– Да всё не так, старая ты развалина! – крикнул кто-то из задних рядов и спрятался за другими, дабы случайно не стать жертвой носителя новой доктрины. Однако сам носитель даже не глянул в сторону анонимного дебошира и это ободрило кое-кого на более аргументированное высказывание:
– Извините, учитель – из толпы выдвинулся зелёный рак – ваша теория удалена от жизни и в ней слишком много очевидных несоответствий.
– Например? – ободряюще улыбнулся учитель.
– Да вот самое простое. Если я построил вселенную, то почему я ничего подобного не помню? Почему я должен верить вам на слово, будто я делал то, чего я никогда не делал, не умею и не собираюсь? Видит Омар, если бы я создавал этот мир, то постарался бы сварганить его не таким жестоким, не таким несовершенным. В моей реальности не было бы детей, погибших на заре своей жизни, в ней не было бы осьминогов, нефтяных пятен, людей, братоубийственных войн и прочих неприятностей. Я не допустил бы на эту землю ни невежества, ни подлости, ни равнодушия. Лишь процветание и красоту лелеял бы я под водой и на суше, а всем ракам я бы даровал удобные домики соответственно их возрасту и размерам. Вот какую жизнь я бы создал, будь на то моя воля, а совсем не ту, которую вижу ежедневно и ежечасно. Так что не сердитесь, учитель, но своей речью вы возвели на меня напраслину. Как же я вам поверю?
Старик подвигал челюстями и громко спросил:
– Раки, есть ли среди вас такие, которые думают про себя нечто подобное?
Такие нашлись, и было их немало.
– Тогда ответьте мне – обратился учитель к таким – встречали ли вы под водой жёлтых полосатиков?
Такие полосатиков встречали и дружно закивали.
– Каждая рыбка-полосатик помнит события во временном промежутке, равном трём секундам. Тот, кому случалось хоть однажды пообщаться с полосатиком, наверняка помнит, какое это мучение:
– Привет! – говорит вам счастливый полосатик, и пока вы отвечаете ему, он уже забывает, что здоровался. Он снова радостно орёт: "Привет!" Когда вы напоминаете ему, мол уже здоровались, он искренне удивляется. Потом забывает и об этом. Он спрашивает: "Чего это такое ты отчебучил?" – Когда же вы признаётесь, что ничего не отчебучивали, он выражает недоверие и хочет узнать, почему же он такой удивлённый, если… не окончив описывать глубину собственного удивления, он неожиданно интересуется: "Кто вы, собственно такой, и откуда на меня набрели?" Если вы не зароетесь в песок, то он продолжит задавать вопросы, то впадая в бурную радость, а то возмущённо атакуя вас за мнимые оскорбления.
Это, друзья мои, пример короткой памяти. Наша память несравненно больше, но и она имеет пределы. Кто из вас помнит стишок, разученный в детском садике для новогоднего утренника? Никто. Кто из вас припомнит, что сказала его бабушка, когда увидела его в первый раз? Никто. Но это совсем не значит, что все бабушки немые.
Утверждение: "Не помню, значит, этого не было" является, мягко говоря, неточным. Этот аргумент, может, и годился бы для какой-нибудь научной дискуссии, но в нашем случае он совершенно не подходит.
Теперь о вере на слово. Я и не просил никого верить мне. Наоборот, я советовал взглянуть внутрь самого себя, перевести взгляд на окружающий мир, а потом сопоставить результаты этих нехитрых наблюдений. Если кому-то лень, если он привык жить по инерции и вместо того, чтобы думать, только и ищет: какому бы учителю довериться, так я тут ни причём.
А вот что я отвечу тем, кто говорит мне о несовершенстве этого мира! – тут старик грозно нацелил на раков страшные зазубренные клешни – Каждый, который полагает, будь его воля, он бы не допустил ни жертв, ни страданий, есть не кто иной, как ленивый глупец. Клянусь смертоносностью правой клешни, это даже не заблуждение, а самая полная дурь.
Говоря так, вы совершаете святотатство, даже являясь искренними поклонниками Омара. Сначала вы объявляете Омара всемогущим и всевидящим. "Ворсинка с ноги не упадёт без его ведома" – заявляете вы, но потом тут же, без всяких переходов хулите создание его клешней: "Я бы устроил лучше!" Вздор! Ещё пущий вздор брякнуть себе в оправдание: "Пути Омаровы неисповедимы" – Послушайте сами себя и сопоставьте одно с другим. Сторонний рак, ничего не знающий об Омаре, услыхав похожие речи, сочтёт великого Омара не великим, а глупым безалаберным шизофреником. И вселенную-то он не так сварганил, и теперь постоянно над всеми измывается, точно маньяк. Ну, конечно, стыдно будет, поставь каждый себя на его место. Насмотревшись на несовершенства и всякие неприятности, вы говорите себе: "Так поступать может кто угодно, только не я!" – Старик понизил голос до обычного, и обратился к зелёному:
– Дорогой мой зелёный коллега! Сознайся ты, лично, что иногда, делая самые обычные рачьи дела, ты очень даже можешь взять, да залениться, что-нибудь недоделать, бросить на полдороге. Можешь ведь?
Зелёный рак потупился и сознался:
– Бывает, учитель.
– Так почему бы тебе не полениться в незапамятном прошлом так же, как ты ленишься теперь? Неужто это великий грех? На мой взгляд, вовсе и не грех. Наоборот, это естественное положение вещей. Каждый рак обязательно ленился в прошлом, ленится в настоящем, и будет лениться в будущем. Когда же рак не ленится, то он не живёт, а совершает подвиг. Он пробивается сквозь вечную лень, как солнечный свет пробивается сквозь водные толщи, как моя мысль пробивается сквозь наслоения догм, обычаев и баек про отдалённое и всесильное существо, которое даже невозможно понять, а не то чтобы ему посочувствовать, как себе самому!
Зелёный рак отступил, но на его место тут же выполз один из ортодоксальных почитателей Омара с хитрющей рожей заядлого философа и пройдохи.
– Не знаю, уважаемый сказочник, удалось ли вам убедить в своей правоте нашего зелёного друга – вкрадчиво начал омаровер – но меня подобные рассуждения только веселят. Во-первых, вы мечетесь, пытаясь доказать нам одновременно две противоречащие друг другу теории. Во-вторых, вы упорно не хотите обращать внимания на очевидное. Оглянитесь кругом, уважаемый лектор! Вы видите, сколько нас, раков собралось на берегу? Нас много. Я не берусь сосчитать, сколько нас на Земле. Омар же один. Допустим, я согласился с тем, что единственный Омар и есть я, да простит меня Омар, но в этом случае кто, или что все остальные? Плод моей фантазии? Мираж? Даже вы, великий учитель, как называют вас некоторые, в случае истинности вашей доктрины, превращаетесь в декорацию. Чёрт знает, во что вы превращаетесь. Вас вообще не существует, если допустить правоту ваших слов. Именно из-за безмерного уважения, любви и боязни к вам, я и не могу вам поверить.
– Спасибо – поблагодарил лектор – я тронут знаками уважения, любви и боязни. Теперь не могли бы вы разъяснить мне, что за миражи и декорации окружают вас?
– Вот именно, не миражи! – воскликнул рак-пройдоха – Меня окружают уважаемые личности. Некоторые из них настолько уважаемые, что я готов пасть перед ними на колени. Это я вас имею в виду.
– На колени падать не надо – перебил его рак-рассказчик – в том-то и дело, что вы, любезный друг, на самом деле только одну личность, одну душу считаете действительно живой. Свою. Всех остальных, окружающих вас, вы изначально отнесли к иным. Вы согласны смириться с фактом внешней схожести себя и ближнего, но воспринять его как самого себя… этому противится весь организм. Противится? Ну и хорошо. Никто его не собирается неволить, но в таком разе зачем разглагольствовать о великом Омаре? Не вам судить о том, что хорошо, а что плохо. Не вам решать – верить мне, или нет. Не потому, что вам лень, а потому, что вы держите Омара за нечто, постороннее от себя лично, нечто стоящее в ряду иных, внешних от жизни предметов. Отрицая тот факт, что вы и есть никто иной, как Создатель вселенной, созерцающий её с доступной в данный момент точки зрения, вы взваливаете ответственность за обстановку и за собственные поступки на плечи неизвестно кого, находящегося где-то далеко. Вы говорите: "Всё в руках Омара", и как бы становитесь ни при чём.
Безответственность и лицемерие вижу я перед собой в вашем лице. И что? Я собираюсь ругать вас за это? Нет, не собираюсь. Потому что понимаю, как велик Создатель и огромен его, то есть, мой труд. Сотворив мир, он, то есть я, вполне мог устать и захотеть немного передохнуть. Будучи мною, он продолжает трудиться, а будучи вами, отдыхает и переводит дух. И то и другое одинаково почётно в моих глазах. Поэтому вместо того, чтобы вас обругать, я, пожалуй, вас восхвалю. Будьте вы благословенны, и да продлятся ваши дни, наполненные радостью отдыха!
Рак-омаровер глубоко задумался. Противоречивые чувства заставили его усиленно шевелить глазами. Одновременно и поочерёдно рак гордился, обижался, негодовал, снисходил, ощущал уверенность в правоте и сомневался в ней. В конце концов, ниточки, на которых крепились его глаза, заплелись между собой.
Тут бы и спорам конец, но нет. Вот уже на его место восполз рак-интеллигент:
– Уважаемый лектор – обратился он к рассказчику, подслеповато задвигая глаза в глазные гнёзда – хоть вам и удалось запутать нашего коллегу, я осмелюсь открыть ту логическую западню, которая мешает мне согласиться с вами и восславить ваше величие, а также величие моё и величия всех, присутствующих здесь.
– Вы забыли про отсутствующих – напомнил старик.
– Да, и отсутствующих тоже – поправился интеллигент – ну и ладно. Ещё недавно вы довольно остроумно доказывали нам совершенно обратное теперешнему.
– Не припомню – сощурился старец – что из моих вчерашних слов противоречит сегодняшним?
– Позвольте напомнить – предложил интеллигент, и тут же напомнил – вы убеждали нас, и небезуспешно, что в каждом индивиде вполне могут сосуществовать несколько разных сущностей. Теперь же вы пытаетесь нам втолковать, будто каждый из нас носитель и проявление одной и той же души, которая создала этот мир, а теперь живёт одновременно в разных местах. На мой взгляд, это две диаметрально противоположные идеи, причём одна полностью исключает другую. Разве не так?
– Надо же! – воскликнул старик и даже как-будто огорчился – Неприятность-то какая! Я и не заметил! Сам не пойму, как это меня угораздило! До чего нелепая неувязочка прокралась! – тут он закряхтел, заохал сокрушённо, и даже несколько раз присел. От его покаянных телодвижений – несогласные с его речами раки возрадовались, а среди согласных образовалось беспокойство. Не один смущённый стариковскими вздохами рак пихал соседа плечом и вопрошал шёпотом:
– Это что же такое? Как же это так получается? Мы слушали его, как нашего учителя! Он убедил нас распахнуть сердца! Мы гордо считали себя учениками, которым открываются тайны мироздания, а он в это время только прикидывался пророком с абсолютным знанием! Он глумился над нами, пользуясь нашей доверчивостью! Все обретённые нами истины оказались не истинами, а бредом и болтовнёй! Как дальше жить, если наша вера, не успев встать на ноги, потерпела такой очевидный крах?
Но рак прекратил сокрушаться и спросил у аудитории:
– Ну и как? Вы все считаете, что сегодня я противоречил себе вчерашнему?
Ропот прошелестел в рядах слушателей и смолк. Ну и было бы шуму, если бы подобные прения шли среди людей! Половина народу орала бы: "Да!" Другая половина, пытаясь перекричать первую, драла бы глотки, выкрикивая: "Нет!" Но раки это вам не люди. Особенно отшельники. Потому они и называются отшельниками. Стадные чувства им недоступны. Вместо того чтобы однозначно ответить на вопрос и объединиться в дружном крике, каждый рак спешил разобраться в нюансах собственного непонимания. Наконец, один из многих поднял клешню, и, когда старец кивнул ему, заговорил:
– Уважаемый учитель, может быть, я ещё очень юн и недостаточно умён для постижения всей глубины вашей мысли, но и вправду в моей голове не умещаются одновременно две точки зрения. Я мог согласиться с вами, когда вы предположили во мне несколько личностей одновременно. С другой стороны я могу теоретически допустить превращение самого себя в кого-то другого по окончании этой жизни. Может быть я даже стану вами, учитель. Но совместить эти две стороны в одно целое моя голова отказывается, хоть убейте!
– Блестяще! – рявкнул старик и громко треснул клешнёй по камню – вы не только блестяще выразили мучающие вас сомнения, но и обнаружили причину того, почему эти сомнения не дают вам согласиться с истинностью моих утверждений. Так и есть: к выводу о множестве сущностей, живущих в каждом индивиде можно прийти лишь на основе чувственных наблюдений. Достаточно дать себе отчёт о собственных противоречивых переживаниях, чтобы множественность самого себя стала очевидной. Вторая же точка зрения почти недоступна эмоциональному восприятию. Путь к её постижению лежит через знания. Это противоположности, но не противоречия. Наоборот, одно дополняет другое.
У каждого из вас есть два глаза. Положите камень между ними и посмотрите на него. Неужели картина, которую видит один глаз, исключает наблюдения другого? Наоборот! Они дополняют друг друга, и в результате мы получаем объёмное представление об этом камушке. Раки, я призываю вас так же взглянуть на душу живого существа. Если угодно, на свою собственную. Посмотрите на неё обоими глазами, данными вам природой. Пусть разум не противоречит чувству, а дополняет его. Только так вы сможете ответить на главный вопрос жизни: "кто я такой?"
Пусть ваш ответ будет искренним, самостоятельным и точным. Пусть не смущают вас мои подсказки и болтовня, ибо мои слова – не ваши. Я – Создатель этого мира. Я – живая душа, созерцающая вселенную. Я – перетекающее множество сущностей и обликов. Я – рак-отшельник, таскающий на себе ракушку. Я – балаболка, сидящая на берегу и рассказывающая сказки… кстати, о сказках. Не думаете ли вы, будто история про Милюль закончилась?
– Мы уже ничего не думаем – проворчал рак из числа верующих в вечного Краба – после того, как ваша Милюль чудесным образом воскресла, предварительно дважды утонув, удар по башке дубиной, надо полагать, ей даже пошёл на пользу.
Старикан криво усмехнулся:
– Понимаю, ваш сарказм, уважаемый крабовер. Куда интереснее увидеть чудо, нежели слушать многочисленные байки о том, во что трудно поверить. Может быть, я достиг бы большей популярности, бессловесно показывая вам колбасу, но колбасы нет, а есть охота потрепаться. Сказке моей далеко до конца, и те из вас, кто притомился, могут идти по своим делам.
Раки загалдели вразнобой, выражая готовность слушать дальше. Никаких срочных дел ни у кого не было. Утренний шторм прошёл, стада чёрных туч унеслись за горизонт, и впереди ожидался тихий солнечный день без каких-либо событий и неожиданностей. Самый обычный, даже скучный день, на протяжении которого солнце будет раскалять песок, а спокойное море тихо дышать пологими волнами. Чего бы в такой день не послушать историю о далёких, незнакомых местах и странных существах, которые мечутся, озабоченные глупостями и движимые безумством?
* * *
– Милюль пролетела через густую высокую траву, продралась сквозь гибкие стебли и плюхнулась на землю.
– От чего я полетела? – мелькнул в её голове смутный вопрос и как неясное воспоминание ушедшего сна пронеслась лесная поляна, костёр, агрессивные личности вокруг… "На меня напали! Вот оно что!" – сообразила Милюль, и её маленькое тельце стало стремительно наполняться ощущением страха. Испуг сковал мышцы рук и ног, холодной судорогой пробежал по спинке, и заставил дрожать круглый, мягкий животик. Наружу вырвался клокочущий возглас. Получилось громко, красиво и непривычно. Успокоившись немного, Милюль повторила песенную трель. Похожие позывные эхом раздались с разных сторон и, услыхав их, Милюль поняла:
– Я не одна в этом мире!
Она ответила тем, невидимым, которые кричали вокруг, а они ответили ей и долго ещё отвечали друг другу. Стало светать. Милюль подалась вперёд, заползла на кочку, а потом оттолкнулась мощными задними лапами и полетела сквозь высокие травы. Её полёт длился совсем недолго. Доли секунды. Но за то короткое время все смутные страхи окончательно забылись. Были некие глупости в голове, и нет там ничего, а вот впереди, за зарослями есть нечто гладкое и блестящее. Конечно, надо прыгать туда, где заканчиваются непролазные дебри. Там начинается удобное и ровное пространство. Может быть, там дорога, а может быть что-то ещё. Именно с той стороны тянется прохладный воздух.
Ещё раз семь или восемь Милюль взлетала и плюхалась на землю, пока оно не приблизилось. Раздольное и бесконечно ровное, оно сулило волю и источало покой. "Вот где я разгуляюсь!" – возмечтала Милюль, не сильно задумываясь о том, как она будет разгуливаться, что это "разгуляние" представляет собою и зачем оно ей нужно.
Может быть, достигнув того огромного и гладкого поля, она заскользит по нему в прекрасном, медленном танце? Может быть, она будет любоваться своим отражением? А может, даже вознесётся на такое же ровное небо, чтобы оттуда, свысока смотреть на траву и на копошащихся в ней глупых лягушек?
Собравши силы, Милюль прыгнула навстречу счастью, пролетела сквозь последние травинки, мелькнула в краешке зеркальной поверхности и, торжествуя, бултыхнулась внутрь мутной воды. Медленно всплыла, повернулась разочарованным лицом к берегу и проквакала в окружающий мир:
– Какая же я дура!