И то, и другое, – ответила Мата, и ее глаза выпустили в темноту струю алых брызг. – Я была двойным агентом. Я рассказывала немцам французские секреты, а французам – немецкие. Мне было наплевать и на тех, и на других. Что мне до них? Я голландская подданная с душой индонезийки.
– А как же ты добывала эти секреты?
– Чаще всего я просто врала, – призналась старшая. – Я сочиняла для них немыслимые истории, а они слушали, кивали, не улыбались. Писали рапорты. Делали доклады.
– И ты всегда врала?
– Нет, – после паузы ответила Мата, – не всегда. Иногда я думаю: что было бы, если бы я не выдала немцам план наступления французских войск в битве при Эне, на "Дамской дороге"? А было страшное сражение, резня, душегубка. Сто двадцать тысяч французских трупов за три дня. Ты думаешь, я виновата в случившемся?
Знаешь, кучка уцелевших солдат укрылась в каменоломнях, и один из них нацарапал на стене: "Бог ищет тебя". Он не знал, что пишет это обо мне, но он писал обо мне.
И с тех пор эта фраза срослась со мной, стала моим посмертным проклятием. Я обречена бродить по земле и говорить беспокойным душам: "Бог ищет тебя".
Бог ищет тебя, Лиза.
В ответ девушка только приложила ладонь к щеке. Ее и пугали, и завораживали звучащие аккорды, заманивающие во тьму диссонансов и призрачных разрешений.
– Зачем же ты делала это? – спросила она.
– Разочарование, – медленно сказала гостья. – Разочарование и досада. Ты танцуешь, а им нет дела до твоих танцев. Они играют в войну. О, Лиза, мужчины очень любят играть в войну! Они палят из пушек и выстраивают ряды солдатиков; они так увлечены, что им нет дела до твоих танцев. И это так обидно. Непереносимо. И ты начинаешь делать вид, что играешь с ними в их игру: принимаешь серьезный вид и делаешь: "тр-р-р-бах-бах!" языком. Самое удивительное в том, что они верят, что ты всерьез, и опять несут деньги. Они всегда несут деньги, принцесса; и называют тебя напыщенным именем "агент Н21", и опять заглядывают тебе в глаза, и просят, просят – найти код для дешифровки радиосообщений, раскрыть тайну секретных чернил. А ты издеваешься над ними: говоришь, что немецкие шпионы везут секретные чернила под ногтями, – и они, что ты думаешь? – будут старательно вычищать немцам ногти на границе. Ты играешь в свою игру и поэтому побеждаешь.
– Но ведь они убили тебя, – ответила Лиза. – Расстреляли.
Темное пламя: интонация ужаса в басу, тревожный взлет пассажей и пронзительное тремоло, гамма Черномора.
– Я совершила ошибку, – сказала Мата Хари. – Я влюбилась. Он был русский. Как ты. Белокурый и стройный, офицер царской армии. Вадим Маслов. Я кормила его икрой и поила шампанским, я платила его карточные долги. Я писала ему письма, несколько писем в день. Он сказал, что женится на мне.
Отчего нам всегда так хочется слышать эту фразу? "Я хочу жениться на тебе". Музыка окончательной победы. Медаль на груди "За мужество".
Он называл меня русским именем Марина. Не Мата – Марина, морская, элегическая печаль Ундины. Мне не следовало соглашаться – надо было хранить свое имя.
Мне не следовало влюбляться в него.
Он предал меня, и я погибла.
В мужчин не следует влюбляться, Лиза. Любить можно только любовь.
Эту мелодию можно было играть на расстроенном фортепьяно в заброшенном доме. Но азарт уже захватил девушку; ее глаза загорелись.
– Что же мне делать? – порывисто спросила она.
– Ты хочешь попробовать?
Голос призрака потерял прежнюю монотонность. Чувство приобретало исступленный характер.
– Да, да, – закивала Лиза. – Но как? Соблазнить его, да? Но сначала поставить условие, чтобы отдал документы?
Ощущать себя героиней шпионского фильма было восхитительно.
– Ха-ха-ха, – залилась смехом Жар-птица. Оперение раскрылось и озарило пурпурным сиянием ночной интерьер. – Наивный ребенок.
– Я могла бы прийти к нему в номер, – уже менее уверенно сказала Лиза. – Но ведь он почему-то об этом не просит… не настаивает. Наоборот, он скорее увиливает…
– Ха-ха-ха, – и полетели огненные брызги.
– Может, он в меня и не влюблен вовсе?
– Ха-ха-ха, – красные крылья тряслись, изнемогая от смеха. – Он? В тебя? Не влюблен?
– Так что, да?
– Конечно да, хотя из этого совсем не следует, что он потащит тебя в номер за пачку документов. Ты хотя бы это понимаешь?
– Не очень, – ответила Лиза почти с сожалением.
– Да ты сама влюблена в него. Скажи, что ты влюблена в него.
– Я не знаю, – призналась девушка.
– Конечно, в пылу самоутверждения о влюбленности быстро забываешь.
– Ты думаешь, я влюблена в него?
– Конечно, влюблена, и до смерти запуталась в системе "игра – не игра".
Лиза потупила голову и задумалась. Ах, принцесса, не бери золотого пера; возьмешь – горе узнаешь.
– Ты не найдешь равновесия, – сказала танцовщица. Голос ее снова стал спокойным, блики костра на стенах погасли. – Только динамика, ритм вместо симметрии. Предмет и фон слились, Лиза, утратили различия: они стали равноценны, они перетекают друг в друга.
И звук ее речи стал стихать, словно невозмутимая высшая воля обуздала злобные выходки и порывы призрака. Мотив ужаса постепенно растворился и исчез, оставив след лишь в мерцающих аккордах финала.
Лиза спала и видела во сне стену подземелья, на которой неизвестная рука нацарапала: "Бог ищет тебя".
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Музыка как предмет обстановки
1
ТАНЕЦ НАВЫВОРОТ
Играть с удивлением.
Из "Советов исполнителям"
Э. Сати
Проснуться в полдень.
Минут десять лежать без движения: лениться посмотреть, который час. Потом все-таки протянуть руку, взять с тумбочки часы и взглянуть на циферблат. Сказать: "Какое безобразие!".
Но остаться лежать.
Через щели между шторами пробиваются пыльные солнечные лучи. Чертят изломанные линии на потолке. Рябь мыслей в голове: непрерывный монолог, который прерывается, как начался, – вышел из молчания и теряется в неизвестности.
Музыка опять изменилась. Отрывистый, синкопированный ритм играется с ироничной беззаботностью; он по-старомодному монотонен, ходит кругами, как старый граммофон.
Лениво оправдываться перед собой: мне же просто интересно. Захватывающая интрига, шпионский детектив. Я играю.
Да, мне необходимо получить эти документы.
Почему необходимо, неважно.
Необходимо.
Для этого надо соблазнить Диму.
Так и сказать: "соблазнить". Не "переспать", а "соблазнить" – тоже по-старомодному. Слово меняет смысл действия. Превращает банальную гостиничную интрижку в эстетскую метаморфозу культового танца, в "Кносскую песнь".
Пусть я буду не Лиза Кораблева, а Далила, похитившая волшебную силу Самсона, который доверился ей.
Совсем не трудно представить себя Далилой: главное не вставать с кровати, не шевелиться, не думать о том, что на самом деле будет дальше.
Или вот еще: Юдифь. Я могла бы быть Юдифью. Пришла бы к ассирийским шатрам, тонкая, красивая, бряцая звонкой бахромой, и грозный воин Олоферн, циник, язычник, прошедший многие страны, огонь, воду и медные трубы, влюбился бы в меня как ребенок. И я бы сказала ему: "Я твоя". Библия не говорит, воспользовался ли Олоферн этим предложением. Известно только, что он напился и заснул, а Юдифь отрубила ему голову и ушла со страшной добычей домой. А может, он позволил себя напоить, понимая, что идет на смерть? Потому что полюбил меня?
Да, я Юдифь, и мне нужна только голова Олоферна. Я вовсе не хочу, чтобы он овладевал мною. Мне необходимо получить документы, и я вынуждена соблазнить его.
Да-да.
А уж даст он себе отрезать голову добровольно, по любви или в пьяном сне… Разве мне важно, какие чувства испытает в этот момент полководец вражеского стана, угрожающий разорением моему городу?
Больше вопросов, чем ответов.
Музыка мгновения: почти джаз. Короткие фразы мелодически не определены; еле заметно изменяясь с каждым повторением, они выталкиваются в новое гармоническое окружение.
В глубине души все равно приходится признать, что я влюблена в него. Фу, как глупо! С какой стати мне влюбляться в него? Он не выдерживает никакого сравнения с Андреем.
Но вот – голубая льдинка застряла в сердце, как у Кая, а теперь тает. Стоит подумать, что сегодня он возвращается из Новгорода, как лед тает, ломается извилистыми трещинами, медленно, с паузами начинает проступать через них вода. Лепестки цикламена, след от удара длинного бича: напряженное вихреобразное движение словно готово выплеснуть формы за пределы листа.
И если лед тает, то это из-за Димы, а не из-за того, что вернулся Андрей.
Вот такие любопытные аккорды: смешение, непрерывная смена тональностей.
Мне нужно получить документы, и для этого я должна его соблазнить, – да не нужно мне никаких документов, я до смерти влюблена в него, но я боюсь себе в этом признаться, мне стыдно думать об этом, поэтому я говорю себе, что мне нужны документы.
Не желание, а необходимость.
Я Юдифь.
Юдифь с мерцающего золотого полотна Климта. Искаженное, опьяненное, дионисийское лицо, выступающее из иконного золота фона, словно из стихии вечной женственности.
2
ДРЯБЛЫЕ ПРЕЛЮДИИ ДЛЯ СОБАКИ
Играть в медленной спешке.
Из "Советов исполнителям" Э. Сати
Потом в действие включается телефон.
Телефон становится центром комнаты и центром жизни. Стоит на столе, как языческий божок, а я смотрю на него и фантазирую, как отвечу Диме, когда он позвонит:
– Ты сделаешь это для меня. Ты уже знаешь, что сделаешь это для меня. И завтра, когда меня будут проносить в носилках мимо торговцев идолами через мост, я буду смотреть на тебя сквозь кисейное покрывало, я буду смотреть на тебя, может быть, я улыбнусь даже. Ты хорошо знаешь, что сделаешь то, чего я от тебя требую. Ты это хорошо знаешь, неправда ли? Я же это знаю.
Но он не звонит и не звонит, вот досада.
Чем заняться? Подойти к зеркалу, полюбоваться собой? И царица хохотать, и плечами пожимать, и подмигивать глазами, и прищелкивать перстами?
Не хочется.
Или, пожалуй, позвонить ему самой?
Нет, нельзя. Шаги в танце должны быть медленные, осторожные, как у кошки, которая крадется за птичкой. А то птичка раз – и улетит.
Нельзя ни за что.
Придя к этому окончательному выводу, быстро схватить трубку и набрать Димин номер.
"Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети".
Черт.
Вот ведь глупость: ситуация так понятна, что только от этого становится непонятной. Наивность, гротеск и абсурд. Словно саркастические названия, которые Сати давал своим пьесам: "Засохшие эмбрионы", "Арии, от которых все сбегут"… И правда сбегут…
Еще, что ли, попробовать?
Палец нажимает на кнопки телефона, кровь отбивает в ушах дурацкие такты. Ура, звонки на том конце! А что ура-то? Лучше бы он был опять отключен…
Точно лучше?
Может, положить трубку, пока не поздно?
– Я слушаю, – голос напряженный, усталый.
– Здравствуйте, Дима, – голос вкрадчивый, нежный.
– Лиза, здравствуйте, – похоже, обрадовался.
Точно обрадовался?
– Простите, Лиза, я сейчас на переговорах. Я очень скоро вам перезвоню.
– А…
– Был рад вас слышать, – и гудки в трубке: пум-пум-пум.
Вот зачем мне все это? Была бы здесь Марина, гадалка по кофейной куще, она бы сказала: "Ты только посмотри на него. С первого взгляда видно, что у него в голове тараканы. Причем большие тараканы – зверюги, динозавры целые. Плюнь ты на него, пусть один пасет своих динозавров".
Да он мне и не нужен вовсе.
Мне нужны документы, что, забыла?
Поэтому я сейчас буду соблазнять его. Правда, непонятно как, но буду. Например, могу сказать ему:
– Твой рот, Иоаканаан, в твой рот я влюблена. Он как гранат, рассеченный ножом из слоновой кости. Твой рот краснее, чем ноги тех, кто в давильне мнет виноград.
Что ты, Лиза, любой мужчина – а что уж говорить про него, пугливого, – убежит на край света от таких речей.
А я буду кричать ему вслед:
– Твой рот словно лук персидского царя, выкрашенный киноварью, с рогами из кораллов. Нет в мире ничего краснее твоего рта… Дай мне поцеловать твой рот…
Ты увлеклась, Лиза, тебе нужны только документы.
Да, но знаешь, мне так смешно становится от мысли, что он боится меня. Сам не знает почему, но боится. Мне от этого очень смешно, весело – особенно сейчас, на безопасном расстоянии. Мир словно перевернулся: охотник не он, а я, и я больше не в голубом.
Я в красном, и это здорово.
Столп красных искр: звонит телефон.
– Я на одну минутку, – голос глухой, недоверчивый. – Может быть, встретимся сегодня вечером?
– Давайте.
– Тогда в семь внизу, в холле?
– Хорошо, – разговор в ритме "Дряблых прелюдий для собаки". К нотам Сати приложил рисунок занавеса, поднимающегося над косточкой.
А почему косточка? Почему собака?
Потому что "Собачий вальс", "Любовные песни для моей собаки" Россини и цинизм Диогена?
Уж не знаю, что имел в виду Эрик Сати, но про себя могу сказать одно: я съем тебя и обглодаю твои косточки. Станцую и в награду попрошу твою голову на серебряном блюде.
Таково вечное желание темной танцовщицы.
Саломея, целующая мертвые губы на отрубленной голове.
Юдифь с мечом, влюбленная в Олоферна.
Ах, любимый… хабиб, хабиб… любимый…
Что я могу дать тебе?
Ничего.
3
ТРИ ГРУШЕВИДНЫХ ОТРЫВКА
Надень повязку на звук.
Из "Советов исполнителям"
Э. Сати
Между прочим, времени уже очень много. До семи часов осталось – сколько? Всего-то ничего! – а еще надо успеть собраться, навести красоту.
Ах, самые сладкие моменты в жизни, моменты, любимые всеми женщинами без исключения, – подготовка к свиданию. Отсчет от обратного: сколько еще есть времени. Как в книжках по косметологии: "если у вас есть три часа перед свиданием", "если у вас есть два часа", "час", "полчаса"… Два – три – полчаса, пахучие и душистые, как грушевый десерт "Елена Прекрасная".
И лицо сияет, покрывается розовым румянцем – конечно, ты же мажешь на него уже третью маску подряд, ты вывалила целую гору тюбиков и флаконов из шкафчика в ванной и теперь колдуешь над ними, как заправская ворожея. Любой мужчина ужаснулся бы примочке из овечьей плаценты или экстракту акулы со ста травами, но нам все нипочем – все, хоть помет летучей мыши, лишь бы быть красивой. Сам процесс так увлекателен, что временами даже забываешь о его цели и объекте. Потому что нет, решительно никто из них не достоин такого титанического труда. Один маникюр чего стоит: попробуйте-ка ровно намазать темный лак для ногтей.
И еще потом его высушить.
Правда, приходится признать, что не будь объекта, не было бы и процесса. Диалектика.
Впрочем, в этих вещах лучше никого не слушать и полагаться только на интуицию. Как Сати, который писал новаторскую музыку и считал, что главное – это быть правым в своих собственных глазах. Культура парадокса. Сати заявлял: "В молодости мне говорили: "Вы увидите, когда вам исполнится пятьдесят". Вот мне пятьдесят, а я так ничего и не увидел".
И еще: "Я родился очень молодым в очень старом времени".
Лиза включила душ и стала смывать с тела остатки пилинга, делающего кожу шелковистой. Провела ладонью по животу: да, на ощупь чистый шелк. Погладила себя по бедру.
Чья это рука – моя, его? Внезапно становится горячо, словно под кожей быстро пробегает легкий жар, – из душа льются струи воды, стекают по распущенным длинным волосам.
Его руки скользят по золотым волосам.
Это же твои волосы. Твои волосы, Мелизанда. Они падают на меня с башни, и они любят меня, любят в тысячу раз больше, чем ты…
Вытереться большим пушистым полотенцем. Накинуть махровый халат и пройти в комнату, к большому зеркалу.
Если бы было время, можно было бы заглянуть в записи, небрежно разбросанные по столу, в тетрадку с проектом статьи. Можно было бы прочитать:
"Основные образы стиля модерн (подчеркнуто): поцелуй, страсть, чувственное буйство, искушение, грех, изнеможение от экстаза.
Но и в самом порыве, в самом экстазе – ущербность, перенапряжение, надрыв.
Поцелуй. Поцелуй Сфинкса".
Но времени на чтение нет.
Чем ближе стрелка часов подходила к семи, тем страшнее становилось Лизе.
Пока она собиралась, прихорашивалась, примеряла платья, время летело легко, но в половине седьмого… Она еще пыталась обмануть себя, отвлечься: подкрасить глаза, а вот здесь помада лежит неровно… но в половине седьмого на нее нашла настоящая лихорадка.
Руки трясутся, в глазах темно, и страшно, страшно, Господи, хоть бы ничего не было, и пусть я потратила впустую целый день, неважно, но лучше бы ничего не произошло, я боюсь, боюсь. А внутри – словно вибрация, которая усиливается, и усиливается, и доходит до пика, и там, на пике, разрешается хрипящим от напряжения телефонным звонком.
– Лиза, – сказал Дима, – у меня ничего не получается. Приходится идти на ужин с деловым партнером.
Мгновенная обида и облегчение.
– Простите меня, пожалуйста.
Черт!
Слава Богу!
4
JACK-IN-THE-BOX
Звучание легкое, как яйцо.
Из "Советов исполнителям"
Э. Сати
И чем теперь заняться?
Лиза вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Отвела прядь волос с щеки. Повернулась в профиль, улыбнулась своему отражению.
"Не сидеть же весь вечер одной, в конце концов", – подумала она.
А потом: "Не пропадать же макияжу. Спущусь вниз, на первый этаж, посижу в баре. А там посмотрим".
Выйдя из лифта в гостиничном холле, Лиза тотчас же увидела его. А может быть, он заметил ее еще раньше, еще в дверях лифта, потому что вскочил с места и метнулся к ней, как чертик из коробочки:
– Лиза…
Ну хоть макияж не пропал зря.
– А мне делать было нечего, и я спустилась в бар. Правда? Или хитрю? Надеялась все-таки встретиться с ним? Вроде бы нет, но что-то там внутри, глубоко, наверное, надеялось. В сущности, случайная встреча… Но разве случайные встречи бывают случайны?
– Я тут со своим партнером… – пробормотал Дима.
Он подошел слишком близко к Лизе: на нее мгновенно пахнуло табаком и чуть-чуть – одеколоном, разом окатило красной волной слишком интимного запаха, который на секунду заслонил весь окружающий мир.
"Боже мой, не может быть, что я это испытываю", – подумала Лиза.