вампир.
– И что из этого?!
– А то, что вампиры не спят по ночам. Я почему-то забыл об этом упомянуть. Барченко – высший вампир, может быть, даже термовампир, который не боится света дня. Но все равно – он вряд ли спит ночью. Понимаешь, Ненад? – На лице Ненада стало проявляться понимание. Он жестом остановил головорезов. Я продолжил свою мысль: – А то, что Барченко не спит и Габриелла не лает – это опасный знак.
Ненад понял ситуацию и показал головорезам на пальцах, чтобы те взяли оружие на изготовку. Он с крайне серьезным видом стал отсчитывать позицию, выбрасывая вперед пальцы правой руки. Наконец, когда он выбросил три пальца, головорезы подняли автоматы, а Ненад резко включил свет и дико заорал:
– Барченко, стой, где стоишь, или сиди, где сидишь! Автоматы заряжены серебряными пулями, при малейшей попытке сопротивления или бегства мы открываем огонь на поражение!
Люстра осветила уже знакомый мне холл. На пресловутом цветастом диване сидел грустный Барченко. Его большие красивые глаза с красными прожилками были полны скорби – вампир держал на руках маленькую серую болонку, которая отчаянно засипела от слабости и злобы. По всей видимости, грозный окрик Ненада ее разбудил. Габриелла была похожа на зубастика из какого-то американского ужастика – взлохмаченная и кровожадная. По отчаянным сиплым хрипам можно было определить, что собака при смерти.
– Да не кричи ты так, придурок! Не видишь, ты ее разбудил?! – брезгливо бросил Барченко, не соизволив даже пошевелиться.
Ненад с двумя головорезами застыли на месте. Они держали автоматы на изготовку, ожидая возможности применить оружие. Но для Барченко вся их агрессия, направленная на то, чтобы сломить волю противника к сопротивлению, была просто досадным шумом, нарушившим покой его любимой собаки. Это сразу же выбило вепревцев из колеи. Они в прямом смысле слова чувствовали себя дураками. Впрочем, это напрямую относилось и ко мне. Старый вампир выглядел совсем не так, как я его представлял. На его худом морщистом лице отображалась самая настоящая скорбь. Меня это поразило. Образ высшего упыря для меня был связан с Корвином: хладнокровный убийца-вампир, презирающий всех и вся. Но образ Барченко был совершенно другим: передо мной сидел раздавленный жизнью старик с дрожащими руками, его седые волосы были растрепаны, как у лешего, глаза блестели от слез. От слез! Если Корвин держался свысока в любой ситуации из-за своего великого презрения к людям, то Барченко просто выпал из реальности, будучи раздавлен каким-то страшным горем. Он посмотрел на Ненада кроваво-красными глазами:
– Вызывайте срочно ветеринара! Моя Габриелла умирает!
Ненад мстительно кивнул головорезам. Они вышли из транса и принялись усердно заматывать Барченко серебряными нитями. Вампир даже не сопротивлялся, только непрестанно умолял головорезов пощадить Габриеллу. Конечно, это мало походило на классическую мольбу со слезами и трогательными всхлипываниями. Вампир, хрипя от ярости и бессилия, скорее требовал, чем умолял. Он даже больше требовал, чем просил. Киллер, превозмогая брезгливость, осторожно взял на руки Габриеллу. Презрительно посмотрев в глаза собаки, Ненад издевательски занес над ней серебряный кинжал. – У-тю-тю! Как ты, мерзопакостный песик?!
– Нет! – требовательно захрипел Барченко. – Габриелла ни в чем не замешана, ее по всем правилам нельзя трогать. Вызови ветеринара! Она заболела и умирает!