"С удовольствием!": подошел упругим шагом к столу и позвонил: "Э-Флашинг? - Давыменяслушаете?: Номер 18: Восем: Надцать. /Вот именно!/ - Что ж, тем лучше!"; и, опять оборотясь ко мне, с любезной улыбкой: "Я позволю себе оставить ее здесь на ночь, вы не против?"
Я, наверное, выглядел весьма глупо; так как он в восторге стал потирать руки: "Н-да, вы, конечно, не ожидали, что это у нас так быстро делается, а?! Я, конечно, заметил, как вы неторопливо и тщательно выбирали самую сложную модель Э-нетнетнет! (я протестующе всплеснул руками): "Нет, мне даже нравится, что вы - совершенно независимо: вы непременно должны подтвердить это! - устроили нам такую проверку. Пусть общественность убедится, что мы здесь занимаемся серьезными вещами! Несведущие люди болтают всякое, жутчайший вздор; существуют известные заинтересованные круги, которые распространяют о нас разные страшные истории: мне уже давно хочется, чтобы какой-нибудь здравомыслящий человек, беспристрастный и прямодушный" (это, стало быть, я: что тут сказать, можно лишь поклониться, растроганно положив руку на сердце./ Ну, неси же свою птичку, а я приму снотворное, чтобы ничего не видеть и не слышать!).
Мисс Флашинг: держа в руке крохотную клетку / такую тесную, что ее постоялец мог лишь перепрыгивать с верхней жердочки на нижнюю. Тут же мисочка с ароматизированной, сдобренной медом водой/.
"Желаю приятного сна, мистер Уайнер. - Очень жаль, но мне придется попрощаться с вами сейчас - " /с такой сердечностью я еще никому не пожимал руку!/-"Вас разбудят вовремя, ровно в три - Э-Флашинг об этом позаботится". /И она с важной миной сделала какую-то пометку в блокноте, висевшем у нее на поясе/.
Сел на край кровати. И уставился на царицу Шуб-ад. (Они даже умудрились повесить ей на уши изящные двойные колечки. Сделанные, правда, из чего-то желтого и очень легкого; они ее, кажется, нисколько не беспокоили.)
Тут только до меня дошел весь комизм ситуации. Я подпер подбородок большим и указательным пальцами, чтобы было удобней беседовать. И спросил: "Ну что; Ваше величество? Как дела?" / никакого ответа. Лишь ее глаза на неподвижном и чувственном лице вдруг засверкали - и тут только мне пришло в голову, что бедняжка испытывает, наверное, беспредельный ужас! (Но об этом как-то не задумываешься при виде такой очаровательной мамзели. (Как мужчина!)).
Итак, я улыбнулся ей как можно более спокойно; кивнул как можно приветливее. (Но тут сатана все же одолел меня; и я осторожно просунул мизинец сквозь прутья:?).
"Охх!": очень громко и испуганно. Предусмотрительно прыгнула на верхнюю жердочку, подальше. И притихла. Глаза ее сделались более спокойными; даже смелыми; губы округлились (ну точь-в-точь, как у этой шумерской девки!). / Потом спустилась ниже. Понюхала (при этом ее ноздри развратно раздувались!). Осторожно раскрыла рот, и медленным движением слегка выдвинула свой розовый, похожий на лепесток язык: чтобы кончики моего пальца… (изнутри он был слегка шершавым, я почувствовал слабое посапывание - ай, оно стало сильнее. Но не неприятно).
Я спросил свои часы: "Который час?": "Двадцать два: Шестнадцать", - лениво пробормотал низкий голос, вмонтированный туда по моему желанию (может, надо было и вправду выбрать сопрано; альт звучал все же чертовски чувственно). / Что, уже так поздно? Я отнял свой палец у моей царицы ночи-"Ох-х-х!" - раздался ее недовольный, расстроенный голос. - И она взлетела.
Теперь в душ; раздеться, свою одежду я просто бросил на банкетку (и расправить усталые кости. И забыть все на свете)…:
Но она вдруг стала будто бешеная, увидев меня вот так!! Запрыгала туда-сюда; судорожно уцепилась за решетку: "О-о-о-о!" (этот звук стал более гортанным, низким: "О-о-х-х!"). Предлагая себя, высунула, насколько можно, и нельзя тоже, свой язык-влагалище: "О-ох: Ох: Ох: Ох!" /Несмотря на усталость, эта цена заставила меня задуматься. Стоя под душем, ощущая кожей прикосновения шланга - тонкой серебряной змейки; попеременно менял температуру и думал, нет, это уж наверняка было бы самым настоящим содомским грехом! (Но, может быть, они и на это тоже смотрели иначе? И систематически совершенстовали достигнутое: чтобы, скажем, каждый солдат в "половозрелом возрасте" имел в комнате свою "летающую маску"? (Ведь девиц из ВАК на всех не хватит. Это уж точно.). ("Что за жи-знь!" - пробурчал бы, несомненно, мой двоюродный прадедушка. Тут я вспомнил наконец имя того забытого немецкого писателя, который еще тогда, это было, кажется, в 1790 году, бредил "Летающими головами": книга называлась "Аристипп"; совсем недурственно написана. Так этот дед /ну да: Виланд его звали! / в той книге-психологически очень тонко-заставляет одну бабу, знатную шлюху, мысленно заниматься всякими такими штуками. / /.
Так, во всяком случае, он тогда это себе не представлял, в те Счастливые Тeeners: уж он-то бы отвел душеньку, если бы жил сейчас! -
Мрак; в постели, она все еще плакала (но уже спокойней; очень грустно и тихо) зато моя таблетка действовала отлично. Я будто уплывал куда-то далеко назад (будто ленивозатихающий ветерок в жаркий день: может, она хочет, чтобы ее выпустили?: поднести к окну, и она вылетит в ночь? /Но потом наверняка заварится каша. (С директором…)))).
"Да?! - : Ахда -: да".: это было ненавязчивое: "Чарли?: Алло!" - послышавшееся из телефонной трубки. (Записали, выбрали из множества приятных девичьих голосов: видимо, ленту приготовили специально, еще вчера вечером; очень любезно; ну совсем как дома, у родимой матушки.) / А вот опять, как мило, привычно напоминающий женский голос, голос молоденькой любяще-заботливой супруги: Мы же собираемся пробиться наверх.: "Уже три часа, Чарли. Надо вставать. Завтрак уже давно ждет / You’ll have to rise. And breakfast already-ready downstairs / -.Пожалуйста, спускайся!". А потом та же самая ерунда еще раз; и еще раз; каждый следующий раз чуть громче; вот голос супруги: настойчиво-энергичной - вконец (отчаявшиеся уже позволяли себе употреблять проклятия, уподобляясь Ксантиппе).
Маска тоже проснулась (она спала, опустив крылья вперед, на глаза, так что были видны лишь нос, рот подбородок). Неэстетично потерла глаза крыльями (находившиеся на кончиках их коготки служили ей вместо ручек при умывании или причесывании: сколь мудро придумал бог и это тоже! (Или, к примеру, Форминдаллс: у меня, наверное, никогда не будет "жаждущей ужасного души", как образно сказал генерал.)). / А маска тем временем вытянула вперед свою на диво нецарственную морду; как кинозвезда, произносящая заученно-испуганное "Оу!" - и вдруг разразилась утренней трелью, сверху вниз пройдя по всей октаве, "Ооррр-лллл!": еще и это -
За дверью послышались широкие мужские шаги. Резкий, солдатский, стук:?! /"Да, да!: Иду-у!"
Этот тоже был на полголовы выше меня (их тут специально подбирают!): сержант. / Я окинул прощальным взглядом комнату: еще одна из многих, воспоминания о которых я ношу (ну, эта-то, конечно, не забудется!). - Ну вот и с этим покончено: уже легче!).
"Да-а. - Скажите - (нерешительно; как бы он не истолковал это неверно): "Я не могу что-нибудь для нее сделать?" (и подбородком указал на царицу Шуб-ад): "Она так старалась - убаюкивая меня своим пением - что?". / Он слегка понимающе улыбнулся. Но тут же деловито ответил: "Едва ли. Cela ne sent rien: ces Papillons la. -: Их тут кормят…" и пожал широкими, затянутыми в униформу плечами. / (Ну что ж, королева: Farewell. - Со своей жердочки она подозрительно глядела нам вслед.)
Идя по коридорам: "Ах, так вы француз?": "Канадец: Рауль Мерсье". (Из Ривьер-дю-Лy; у залива Св. Лаврентия. И до самой столовой, обрадованные знакомством, мы весело болтали по-французски.)
Давешний обеденный зал: один столик был уже накрыт. /Присоединяйтесь ко мне, мсье Мерсье!" (Понемногу он тоже принялся за хрустящие булочки и аппетитные сандвичи. Я пригласил его не без задней мысли: на случай, если они мне опять подсыпали в кофе аконит!) /Белокурая девица за стойкой вдруг радостно улыбнулась. Встала; лавируя корпусом, пробралась между столиками. Передала пакет с бутербродами: "Провиянт на дорога!" - и еще шире улыбнулась, показывая зубы: попеременно один золотой, один белый (нижние в обратном порядке). Но я, не вставая, отвесил ей равнодушнейший поклон: No use, дитя мое;.- Куда уж тебе до белокурой головки Салджи!). -
Бетонное море казалось в ночи бесконечным. Вокруг нашего светового конуса: десять ярдов в ширину, двадцать в высоту, неподвижно стоял колпак из желтого тумана. (Далеко позади, слева, еще один такой же, но уже значительно меньше; чтобы его разглядеть, надо было пройти сквозь стену нашего.) / Мерсье уже сидел у пульта управления; и я сначала подал ему свой дорожный мешок (который он положил назад). Потом moi-meme протиснулся в низкий конусообразный отсек из стержней и плексигласа (тут же распрямиться, вперед и вправо, чтобы не мешать ему; вот так.)
Только мы двое?: он с гордостью кивнул: "Да, еще только секретные письма и медикаменты" (за нашими спинами в багажном отсеке всего два портфеля средних размеров). Сиденье было упругое, красная кожа и нержавеющая сталь-- уже откинулось назад: начался старт. / Вибрация стала тише. / И мы стрелой полетели вперед.
"Ах, всего лишь несколько миль до Юрики?: Мы будем там еще до восхода солнца!" Рулевое колесо завертелось в его могучих руках; вперед; и точно так же мощно и равномерно назад: и мы очутились в асфальтово-темном потоке (он с бешеной скоростью несся под нами; наверху, слева, за ним следовала неполная луна: нахлестываемая черными ветвями, пронзаемая воронеными изогнутыми копьями зарослей, она была неуязвима: разбивалась об эбеново-черные колонны, разрывала лиственные сети, лакричные петли, черные пятна темноты -: и вновь оказывалась на одной высоте с нами: показывала, кривоногая, великолепное время!).
И Мерсье, который ни в коей мере не походил на болтуна, явно жаждал излить свою сержантскую душу: "Вы собираетесь нанести визит "Республике ученых", мсье? - Я вчера случайно узнал об этом от мисс Флашинг - (она его "симпатия"? Что ж, вкусы, как известно, бывают чертовски разными; возможно, в неслужебное время ее лицо вдруг начинает расцветать) -: "Я-э-э: там у меня брат. Получил на три года стипендию для художников".
"Уж не тот ли Луи Себастьен Мерсье!?: Который написал "Вознесение Белого листа" и "Неведомый мир"?" /Он с гордостью кивнул, глядя прямо в ночь: он самый!/ "Ах, как это интересно! - Ну, разумеется, я передам ему от вас привет: а что мне ему еще сказать?" (Это были трогательно обыденные вещи: что у него все в порядке. Мама еще жива, как всегда, прихварывает - но это не страшно; ведь ее дети к этому привыкли, она уже лет 35 твердит, что, наверное, не доживет до следующей весны.) /"Ахда, если это получится, мсье: это было бы lovely!" (Я выразил готовность прихватить с собой его последнюю фотографию. Если меня - как и следует ожидать - обыщут и найдут ее?: что, разве я не имею права носить с собой фотографию своего брата?!: "Нетнет; будьте спокойны: уж я ее как-нибудь протащу. И передам!"). /"Не-ет. Эта никак не подходит!" (Snapshot, на котором он боксирует с кентавром; закончился этот поединок вничью: "Если бы у того не было такой окладистой бороды, которая гасила удары в подбородок: я бы, пожалуй, положил его на лопатки! - Ну и сильны же они! Хотя не хватает человеческой подвижности: ноги не работают. Но если уж они вложат свою упругость в прямой удар, тут только держись: крепкие ребята!").
И тут мы застряли на теме: Вы не слыхали, не были, знаете? - Он слышал, Он был, он знал. /О том, что происходило на разных станциях в зоне вала: "Раньше, когда у нас еще не было опыта, и мы неосторожно полагались на то, что совсем зеленые двенадцати-пятнадцатилетние новобранцы вполне могут быть включены в состав охраны". /Среди них были такие, что в лунную ночь перелезали через стену: "Ни один человек больше ничего о них не слыхал!"/ Некоторые из них, измученные муштрой и одиночеством в пустыне, впадали в бешенство; и расстреливали из пулеметов целые стада кентавров! (Что ж тут удивительного, если они испытывают непреодолимый страх при виде господ лесничих. А при звуках выстрелов легко впадают в "панический ужас"!). / "Однажды один парнишка влюбился в эту бабочку! стал как ненормальный: проводил с ней все свободное время; разговаривал с ней; спал с ней ночью, в каждый перерыв между учениями бегал к ней, даже во время строевой подготовки - и, знаете, казалось, что она дей-стви-тельно!: чувствовала какую-то привязанность к нему! Что еще никогда не удавалось наблюдать. Она сидела на его пальце. Как будто выучилась даже реагировать на некоторые, различные по долготе и тону, слова: стоило только сказать "Venez!" - и она тут же прилетала бог ее знает, как; мы иногда сидели наверху в его комнате и наблюдали". (Значит, он был земляком Рауля). /Но потом эта история стала уж чересчур сентиментальной: через три месяца горячо любимая маска вдруг сморщилась; в два дня; съежилась, опала; еще раз глухо пробормотала "Оохх" - и рухнула на пол, кучка резины: ну, потом слезы парнишки; отчаяние; tentative de suicide; резкое похудание и прочие интересные симптомы. /Именно в этот момент, слава богу, все девицы из ВАК решили, что затронута их честь: неужели ни одна из сотрудниц вспомогательной службы не может тягаться с раскрашенным детским воздушным шариком?! Конец у истории весьма пикантный: хитрый парнишка, быстро прозрев, сумел вернуть всем женским вспомогательным силам их, столь опасно взятое под сомнение, чувство превосходства. (За что разъяренное начальство на него страшно взъелось! После этого он для исправления был переведен на самый глухой радарный пункт, расположенный в Мировом океане; это такая площадка ten-by-ten, на шести железных подпорках. По слухам, он там все чертовски здорово осознал.) - Да-а, вот как это было.)
"А вот и огни Юрики. - Я высажу вас возле таможни. - Нет; мне надо тут же отправляться дальше, в Портленд". Окинул все шоферским взглядом; напряженно наморщил лицо (и пробежал пальцами чуть ли не по всем кнопкам -: оп-ля, еще вот эту!).
Рукопожатия у стен таможни; (над нами здоровенная верхушка маяка: как раз в этот момент его отключили; и тут же из-под крыши гигантской пусковой шахты вспыхнуло солнце, как будто опять взорвался атомный реактор (не хватало лишь трубы, отвратительно-всеведущей, эдакий Страшный суд местного масштаба!)). /: "Ну что ж, счастливой поездки, сержант! Вы уже в следующем письме вашего брата найдете доказательство того, что я все сделал, как обещал. - Нетнет: это я должен вас благодарить: Аu revoir!".
И место, где он стоял, опустело. Я подхватил портфель /с альбомом: ну и тяжелый, черт! бумага ручной выделки пергамент, в правую руку, в левой легонький мешок (в нем тоже лежал кусок mask-linen; перевязанный голубой шелковой ленточкой, я сам видел!: "Отцвел под летним ветром,/ отбелен на лугу, / теперь в шкафу заветном его я берегу/": так некогда мой двоюродный прадедушка мрачно потешался над святынями своего детства - а ведь тогда еще не было материй из гоминидов!).
За отсутствием третьей руки пришлось стучать ногой; дверь тут же отворили два человечка, один в сером, другой в белом халате. И тут же признались: "Мы вас уже давно ждем". (И наблюдают; готов поклясться)./Они тут же раздвоились, и еще, и еще, так что там уже было несколько белых и серых:: "Надо поторопиться; корабль отправляется через полчаса.": серые занялись моим багажом; белые повели меня в стеклянный закуток.